Текстовая версия подкаста | Андрей Машанов

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с председателем Омского отделения Союза художников России, заслуженным художником России, профессором кафедры «Дизайн» Омского государственного технического университета и академиком Российской академии художеств Андреем Машановым.  

— Андрей Николаевич, здравствуйте. Вы, наверное, один из тех художников в Омске, который пишет и в каллиграфии, и живопись, и графику. Как-то вы удачно синтезируете всё. Что ближе по духу? Что из этого больше всего нравится?

— В первую очередь это, конечно, графика. С неё всё началось. Я даже не использовал каллиграфию в своих работах изначально, то есть это была чисто графика, причём печатная. Кстати, в печатной графике я тоже сейчас практически единственный. В своё время, когда-то, это было очень популярно, народ работал, но, к сожалению, это всё потихонечку сошло на нет. Я остался единственный, кто верен печатной графике. Потом начал совмещать в своих работах каллиграфию, а затем уже просто отдельно стал заниматься каллиграфией. Под печатной графикой подразумевается глубокая печать, офортом: офорт, литография.

— Это же достаточно сложная техника.

— Да, это достаточно сложная техника. Сейчас есть молодые ребята, кто занимается печатной графикой. Но они занимаются линогравюрой. Это всё-таки несколько проще, это другой язык, а вот именно глубокой печатью, литографией занимаюсь только я.

— Почему так вышло?

— Может быть, время стало такое… (На самом деле, повторюсь, это было очень популярно, очень интересно.) Может быть, это оттого, что она трудоёмка, а может, людям надо на что-то жить, и естественно, они пытаются, скажем, рассчитывать, что живопись легче продать, и продать подороже, чем глубокую печать, офорт. В своё время, хочу напомнить, особенно в 60-х годах, почему это было очень популярно, особенно во времена оттепели? Было очень модно, чтобы в квартире висел не ковёр, а висел эстамп. И были целые производства: художник, скажем, рисовал, а мастера-печатники печатали, и это всё продавалось в художественных салонах: литографии, офорты, линогравюры. И это было модно!

— А сейчас это больше архаика какая-то.

— Нет, я не скажу, что архаика, потому что на самом деле есть же люди, что ценят это, они остались, а как бы я иначе жил!

— Есть риск, что мы вообще потеряем этот жанр?

— Я думаю, что нет. Вот я смотрю по выставкам, по молодёжным выставкам, когда езжу в Дом творчества «Челюскинская дача», — есть ребята, особенно это Москва в большей степени, конечно, Суриковский институт, где занимаются именно глубокой печатью, печатной техникой. Я смотрю по сетям — ВКонтакте — выкладывают работы в других городах единицы — молодые, которые всё-таки пробуют это делать, которые держатся. Вот я знаю, в Томске литографией занимаются, в Красноярске, потому что там художественный институт, естественно, профиль и художественные мастерские Красноярской академии, которую в своё время я тоже оканчивал, и там люди как раз и занимаются. Я помню, как-то был на международном триеннале графики в Уфе — смотрю, ой как много народу, сколько нас, художников, много! Потом начинаю так перечислять — этот из Екатеринбурга, тот из Тюмени, эта из Нижнего Тагила. Так, по единицам. Если так всё это рассыпается, а когда собираемся — нас много!

— Видно сразу!

— Да, стараемся. Поэтому не потеряем!

— Вы не сразу стали профессиональным художником, насколько я знаю. Пошли сначала в политех, но всё же зов творчества, так сказать, был, и после политеха вы решили поступать.

— Получилось так, что я окончил 88-ю школу с физико-математическим уклоном. На семейном совете мама мне говорит: ну что ты будешь художником, вот инженер — это почётно!

— А вы были послушным?

— В какой-то степени да. Я не стал противиться и поступил в политех. При этом я всё время рисовал.

— Рисовали вы с детства?

— С детства. Окончил политех — надо было отработать на заводе. Я попал на «Полёт» в лабораторию по ремонту станков с программным управлением.

