Драматург Катя Свердлова: «Найти своих вроде получилось, а вот успокоиться пока не удаётся»

Драматург Катя Свердлова, она же театральный критик Екатерина Кулакова — личность яркая и незаурядная. Работая заместителем директора Пятого театра, открыла там экспериментальное «Пространство 25», где идут современные постановки, и она же — одна из немногих омских авторов, чьи пьесы ставят в наших театрах. Мы поговорили с Катей о необычных спектаклях, острых темах и о том, что такое счастье.

— По образованию вы театральный критик. Как вы пришли к написанию пьес, и остаётесь ли вы при этом критиком?

— Я решила получить профессиональное образование, когда попала в Музыкальный театр. Я проработала там пару месяцев, поняла, что мне нужно стать профессионалом и получить театральное образование. У меня было несколько курсов журфака, и я в итоге поступила в Питер.

Это был уже мой третий ВУЗ, когда я поступила в Петербургскую Театральную Академию на театроведение. Я училась на заочке и работала параллельно в Музыкальном театре. По должности я была заведующей музеем, но по факту была редактором литературной части. Я довольно много лет там проработала. Пьесы я всегда хотела писать, но не могла, не хватало какого-то внутреннего позволения.

— Почему вы выбрали петербургский вуз и как оказались в «Пятом театре» и начали писать сами?

— Я тогда, как мне казалось, погрузилась в театральный процесс. Я писала какие-то статьи про спектакли своего театра, про другие, и меня хвалили люди, которые были мне важны. Я была журналистом, мне было близко писать статьи. Я поняла, что мне нужно сузить сферу деятельности и на театре своё внимание заострить. Каких-то других вариантов не было. В Питере я до этого несколько лет жила, я хорошо знаю этот город, поэтому у меня не было вопросов, куда ехать поступать. Москву даже не рассматривала.

Когда я закончила обучение и получила диплом театроведа в 2017 году, почти сразу поменялась власть в Музыкальном театре. Я поняла, что не смогу с ней работать вообще никак, и спасибо, что меня взяли в «Пятый театр». Когда я стала работать с его худруком, Никитой Юльевичем Гриншпуном (возглавлял театр с сентября 2015-го по август 2020-го), я поняла, что смогу всё в этой жизни.

Когда я только пришла, он мне сказал: «Найди пьесу про правила дорожного движения либо про детей, спасающих животных». Я искала очень долго. По ПДД вообще все пьесы очень плохие, проще было самой написать. Так я написала свою первую пьесу, её поставили в Пятом театре. Эта пьеса про урок безопасности жизнедеятельности для детей. Мы её в основном по школам возили. Называется «Про добрые дела». Это было для меня знаком, что можно продолжать.

Дальше я написала свою первую взрослую пьесу «Чайлдфри», которая попала на «Ремарку» — очень крутой конкурс драматургии, и я стала потихоньку продолжала это дело.

— Получается, вы в пьесах всегда затрагиваете какие-то такие острые темы: у вас там и чайлдфри, и  дневник пикапера. Как вы считаете, может, к каким-то таким темам наше общество ещё не готово? Или к чему-то уже готовы? Или в разных городах по-разному? Некоторые свои пьесы вы просто публикуете.

— Я понимаю, что многие тексты, которые я пишу, никогда не будут поставлены. Наше современное общество не готово к большинству острых тем. Мы готовы к чему-то общечеловеческому: жизнь и смерть, любовь и ненависть. А когда мы начинаем это конкретизировать, особенно в повестке современного Тик-Тока, — очень люблю ссылаться на Тик-Ток и прекрасных молодых людей, которых называют «зумерами», для которых нет никаких границ ни в плане ориентации, ни в плане политической повестки, — они абсолютно спокойно относятся ко всему, с пониманием.

Нельзя сказать, что я стараюсь меньше затрагивать эти темы, некоторые моменты меня по-прежнему интересуют. Чайлдфри, например, чисто тематически интересная для меня история. Что касается остальных — это была попытка немного эпатировать публику.

— Как вы считаете, не меняется вообще сейчас зритель? Не становится смелей?

— Разный есть зритель. Если говорить об усреднённом зрителе государственного театра, я думаю, он плюс-минус такой же, как и был раньше.

— Где находится тонкая грань между «делать для публики» и «напугать»?

— Если бы мы знали, было бы гораздо меньше проблем. Что касается острых тем: я стараюсь отходить от того, чтобы брать конкретно саму тему. Я пытаюсь уйти в какой-то психологизм, переживания. Внутрь человека, не в общее поле темы. Посмотрим, что из этого будет дальше, не могу предрекать судьбу, и гадать, что мне будет интересно творчески дальше.

— Спектакли по вашим пьесам часто очень необычные. Был онлайн-спектакль, перформанс на «Точке доступа», ASMR-спектакль. С какой целью вы выбираете такие необычные форматы?

— Я в принципе считаю, что театр не имеет границ. Мне интереснее работать в форматах, которые выходят за границы привычного восприятия театра. Театр — это не просто артист на сцене, произносящий текст, театр — это внутри зрителя. В таких жанрах первичным становится зритель, а не форма, костюм, здесь концентрация на внутреннем переживании каждого человека.

— Можете подробнее рассказать про ASMR-спектакль?

— Мы придумали его вдвоём с Денисом Шибаевым, когда подали заявку на Лабораторию Виктора Вилисова, она проходила в «Театре на Таганке». Денис просто вбросил фразу: «Я хочу сделать спектакль, где все люди спят и видят сны». Решили взять ASMR, соединить с театром, так и появился первый эскиз, который постепенно перерос в постановку. Там не было артистов, только звуковая партитура и видео.

