Дата публикации: 27.12.2025
Текстовая версия подкаста | Валерий Бабанов
Для тех, кто любит почитать – текстовая расшифровка подкаста «Знай наших!» с профессиональным альпинистом, сертифицированным гидом Валерием Бабановым.
Марина Бугрова:
— Здравствуйте! Это медиа «Трамплин» с подкастом «Знай наших!». Сегодня у нас в гостях профессиональный альпинист, сертифицированный гид Валерий Бабанов. Валерий, здравствуйте!
Валерий Бабанов:
— Здравствуйте!
— Я просмотрела список ваших достижений: более 600 пройденных маршрутов. Кроме того, что 45-46 лет опыта альпинизма, скалолазания, вы дважды обладатель престижной мировой премии «Золотой ледоруб».
— И не только.
— А ещё восемь восхождений на восьмитысячники.
— Это правда.
— Что это за вершины и что вас тянет туда? Давайте об этом поговорим, это очень интересно.
— Вы знаете, у меня у самого в голове всё это не укладывается. У меня есть свой веб-сайт babanov.com. Когда я смотрю фотографии и список того, что мне удалось за многие годы сделать, я этому не верю, мне кажется, это не я.
— Я тоже смотрела и думаю: ну неужели, неужели?! Но я с этим человеком бы пошла в горы!
— Ну приезжайте, сходим!
Все восьмитысячники, наверное, на слуху. Все знают самую высокую гору Эверест, 8848 метров. Я поднялся на неё в этом году 19 мая. Но кроме Эвереста есть ведь ещё и другие восьмитысячники. Вот, допустим, К-2 — вершина, которая после Эвереста по высоте вторая, у неё высота 8611 метров, но она считается намного труднее, намного сложнее. Иногда говорят, гора смерти, употребляют и другие эпитеты, очень яркие и громкие. Надо сказать, есть ещё такой фильм — так и называется «К-2». Поэтому кто хочет посмотреть, что такое К-2, посмотрите этот фильм, и вам станет всё понятно. Ну и шесть остальных восьмитысячников, которые поменьше по высоте, но не менее известные. Надо сказать, что из восьми восьмитысячников, на которые я поднялся, на пять из них — я не буду говорить слово «покорил» — я поднялся без кислорода, без использования дополнительного искусственного кислорода. Это, скажем так, считается по-спортивному.
— Это круто?
— Это круто, да.
— И в это тоже не верится.
— В это я верю. Я не верю, когда открываю свой веб-сайт и смотрю достижения за 20-30 лет. У меня просто в голове не укладывается — как, когда я это всё исходил?! Потому что реально это круто, реально это очень много! И когда я начинаю перелистывать прошлое, смотреть какие-то фотографии или слайды, когда это всё раскрывается, — это реально много. И думаю — неужели это всё сделал я?
— Такими маленькими шажочками — и дальше, дальше, дальше.
— Да.
— Что из этого было самым-самым сложным и запоминающимся? К-2?
— Нет, не К-2. Я бы, наверное, сказал, это оба восхождения, которые получили «Золотой ледоруб». Первое было в 2000 или 2001 году, я поднялся в одиночку на пик Меру в индийских Гималаях. 15 лет люди пытались туда подняться — у них не получилось. Я на неё всё-таки со второй попытки поднялся: поднялся один, по сложному маршруту, где-то с верёвкой, где-то без верёвки. Но главное, я поднялся абсолютно один, был абсолютно первым. И за это меня международная, скажем так, ассоциация признала, и мне дали престижнейшую награду «Золотой ледоруб». В 2004 году уже со своим другом я поднялся на ещё одну непройденную вершину, никем нехоженную вершину пик Нупцзе в Гималаях, высота 7804 метра. Мы поднялись вдвоём. Для меня это была третья попытка, я со своим напарником поднялся на вершину. Конечно, для нас, для мирового альпинизма это было таким высочайшим достижением. И нам тоже дали за это «Золотой ледоруб». А в 2007 году у меня было ещё одно очень крутое восхождение с Сергеем Кофановым из Москвы — мы поднялись тоже в Гималаях на высоту 7710 метров, пик Жанну. Но, к сожалению, в тот год «Золотой ледоруб» по каким-то своим внутренним причинам был отменён. И я не получил свой третий «Золотой ледоруб».
— Будем считать, что он есть!