— Ох, для художника…

— Меня, правда, отправили на уборочную, приехал с уборочной — надо, естественно, читать какую-то техническую литературу — мне это было немножко грустновато, и я рисовал. Увидев меня рисующим, начальник лаборатории сказал: «О, да ты у нас художник!» И меня тут же избрали комсоргом цеха, поэтому станки с программным управлением я больше не видел. И так до конца этих трёх лет! А по окончании я какое-то время поработал в Торговом центре художником-оформителем. Как-то встретил преподавателя по художке (а мне было очень интересно заниматься печатной техникой, именно офортом), он мне как-то сказал: «В Доме художника нужен дворник. Пойдёшь?» Я говорю: «Конечно пойду».

— Потому что там есть станок (улыбается).

— Там есть станок, конечно! Мама мне говорит (в зарплате я, естественно, теряю...): ну, как-нибудь справимся. И я ухожу дворником в Дом художника.

— Она не стала спорить.

— Но так как всё-таки высшее образование, меня потом перевели электриком, и я совмещал две должности — дворника и электрика. Ну и параллельно, естественно, я добрался до станка и стал его осваивать. Начал участвовать в выставках. Очень сильный толчок дала именно выставка в Доме творчества, в который я впервые попал в 1991 году.

— Это та самая «Челюскинская дача»?

— Та самая «Челюскинская дача», Дом творчества.

— Вы до сих пор с ней связаны, да? Вы туда периодически ездите?

— Да, сейчас я расскажу тоже и про это.

— Давайте.

— Чем она была хороша? Ей уже больше 70 лет. И туда в своё время приезжали художники-графики со всей страны от Калининграда до Владивостока. Большие, опытные мастера. Тебе как молодому или начинающему что-то подскажут, что-то поправят. Как говорил замечательный народный художник и академик Александр Михайлович Муравьёв (он в своё время в Иркутске был председателем Союза, сейчас он в Москве), можно было не оканчивать художественный вуз, достаточно было прожить на «Челюхе» три месяца — и можно было стать художником. Передавался очень большой опыт. И как раз первая поездка меня многому научила, дала очень такой хороший творческий толчок, как раз там я и сделал свои первые работы из серии древнерусских мастеров, как я её потом назвал. Это работа «Феофан Грек» — она у меня пошла первая.

С того времени я стал туда регулярно ездить. Я вот неделю назад вернулся из этого Дома творчества: у меня как раз оставался кусочек отпуска в нашем техническом университете. Я взял эту неделю, поехал туда, сделал четыре работы. При этом очень удачно было в каком плане: переживали, что Дом творчества в связи со сложным положением в стране с точки зрения финансирования вообще пропадёт. Слава богу, всё там хорошо, летом туда не попасть. Я вот разговаривал с директором (меня в своё время прочили тоже в директора Дома творчества, был такой период) Олей Дудиной, она сказала, летом не попасть, потому что очень много студентов — Суриковского института, конечно, это Москва и Подмосковье. Вот сейчас, по осени, я был и мой товарищ, бывший наш омич, он в Калининграде профессор университета имени Канта, я к нему езжу председателем ГАК, а он к нам приезжает. Мы созвонились, приехали. Мы были вдвоём, так было просторно.

— Место встречи!

— Да, просторно, свободно, очень легко! Ностальгировали, как здесь было. Там была как раз в это время замечательная персональная выставка, посвящённая памяти совсем недавно ушедшего секретаря по графике, народного художника, академика Николая Львовича Воронкова. Потрясающие его работы — литографии, я очень многое не видел. Мы ходили с Борисом и наслаждались — это очень здорово и замечательно! Поэтому я вернулся в прекрасном настроении из Дома творчества. И дальше у меня весь творческий путь от этого и идёт.

— А сегодня на «Челюскинской даче» живы те же традиции, когда вы были молодым, когда вы учились, вас учили? Вы сегодня даёте советы, наставления молодым?

