Художник и фотограф Василий Мельниченко: «Когда у тебя трудности, иди в лес и слушай птичку»

Василий Мельниченко, известный омский фотограф, художник, куратор, который теперь и не омский-то вовсе, да и не берлинский, он глобалист. Коммунист и философ, разрушитель устоев и преподаватель. Когда слушаешь его, не зная, можно подумать, что он резок, даже циничен. Но он раз, и скажет что-то про то, как он плакал, слушая музыку, или про то, как важно мечтать. Он из тех людей, что делают замечательные подарки, причем как близким, так и  посторонним, каждый его проект, по крайней мере, реализованный в Омске, – значимый подарок для нашего города. Но будут ли новые проекты, когда мы не всегда можем сказать даже «спасибо»? Откровенный разговор с неоднозначным героем.

Давай для начала разберёмся, что такое культура?

Самое обобщённое понимание культуры: она включает в себя всю человеческую деятельность, не связанную с физиологией. И часто культура, особенно когда она такая сложная, как сегодня, затмевает подлинные потребности человека, то, вокруг чего он вращается, а вращается он вокруг пропитания и безопасности. Когда слишком много культурных наслоений, он забывает об этом, продолжая вести себя как животное, но только в культурной среде. Традиционная культура тоже вращается вокруг всей этой физиологии, обставляя её определёнными ритуалами и атрибутами, избывая каким-то образом определённые страхи, которые связаны со смертью, обставляя ритуалом сексуальные отношения и так далее. А мы живём сейчас в огромном количестве эрзац-культур вместо подлинной культуры, которая вырастает из определённых состояний, мы вращаемся сегодня вокруг, например, культуры потребления кофе, культуры едальных заведений, бутиков. Но это всё полная чушь, конечно, которая к культуре уже имеет отношение только как некий феномен капиталистический, который фетишизирует всё на свете, который всё превращает в религию. 

А где здесь место искусству?

Искусство - это часть культуры, только часть, связанная с особой человеческой деятельностью, со способностью человека свои переживания облекать в некую художественную форму, которая существует по шизофреническим законам, исключая случайность из себя и выстраивая то, что мы называем композицией. У искусства всегда существовала определённая роль в обществе, оно позволяло проживать какой-то опыт, который человек в обычной жизни мог не получить. Искусство позволяло увидеть явление целиком, а не раскладывая его на составляющие. Но опять же искусство прославляло правящие классы, искусство революции, пролетарское искусство тоже прославляло правящий класс, но только пролетариат. То есть искусство еще существует как форма власти, форма влияния на общество. Но искусство было необходимым и играло эту важную роль до тех пор, пока средства распространения информации не достигли сегодняшнего состояния. То есть когда в цифровую эпоху информация расходится, условно говоря, в миллиардах экземпляров, не претерпевая искажений, этот поток информации уже превосходит поток информации, который человеческий мозг способен воспринимать, и свойство человеческого мозга таково, что он начинает отключаться. И поэтому система управления перешла сегодня уже в область социальных сетей, они собственно заменяют искусство, теперь опыт жизни получают, сидя в фейсбуке. И если человека настигнет реальность в виде отключенного электричества, он не выживет, потому что он уже и вне подлинной культуры, которая основана на физиологии, обязательно, иначе не бывает, и вне подлинных социальных отношений. Для меня опасность цифровых технологий для нашей цивилизации человеческой выглядит вот так.

Поэтому у нас сейчас такой кризис искусства? Вообще в наше время происходит в этой сфере что-то значимое?