— Будем считать. Причём вся мировая общественность признала, что, в принципе, это был третий «Золотой ледоруб». Я бы даже сказал, что это моё наиболее сложное восхождение, потому что оно прошло в альпийском стиле: большая высота, без использования кислорода, естественно. Что такое альпийский стиль? Это когда ты уходишь на неделю, дней на десять, без поддержки, разве что радио, рация. Это круто, я бы сказал. Это только три восхождения, про которые могу сказать не глядя, что они мне очень нравятся, что они мне запомнились. А так это десятки, десятки сложнейших восхождений. А потом, если вы знаете, я занимался много лет одиночным альпинизмом, ходил соло, без верёвки, и с верёвкой ходил, и по многу дней жил в горах, в Гималаях. Это тоже такой экстремальный стиль восхождения. И им занимаются, я бы сказал, немногие, единицы, наверное, в мире.
— А что манит, что зовёт?
— Горы. Сама стихия гор. Вот у нас есть стихии воды, гор, пустыни, леса. Мне очень нравится стихия гор, она манит, она тебя притягивает, ты реализуешь там свои амбиции. А мы все амбициозны, особенно спортсмены. Я тоже амбициозен. Сейчас, может, поменьше, конечно, а раньше был очень амбициозный. И вот это меня двигает. Мне хотелось всегда устанавливать какие-то новые границы, новые пределы, сдвигать их, доказать кому-то, себе что-то, показать. Это нормально, мне кажется.
— То есть постоянно такое достигаторство?
— Да. Преодоление себя. Ты доказываешь, какой ты есть. Конечно, мы говорим, что мы это не для себя, для всех. Но реально, если честно, мы всё это делаем для себя.
— Адреналин прёт?
— Адреналин прёт, да, это точно!
— Не было такого, что вот спустились — и всё, достаточно?
— Не было! Ни разу!
Вы знаете, у меня была переоценка ценностей в 2009-2010 году. Я перестал заниматься вот таким экстремальным альпинизмом, я практически на 13 лет перестал ходить на восьмитысячники. Я сосредоточился на работе гида: во Франции жил и работал гидом. И как-то у меня вот эти сложнейшие восхождения ушли на второй план. А в 2023 году я опять решил продолжить эту стезю.
— Вы решили проверить себя: смогу ли я спустя столько времени?
— Даже не такая мотивация, а просто мне захотелось опять вернуться в Гималаи. Я возвращался каждый год в Гималаи, но в основном это были шеститысячники, семитысячники. А в 2023 году я опять решил вернуться на восхождение на 8000 метров. Мне почему-то так стало не хватать вот этой большой высоты, может быть, риска. Но я скажу, всё равно мы пытаемся контролировать риск, но это всё равно риск — высота, недостаток кислорода, холод — конечно, присутствует, как бы мы ни пытались его минимизировать. Он, конечно, есть. Я вернулся просто из-за того, что мне хотелось быть в Гималаях, вернуть те переживания, которые через меня проходят на этих высотах, опять в это окунуться. Может быть, не экстремальные маршруты, как я раньше, — соло, по новым маршрутам, пускай даже по классике, но я хотел бы попробовать всё-таки по возможности без кислорода, в более чистом стиле. Мне хотелось опять вдохнуть этот воздух на высоте выше 8000 метров. Это сложно объяснить... Я помню, когда в 2023 году я вернулся, после моего возвращения через 13 лет: мой первый восьмитысячник, я помню, 17 мая, я поднялся на Макалу. Это 8485 метров. Такая погода была хорошая! Мы поднялись в половине четвёртого утра, солнце только-только всходило, и нам нужно было просидеть на вершине почти целый час, потому что было темно, а нам нужны были фотографии, селфи. Сейчас, чтоб подняться и доказать — подтверждающий документ, что ты был на вершине, нужно делать фотографии. А мы когда поднялись, было ещё темно. Со мной шерп был, он говорит, давай подождём, чтоб сфотографироваться. И вот мы почти час сидели и ждали, когда солнце взойдёт и всё осветится.
— Романтика!
— Да-да. И вот нам повезло. Ветра не было. Было холодно. Я помню: май, восход солнца, вокруг восьмитысячник. Это такая сила! Рядом Эверест. Тебя прямо аж штырит.
— Слушайте, вы как бог на Олимпе!