— Приезжала внучка Бориса, она учится в Абрамцево в художественном училище, это недалеко от «Челюскинской дачи», ей было интересно по графике. Мы вдвоём взяли над ней опеку и обо всём рассказывали. Так, скажем, небольшой пример. Я знаю, когда приезжают группы студентов, обязательно приглашается художник с большим опытом, наставник, который смотрит, как работают ребята, что-то корректирует, что-то подсказывает, потому что очень много приёмов, манер, тонкостей, которые приходят только с опытом. Про существование вот этих традиций от художников со всей страны — к сожалению, уже этого нет. Потому что это дорогое удовольствие. В те далёкие советские времена, когда было финансирование, художники приезжали бесплатно: питание, проживание, всё это было здорово. Сейчас, так как всё на самоокупаемости в большей степени, за проживание надо платить, естественно. Проезд тоже за свой счёт.

---

---

— Мысли уже не только о творчестве...

— Ну да. Поэтому когда приезжают, условно говоря, москвичи или «близлежащие», для них это не так дорого. Раньше и приезжали-то месяца на два, особенно из дальних городов, потому что вначале по всем музеям, выставкам надо походить, насмотреться, а это много впечатлений. Потом дальше народ активно работал. Так реально было.

— Сегодня в Музее имени Врубеля работает выставка с вашим участием.

— Да.

— Многие ли омичи успели посетить эту выставку, чем она уникальна? Я знаю, четыре художника участвуют в ней.

— Я вам расскажу всю предысторию этой выставки.

— Это же с каким-то определённым сроком история.

— Да, это было достаточно давно.

— Несмотря на это, она пользуется спросом.

— Да. Это, скажем так, мой проект. Сергей Ануфриев из Красноярска (я председатель, он председатель). На этой выставке четыре председателя, четыре секретаря — три по Сибирскому федеральному округу, Костя Кузьминых — по Дальнему Востоку, четыре академика, трое заслуженных и вот Костя ещё народный. Такие…

— ...мастодонты.

— Простите за нескромность, такие, да, все в погонах. Тогда этого ещё не было. Приехал как-то к Сергею, а у председателя всегда достаточно хлопотная жизнь: Союз — это большая организаторская работа. Видя его в таком печальном, слегка «расстроенном» настроении, я ему говорю: «Серёжа, давай сделаем выставку — твою и мою. Вот у тебя все работы в какой-то степени архаика, а у меня библейские, христианские сюжеты — и как будто мы очень хорошо соединяемся». Он говорит: «Давай, замечательно, здорово. Я согласен». Спустя какое-то время я встречаюсь с Вадимом Иванкиным — мы все вчетвером давние большие друзья, а он председатель в Новосибирске. Я говорю: «Вадим, третьим будешь?» Он говорит: «В каком смысле?». Я говорю: «В смысле участия в выставке». «Представляешь, — говорю, — у Серёжки архаика, у меня христианские, библейские сюжеты и твои. Только у меня в какой-то степени в классической манере, а у тебя на современном языке. Мы очень хорошо вписываемся в эту идею». Он ответил: «Конечно буду!» И мы сделали первую выставку ещё в 2012 году в Новосибирске в художественном музее. Спустя какое-то время, года через два, мы сделали эту выставку в Красноярском художественном музее.

— То есть вы поехали по вашим родным городам?

— Да. К нам ещё присоединился Валера Леватаев, председатель Союза Комсомольска-на-Амуре. У него очень хорошие эмали. И вот сделали вчетвером такую выставку. Потом — очень большая пауза. И когда, к большому сожалению, Сергея не стало, мы сделали выставку памяти Сергея в Кемерове в художественном музее — нас позвали. Думали, что на этом всё и закончится. А тут мне Вадим говорит: «Слушай, твой проект мы делали в Красноярске, Новосибирске, а у тебя на родине-то мы не делали. Это неправильно». Я говорю: «Ну замечательно, давай сделаем». Тем более что в этом году Сергею исполнилось бы 65 лет, юбилей. К нас тут же присоединился Костя Кузьминых из Магадана, ему тоже 65 лет как раз исполнилось в этом году. И в то же время памяти Сергея выставка... Вот мы сделали эту выставку. Я заходил на эту выставку, — народ там есть, и это радует! Потому что иногда бывает — заглянешь в зал — и никого нет, и это как-то невесело, а тут народ ходит, отклики большие. Здесь совсем недавно проходила выставка из коллекции профессора мединститута Андрея Стафеева...