Это очень популярный жанр видео на Ютуб и Тик-токе, когда люди смотрят эти видео, чтобы расслабиться, испытать приятные чувства. Некоторые визуальные или аудиальные триггеры влияют чисто физически на наше восприятие, у людей появляется расслабление, мурашки, и они погружаются в сон. Это терапия для тех, кто с трудом может заснуть, не может отключиться от переживаний и мыслей.

Мы стараемся сделать театр комфортным. ASMR — это максимальное чувство комфорта. Пусть зритель даже засыпает. Все привыкли, что театр — не очень приятные переживания. Ребёнка в детстве водили на спектакли, которые он не хотел смотреть, ему не нравилось, как пахли женщины-контролёры… Мы предоставляем что-то другое, какую-то более комфортную среду.

Мы возили ASMR-спектакль «Одиночество» в Екатеринбург и в процессе общения с критики подняли вопрос, должен ли быть театр комфортным. Они говорили, что театр должен вызывать дискомфорт, и только тогда возникает весь спектр катарсических эмоций, которые может испытать зритель, которые нужны, чтобы человек в зале мог очиститься через слёзы, страдания или радость. Но я думаю, театр в том виде, в котором существует сейчас, это чуть шире. Мне не нравится эта позиция, что «театр должен быть». Если театр хочет быть комфортным, и он с помощью погружения зрителя в комфорт о чём-то рассказывает, а у зрителя в процессе возникает чувство отключения эмоций, он узнаёт больше о себе, то почему бы и нет?

— Расскажите конкретно о работе в «Пятом театре», про «Пространство 25». С какой целью вы его создавали? Что интересного уже успели сделать?

— У нас пока три спектакля. «Пространство 25» возникло в феврале 2021 года. Это моё кураторское высказывание на тему новейших жанров в театре, потому что у нас много разных спектаклей на нашей прекрасной сцене. «Пятый театр» всегда был одним из тех, кто поднимал острые вопросы, искал необычные формы, привозил самые смелые спектакли, все самые жаркие дискуссии проходили здесь. Да, для Омска это новые жанры, но они не новые жанры для Москвы и Петербурга. Мне кажется, что в нашем городе это была абсолютно пустая ниша, и было бы грехом туда не зайти, не показав что-то новое нашим землякам, которые любят традиционный театр. Почему бы им не посмотреть, как живёт театр современный?

— Какие прошли спектакли?

— Первый перформанс у нас был «Это мы|Это вы», театр без актёров, спектакль в формате анкеты, где зрители буквально исследуют друг друга. То есть они садятся друг напротив друга, происходит акт коммуникации с помощью анкет, и в итоге каждый узнаёт немного больше о себе и о своём оппоненте.

Второй спектакль — ASMR-спектакль «Одиночество». Это следующий шаг в развитии жанра. В этой постановке одна актриса, её физические действия на сцене идут в параллель с тем, что происходит в наушниках. Но она не напрямую иллюстрирует аудио, а совершает какие-то ассоциативные действия, даёт визуальные триггеры, что-то переставляет красивыми руками, постукивает. Работа с предметами в спектакле развивается не совсем так, как в ASMR-роликах на Ютубе, потому что это все же театральная постановка с композиционной структурой.

Получается, в первом спектакле было ноль артистов, потом один актёр на сцене, а потом приехал Артём Томилов (о его спектакле мы писали здесь) и пригласил сразу всю труппу, но участвовали только те, кто согласился, то есть 13 человек.

И следующий наш проект, на осуществление которого мы получили грант Прохорова на конкурсе «Новый театр». Этот грант выдаётся каждый год на развитие новых театральных жанров. Спектакль будет называться «Зумеры». И если смотреть на развитие от нуля актеров до половины труппы, то следующий спектакль у нас будут ставить сразу 7 режиссёров. Это будет променад по разным пространствам театра. Премьера планируется в феврале 2022 года.

Весь материал, который мы хотим использовать в спектакле — документальный, авторами которого будут представители поколения зумеров возрастом от 18 до 24 лет. Нам сейчас надо набрать какое-то количество ребят, с которыми мы будем работать, проводить мастер-классы, беседы, может, кто-то будет играть в спектакле наравне с артистами.

— Как вы их будете набирать?

— Мы откроем Open call, это открытая анкета. Но брать мы будем только совершеннолетних, чтобы не возникло юридических проблем. А потом вместе с режиссёрами выберем какую-то группу, с которой будем работать со второй половины ноября по февраль.

— Есть ли в планах написать что-то ещё, о чём не говорили?

— В планах драматургических тоже много всего, потому что я сейчас учусь этому делу в магистратуре в РГИСИ (институт сценических искусств) при Александринском театре у Натальи Степановны Скороход. Сейчас, например, у нас задание по созданию документальной пьесы. А я работала в этом жанре, не скажу, что это моя специализация, но придётся вплотную столкнуться. Плюс возникают какие-то свои замыслы. Я сейчас стараюсь двигаться в сторону психологизма, а не эпатажа. Мне интересней теперь немножко другой подход.

— Вы будете рассматривать психологию личности, столкнувшейся с эпатажной темой?

— Не обязательно. Мне кажется, любые люди могут быть невероятно глубоки.

— А как театральный критик Вы сейчас работаете?

— Я довольно редко пишу сейчас. Я счастливый критик, потому что имею возможность писать о тех спектаклях, о которых мне хочется писать. Я внештатный автор «Петербургского театрального журнала». Если бы я была в штате, мне бы приходилось писать обо всех постановках, а я могу выбирать то, что мне нравится.

— Что такое счастье?

— Алексею Балабанову приписывают такую фразу: «Найти своих и успокоиться». Найти своих вроде получилось, а вот, успокоиться пока не удаётся.

 

                                                                                                                                    Анна Воробьёва