— Примерно так. Тебя штырит по полной. И ты сидишь и растворяешься во всём этом. Я вот серьёзно, за этот час столько пережил! И сказал: я возвращаюсь, мне это нравится, я хочу, возможно, я решил — может быть, я попробую подняться на все 14 восьмитысячников.
— В этот момент всё и перевернулось.
— Да. И буквально через три-четыре месяца я организовал вторую экспедицию — я поехал на Манаслу. Это уже пониже гора, тоже 8000 метров. И я уже поднялся без кислорода. Ну, во-первых, я поверил в себя, я понял, что, в принципе, в очень хорошей спортивной форме. У меня есть мотивация, у меня есть желание — почему нет?! Я вот за эти три года взошёл на четыре восьмитысячника. После Макалу, Манаслу была К-2, и в этом году я поднялся на Эверест.
— После Эвереста что-то ещё есть в запасе?
— Конечно! Так ещё шесть восьмитысячников! (Оба смеются.) Я на весну планирую — может быть, это следующий восьмитысячник будет, девятый.
— Какие самые большие сложности могут ожидать при подъёме на большую гору?
— Самая большая — наверное, отсутствие кислорода, заниженная концентрация. Практически на Эвересте содержание кислорода в атмосфере в три раза меньше. Это основное препятствие. Соответственно последствия — отёк лёгких, отёк мозга — это вытекающие из недостатка кислорода. Что этому противопоставить? Только свою тренированность. Поэтому я постоянно тренируюсь. Я бегаю, хожу в зал, лазаю, тянусь, подтягиваюсь, отжимаюсь, иногда работаю с какими-то весами. Но в основном я работаю со своим весом и очень много делаю именно нагрузки на кардио. Я не очень люблю плавать, но я очень люблю бегать. А так как я живу в Шамони, у меня, как только я выхожу из дома, начинается бег в горы по красивой тропе. Я набираю там полтора-два километра. В среднем моя тренировка два, два с половиной, до трёх часов доходит.
— В Шамони вы оказались тоже не случайно.
— Нет.
— Вы единственный россиянин, который поступил в эту школу.
— Да, это правда.
— Расскажите.
— Первый мой визит в Шамони был в 1995 году. Тогда я мечтал об этом. Многие альпинисты слышали об этом уникальном месте. Оно считается Меккой альпинизма и горных лыж. Такой, знаете, парадайз, для альпинистов это реально парадайз. Что его делает парадайзом? Доступность. Сейчас канатные дороги, инфраструктура, которая вся построена вокруг альпинизма, восхождения, трекинга, туризма, — она настолько продвинутая! Вы можете прямо из сердца Шамони — высота 1000 метров — за 20 минут подняться на высоту 3800 метров на канатном подъёмнике. Понимаете, таких мест много сейчас, конечно, но Шамони — одно из ведущих. Уникальное место! Я слышал об этом, читал об этом, но до 90-го года все границы были закрыты, вы помните, денег у нас было мало. Ну, в 90-е годы у меня пошёл развиваться какой-то свой бизнес. Да-да, всё это в Омске было: я жил в Омске, у меня семья жила в Омске, дочь. И на тот момент, я помню, когда я стал зарабатывать свои первые деньги, у меня появились первые свободные деньги, я сразу сказал, что если будет такая возможность, я обязательно поеду в Шамони. В 93-м или 94-м году, я помню, в Шамони съездил один из моих друзей. Он приехал и говорит: «Валера, езжай. Это твоё!» И всё. Я посчитал свои денежки (смеётся): так, вроде хватает. Собрался и поехал. Это был февраль. Когда я приехал в Шамони, там шёл снег. Сама вот эта атмосфера городочка… Я скажу, что Шамони не очень большой город. Во всей долине где-то 10-15 тысяч жителей. Долина такая протяжённая, примерно 10-15 километров, с обеих сторон зажата горами. Монблан прямо над тобой. Такая красота! В общем, я обалдел. Я всего месяц тогда был там. Приехал и сказал себе, что я буду сюда возвращаться. Потом летом приехал, следующей зимой, затем опять летом. Есть такое выражение: нет ничего более постоянного, чем временное. И мне казалось, сейчас ещё раз съезжу, и потом… И дальше — постоянные поездки. Я хочу сказать, что в это время я лазал один, очень много совершал одиночных восхождений: такой экстремальный альпинизм. На Западе это очень ценится. Запад — этот же такой мир индивидуалов, знаете, эгоистов, личностей. И когда ты начинаешь в соло-восхождения ходить один, на тебя обращают внимание. То есть, во-первых, ты начинаешь засвечиваться в журналах, если ты куда-то в интересное место сходил, даже в Альпах. Даже не в Гималаи, а просто в Альпах, под боком — уже интересно, да. Во-вторых, ты начинаешь быть интересным для спонсоров, для производителей снаряжения. Я помню, что у меня буквально уже зимой, летом появились первые спонсоры — французские, потом итальянские. Обо мне стали писать в газетах, в журналах.