— Да, уникальная выставка, я считаю, не только для Омска, вообще, в принципе, для России.

— Смотрели, да?

— Когда такие коллекции таких художников!..

— Да, ар-деко — это потрясающе. Я думаю, что музеи просто слюной изошли. Потому что у нас это впервые!

— Жемчужина!

— Да. А параллельно Андрей делал фестиваль. Приехали из разных городов — профессура из медакадемии, из Казахстана, Новосибирска, Томска, Москвы. Они тоже были на этой выставке ар-деко, а на следующий день Андрей их привёл на эту «выставку четверых». Потом мне отзванивается и говорит: «Слушай, они все в таком восторге. Давай приезжай в мастерскую, покажи им ещё работы». Я приехал. Они, конечно, делились впечатлениями, насколько эта выставка шикарна, как это здорово. А рядом же выставка с Валентином Серовым. Я думаю, что мы смотримся не хуже! (Оба смеются.)

— Коллеги.

— Да.

— Есть ли какие-то планы — может быть, расширить её по количеству участников? Или вот четвёрка — и это гармонично?

— Когда-то Сергей смеялся над моей фразой: «Серёжа, а давай вот мы будем так во всех городах делать — председатели будут присоединяться, а потом в конечном итоге сделаем в Москве». Он сказал: «Ну, ещё не хватало это возить по всем городам страны, где есть организации Союза художников». Ну, это хлопотно, конечно... Всё-таки проект должен быть более ёмким, тем более тематический, это не должно быть, скажем, вразнобой. А здесь я всё-таки исходил из объединяющего — архаика, которая переходит в дальнейшем в библейское…

— Связано смыслово?

— Да, смыслово. Меня тоже спрашивали, будет ли этот проект как-то ещё развиваться… Кстати, везде, где делали эту выставку, работы мы старались показать разные.

— То есть она не повторялась?

— Она не повторялась. Что-то могло повториться. Но всё время добавляли новое, новое, новое. Сергеево, понятно, что есть, осталось в семье, с Вадимом можем, конечно, что-то новое сделать. Но Вадим тут высказался, что, может, на этом и закроем эту тему, этот проект, поставим точку. Я не согласился.

— Время покажет.

— Не то что время покажет — я ему уже предложил идею. Он схватился за голову — говорит, я тебя когда-нибудь придушу (смеются), откуда у тебя в голове такие идеи! Ну, я не буду её озвучивать и как это будет сделано, потому что на самом деле спустя какое-то время он загорелся: это было бы очень круто. О тонкостях и вообще про неё рассказывать не буду, потому что это будет в какой-то степени сюрприз. И не в следующем году, это будет такой трудоёмкий процесс.

— Но зерно посеяно уже в любом случае?

— Да, над которым надо просто работать.

— А как в вашу жизнь пришла каллиграфия?

— Опять-таки всё связано с детством.

— Со школой?

— Это всё со школы. Наверное, моё поколение было из последних, потому что я в первый класс ходил ещё с непроливашкой.

— Были чернила, да?

— Чернила, ручка и непроливашка. Соответственно всё это было интересно и здорово: с нажимом, как держать...

— Вас это всё уже привлекало?

— Конечно! Мама была очень строга в том плане, что когда я писал в прописях что-то коряво, она заставляла заполнять целые страницы.

— Как это нудно!

— Я, конечно же, расстраивался, плакал, мне хотелось на улицу к мальчишкам, гонять футбол. Но опять-таки, когда ставили пятёрку и говорили, вот посмотрите, как Машанов написал, я, конечно, был очень горд. Как-то вот это и проникло. И вернулся к каллиграфии как раз в той самой первой поездке в Дом творчества. Там я встретил замечательного художника, печатного графика, офортиста и каллиграфа Юру Ноздрина, и он стал не только моим наставником, он стал и крёстным отцом — он меня крестил. Мы до сих пор дружны. Когда приезжаю в Москву, конечно, мы с ним встречаемся, он показывает, что делает. Он действительно во всех смыслах замечательный наставник. Показывает, какие работы сделал; он меня подтолкнул на то, чтобы делать авторские книги — со своими работами, с каллиграфией, научил меня, как переплести книжку, как сделать обложку. Это замечательный человек, я его безумно люблю!