Мы, когда говорим про что-то значимое в наше время, 

 должны понимать, что мы не всё знаем. Может быть, в Африке происходит что-то значимое для африканской культуры, для африканских народностей? Мы этого не знаем. Если мы находимся в ареале этой поп-культуры, которая имеет массовое распространение, то понятно, что там ничего интересного не происходит, начиная с 90-х годов, идет только деградация всего. Всякое новое в искусстве связано не только со сменой идеологии, - что очень важно и первично, потому что меняются общественные отношения, и понятно, что искусство реагирует на это, художник реагирует на это, - это еще связано с тем, что меняется способ. Либо способ извлечения звука, либо способ нанесения краски, всякий стиль в искусстве, он связан вот с этим. А когда ты живёшь в цифровую эпоху, где способ извлечения звука не зависит от твоего пальца, а он заложен просто программистом, ты живёшь в мёртвую эпоху, это мёртвое время. Творчество - это создание нового. А что такое новое? Ну вот, например, ты берёшь в руки инструмент под названием «фотошоп», ты, конечно, можешь создавать там сам какие-то цветовые палитры, условно говоря, но, как правило, тебе предлагается набор пресетов, который ты просто применяешь к чему-либо, в любом случае у тебя здесь возникает постоянная симуляция чего-то. Ну, например, все эти пресеты симулируют эффекты, которые давали плёнки при разных обработках и способах засветки, то есть ничего нового цифра не даёт, она просто способна имитировать как-то что-то, что было уже до неё. 

Но не все же творят в цифровом формате.

Да, конечно. Но вот, например, выросло уже целое поколение при цифровом звуке, цифровой звук, он не информативен. Для меня яркий пример - Омский симфонический оркестр, это был первый мой опыт, когда Второй концерт Рахманинова они «пилили» так, что было невозможно слушать. И ты понимаешь, что сидит оркестр, которому всё пофиг, ну просто они «пилят» за зарплату и не имеют никакого к этому интереса, и через звук я это понимаю и считываю. Но, появляется другой дирижёр, музыканты получают пендюлей, взбадриваются и вынуждены уже «пилить» как-то вкладывая свою душу в этот звук. Нота-то одна и та же, но всё зависит от того, как ты её проиграешь, потому что на самом деле нота никогда не одна и та же, частота её герц всегда будет в определенной точке, а всё остальное будет отличаться. И каждый раз, как ты щипнул струну или как провел смычком, как ты вложил свою душу, даёт разный результат. А вот теперь возьмём цифровой звук, это же просто генератор, это как будто робот читает лекции по философии, лампочка мигает, и он говорит: «неправильный ответ», а здесь нет правильного ответа, это просто пространство суждений. И если поколение уже сформировалось при этом мёртвом звуке, оно вообще не понимает, что звук может что-то значить, что линия может что-то значить, что цвет может что-то значить. На мой взгляд, это ужасно, но мы оказались в этой ситуации. Это не значит, что она нас всех погребёт под собой, но может погрести. У нас происходит атрофия чувств. Я был на концерте King Crimson  несколько лет назад, это такой великий коллектив, который играл музыку, которая, по мнению композитора Мартынова, была тем, чем могла стать классическая музыка в нашу эпоху. Этим людям уже очень-очень много лет, и они играют так, что я слушаю их и плачу, потому что каждый звук - это их душа. И каждый раз тысячи раз исполненная музыка исполняется не пальцами, а глубоким чувством. Или вот недавно я был на хорошей выставке в музее «Искусство Омска» (про неё мы писали здесь), и вот я вижу боковым зрением что-то крутое, я бегу к определённым работам, подбегаю и, конечно, это 60-70-е годы. А смотреть на 90-е годы просто уже невозможно. У меня такое ощущение, что сейчас все просто что-то изображают из себя. Если я смотрю на молодых музыкантов, я понимаю, что для него самое главное - это на лысой башке шапочка, борода, как-то очень эффектно стоять в штанах с низкой мотнёй с гитарой. Но я не слышу никакого движения души в извлекаемом им звуке, его просто нет, передо мной кто-то выпендривается, не более того. Спой так, чтобы я почувствовал, что ты любишь эту песню и страдаешь, или так, чтобы я понял, что ты её не любишь, но нет, это просто ни о чём.

И ты считаешь, это повсеместно?

Это повсеместно, и это началось ещё с конца 80-х, когда в нашей культуре самодеятельность вдруг захватила верхние позиции, когда вдруг объявили музыкантами Витю Цоя или Гребенщикова, это же отстой, а на этом выросло уже не одно поколение, которое уверено, что это хорошо. То есть они музыки не слышали, они живописи не видели. Наше искусство в говне не сегодня, а с конца 80-х , с развала Советского Союза. Мы в этом всём бултыхаемся и думаем, почему же мы никак не можем на чистую воду выплыть? Так нужно же наверное просто из этой бочки вылезти и перейти к другому источнику.