— Слушайте, вы оказались в нужном месте в нужное время.
— Да. Это на самом деле ключ ко всему: оказаться в нужное время в нужном месте. Естественно, мне это всё свалилось не с потолка, я просто ходил и показывал результаты. Я ходил один. Я ходил на очень сложные восхождения. Если кто из альпинистов знает, на «пятёрки», «шестёрки» я ходил в одиночку. Без верёвки, с верёвкой.
— Это технически сложный маршрут?
— Очень сложный, да. То есть я лезу по километровой стене, ну, пускай она не вертикальная, а крутая, но у меня под ногами пустота. У меня два ледоруба, кошки на ногах. Я просто лезу. Понятно, что любая ошибка будет фатальной. И вот это, естественно, продаётся. На Западе это продаётся. У нас — на тот момент нет.
— Экстрим?
— Да, экстрим там продаётся. Мне сразу это сказали, когда буквально год-два там прожил: «Валера, на Западе всё продаётся и всё покупается. Твои возможности, твой опыт, твоя уникальность — продаётся. За неё можно получать деньги. Я начал работать с журналами, с производителями снаряжения. У меня было на тот момент четыре-пять спонсоров. Пока они не деньги давали — просто давали снаряжение.
— А в России на тот момент как относились к этому?
— В России это были как раз годы такого перелома. Я общался с Российской федерацией альпинизма — есть там работники, функционеры. Уже будучи по баллам, по всем показателям на тот момент мастером спорта международного класса, когда я пришёл в спорткомитет в Москве, они посмотрели, говорят: мы видим, что ты по баллам уже мастер спорта международного класса, но у нас нет такой категории, как соло-восхождение. Так что извини, ты просто остаёшься мастером.
— То есть возможностей для развития здесь, естественно, не было?
— Да. Ну, это не сильно поддерживалось, потому что до слома всей нашей системы, до начала 90-х годов, восхождения в одиночку вообще не принимались. И мало того, что не принимались. Если, допустим, ты поехал в горы и тебя кто-то увидел, что ты ходишь ОДИН, тебя могли поймать и даже побить.
— Наказать?
— Да, наказать. Вплоть до того, что если ты был разрядником и даже мастером спорта, тебя могли полностью лишить всего. Было очень, очень строго.
— Вообще дисквалифицировать?
— Да. Но настали 90-е годы, произошёл слом, и в какой-то момент что-то поменялось. Я помню, те же самые функционеры, которые меня «запрещали», говорили: да нет, зачем ты это делаешь...
— ...возвращайся?
— Нет, они приходили на мои лекции, на мои слайд-шоу, на мои презентации, хлопали, говорили: «Валера, ты молодец! Мы ценим то, чего ты достиг». А на Западе, как только я приехал в 95-м году и начал ходить, мне сразу сказали: «Ты молодец, мы тебя ценим».
— Не нужно было ничего доказывать?
— Нет, нужно было доказывать! На Западе ты должен доказывать. Ты должен показать, что ты можешь, но там это сразу же принимается, постфактум, а в России нужно было сломать весь старый режим и на его месте должно было вырасти новое мировоззрение.
— Сегодня легче с этим в России?
— Легче. Сейчас, в общем-то, и соло-восхождения приветствуются, и о них пишут, о них говорят и снимают фильмы. Не то чтобы отношение выровнялось, но к этому относятся очень толерантно, очень хорошо. Сейчас я считаю, тот путь, путь именно экстремальных восхождений, он наиболее короткий. То есть если человек хочет, грубо говоря, из грязи выйти в князи, это самый короткий путь, но он самый опасный. Потому что, во-первых, у вас должен быть какой-то опыт — достаточно большой, весомый — в командном альпинизме. А потом вы можете, если вам действительно это близко, уже начинать экстремальные восхождения.
