Коммуникация, терапия и взрыв энергии – этнохореографы о своей профессии

Сегодня завершает работу форум «Академия русской культуры», организованный Государственным центром народного творчества. В Омск для обмена опытом, общения и перформанса съехалось множество гостей со всей России. «Трамплин» побеседовал с этнохореографами Русланом Галкиным и Михаилом Толмачёвым.

Михаил Толмачёв (Нижний Новгород) – этнохореограф, педагог фольклорной студии «Наследие», исследователь традиционной культуры Вологодской области, лектор и ведущий мастер-классов по русской традиционной пляске.

Руслан Галкин (Новосибирск) – преподаватель Фольклорно-этнографического отделения Новосибирского областного колледжа культуры и искусств, автор этно-проекта «Галка».

Вместе с заместителем директора Государственного центра народного творчества Ольгой Хорошавиной мы узнали о скрытой силе сольного танца, о том, как традиционная культура работает с современными технологиями, и поговорили о том, что вгоняет в краску людей, только погружающихся в мир фольклористики.

– Расскажите, как в вашу жизнь пришла этнохореография и чем она вас покорила? Или же она всегда была в вашей жизни?

Михаил: Как отдельное явление этнохореография пришла в мою жизнь, когда одним воскресным днём я подшучивал над двоюродной сестрой из-за того, что она поёт частушки, водит хороводы и тому подобное. Тогда мне было девять лет и я был хулиганом! Мне в тот день было нечего делать, а ёжик, как говорится, птица гордая: пока не пнёшь – не полетит. Пинок этот инициировала мама – и я полетел на занятия вместе с сестрой.

И там мне очень понравилось! Это было ансамблевое мероприятие – пляски, кадриль и тому подобное. Меня запихнули в какую-то кадриль: «Чего сидишь на лавке? Давай с нами!» Я смотрю: так, ногами вот так двигают – я, наверное, делаю похоже. Было ощущение, что всё получается, что всё здорово!

А потом краем глаза я заметил, что на меня все косятся и еле сдерживают смех. Моя ошибка была в том, я ноги задирал чуть ли не до плеч. Но мне было так весело, так здорово!.. И руководитель тоже: «Здорово, Миша, молодец! Шесть с плюсом!» Я эту историю люблю ещё за то, что в то время в школе мне редко ставили что-то выше тройки – а тут оценка в два раза больше! «Значит, мне точно надо здесь остаться».

–  Вот это мотивация!

– Вот так в девять лет я пришёл в фольклор, и сразу же в кадриль – многофигурный танец, где я смог проявить свою натуру. Это и замотивировало меня заниматься дальше, остаться в коллективе – череповецком семейном клубе «Основа» – и продолжить изучение не только хореографии, но и традиционной культуры в целом.

Мы изучали и традиционные наигрыши на гармони и балалайке, и вели научную деятельность… Чем мы только не занимались! Песенное творчество, хореография, сказки.

–  Довольно неожиданное начало пути! Руслан, а какая у вас история?

Руслан: Моё знакомство с фольклором началось с поступления в Новосибирский колледж культуры. Вообще я поступал на ДПИ, но провалился на первом же экзамене. Мне сказали: «На фольклорно-этнографическом отделении ещё есть места. Попробуй, может, тебя возьмут». Я попробовал – и остался, в том числе как преподаватель.

А если говорить именно о танцах, о традиционной хореографии… У нас был предмет «Основы традиционной хореографии», на котором мне очень нравились бытовые танцы, кадрили – но сольная пляска никогда не привлекала. К тому же её было мало. А потом мы поехали на конкурс в Москву, где я попал на мастер-класс к Фёдору Степовому. Тогда у меня что-то щёлкнуло в голове – и всё: всё разложилось по полочкам, а я захотел заниматься сольным танцем.

Недавно я заметил такую закономерность: в детстве я всячески противился рисованию. «Не буду этого делать!» – я помню, как сопротивлялся в детском саду.

