Говорю столичным художникам: «Хотите сохранить чистоту отношения к делу — пожалуйте в Сибирь». Ольга Кошелева

Художник-график Ольга Кошелева рисует сухой пастелью и добивается в своих работах невероятного результата — её картины словно светятся. Больше всего мне хотелось узнать, как она достигает такого эффекта, и в этом интервью Ольга подробно рассказала о процессе создания своих работ. Рассказала, как наносит слой за слоем, как добивается того, чтобы слои светились друг из-под друга и светилась бумага. О том, как важно, что всё это создаётся руками, что между художником и листом нет посредника, как у живописца кисть или мастихин. О том, как она сначала рисует заданную форму, а потом убирает всё лишнее, добиваясь лаконичности своих произведений. Поговорили мы и о первых омских художественных объединениях, и о недавней победе в выставке-конкурсе «Динамика города», и о её собственном чутком зрителе. Это интервью — наш большой и искренний разговор.

Давайте начнём сначала. Как вы начали рисовать, где вы учились?

— Рисовать осознанно, как художник, я начала на 4-5 курсе худ-графа. Я окончила художественно-графический факультет Омского государственного пединститута в 1991-м году. До поступления на худ-граф  училась год в строительном техникуме на архитектуре. Хотела получить архитектурное образование, но в Омске в то время не было высшего архитектурного образования.

А художественную школу вы не заканчивали?

—  В художественной школе не училась, занималась спортом — лёгкой атлетикой, у меня даже были высокие результаты, а потом где-то в 9-10 классе я вдруг решила, что не хочу быть спортсменом, а хочу быть художником, но совершенно ничего не делала для этого, просто рисовала в тетрадках.

Как же вы поступили в техникум?

— Мы с подругой решили, что мы поедем поступать в художественное училище в Кемерово. Там у нас приняли документы и попросили показать свои рисунки. Рисунков у нас не было, а были неумелые наброски  на альбомных листах, которые мы сделали пока ехали в поезде. Преподаватели посмотрели на все это и завели нас в аудиторию, где работали абитуриенты, которые готовились к экзамену. Мы молча переглянулись, пошли купили билеты назад и уехали. Поняли, что художниками просто так не становятся. После этого я месяц походила на подготовительные курсы, порисовала академические кубики и поступила на отделение архитекторы в строительный техникум.

Который в Омске?

— Да. Проучилась год, поняла, что мне этого мало, пошла заниматься в вечернюю художественную школу, училась в классе Владимира Георгиевича Сташевича, но совсем  мало, потом самостоятельно занималась. Год обучения в техникуме дал мне много: повезло с преподавателем – он окончил репинскую академию, очень мощно давал нам рисунок. Рисовали мы очень много и каждый день, за год я овладела академическим рисунком, и потом пять лет рисунка на худ-графе мне давались очень легко.

Вы так хорошо овладели этим рисунком, что поступили на худ-граф?

— Да, поступила. Но живописи было мало в техникуме, и мне было очень тяжело. Первый курс института, акварель – я вообще ничего не понимала. Как так? А на втором курсе у нас поменялись преподаватели, пришли молодые ребята, которые нам разрешали всё, и я ушла от академических канонов, попробовала свободно писать, и где-то со второго курса у меня всё начало складываться.

Вы на кого-то равнялись? Кого-то считали своими учителями из преподавателей или из художников известных?

Есть художники, которым повезло в жизни, и у них были Учителя с большой буквы. У меня не было кумиров среди преподавателей, за исключением, наверное, Леонида Петровича Елфимова – преподавателя по истории искусств. Кумир – громко сказано, скорее Леонид Петрович стал своеобразным проводником в художественную эстетику, и не только для меня.

Если говорить про мировое изобразительное искусство, то, да, я сформировала себе не одного кумира, а группу художников, и на основе их работ выработала свои мировоззренческие системы в изобразительном искусстве. Это прежде всего Михаил Врубель и французский символист Одилон Редон. Это два художника, которые в молодости имели на меня большое воздействие, но потом, в течение жизни, присоединилась масса других художников, которые тоже потом на меня влияли, но эти два имени — начало, и они остаются непревзойдёнными. У Редона очень много работ в технике пастели. Кстати, в 1997-м году я ездила в Париж, мы возили детскую выставку, и тогда пошла в музей Орсе только из-за него.