А как это сделать?

Ну каждый из этой бочки вылазит самостоятельно, в первую очередь через осознание того, что он существует в этом мире не просто как статистическая единица, это его жизнь здесь и сейчас протекает, и её нужно каким-то образом прожить, понимая при этом, что ты проживаешь свою собственную жизнь. Во-вторых, в ней должна быть страсть, в ней должно быть место боли, место любви, мечте, это то, что должно наполнять человека культурного. И конечно же должно быть прикосновение к сокровищнице мировой, иначе никак. 

Чтобы искусство не умерло?

Вопрос не в этом. Искусство умрет, потому что умирает общество. Это всего лишь надстройка, свидетельство тех  общественных, политических, динамических процессов. Умерла политика, умрёт и искусство, видимо, но умрёт и цивилизация, наша европейская цивилизация. Впереди всего экономика, это самое первичное. Что происходит? Вынос производства в страны третьего мира, деиндустриализация, которая влечет за собой разрушение образования, которое в свою очень влечёт за собой появление огромного количества людей с невысоким интеллектуальным и культурным уровнем. Соответственно потребность в искусстве снижается, на его место приходит масс-культура, продукт, который просто удовлетворяет развлекательные потребности.

Цивилизация умирает?

Как пример: если Советскому Союзу необходимо было совершить колоссальный прорыв из третьесортной страны, чей уровень дореволюционный был на уровне стран Латинской Америки, и стать первой страной в мире, необходимо было в первую очередь что?  Образование и индустриализация, и идти они были должны рука об руку. 1918-й год, в стране идёт гражданская война, интервенция, куча стран вторглись на территорию России, что делает советская власть, кроме того, что обороняется? Открывается первая музыкальная школа в Петрограде. В это же время Луначарский формирует музеи по всем городам, запасники петроградских, московских музеев распределяются по городам, чтобы у людей был доступ к культурному наследию. То есть стоит задача формирования нового человека, в культуру делаются колоссальные вложения, потому что есть цель, есть стратегия. Это таким образом должно происходить, по другому никак. Пока у западной системы было противостояние с Советским Союзом, они вкладывались в культуру, в искусство. Сегодня этого не нужно, сегодня достаточно массового продукта, который управляет массами, предлагая им бесконечную жвачку. Но это моя картина. У кого-то она окажется совершенно другой. 

И где место Омска в этой картине?

А зачем мы говорим про место Омска? А где место Челябинска, Читы, Барнаула и огромного количество других мест? Мы постоянно пока думаем, что мы существуем как что-то особенное, не включенное в общие процессы, и рассуждаем об этом, думая, как бы нам, городу Омску, быть каким-то особенным городом. Ничего из этого не выйдет, это выдает только непонимание общих процессов, в которые включен город. Как мы можем говорить о развитии какого-то искусства в Омске, если он наполнен людьми, которые не способны себя прокормить? Город не кормит сам себя, он ничего не производит, не обеспечивает рабочих мест. Первичные потребности не удовлетворены. Всё, что здесь может быть - существовать пласт, условно, народной культуры, но это если б мы жили в деревне, маленькими группами. Но мы живем в городе и нам эту эрзац-народную культуру предлагают бесконечные телеканалы, радиостанции и интернет. Вот и всё. Будущее города Омска умерло вместе с его индустрией. 

И что нужно сделать в данный момент времени для того, чтобы у нас развивалась культура?

Во-первых нужно понимать, что культура не должна быть самобытной, сейчас всё глобализировано, и практика показывает, те, кто хочет сохранить самобытность, быстрее её утрачивают. Везде, где мы слышим слово «самобытность», слово «нация»,  слова «особый народ», там жди беды. Это значит не будет нации, ничего, будет война, разруха, голод и нищета. 