–  Потому что рисовать надо было всем?

– Да! Начинается занятие по рисованию, а я – «Не хочу, не буду!» А потом в какой-то момент я полюбил рисование. И так же получилось с сольной пляской. Первые курсы колледжа я ей противился: «Не буду, не понимаю», – а потом опять что-то щёлкнуло.

Михаил: Получается, ты тоже бунтарь и хулиган!

Руслан: Да, что-то такое было.

– Принуждение в целом такая штука, когда из-за «надо!» человек отказывается от того, чего, возможно, подсознательно и хочет. «Надо здесь и сейчас» – и человек в штыки.

Руслан: Но всё-таки в рамках обучения это было обязательным. Учебные задания было необходимо выполнять. Например, сделать проходку с одной точки аудитории к другой хоть с какой-нибудь дробью. У меня это не получалось, и была такая, наверное, детская позиция: раз не могу – значит, не буду делать. А потом я всё-таки понял: раз не могу – значит, надо пробовать и стараться, чтобы получалось. И сейчас, в итоге, я сам говорю это студентам.

– Если не пробовать, то и не получится.

– Да.

– Какие у вас разные пути! Михаил, вы сказали о том, что работаете в том числе с экспедиционным материалом – а вы сами участвовали в таких?

Михаил: Да! Вообще, вопрос об экспедициях интересный: что есть экспедиция? Для меня долгое время это было так: собрали рюкзаки, поехали в деревню, погрузились в её жизнь… Экспедиция – это ехать на четырёх автобусах, пройти пешком через лес, сплавиться на лодке…

– И бегать с диктофоном за бабушками!

– Именно! Но однажды, когда мы с супругой обсуждали это, она меня, как говорится, ткнула носом: «У вас же были и другие экспедиции!» И действительно: традиционных экспедиций у меня было не меньше трёх, но были же ещё и сводные сеансы – и их было намного больше! Только они не назывались экспедициями.

Что я имею в виду? В Череповце и сегодня существует клуб гармонистов, объединивший народных исполнителей. А те, кто играет на гармошке, как правило, ещё и пляшут. Практически все: я бы сказал, что четверо из пяти! Эти гармонисты часто приходили к нам на занятия и после них делали нам замечания: то неправильно, это неправильно, такие частушки девки не пели… Вносили корректировки в процесс обучения.

Иногда мы специально приглашали народных исполнителей, чтобы расспросить: а как делали такое-то коленце? а как называли вот этот элемент? Помню случай: Геннадия Николаевича Копыльцова спросили, как у них называлась «верёвочка». А никак! Оказывается, он узнал, что элемент, который он делал с детства, называется «верёвочкой», только в балетном колледже. Из этого можно сделать вывод: называний коленец и других элементов танца в народной культуре не было.

– Интересно! Я встречала мнение среди фольклористов, что когда в советское время ездили «записывать бабок», то записали практически всё, и современный этап – это скорее обработка и сохранение этой информации, нежели получение новой. По сути, перезапись. А судя по вашему рассказу – сбор информации по-прежнему актуален.

– Актуален, но, на мой взгляд, это единичные случаи. А то, о чём вы сказали, порой важнее, чем съездить в деревню и записывать частушки 1980–90 гг. сочинения.

Ольга: Сейчас уходит поколение людей, которых мы записывали в 1980-х, поколение, которое застало вечёрки и знало множество бытовых танцев. А те, кого мы записывали в 2000-х, более молодые, уже не интересны?

Михаил: Хорошая тема для размышлений! Суть – в традиционности: насколько традиционно то явление, которое они воспроизводят? Если сравнить эти записи с более старыми, то сейчас мы часто получаем что-то в духе «Самара-городок» (по крайней мере, в Вологодской области). Что-то, выданное за традиционное, осовремененное или откровенную клюкву.

Возвращаясь к вопросу архивов: архивов достаточно, и они есть почти в каждом регионе. Но среди них много тех, что лежат, можно сказать, мёртвым грузом: не хватает людей на работу с ними. Помимо этого, есть люди, которые жадничают делиться архивами.