---

---

— Настоящий духовный отец!

— Да! При встрече с ним, когда зашёл разговор о каллиграфии, он достаёт перо и говорит: «На, напиши что-нибудь». Ну, я написал. Он слегка ухмыльнулся и говорит: «Ну ладно, пойдёт». Потом берёт ручку и — раз! Я такой — да-а-а, надо взяться за это дело всерьёз. И с того времени стал очень активно этим заниматься.

— Такое соревнование возникло?

— Нет, не столько соревнование, это дало толчок, как это можно делать красиво. Плюс ко всему та серия, с которой всё началось: «Древнерусские мастера». Она у меня появилась как раз в тот год, когда проходила в ЦДХ огромная выставка, посвящённая Сергию Радонежскому. И, когда возвращался на электричке в Дом творчества, мне пришла такая мысль, что прижизненных портретов этих иконописцев, понятно, не было. Каждый художник, если кого-то и рисовал, трактовал по-своему. Я задумал сделать вот такую серию именно иконописцев. И вот у меня появились Феофан Грек, Андрей Рублёв, Дионисий, Прохор с Городца, а коль выставка Сергия Радонежского, то и Сергий Радонежский. А потом я задумался о том, что мастера ведь не только иконописцы, мастера — гончар же тоже мастер, Боян — литература: они же тоже все мастера. И так у меня появились литературные памятники. Условно говоря, это и битва на Калке, сказание о Мамаевом побоище. А там надо было вводить уже, естественно, текст — вот «Физиолог», памятник древнерусской литературы, оттуда я брал тексты. Соответственно, надо же, чтобы это было красиво.

— Вот здесь каллиграфия и нашла своё место?

— Здесь она нашла место. И так оно и пошло.

— Как гармонично всё соединилось!

— Да. Потом уже были отдельные моменты, просто листы с графической отделкой. У меня недавно была выставка — опять же у нас в Омском техническом университете: у нас в арт-резиденции проходила выставка «Каллиграфия как она есть». Такая вот персональная выставка. Вот хотят сделать выставку в лютеранской кирхе в следующем году в январе. У меня там недавно тоже была выставка.

— Где и музыка, и поэзия, и графика.

— Да. Там у меня была серия «Музыка», они попросили. И сказали, давай вот ещё и в январе.

— Мне кажется, на ура прошла эта выставка.

— Да, было очень много народу. Открытие было замечательное! Звучала музыка — очень красивая. Очень здорово, очень трогательно! Много народу, общались, фотографировались. Всё было приятно.

— Самое запоминающееся событие уходящего года? Может, это какая-то выставка?

— «От Пиранези до ар-деко». Если говорить не о моих выставках.

— Но о ваших тоже.

— У меня, конечно, я считаю, это «выставка четверых». Выставка каллиграфии тоже. И персональная выставка «Музыка».

— Можно сказать, в принципе, всё?

— Да. Честно говоря, это отнимает очень много времени. Потому что всё-таки я преподаю. То есть и университет, и Союз... Работы очень много. Причём я с таким удовольствием рванул на «Челюскинскую», чтобы что-то сделать. Да, я делаю потихоньку те или иные работы. Да, у меня новая работа, как раз она тоже в Музее Врубеля, — «Песнь песней царя Соломона». Каллиграфические листы. Там 65 сантиметров по ширине и в высоту под три метра.

— Это всё ещё в процессе?

— Пока вот эти два листа есть, но у меня ещё такая задумка — «Притчи царя Соломона» написать. То есть я своим почерком всё это делаю и плюс ещё совмещаю — нашёл тексты на иврите. Мне приходится ещё писать на иврите, с которым я первый раз столкнулся: это ж надо ещё красиво написать!

— Ещё и понять, что где, и не ошибиться.

— Да. Ну вот эти выставки самые яркие.