Далее. Проблема наших людей в том, что они уверены, что где-то существует «очень хорошо», но его не существует. Да, у нас должны быть свои потребности, и первая потребность – это всё-таки иметь возможность прокормить себя, своих детей, а свободу высказывания, например, засуньте куда подальше. Когда в Белоруссии на улицы вышли толпы программистов, первый вопрос у меня был: «а кушать-то что будете?»  Является ли свободой то, что ты подыхаешь от голода, то, что твои дети лишены права на образование и развитие себя и своего профессионального будущего?  Но ты можешь трепать о чём угодно на каждом углу. Является ли это свободой? Недовольные будут всегда. Нужно понять, в чём недовольство наше.

Почему вот ты переехал в Германию?

В первую очередь меня не устраивал культурный климат, который здесь есть, это меня не устраивало психологически. А второе - это наступивший по сути запрет на профессии, даже не на одну профессию, а на несколько. Из-за чего я потерял возможность прокормить здесь себя, свою семью. Реализовывался я сколько хотел, другое дело мне хотелось, чтобы это затронуло большое количество людей, и действительно это было сложно сделать. Но я себя не чувствовал скованным или каким-то несчастным. Мы много делали, было здорово, и я благодарен тем людям, которые были рядом и делами это вместе со мной. Хотелось бы всех назвать поимённо, но их много, я не один же тут герой, правда? Но другой вопрос, что ты понимаешь, что тебя могут закрыть в любой момент, тебя выдавливают, люди отказываются с тобой иметь дела, только потому что «всем известно», что ты враг, потому что они боятся. Какое-то свойство такое есть у нашего народа – патологическая тяга к трусости и предательству. Это просто невероятно меня всегда поражает. Хочется спросить: «чего вы боитесь?» «Тараканище» Чуковский написал давным давно, не страшный тараканище. И вот видеть животный страх в глазах людей, о которых ты думаешь, что они развиты, образованы, духовно богаты, это самое ужасное. У меня нет 300 лет жизни, чтобы ждать, когда здесь сформируется какая-то подходящая среда, предпосылок к ней до сих пор ещё не наступило.

А что бы ты хотел, чтобы изменилось?

В первую очередь должны измениться общественно-экономические отношения. Мы должны строить фабрики и заводы и развиваться как индустриальная страна, как страна научная. Вот это должно измениться, а рассказывать про то, что нужна какая-то движуха - это всё буржуазные бредни. Двигайтесь, пожалуйста, собственно говорят, вас и держат в этом рабстве только потому, что предлагают какую-то постоянную движуху. Давайте пошевелим мозгами. Этого бы я хотел, но пока не то время. 

Изменилось что-то лично в тебе, когда ты уехал?

Очень много изменилось. Во-первых, конечно, тоже были определённые иллюзии относительно европейских демократий, – иллюзии всегда нас сопровождают, – они развеялись полностью практически. Какого-то спокойствия стало больше, ведь часто нас заставляет быть на нерве ощущение того, что на тебе всё замыкается, что твоя жизнь - это всё, предел исторический. Я понимаю, что у меня украли страну в 1991-м году, я понимаю, что украли будущее у меня и моих детей, я ненавижу этих людей, никогда их за это не прощу, но это вовсе не значит, что я должен жить вот в этой парадигме. Я должен понимать, что моя жизнь – просто какая-то случайность в общеисторическом цикле. И наверное, я должен её посвятить тому, чтобы жизнь следующих поколений стала лучше. Вот это понимание возникло, что да, тебя может захлестнуть исторической волной, тебя может снести с лица Земли, но ты должен сделать всё, чтобы жизнь твоих детей, твоих внуков была лучше.

И что ты делаешь для этого?

Для этого я как могу занимаюсь агитацией, пропагандой, преподаю в художественном училище старинные техники печати XIX века, преподаю фотографию и мультимедиа в своей школе Berlin Art School, во время преподавания тоже пытаясь разговаривать с людьми, выяснять их настроения, и каким-то образом обращать внимание на какие-то вещи. 