Ольга: Да, многие подбирают архивы под себя: «Это моё!»

– А обработать не успевают даже за жизнь.

Ольга: Именно! К сожалению, есть случаи, когда после смерти таких людей их архивы, ненужные детям и внукам, оказываются на помойке. Они не понимают, что это серьёзный материал. Есть и третья беда: многие просто не умеют работать с архивами. Что с ними делать, как применять информацию – понимания нет.

Осовременивание – отдельная тема: на перформансе в последний день форума участники будут танцевать пляску Сибири – но это будет не традиционный танец, а адаптация, потому что все приехали из разных мест и каждый будет танцевать по-своему. И это хорошо, это правильное осовременивание, а не клюква.

Михаил: Но чтобы такое сделать, важна, на мой взгляд, насмотренность. Не так, чтобы по двум танцам судить о танцах в целом! Сегодня такое есть: человек выучит два каких-нибудь элемента – и делает по ним авторский курс. Это неправильно: это очень поверхностно, в этом нет ни структуры, ни глубины. Люди не понимают сути явления, с которым работают. Чем больше книг прочитано – тем лучше письменная и устная речь, чем больше насмотренности в хореографии – тем больше понимания традиции этого региона. Без насмотренности и понимания легко уйти в клюкву.

– В программе форума я увидела практикумы, и по названиям мне показалось, что они направлены на людей опытных, на тех, кто уже в традиции. А есть ли запрос на обучение у новичков и как это происходит?  Михаил упомянул о курсах – но их же, наверное, тоже покупают не те, кто начинает с нуля. А что интересует студентов? Почему они приходят к традиционной культуре?

Руслан: Среди моих студентов есть те, кто посещал детские фольклорные коллективы, а есть и те, кто, как и я, пришли с нуля. До колледжа фольклор был для меня чем-то неизвестным. Ну поют бабушки – и поют.

– Другой мир.

– Абсолютно другой! Но меня он заинтересовал. Хотя мы больше поём и осваиваем традиционные музыкальные инструменты, меня заинтересовала хореография. Так и мои ребята: кто-то раньше только пел, не танцуя, кого-то – наконец-то эти люди появились! – заинтересовала сольная пляска. Но для многих это сложно.

Вообще, у нас обширная программа. Есть режиссёрская подготовка, где ребята учатся писать сценарии, пробуют себя в роли артистов и режиссёров. Это позволит им, например, создать народный театр или собственную постановку и просто проводить мероприятия. Это тоже очень важно, ведь мы выступаем на площадках от детского сада до сцены филармонии. Вокал, хореография, инструмент, расшифровка материала из этнографических экспедиций (порой студенты сами собирают информацию в своих деревнях и сёлах, а потом на её основе пишут диплом). Ещё ребята учатся шить традиционные костюмы. Я сам, пока учился, сшил две рубахи: себе и брату, потому что он был нам нужен в спектакле. В общем, у нас всего понемногу, мы даём студентам базу – и каждый выбирает что-то своё.

– Большой простор для выбора!

Михаил: У меня есть предположение, за чем идут студенты. Современные студенты идут не на саму хореографию, не на само пение – а на коммуникацию и возможность выразить себя. В данном случае, если мы говорим о вечёрках и гуляниях, – средствами хореографии.

Почему многие не углубляются в сольную пляску? Потому что людям, на мой взгляд, интереснее коммуникация внутри многофигурных танцев. В них можно увидеть взаимодействие не только внутри пары: можно наблюдать отдельно за коммуникациями парней и девушек. Мне это очень интересно: и наблюдать, и общаться таким образом.
И, думаю, не только мне: у нас есть опыт проведения «холодных» вечёрок, на которые приходили, по сути, случайные люди. Не просто приходили – покупали билеты! Откуда такая мотивация у людей, не вовлечённых в традиционную культуру?! Но они уходили с горящими глазами – и я был очень сильно удивлён, такого до этого в моём опыте не было, до этого люди, приходившие на подобные мероприятия, хоть как-то были осведомлены о традиционной культуре. Я считаю, им понравилось то, что они почувствовали коммуникацию, которая сложилась на этом мероприятии.