Кто из ребят, с которыми вы учились вместе, возымел на вас какое-то действие или, может быть, вдохновил вас, воодушевил?

Вдохновляла художественная среда. Я как-то всегда обращалась к самой себе и просто впитывала ту среду, которая была в то время на худ-графе, а время и среда были уникальные. Я поступила в 1986-м году, а в 1987-м в Омске состоялась первая выставка «ЭХО» – экспериментального художественного объединения.  Со мной в группе учились Дамир Муратов, Андрей Потапов, Виктор Кулькин, Ильдар Хабисов. Среда тех лет, наверное, давала больше, чем понимание того, что вы вкладываете в слово «учитель».

Самое главное, что давал худ-граф того времени, это ощущение свободы, менялось всё в государстве, в Омске появились первые неформальные объединения художников. Нас, студентов, это окрыляло.

Я читала про объединения «ЭХО», «Башня», «Крест».

— Да. Выставки проходили по соседству с нашим корпусом на Партизанской, поэтому мы все время проводили в павильоне, где проходило «ЭХО». Узнавали имена омских художников, которые занимались абстракционизмом, сюрреализмом, символизмом. Общались с ними, знакомились. В Кресте участвовали некоторые наши преподаватели, а в Башне уже наши одногруппники. Процесс формирования неформальной художественной среды проходил перед моими глазами, и мы были участниками этого процесса.

То есть дух свободы?

— Абсолютный дух свободы на худ-графе. На 4-м курсе мне Анатолий Абдрахманович Шакенов подарил пластиковую доску и принёс стопку бумаги, «Агат» она называлась, её нигде нельзя было купить. Сказал: «Оля, попробуй вот это». Я купила какую-то непонятную акварель, в то время был жуткий дефицит художественных материалов, акварель была совершенно необычная, она выглядела как гуашь, разлита была в большие гуашевые банки. У неё не было прозрачности, но называлась она акварелью, и я этой акварелью расписалась. Тогда на 4-м курсе начался мой творческий переход – я начала создавать свои первые работы. В конце семестра у нас проходили просмотры, мы вместо академических работ завешивали стены своими экспериментальными работами, и комиссия молча шла, останавливалась, смотрела, уходила, мы слышали, что преподаватели дискутируют, потом они возвращались и ставили мне неудовлетворительные оценки.

Серьёзно? Я только хотела сказать, что это ва-банк – либо 2, либо 5 баллов.

— Да. И где-то курсе на 4-5-м я поняла, что живопись – это то, чем я могу и хочу заниматься всю жизнь.

Читала ещё, что вы были членом всех этих объединений по очереди?

— На 5-м курсе я вышла замуж за одного из основателей «ЭХО» – Анатолия Васильевича Ширяева. В то время «ЭХО» перестало существовать и у Анатолия Ширяева было своё объединение «Пульс», располагалось оно в городке Нефтяников в подвале дома. Мы сами этот подвал оборудовали: было около 10 мастерских художников и сделали свой выставочный зал. Года два мы просуществовали, потом этот зал стало топить, а на восстановление средств не было. Естественно, время поменялось, 1990-е годы, пришёл рынок со всеми вытекающими. Художественного рынка в Омске не существовало, в стране он только зарождался, многие художники стали уезжать в Москву и Питер, ЭХОвцы в том числе. Очень сложная была обстановка, никто нам не помогал, было сложно держать этот зал и эти мастерские в порядке.

Это деньги приносило? Или чисто за идею?

— Естественно, это было чисто за идею. В Сибири большая часть художников работает из идеальных побуждений, и сейчас ничто не меняется. Когда я общаюсь с московскими и питерскими художниками, они удивляются, приходится пояснять: «Ну, вот, да. Хотите сохранить чистоту отношения к делу – пожалуйте в Сибирь».

Чуть подробнее о ваших работах. Началось всё с акварели на 4-м курсе.

— Потом ушла на масло. У меня был большой период, когда я писала только маслом, большие холсты, мастихин, такая мощная мужская живопись.

Что вы вкладываете в понятие «мужская»?

— Энергетика. Энергия, движения руки, мощь руки.