Считаю себя коммунистом, беспартийным. В немецкую коммунистическую партию я вступить не могу, так как у меня нет документа о немецком гражданстве, я гражданин Российской Федерации, а на российских просторах я пока не вижу того движения, к которому я мог бы без предубеждения сейчас относиться. Растёт эта волна, растёт количество людей образованных, хорошо подкованных в коммунистическом движении, людей молодых. Это радует, но пока ситуация такова, что это время только сбора силы, проверок, а я не готов сейчас тратить на это время, нужно действовать. Хочется защитить диссертацию и попасть в университет. Я уже много лет пытаюсь писать диссертационную работу, даже тема её уже изменилась, хотя  лейтмотив остаётся, начиналось всё с «Хаоса в художественном творчестве», а сейчас перешло в тему под названием «Когда фотография становится искусством». Речь о социально-идеологических предпосылках включения нового медиа в пантеон искусства. Я читаю лекцию на эту тему, лекция вводная, общая, которая обозначает то, что обычно от людей скрыто. Всегда, чтобы что-то признать искусством, недостаточно только художника, который производит искусство, а важна ещё определённая институция, которая это объявит искусством. И тут возникает вопрос, почему что-либо та или иная институция объявляет искусством, а что-либо не объявляет таковым? И здесь интереснейший момент социального исследования: искусство не существует само по себе, не парит в воздухе, оно часть общих политических и экономических отношений. Этому и посвящена собственно моя работа. Я несколько лет искал в Германии профессора, который возьмёт меня в качестве диссертанта, но мне не удалось его найти, берут в основном тех, кто у них уже учился. Поэтому защищаться я планирую в России, ну и, честно говоря, я хочу работать и преподавать в России, на русском языке. 

А с Омском есть какие-то совместные проекты?

Вот сейчас я приезжаю в Омск и считаю каким-то своим интересом, продолжением себя в этом городе - что-то сделать. В Музее им. Врубеля будет открываться выставка в середине июля примерно, это мой кураторский проект совместно с омской Арт-резиденцией. Называется она «Возвращение Ватто». Ватто - это одна из главных фигур эпохи рококо, и все произведения - некая отсылка к этой эпохе, к её эстетике. Главные ценности там - это игра, это природность, это эротизм, то, что сегодня выдавлено робото-культурой. Получилось очень красиво, я надеюсь показать её и в Берлине. Но сейчас у меня нет настроения и желания делать что-либо ещё в городе Омске. Работа с омскими авторами показала мне на сегодняшний день, что я в таких отношениях не хочу находиться. Эти отношения характеризуются потребительством и отсутствием включенности, люди увлечены сами собой. Слишком много коммерции оказалось, коммерция разъединяет, художники конкурируют друг с другом, а художникам нельзя конкурировать. А здесь все занимаются какой-то коммерцией, верят, что им повезёт, их вынесет на какой-то волне успеха, но это всё иллюзия. На самом деле они будут стареть, через какое-то время осознав полную свою ненужность. Что-то изменилось. Когда мы делали здесь массу фестивалей, проектов до этого, то это приводило к тому, что люди начинали дружить друг с другом, что самое главное. А сейчас этого не случилось, более того, там только пара человек, участников этого проекта, сказали мне «спасибо” после показа этой выставки в Меге, она там была представлена в усечённом варианте.  Они сказали, что они вдохновлены, и что для них это важный был период, а больше я ни от кого ничего не услышал хорошего, доброго. Я тогда только переболел ковидом, вышел из больницы и Саша Агафонов – один из авторов, мой ученик, человек, которого я очень уважаю и ценю как автора и как человека, заехал за мной, свозил в Мегу, я тогда еще еле поднялся на второй этаж. Мне понравилось всё, что мы сделали, но, конечно, к качеству печати были претензии. Должны были печатать прямо на стекле, а напечатали на плёнке и наклеили на стекло. Пропал немного эффект, там должно было быть такое внутреннее свечение. Но я не мог это проконтролировать, так как лежал в больнице. А сейчас для  выставки в музее им. Врубеля будут еще на картоне распечатаны работы, часть уже имеющихся стендов туда войдет, будет ещё видеоинсталляция, это так, спойлер. И я хочу показать её в Берлине и в Санкт-Петербурге.  

А с Омском ты не хочешь больше сотрудничать?