— Мне тоже так кажется.

— А вообще, если говорить о Союзе, у нас, конечно, проходит много очень интересных выставок, особенно когда выставки кураторские. Совсем недавно мы отмечали юбилей ГТРК. Они достали из своих музейных (коллекций), потому что всё-таки 70 лет. Художники постарались: писали нашу телевизионную вышку и вообще всё, что связано с телевидением. Поэтому эффект был очень большой, очень хорошая выставка получилась. Я и на собрании всегда говорю, если мы хотим, чтобы были очень интересные выставки, нужно отходить, условно говоря, от схемы, как это было раньше.

— Написал и повесил?

— Вот объявляется областная выставка: кто что принёс, это не объединяется какой-то идеей, и она такая вся разнородная. Ну, народ придёт и посмотрит. А когда есть какая-то общая линия, и всё связано и пронизано ею, и соответственно разные материалы, способы и так далее, то это всегда вызывает интерес и много народу приходит. Плюс ко всему я очень активно сейчас поддерживаю молодёжь. И на собраниях говорю: молодёжь надо поддерживать! Понятно, что на какие-то неожиданные проекты старшее поколение очень сложно…

— …поднять.

— Да. А молодёжь более креативна. Я как-то на выставкоме говорил: дорогие друзья, вот у нас в своё время была школа академическая, но сейчас народ мыслит уже по-другому, и надо немножко внимательнее относиться к молодёжи. И всё равно необходимо требовать качество. Но относиться так, что это вообще непонятно что, как бы нельзя.

— То есть нужно в ногу со временем и чувствовать?

— Конечно. Вот даже относительно недавно был такой спор на выставкоме. Мне говорят: ну так это же сделано в электронном виде, разве это пленэрная работа? Я говорю: а как вы думали? То есть сейчас есть новые инструменты и материалы. Вот вы ходите на пленэр с этюдником, холстом, маслом. И вы там пишете. Или акварелью. А человек пришёл, достал планшет; есть, естественно, рисовальная программа, он достал стилус и начинает на планшете рисовать. Он же тоже на свежем воздухе рисует с натуры.

— Не поспоришь!

— Это же тоже считается пленэрной работой. Народ говорит: нет, это всё равно в электронном виде. Хотя я считаю, что это тоже пленэрная работа. Если придерживаться всё время только традиционных вещей…

— ...то мы не сдвинемся с места вообще.

— Конечно, мы никуда не двинемся. Очень много всего нового. Когда я бываю в Москве, я активно хожу по выставкам, потому что мне это очень интересно. Совсем недавно я смотрел выставку в Царицино — международное триеннале гобелена. Каких там только материалов нет, я не видел такого! Они там вплетают и проволоку, и какие-то стразы. Когда я смотрю, у меня расширяется видение. Я понимаю, что мир не стоит на месте.

— А вы эти идеи привозите в Омск? Здесь смело начинаете вкраплять?

— Во-первых, это не моя вотчина, я всё-таки в графике.

— Ну, кому-то идею подарить.

— Вообще я считаю, что по большому счёту человек должен сам стремиться к чему-то. То есть если ты занимаешься скульптурой или гобеленом, ты должен сам это искать. Конечно, живьём посмотреть это гораздо интереснее и всё-таки лучше. Есть интернет, есть соцсети, есть очень много групп, где можно посмотреть, что сейчас делается в мире.

— Подглядеть, насмотреться…

— На самом деле технологий очень много. Особенно возвращаясь к выставке «От Пиранези к ар-деко», когда я рассматривал именно арте, КАК это сделано, пишут — шелкография. Но я рассматриваю, как там всё это сделано, и понимаю, что я с этим здесь, в России, в каких-то работах не сталкивался. И я не знаю, есть ли, скажем, такие огромные мастерские. Я понимаю, что там цеха. Потому что я видел в сетях — там есть целые группы, куда приходит народ, это большие цеха, куда приходят, во-первых, любители, кто хочет попробовать напечатать.

— Можно, да?