И что случилось? Что изменилось, что вы вдруг сменили масло на пастель?

— Потому что у меня не было мастерской, я работала дома, а в 1998-м году у меня родился сын, и совмещать детскую и мастерскую стало невозможно. А внутренняя потребность существовала, я отказалась от масла. Тогда, в конце 90-х, в магазинах появилась первая пастельная бумага, цветные тонированные листы. И я нашла дома коробку ещё студенческой пастели.

Тонированные в смысле не белые?

— Да. Я попробовала с ними работать,  с первого мгновения всё сложилось. Я тактильно, чувственно, интеллектуально полностью была удовлетворена этим процессом. И я ушла в пастель. Потом у меня были периоды, когда я пыталась вернуться к маслу, но не смогла этого сделать.

У вас в пастели прекрасно получается. Сейчас вы сказали, что тактильное, чувственное и интеллектуальном во всём сошлось. Я читала, что у вас это существует одномоментно.

— Да.

То есть вы не походили, посмотрели, подумали, потом нарисовали, а всё сразу?

— Для меня это важно. Я работаю рукой уже самим материалом, у меня нет временного промежутка между тем, что творится со мной и процессом создания, это всё происходит одновременно. Например, в живописи тебе надо сначала на палитре намешать краску, может быть, какую-то фактуру создать, это же всё временной промежуток, а ты за этот промежуток меняешься.

 

Если говорить об энергиях, вибрациях, каких-то потоках, то всё меняется во время процесса работы. Всё живое, всё тебя ведёт. Работа нас ведёт. Когда я начинаю работать, я вообще не понимаю, что со мной будет через пять минут, через час.

 

Это всегда ожидание какого-то чуда, какого-то внезапного развития, именно этого я всегда жду от собственной работы. Такой процесс требует максимальной концентрации, отсутствия посредников в виде лишних инструментов, и отсутствия пауз. Я не переношу этих пауз, я их боюсь, я не хочу, чтобы они существовали. Поэтому то лишнее, что может вмешиваться  между мной и листом – это не для меня.

С пастелью этого лишнего нет?

— Нет.

Немножко дилетантский вопрос. Называется «сухая пастель», а бывает не сухая?

— Бывает масляная пастель. Сухая и масляная отличаются связующим составом, в сухой пастели это гуммиарабик, как правило, это смола определенного вида акаций, а в масляной пастели связующее масло, и для масляной пастели нужна другая основа. Я никогда не работала масляной пастелью.

Я так понимаю, что когда работаешь сухой пастелью, получается более прозрачная картина?

— Да, она другая, она не такая плотная, она растирается в мельчайшие порошковые состояния, которые ты рукой можешь тактильно гонять по поверхности бумаги и создавать потоки света.

У вас есть бумага, вы можете тончайший слой нанести и бумага будет светиться сквозь этот слой, потом ещё следующий слой, потом нижний слой пастели может светиться сквозь верхний следующий слой пастели, и когда ты уже знаешь эти эффекты, можно этого специально достичь, а можно экспериментировать, создавать какие-то неожиданные решения.

Но это всё создаётся руками, то есть ты как музыкант, руками прикасаешься и вытягиваешь эти потоки мела, стираешь, наносишь, снова смахиваешь.

Что для вас первично, форма или цвет?

— Форма и цвет – это два понятия, которые в живописи существуют одновременно. Для того, чтобы в живописи что-то создать, художник владеет цветом и владеет формой. Это единовременный процесс.

Организация формы – это, наверное, композиционное понятие, а цвет – это более чувственное, импульсное, толчковое понятие, потому что иногда цветовой колорит работы зависит от первоначального источника, который меня вдохновил, и я часто иду от него.

В процессе работы, конечно, может всё поменяться, и этот цвет может исчезнуть, а может ещё больше проявиться и станет совершенно акцентным.

Про цвет поняла, а про форму, надеюсь, здесь я ничего не перевру, читала, что Сергей Баранов, который был куратором вашей выставки «Свет», сказал, что вы творите сильно, точно, мощно, без лишних сентиментальных частностей.

— Он, наверное, здесь имел в виду минималистичность моих работ.

Да, про это и хотела спросить. Вы говорите, что вы убираете детали лишние, что вы их обобщаете, для чего вы это делаете?