— А экстремальные восхождения вы имеете в виду…
— …в одиночку.
— В одиночку, соло?
— В одиночку. Я не говорю, что в двойке — это экстремальное восхождение. Это не экстремальное восхождение.
— Только один?
— Только один. Это экстремальное. Представляете, вы идёте в двойке, и вот у вас погибает напарник, вы остаётесь один. Ситуация становится экстремальной. А здесь вы заведомо себя ставите в такую ситуацию, отказываясь от напарника. Вы один. Представьте, что у вас был напарник и исчез. Вы один — ваши действия? Поэтому это во всём мире ценится. И таких людей не так много.
— Кроме того, что вы лазали практически по прямой, были какие-то другие экстремальные ситуации? Думаю, их был миллиард.
— Ну, не миллиард. Но было очень много таких ситуаций.
— Какие, например, истории можете вспомнить?
— Ещё когда я занимался командным альпинизмом, я пережил такой опыт, когда на руках у меня умирали люди. Мои друзья, мои напарники...
— Это происходило во время восхождения?
— Да. Один раз это было в Гималаях в 1996 году, когда мы ещё с российской командой восходили на вершину Лхоцзе, восьмитысячник. А вторая ситуация — на пике Мраморная Стена, когда один из наших друзей заболел. Высота была около 6000 метров. Это была граница Китая и Казахстана, зима, было очень холодно. Когда мы увидели, что он заболел, мы начали его спускать, но время уже шло на часы, на минуты, и мы его просто не успели спустить.
— Так тяжело заболел?
— Пневмония. Развилась всего за несколько часов, когда прямо на глазах человек увядает и умирает. Там стена достаточно крутая, и меня спускали с ним в таких специальных санях. Я так эти сани придерживаю, верёвку мне выдают метров на 100-150. И он умирал прямо у меня на руках… Я помню его последние слова, последние хрипы. Естественно, это неприятно, это накладывает такой отпечаток... И при этом, вы знаете, я никогда не думал сказать: всё, я больше не буду ходить.
— Не было такого?
— Нет, никогда не было! Я уже не говорю про то, когда я начал ходить и в одиночку. И лавины были, и камни пролетали, и всякие такие мистические вещи происходили, знаки, как будто тебя кто-то охраняет сверху, знаете. Вот, допустим, камень летит, прямо летит — и что-то его раз! — отводит: камень рядом пролетает или между рук. Или ты выходишь на лавиноопасный склон, тебе внутренний голос, прямо кто-то внутри говорит: остановись! Я кричу своему напарнику: вернись, вернись! Вы знаете, таких вещей много было... И ты начинаешь верить и в Бога, и во всё. Ты прямо чувствуешь, что тебя кто-то ведёт или кто-то защищает. Была ситуация, когда мы с другом поднимались (как раз мой второй «Золотой ледоруб») на вершину, и где-то на высоте 7000 метров думаем, надеть каску или не надеть. Мой друг говорит, я не буду каску надевать. Вроде над нами снежный склон. А я повертел, повертел и решил: а, надену на всякий случай. Ну что вы думаете, утром встаём, выходим: солнце, а мне по голове вдруг удар камнем. Сверху прилетел камень. Если бы не было каски, меня сразу же убило бы. То есть что-то вот такое тебе говорит, подсказывает, как делать, куда шагнуть, какие движения сделать. Есть, вы знаете, ЧТО-ТО есть!
— Почему очень многие люди, которые желают покорить тот же Эверест, не доходят? Это подготовка?
— Подготовка! Сейчас же Эверест стал коммерческой горой. На Эверест очень мало заходит альпинистов.
— То есть идут все кому не лень?
— Мы это называем высоким туризмом. Сейчас это стало трендом. Я просто во всём этом варюсь — я вижу. Допустим, богатый, состоятельный человек, у него всё есть: деньги, машина, жена. Ну что ещё? А, Эверест!
— Не хватает только его.
— Да. Понимаете, всё организовал, всё сделал: за него всё сделали. Но, надо отдать должное, он идёт своими ногами. То есть, конечно, он прилагает усилия. Я хочу сказать, что Эверест — непростая гора. Даже если вы идёте с кислородом, с шерпами, на фиксированной верёвке. Гора очень непростая.
— Тем не менее мы видим, какое количество людей мечтают и идут.