— Да. И плюс ко всему есть цеха, где работают печатники, как было это когда-то у нас, и соответственно там много разных технологий, которые — я смотрю — очень как-то непонятно, как это сделано. То есть там это не стоит на месте. Даже хотелось бы туда поехать постажироваться. У нас здесь единственное, что я видел огромного, — в академии Зураба Церетели, где огромный цех по печатанию шелкографии: масса людей, один занимается ситом, другой красками и так далее. Но это только в Москве и только там. Опять-таки нет спроса, нет популярности, поэтому, наверно, оно и не существует... Хотя я как любитель порою на какой-то выставке подхожу и начинаю так очень близко-близко рассматривать.

— Разглядывать.

— Мне говорят: ты подожди, посмотри, как в целом, какая композиция, энергетика.

— А вы ищете технику?

— Да. А я говорю, меня это не удивляет, мне композиция неинтересна. Мне интересно, КАК это сделано. Какие-то вещи для меня знакомые — ну да, здорово, но мне всегда интересно. И неважно, буду ли я это использовать у себя, потому что, может быть, в какой-то момент «клинанёт» в голове и я скажу: «О, мне не хватает вот этой штуки».

— Действительно полезно.

— Это очень полезно.

— Давайте поговорим ещё немножко о планах на будущий год — вот он уже скоро начнётся. О том, какие проекты нас ожидают, что вы готовите для омичей, может, куда-то выезжать будете.

— То, что буду выезжать, это однозначно.

— И это очень здорово.

— Значит, что у нас по плану. Будем проводить выставку «Лучшее произведение года», традиционно. Подготовили грант, который когда-то реализовали, Президентского фонда культурных инициатив: в «Птичьей гавани» делали замечательную мозаику. Очень хорошо получилось. И мы сейчас написали продолжение этого гранта. Тоже с «Птичьей гаванью». Пока секрет, потому что дай бог, чтобы выиграли!

— Мы будем ждать!

— И параллельно будет выставка мозаики у нас в Союзе. Опять-таки она будет межрегиональной, потому что будем приглашать художников из разных городов. Потом будет выставка кураторская, общее название «Дом».

— Как интересно!

— Дом — это понятно, это семья, это то место, куда всегда хочется вернуться, это тепло и свет родных и близких. Но не забывайте, что в следующем году юбилей нашего Дома художника. Для нас он тоже родной дом. Это вот будут наиболее яркие такие выставки. Я ещё не знаю, что Лена Боброва придумает, но это однозначно будет. Будет в плане у нас ещё молодёжная выставка. Молодёжь, как я сказал, надо поддерживать. И они у нас действительно креативят, проводят «Ночь музеев» и молодёжную выставку. Креативят — то с фигурами Матисса ходят по городу, то с носом Сальвадора Дали.

— Этот всё нескучно!

— Нескучно, да. Поэтому что они там придумают, не знаю. Надеюсь и планирую писать гранты, чтобы их поддерживать, потому что всё равно это какие-то затраты.

— Обязательно нужно подкрепить то, что Омск — Культурная столица-2026.

— Да, тем более что мы Культурная столица. И по логике мы должны привезти, хотелось бы, третью всероссийскую выставку «Пастель России». Во-первых, круглая дата у Алексея Николаевича Либерова. У нас, получается, раз в пять лет проходит.

— В 2021-м последний раз была.

— Да. Всё-таки мы Культурная столица. Хотелось бы, чтобы выиграли.

— Будем надеяться!

— Будем надеяться.

— Мы желаем, чтобы всё-всё, что запланировано, сбылось, реализовалось и все были от этого счастливы!

— Я думаю, я надеюсь, что переговорю ещё раз с Андреем Стафеевым. Я предложил провести выставку в феврале. Я не ожидал такого эффекта, очень плотный составлялся план и времени было маловато.

— Маловато времени отвели, да.

— Да. И может быть, сделаем выставку ар-деко во второй половине года. Я думаю, к этому событию — «Омск — Культурная столица России» — мы таки подойдём во всеоружии.

— Удачи. Спасибо, что пришли.

— Спасибо!

Полную версию видеоподкаста смотрите здесь

---

---