— Они мне мешают. Это моё внутреннее состояние, моя внутренняя необходимость.

Я всегда иду от реального объекта, от его формы. Часто я её рисую и создаю, а потом, в процессе работы мне конкретика начинает мешать, когда я вижу, что это не мой результат, я начинаю убирать детали.

Когда прихожу к тому минималистичному, нужному мне состоянию, тогда я себя останавливаю. Какое там чутьё работает, я не могу сказать.

То есть вы рисуете не конкретные физические объекты, а какие-то образы и символы?

— Образное и символичное становление происходит во время работы. Причём, иногда символика вдруг потом становится мне ясной, или мне об этом говорят зрители.

Часто совпадает ваше восприятие и восприятие зрителя?

— Так сложилось, что у меня оказывается есть свой зритель. Но, если это коллективная выставка, то часто зритель просто проходит мимо моих работ, особенно, если рядом живописные полотна. Либо людей притягивают мои пастели, они надолго останавливаются. Анализируя поведение зрителя я задавала себе вопрос: «Вот человека, который не имеет к этому никакого отношения, что привлекает?» А потом уже с опытом, с количеством проведенных персоналок, переговорённых диалогов со зрителями, поняла кое-что.

Есть просто такой тип людей с высокоэмоциональной чувствительной нервной системой, совсем другой психофизиологией, которые западают не на то, что нарисовано, а на свой контекст понимания, на то, что вызывает у них какие-то свои внутренние необъяснимые ощущения, скорее всего.

Например, год назад я по приглашению Сергея Баранова, делала персональную выставку в музейно-выставочном комплексе имени И.С. Шемановского в Салехарде. Было открытие, и все зрители уже разошлись, а одна девушка ходила и ходила, она так долго смотрела, что я вынуждена была к ней подойти, а она стоит, смотрит на мои работы, и у неё слёзы на глазах.

Серьёзно?

— Да. Потом мы с ней познакомились и разговорились. Она объяснила свои эмоции: «Меня как будто волной накрывает, и я не могу ничего сделать». В общем, вот это мой зритель, такие люди есть и их много.

А как вы чувствуете, вы больше для себя рисуете или для зрителя?

— Я рисую, потому что я не могу не рисовать. Это полная саморефлексия, мне необходимо высказаться, транслировать это всё, но нет конкретики и направленности ни на себя, ни на зрителя.

Ещё такой вопрос, связанный со зрителями. Нужно ли как-то своего зрителя воспитывать? И вообще зрителя, который ходит в музеи, на выставки? Нужно ли ему что-то объяснять?

— Я думаю, что да. Может быть, во мне педагогический опыт говорит. Конечно, не все мы владеем этой силой слова, способностей иногда этих нет, нет специального образования. Но я считаю, что иногда надо пояснять. Раньше я, наверное, более категорична в этом плане была: вот, есть картина – смотрите.

Сейчас нет, сейчас более хаотичное время, и визуальный ряд современного мира так перегружен, и несет часто такой вид информации, в котором сложно разобраться современному неподготовленному зрителю. Я стала воспринимать этот процесс как миссию, ты просто обязан людям пояснить что-то, рассказать, объяснить.

Если им от этого как-то легче и понятнее будет, то почему бы и нет.

То есть, по сути, в своей педагогической деятельности вы это и делаете?

— Да.

Вы у деток преподавали и до сих пор преподаёте?

— Да.

И читала, что вы у взрослых в галерее «Квадрат» когда-то преподавали?

— У меня такая педагогическая практика. После института 15 лет преподавала в детской школе искусств №3, которая в Нефтяниках, потом ушла в технический университет на кафедру графического дизайна. Преподавала там 10 лет, работала со студентами. Затем я вернулась в художественную школу, и сейчас преподаю в детской школе искусств №18, заведую художественным отделением. Когда я поменяла ВУЗ снова на школу, у меня была небольшая практика, года два я преподавала в галерее «Квадрат». На занятиях обучались взрослые люди, состоявшиеся в своих профессиях, они в субботу и воскресенье приходили рисовать в галерею. Это был первый мой опыт общения со взрослыми в качестве преподавателя, интересный опыт. Потому что это не дети, это не студенты, они уже самодостаточные персоны, и та энергия, с которой они отдавались процессу, поражала.