– Согласна с вами. Мне кажется, когда речь идёт о, так скажем, больших танцах, то требуется не только координация и выучивание движений. Это действительно общение, и сегодня многим его не хватает. Особенно молодым людям, которые во время учёбы, по сути, живут в цифровом мире. Здóрово, что люди пришли к вам, даже ничего не зная! Ещё и ушли довольные!

Руслан: Сольная пляска тяжела ещё и тем, что не все готовы быть в центре внимания. И многим кажется, что при этом только они делают что-то непонятное, оттого на них все и смотрят. Это большая психологическая нагрузка, не все её выдерживают. Я не раз наблюдал – и не только среди студентов, – что человек вроде бы и хочет, но… Да у меня и у самого было такое ощущение: ты хочешь выйти на круг плясать – а тебя как будто что-то держит!

– Некомфортно.

– Да. И мысли в духе «А что люди подумают?» Поэтому выйти в круг сегодня – это уже и психологический тренинг.

Михаил: Так и есть! Когда ты начал говорить об ощущении, что кто-то тебя удерживает, я вспомнил себя! Вот я хочу выйти на круг, а перед этим у меня начинает внутри что-то закипать. То, что я сдерживаю эту энергию, даёт мне очень сильную мотивацию танцевать, такое желание, от которого у меня, как мне кажется, глаза просто бешеными становятся! И когда я выхожу и вся эта энергия освобождается – это очень классно! А потом внутри так легко, будто ты плывёшь.

– Делаем вывод: сольные танцы очень полезны, но к ним нужно быть морально готовым! Но, я думаю, тут важна и атмосфера в коллективе, когда ты точно знаешь, что тебя никто не осудит. Среди незнакомых людей будет сложнее. Кстати, о людях. Не могу не спросить: насколько пропорционально представлены мужчины и женщины в вашей сфере?

Михаил: Зависит от региона. (Руслану) У тебя кто больше заинтересован в изучении традиционной культуры: парни или девушки?

Руслан: Естественно, девушки. А у тебя?

Михаил: У нас тоже больше женщин, но не сильно. Я думал, что это массовое явление, пока не начал общаться с другими коллективами и обращать внимание на их состав. К выводу о преобладании женщин я пришёл вместе с супругой: у них в коллективе из двадцати человек парень только один. А у нас в коллективе на двадцать парней – пятнадцать девчонок.

Руслан: Сейчас у нас, если смотреть все четыре курса, из тридцати человек парней – шестеро. А в 2012-м, когда я поступал, нас было четверо.

– Как вам как педагогам в работе с традиционным материалом, возможно, с какими-то постановками помогают современные технологии? Сегодня уже вряд ли можно ограничиться просто встречей людей – да и самих людей надо как-то собрать!

Руслан: Несмотря на то что возможностей для продвижения в интернете сейчас много, всё равно лучше всего работает сарафанное радио. А если всё происходит ещё и открыто, на улице – то людям ещё проще всё увидеть.

– Работаете ли вы с нейросетями? Расшифровываете ли ими записи?

Михаил: Я пытался расшифровывать, и не скажу, что успешно. Речь распознаётся плохо, если бабушка что-то сказала нечётко, нейросеть слышит совсем другое!

– И хорошо, если цензурное.

Михаил: И всё это надо перепроверять, править вручную – в итоге времени и сил уходит намного больше, чем на классическую расшифровку.

А вообще, после вашего вопроса первое, о чём я подумал – это об архивах. Например, Школа традиционной народной культуры Вологды очень многое публикует в своей группе в «ВКонтакте», и я взял оттуда много хореографического материала, ведь область славится своими плясунами. Эта школа не жадничает и благодаря современным технологиям публикует свои материалы, делится архивами – и так распространяет народную культуру всем жаждущим.