— Да. Знаете, Эверест всё равно меняет человека, на каком-то уровне меняет. Представляете: он сидит, как вот мы с вами, и — «а я вот только что с Эвереста приехал, поднялся». Знаете, как он сразу в глазах своих партнёров поднимается.
— Престиж растёт.
— Да, это сразу другая каста. Люди сейчас это очень ценят. Вообще я скажу, последние десять лет альпинизм начал, особенно гималайский альпинизм, невероятными шагами набирать популярность. Сейчас очень много женщин поехало — именно в Гималаи. Очень много женщин поднимаются на Эверест.
— Это что, женщины решили поднять самооценку?
— Да. Много богатых женщин. Я не знаю, где они деньги находят, но они могут за сезон, за два «сделать» два-три восьмитысячника. Я лично с такими женщинами ходил, поднимался. И есть реально очень сильные женщины. Они не настолько подготовлены, как я, но физически есть очень сильные женщины.
— И физически, и, может быть, внимательнее они?
— Насчёт внимательности нет, я бы так не сказал. Я про «физику» больше говорю. Они очень сильно мотивированы, конечно, но, как правило, всё равно у них опыта очень не хватает. Обычно, знаете, как происходит? Как правило, это женщины, которые состоялись в бизнесе. Как мужчины — тоже для самореализации, доказать себе, всем. Альпинизм, особенно гималайский, сейчас в тренде. Эверест — это тоже такой тренд сейчас. Последние лет десять, наверное. Я очень удивился, сейчас такой бум.
— Вы водите коммерческие маршруты?
— На восьмитысячники нет. Я принципиально не хочу этим заниматься, потому что это большая ответственность. И потом, я же пытаюсь всё-таки без кислорода подниматься, а если ты идёшь с клиентом, ты обязан с ним идти с кислородом. Меня это не устраивает. Я организую коммерческие группы на шеститысячники, трекинги вокруг Эвереста, под Аннапурну, но подниматься на восьмитысячники с клиентами я из принципа не хочу. Не хочу брать на себя эту ответственность и не хочу идти с ними в кислородом. Мне хватает работы в Шамони, во Франции гидом. Плюс я хожу на Килиманджаро, на такие относительно простые вершины.
— Что бы вы посоветовали людям, простым обывателям с деньгами и тем, кто реально хочет что-то себе или другим доказать? Есть ли какие-то самые-самые важные правила, что уберегут, спасут в экстремальный момент?
— Ну я бы, во-первых, хотел сразу же посоветовать, чтобы люди, которые хотят, ну, даже на Эверест, начать с принципа маленьких шагов: начать с чего-то базового. Сейчас, наверное, сложно в Европу попасть, но вообще до недавнего времени ко мне приезжали и индивидуалы, и небольшие группы, 2-3-4 человека, которых я готовил. Кто-то из них потом взошёл на Эверест. Но всё равно нужно начинать с базовой подготовки, в принципе, даже в Омске. Есть у нас та же скалолазная стенка, знаете, да? У нас появился огромный скалолазный центр. Один из энтузиастов мой хороший друг Игорь Зданович это всё проводит. Вот пожалуйста, там можно начать. Вы приходите. Тот же скалодром. Особенно зимой это актуально. Вот вы начинаете с каких-то азов. Полазали, вам показали, как вяжутся узлы. Если вам стало интересно, вы можете осваивать технику работы с ледорубом. Кошки, верёвка, каска. Надо начинать с азов. Если нет возможности приехать ко мне в Шамони (оба смеются), начинайте здесь. У нас прекрасные горы: Алтай, Кавказ.
— Казахстан, Киргизия.
— Казахстан. И та же гора Синюха. Всё есть. Я честно скажу, встречал людей, которые приезжают на Эверест, кошки учатся завязывать и ледорубом пользоваться. Это неправильно. Нужно приехать и…
— ...уже быть готовым.
— Конечно! Всё-таки нужно тренироваться, готовиться. Потому что там нагрузки запредельные. С кислородом или без кислорода, нагрузки запредельные. Даже опытные люди, имеющие уровень в альпинизме пять-десять лет, прошедшие пятитысячники и Эльбрус, и они допускают ошибки, которые иногда бывают фатальными. Остаются там… Я уж не говорю об обморожениях, отёке лёгких, мозга. Даже среди опытных это бывает. Недооценённость очень высокая. Поэтому если просто альпинизм — это нормально, но если говорить о гималайском альпинизме, особенно если люди хотят взойти на Эверест или какой-то другой восьмитысячник, надо очень серьёзно готовиться. Надо включать очень много тренировок на кардио, бег, велосипед, плавание. Я вот много бегаю. Нужна очень серьёзная подготовка. Поэтому нужно готовиться, готовиться, готовиться! Есть два направления: физический уровень и технический. Они очень сильно взаимосвязаны. Имея хорошую физическую базу, у вас легко будет идти и техника.