Мне кажется, в те моменты, когда они рисовали, можно было что-то в воздух подбрасывать, и с этим предметом что-нибудь неимоверное происходило бы, потому что такой мощный заряд у них был, такое напряжение в процессе рисования.

Рисовали они простые вещи, академические натюрморты, я давала туже образовательную базу, что и в художественной школе, что и со студентами, но процесс отдачи у взрослых людей абсолютно другой. Естественно, ты чувствуешь совсем другую ответственность.

Нет сейчас желания ещё со взрослыми поработать?

— Я столько лет преподаю, так давно и так много, что я понимаю, что этот процесс бесконечен, а времени остаётся все меньше и меньше, и мне хочется его посвятить себе, своему творческому процессу. Невозможно объять весь мир, я сейчас стараюсь сужать свое пространство, свою силу, свою энергию, направлять её на более конкретные личные вещи.

Вы так вдохновенно говорите, рассказываете о процессе рисования, как о чём-то очень вдохновляющем. Вы постоянно пребываете в этом состоянии или вы себя в него как-то погружаете?

— У меня был знакомый художник Владимир Глухов, он говорил: «Вдохновение – это непрофессионально. Что значит “я буду сидеть и ждать вдохновения”? Ты приходишь в мастерскую и начинаешь работать». Конечно, сейчас - это состояние постоянное, оно складывается, концентрируется, рассеивается, меняется иногда, оно приходит и иногда уходит. Меняются какие-то моменты видения моего, источники, откуда я всё беру, тоже меняются. Отсюда, наверное, приходит серийность моих работ. Но этот процесс постоянно изменчивый, результат всегда неизвестен, и мне кажется, он бесконечный. Мне хочется, чтобы он был бесконечным.

У вас очень гармоничные работы, и я читала, что вы хотите, чтобы зритель почувствовал эту гармонию и чтобы он испытал какие-то положительные эмоции, потому что этого сейчас мало, и хорошо, если он их испытает, глядя на ваши работы. А бывает у вас такое, что вы что-то болезненное сублимируете в творчество?

— Конечно, я же живой человек, я не всегда создаю полный позитив. У меня есть серии, которые я бы не назвала радостными, гармоничными и позитивными. У меня есть серия «Неизвестная дорога», она сложная для меня, я её начала после маминого ухода. Есть моя работа в коллекции областного врубелевского музея, называется «Ноябрь» – очень тяжёлая для меня работа, и многие зрители воспринимают её тяжело, хотя она очень минималистична и состоит из трех-четырех цветовых пятен.

Бывают разные работы, значит, но чаще всё-таки прямо позитив.

— Да, гармонизация пространства – это скорее позитивный процесс. Убираешь лишнее и оставляешь гармонию. Сам момент гармонизации, наверное, в последующем зритель чувствует и воспринимает положительно.

Немножко подробнее о выставках, конкурсах, победах, может, из старых времён какие-то в душу запали, и, естественно, расскажите про недавнюю победу в выставке-конкурсе «Динамика города», это тоже очень интересно.

— Недавняя победа, конечно, совершенно неожиданная, то есть я понимала, что я призёр, но гран-при был сюрпризом. Есть буклет, и я в буклете увидела, кто был в жюри, но почему такое действие на жюри имела моя работа «Лестница»? Наверное, здесь моё внутреннее пространство совпало с реальным городским пространством. Эта лестница на Гагарина… Я с детства по ней бегала, в этом доме на горке жил друг моего отца, мы дружили семьями, мужчины играли на гитарах, женщины готовили вкусную еду, и пока взрослые развлекались, мы бегали вокруг дома и по этой лестнице. Надо сказать, что  лестница, как архитектурный объект почти во всех сериях у меня присутствует, особенно после моей творческой поездки в Грузию.

Видимо, в Грузии просто много красивых лестниц.

— Да. Лестница – очень символичное понятие, и оно здесь совпало с темой этой выставки. А потом уже пространство этой работы совпало с внутренним пространством зрителя, вот так получилось.

Здорово. А из более ранних выставок какие-то запомнились?

