«Билет в детство»: Омск Роберта Рождественского

Роберт Рождественский - большой поэт, оригинальный автор. Его детство прошло в нашем родном городе, и это точно оставило след в его творчестве. И хотя ветхий дом на улице Карла Либкнехта, в котором он жил здесь с 2 до 12 лет, снесён, остались тексты, в которых по улицам бегают детские глаза навыкате. Но сегодня мы будем бороться со стереотипом о главном «омском» тексте поэта.

Материалы о Рождественском в Омске строятся обычно на 2-4 цитатах. Основой статей обычно становится стихотворение «Билет в детство». Омские почитатели творчества Роберта Ивановича хватаются за «пыль текучую», «медленную речку», «шалые ветры» и за то, как «по сугробам неслышно шла зима». Но неужели это об Омске? Мелочно думать о том, что этот набор образов привязан к конкретному географическому объекту. Этот город детства – он метафорический, он один на всех.

Ночью из дома я поспешу,

в кассе вокзала билет попрошу:

«Может, впервые за тысячу лет

дайте до детства плацкартный билет!..»

Тихо ответит кассирша:

«Билетов нет...»

 

Так что ж, дружище!

                   Как ей возразить?

Дорогу в детство

                где ещё спросить?

А может, просто

               только иногда

лишь в памяти своей

                   приходим мы сюда?..

 

Разве нет билетов до Омска? Билетов нет назад, в прошлое. Туда маршруты не предусмотрены. Есть, например, у Рождественского очень схожее по мотивам стихотворение «Взял билет до станции/ Первая любовь…»: 

 

Снег слетает мудро.

Широко.

Тяжело.

В слове

буквы смёрзлись.

Во фразе –

слова…

Ах, как замело всё!

Как замело!..

 

И летел из прошлого

поезд слепой.

Будто в долгий обморок,

в метели

нырял…

Есть такая станция –

Первая любовь.

Там темно и холодно.

Я проверял.

 

Вот тоже - снег. Но ведь не буквальный. Как и место, до которого в этот раз доехать удалось, тоже метафорическое.

 

Итак, «Билет в детство» – не равно «Билет в Омск». Не стоит говорить здесь об утопическом сибирском городке, который покорил талантливого человека. Но всё-таки это стихотворение можно по-особенному вписать в «омский» контекст Рождественского. Давайте для этого посмотрим, каким был город тружеников тыла глазами маленького мальчика. 

Война 

Первые воспоминания поэта Рождественского связаны с войной. Ему исполнилось 9 лет, а через 2 дня началась война. Папу призывают на фронт. В июле газета «Омская правда» публикует юное дарование (и даже платит ему гонорар!). Это многие из вас знают.

 

С винтовкой мой папа уходит в поход. 

Желаю, любимый, побед! 

И мама зеленую сумку берет, 

Уходит с сестрой в лазарет. 

Я тоже имею и ловкость, и силу, 

Чтоб в бой на фашистов идти. 

Но мне: «Подожди, – говорит Ворошилов, – 

Учись, закаляйся, расти». 

Хотя мне сегодня десятый лишь год, 

Стрелять научусь я как надо. 

И пусть только Сталин мне скажет: «В поход!» – 

Фашистам не будет пощады! 

 

Детская наивность с годами смешивается с горьким взрослым осознанием. И с образом смерти, не покидающим город. Сорок первый ли, сорок третий ли год - не важно. Поэт, вспоминая о своём детстве пишет – «Сорок трудный год». Стихотворение «Концерт»:

 

Сорок трудный год.

Омский госпиталь…

Коридоры сухие и маркие.

Шепчет старая нянечка:

«Господи!

До чего же артисты

маленькие…»

<...>

не вполне совершенно,

но вовсю запевале внимая,

о народной поём,

о священной

так,

как мы её понимаем.

<...>

Мы поём.

Только голос лётчика

раздаётся.

А в нём — укор:

— Погодите…

Постойте, хлопчики…

Погодите…

Умер

майор… 

Ребяческий задор вперемешку с трагедией. А зима, сама «будто война», не просто тихо идёт по сугробам, а давит своим январским весом. Создаёт ужасные условия для жизни и учёбы, но совершенные - для закалки характера.

 

По щербатому полу

мороз крался.

Кашлял новый учитель

Сергей Саныч.

Застывали чернила

у нас в классе,

и контрольный диктант

отменял завуч.

Я считал,

что не зря

голосит ветер,

не случайно

болит по утрам

горло,

потому что остались

на всём свете

лишь зима и война –

из времён года…

Город

 

Голодный и холодный Омск не был лишён радостей жизни. Но радости эти были совсем другие. И люди в нём были другими. Это плотно впечаталось в память Рождественского. Редко художники, прожившие детские годы в далёком от столиц городе, так часто его упоминают потом в своих произведениях.

Тогда

мы жили в Омске.

Там,

В сорок втором году,

В весну

Мы радовались

Не цветам,

А рассыпанному толокну.

Я помню все:

И лебеду,

И очереди без числа…

На клумбах

В городском саду

Картошка запросто росла.

 

Как ярко и как щемяще-драматично. Крупными мазками создаёт свой пейзаж Рождественский. Вот он, его город, в котором деревья были большими. Он в этом городе стоит в очередях и собирает с земли муку. А вот образ из стихотворения «Старьёвщик»:

 

Я помню, 

        как по Омску,

годами убелен, 

толкал старик повозку: 

«Э-эй, 

         старье берем!»

И становилось шумно

и тесно от узлов. 

В пыли 

           валялись

                         шубы

и куклы без голов. 

Линялые рубахи, 

гнилые сапоги, 

заржавленные банки, 

без ручек утюги... 

 

Всё в детстве кажется нормой. Такая была норма у этого ребёнка: гнилые сапоги и куклы без голов. Но обратите внимание на задорный тон каждого из стихотворений: нет в них тяжеловесности, все они ребячески-легки. Лирический герой не требует пожалеть его. Но он не может забыть: 

 

А на базаре

шла торговля

лихом!

Оно в те годы

называлось жмыхом.

Сырыми отрубями называлось

и очередью длинной

извивалось.

Оно просило сумрачно и сонно:

– Куплю буханку

за четыре сотни…

– Меняю сапоги

на поллитровку…

 

Так что с «Билетом в детство»?

А вот что. Позволю себе последнюю цитату из стихотворения «Приходит врач, на воробья похожий…»: 

 

Послушайте, великолепный доктор: 

когда-то в Омске 

у большой реки 

мальчишка жил, 

затравленный войною... 

 

«Затравленный» мальчик. С потрёпанной книгой в руках, с замёрзшими чернилами в классе. Мальчик, который, играя, видел смерть. Который не видел в клумбах цветов - только лебеду и картошку. Который, по незнанию, наивен, рвётся в бой, верит в силу портретов вождей, как в силу икон. Стыдится ли поэт этого мальчика? Прячет его? Хочет для него лучшей жизни?

Нет. Этот ребёнок, этот неудавшийся сын полка, этот Петкевич, который вот-вот станет Рождественским, жадно просит у книг сюжета, мечтает быть артистом цирка и поёт задорные песни. Он не лишён детства. И как раз это мы видим и слышим в этой «медленной речке», в этих «шалых ветрах» и в этой «пыли текучей». Это поразительно: в многострадальном городе автор сумел быть искренне, по-детски счастливым. И многими годами позже он жалеет, что в ту светлую пору не купить билет.

Екатерина Овчинникова