Ольга: Мы работаем с нейросетями в направлении улучшения качества записей. Часто бывает так, что на записях прошлых лет верхнюю звуковую дорожку совсем не слышно – а технология позволяет её восстановить. К тому же мы хотим использовать способность нейросети к обучению – и предлагаем ей наш материал. Сейчас мои студенты учатся делать ролики – это вовлекает намного лучше, чем формальные задания. «Вот тебе запись, послушай» – это не работает.

– «Послушай и сделай что-нибудь»! В целом, как мне кажется, традиционная культура – это о диалоге. Просто дать послушать записи или посмотреть видео без пояснений – путь в никуда. Здесь важны и совместное творчество, и обратная связь.

Михаил: И контекст! Если не знать, в контексте чего сделана запись, то можно вообще всё понять не так. Например, ряженые. Почему парень переоделся в девку? Это всегда можно было? Это что, наши прадеды так хулиганили?

– Развлекались как могли!

– Да-да. Можно подумать, что они могли делать это в любое время – а это не так. Было конкретное время и конкретные обстоятельства, когда можно было так нарядиться.

Руслан: Очень важно объяснять, когда и почему это происходило, но современному человеку, я считаю, не стоит выдавать всю информацию сразу. Есть много вещей, которые сегодня кажутся противоречивыми, а то и вовсе аморальными.

Михаил: Например, «перековывание» кузнеца.

Руслан: В случае обрядовых вещей объяснять их нужно человеку уже адаптированному.

Ольга: Тут можно вспомнить и старые сказки. В них, как правило, всё заканчивалось плохо: кто-то или умирал, или его сжирали. Потому что цель была – предостеречь. А сейчас кто такие почитает, скажет: «Ну и изверги!»

– «Как это детям читать?!»

– «Это нельзя издавать», «это нельзя давать детям», «это очень агрессивные сказки».

Михаил: Это как с хомячком: для чего ребёнку хомячок?

– Чтобы ребёнок узнал, что такое смерть!

Ольга: Чтобы рассказывать о таких вещах, нужно сначала объяснить, откуда они взялись и с чем связаны. Сегодня же в таком большом информационном шуме часто происходит подмена понятий. Неподготовленному человеку будет сложно: если парень обрядился в девушку – он кто? Это и есть подмена понятий.

– Руслан, а есть ли в вашей практике топ вещей, которые ежегодно шокируют студентов?

– Народный театр! Когда начинаешь про него рассказывать, многие девушки смущаются. А это же изначально не детское представление – это театр для взрослых со взрослыми шутками и своими подтекстами: политическими и эротическими. Начинаешь их объяснять – вгоняешь студентов в краску. А не объяснять нельзя: люди, которые получают профессию в сфере традиционной культуры, должны понимать эти смыслы. Иначе потом мы услышим, что блин – это символ солнца.

Вот та же Масленица, к примеру: там два главных персонажа – Масленица и Воевода, и оба – переодетые мужики. Я не говорю даже про объяснение некоторых шуток типа «пачпорта» Масленицы – хватает и того, что оба героя почти догола (а то и догола) раздеваются возле бани. Для многих студентов это шок! Однако любимое у них – играть в «Покойника». Но в приличную версию!

– Видимо, во всех сферах есть вещи, узнав которые, студент скажет: «После этого моя жизнь никогда не будет прежней!» Как правда о рыцарях для студентов-историков, так значение обрядов – для фольклористов.

Руслан: Да, когда молодые люди поступают на фольклорное отделение, мир меняется очень сильно!

– И это замечательно!

Ольга: И это нормально: к прошлому мы можем лишь обращаться, чтобы учиться у него и использовать эту информацию для будущего. Назад мы не вернёмся, и нужно устремляться вперёд.

Беседовала Анна Подоляк.

Фото: Игорь Смирнов, социальные сети Михаила Толмачёва и Руслана Галкина