Пока нет. Ну, во-первых, на это всё нужны средства. Тут всегда было потребительское отношение: «ну что ты еще нам покажешь?» И всем плевать откуда ты всё это взял, может таксовал ночами. Это была моя жизнь и жизнь тех людей, кто был рядом, но я так больше не хочу. Я это понимаю так: мы должны взаимообмениваться, и если этого взаимного обмена нет, то нет в этом никакого смысла. Это как в отношениях, когда один должен всё, а другой ничего, это не отношения.

Во что ты веришь, в Бога, в людей, в какое-то место, в идею?

Ну например, когда я покупаю сметану, я верю, что если на банке написано «сметана», то там точно сметана, я же не могу это проверить, но верю и покупаю. 

Я верю в коммунизм. Другого варианта нет, потому что альтернатива ему только варварство. 

Вспомнил одну притчу. Притчи - это ведь не реальные вещи, а выдуманные, но выдуманные порой очень смешно. Моя любимая - про даосского монаха. Рано утром он шёл по рынку, остановился, вздохнул полной грудью и сказал: «Жизнь прекрасна!» Рядом стоящий торговец услышал его и возразил: «Ты говоришь, что жизнь прекрасна, а я встаю каждое утро в пять часов и вынужден торговать целыми днями на рынке, чтобы прокормить больную жену, а мой бездельник сын промотает всё, что я накопил за свою жизнь.» Монах посмотрел на него и сказал: «Ты прав, твоя жизнь говно». Вопрос только в этом, с какой точки посмотреть. Вот мы смотрим и думаем: «плохой Омск» или еще там что-то. Но если есть вера, есть настроение жить, если есть вера, всё может измениться. 

Мне понравилось, как сказал один мошенник, он выдаёт себя не за того, но фраза мне понравилась. Он якобы слышал её от турецких суфиев, но он это придумал или прочёл где-то в другом месте, то есть это цепь фальшивок, но фраза получилась подлинной, и она мне помогает жить периодически. «Среди всего плохого может случиться и хорошее». Ты должен быть к нему просто готов. То есть твоё плохое - это временное состояние. Был такой американский композитор, Кейдж, есть его воспоминания о войне во Вьетнаме. Когда шла эта война, то молодёжь, которая настроена была антивоенно, увлекалась культурой Вьетнама, стала изучать буддизм. И Кейдж пишет, что он ходил на лекции, но не мог понять, что такое буддизм, никак. Один раз он шёл по лесу и вдруг услышал пение птицы, он остановился и его озарило: «А! вот это оно и есть!» Вот это «оно и есть» - это значит быть здесь и теперь в настоящем моменте, воспринимать жизнь в её звучании, одномоментности, понимаете? Не в телевизоре. А слышать как шумит листва деревьев, как поёт птица, как проехала машина, и это всё жизнь, вот она, и я только её часть, которая тоже урчит животом. Я выработал для себя такой принцип: когда у тебя трудности и ты не можешь принять решение, иди в лес и слушай птичку, это не значит, что она тебе надиктует решение, это значит, что ты вернёшься в состояние самого себя. 

Ты понимаешь, что нормально существуешь, когда у тебя есть поиск идеала, есть идеал и ты его ищешь, ищешь, как к нему пройти, – вот это нормальное состояние. Ведь с чем связаны человеческая деятельность и культура? С возможностью планировать, то есть мы способны сформировать в сознании своём некий план и его реализовать. Идею дома превратить в настоящий дом, идею машины в настоящую машину. Искусство связано с поиском некоего идеала, всегда, нового идеала, в эстетике в первую очередь, не в смыслах. Когда этот идеал уже ощущается как нечто имеющееся, - вот как любовь, её же конкретно нельзя определить и описать, она является какой-то оболочкой, каким-то шаром, в котором ты существуешь, - это идеальное потом рождает план.  И этот план можно воплотить в жизнь, реализовать его, но для это надо, чтобы этот идеал был, формировался, поэтому очень важно спрашивать людей о чём они мечтают.

О чём ты мечтаешь?

Я процитирую то, что было с большой иронией сказано в фильме под названием «Курьер»: «Я мечтаю, чтобы на всей Земле победил коммунизм».