— Мне запомнилась больше всего моя персональная выставка «Свет» в 2014 году, это областной музей изобразительных искусств, врубелевский корпус. Предложение поступило от Сережи Баранова, он же был куратором выставки. Очень благодарна Сергею за этот опыт. Я тогда впервые увидела такое количество своих работ в едином пространстве, посмотрела на себя как на художника со стороны. Мне было интересно смотреть, как реагирует наша культурологическая среда, как реагирует зритель. Весь этот комплекс впечатлений от этой выставки остаётся для меня большим классным опытом.

А вообще выставок, которые запомнились, очень много, например, в 2015-м году мы с Женей Заремба делали интересную выставку, были с ним кураторами. Она называлась «На грани», в ней участвовали художники, которые работают на моменте перехода, они не абстракционисты и не реалисты, их творчество стоит на грани перехода из реальной формы в какую-то особенную художественную пластическую структуру. Отношу я и себя к числу таких художников, и Виталю Латышенко, и Женю Заремба, Женю Дорохова и многих  художников. Мы пригласили несколько омских художников, из Тюмени мы пригласили Александра Новика, Костю Шохова, из Новосибирска у нас участвовало человек пять художников. И в проекте приняли участие омские учёные. Это была Женина инициатива, у него в друзьях были два учёных-физика, они занимались какими-то пластическими массами, и в определённых условиях эти массы приобретают другое состояние в точке бифуркации. У нас эти учёные были представлены со своими статьями  и со своими графическими иллюстрациями тех  физических состояний, о которых я сказала выше.

И ещё мы работали с городским музеем «Искусство Омска», Евгений Груздов нам помог. Мы взяли работы художников из коллекции «Искусства Омска», кто подходил под нашу концепцию. Выставку сделали здесь, в доме художника,  в день открытия выставку посетил Евгений Евтушенко, он как раз приехал в Омск с творческими встречами. У Евтушенко богатейшая насмотренность,  он был прекрасным коллекционером, у него шикарная коллекция современных художников, в том числе омских художников ЭХОвцев начала 90-х годов.

Замечательно. Какие-то есть планы на ближайшее будущее?

— Творческие планы — да, есть, и их много. Я получила приглашение из Новосибирского художественного музея с персоналкой, сейчас готовлю бумаги. В сентябре я участвую в международном фестивале в Москве в Манеже, с Испанией веду переговоры. Планирую участие в осенних и зимних проектах Национального союза пастелистов.

Немножко про Омск. Вы достаточно успешный художник, и много где могли бы пробиться, но остаётесь в Омске, живёте, творите здесь. Чем вас вдохновляет наш город или чем нравится? Почему вы живёте здесь?

— На самом деле Омск — очень красивый город. Сейчас, когда я переехала в мастерскую в дом художника, я смотрю в окно, и мне кажется, всё классно. Так сложилось, что я здесь живу, я не совершаю каких-то мощных попыток переехать. Желание иногда возникает, но я не чувствую места, куда я хочу уехать. Когда появится чёткое внутреннее ощущение, где я хочу быть, тогда, может быть, я совершу какую-то попытку, но пока меня здесь всё устраивает. Я называю наш город белым городом, и у меня есть серия пастелей «Белый город».

А кто из омичей вас вдохновляет?

— Меня вдохновляют мои друзья, близкие люди. Меня вдохновляют какие-то моменты моей жизни, связанные с новыми ощущениями и открытиями. Омск – не Омск, мне хорошо там, где я есть. Я живу в Омске, поэтому пытаюсь найти здесь моменты, которые меня удивляют.

Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать творческий человек?

— Уметь удивляться.

Какими качествами должен обладать любой человек?

— Любовь.

Что главное в творчестве?

— Истина.

Что главное в жизни?

— Гармония.

 

Автор: Анна Воробьёва

Фотограф: Никита Кудрявцев

 

Читайте также:

• Для меня творчество закончится, когда я найду ему определение. Художник Елена Боброва
• Омск для меня — это родина общего сибирского панка: андеграундный художник Руслан Ватсон
• То, что можно сказать словами, не надо рисовать. Художник Николай Молодцов
• Художник Георгий Кичигин: «Я почему свою песню долго пою? Рос как поганка»
• Иди с тем, кто ищет, беги от того, кто нашёл. Интервью с художником и основателем галереи «Левая нога» Димой Вирже