— Не всё решают деньги.
— Не всё решают деньги. Абсолютно не всё.
— Хочется поговорить о вашей связи с Омском. К кому приезжаете сюда?
— У меня здесь квартира.
— Вы всё-таки чуть-чуть омич.
(Улыбаются оба.)
— Я, конечно, омич. У меня здесь квартира. Сейчас в ней живёт моя сестра с мужем. Поэтому когда я приезжаю, мне всегда есть где остановиться. Меня всегда очень ждут. Даже если бы у меня не было квартиры, меня бы всё равно приютили.
— У вас много друзей?
— Конечно, у меня очень много друзей. Смотрите, я занимался в детстве не только альпинизмом и скалолазанием, а вообще начинал с астрономического кружка. Здесь есть такой уникальный человек Владимир Николаевич Крупко.
— Он тоже был у нас в гостях.
— Я считаю его своим первым учителем. Кроме того, что мы изучали звёздное небо, Луну, мы ходили и во всевозможные экспедиции — и Жаманшин, и по Омской области, с телескопом.
— То есть это он виноват во всём?
— Он один из них, да (улыбается).
Следующий человек, который очень сильно повлиял на моё становление, Юрий Александрович Ермолаев. Он здесь, работает с детьми. Это тоже один из моих первых тренеров, который дал мне азы, благодаря ему я впитал горы, альпинизм. Если мы с Володей Крупко прошли вот этот базовый уровень — находили звёзды, ходили в походы, экспедиции, то с Юрием Александровичем Ермолаевым мы уже начинали серьёзные вещи: кошки, ледорубы, большая высота. Помню, в конце восьмидесятых годов мы сходили на первый свой семитысячник — пик Ленина, пик Корженевской, пик Коммунизма — вершины, которые превосходят 7000 метров: Таджикистан, Киргизия. То есть он был мой второй тренер. Ну и потом дальше, дальше я развивался, вышел в самостоятельное свободное плавание, тренировался сам. В основном я всегда тренировался больше один. Мне это нравилось. Я сам читал, готовился, я в начале 90-х попал в гималайскую сборную России по альпинизму, потом в спортивный клуб армии города Алма-Аты, в ЦСКА, ходил с такими сильными и знаменитыми альпинистами, как Валерий Хрищатый, Анатолий Букреев. Знаете, может, слышали такого? Ну, альпинисты знают.
— Сегодня с высоты своего опыта, возраста нет ли идеи, плюс к тому, что друзья здесь живут, единомышленники, создать что-то для молодёжи, детей, подростков, связанное с альпинизмом, со скалолазанием с вашим участием?
— Я всё-таки чувствую себя сейчас горным гидом. И здесь я не буду востребован. Я буду востребован как тренер. Допустим, я могу преподавать скалолазание на том же скалодроме или набрать детей, школьников, молодёжь — ходить с ними в походы. Но это всё равно не то. Я с этого начинал. Я очень люблю Шамони. Там я востребован. Мне очень нравится тот район, нравятся Альпы. Мне нравится моя работа. Я хожу на большие горы, могу подняться и на Монблан. Вот в этом году я был на вершине Монблана семь или восемь раз. С группами, естественно, и индивидуально.
— Каждый день как на работу?
— А это и есть моя работа. И зимой, и летом. У нас межсезонье, получается, больше ноябрь-декабрь. Вот скоро начинается зимний сезон. И потом такое затишье — апрель-май: как правило, я уезжаю в Гималаи. Всё-таки в Шамони у меня есть возможность хорошо тренироваться. Там есть скалодромы и горы, могу тренироваться на лыжах. Там есть всё для того, чтобы себя проявить именно в альпинизме. Поэтому зачем мне сюда переезжать.
— Большое спасибо, что пришли к нам, добрались до нас!
— Это благодаря Владимиру Николаевичу Крупко.
— Приезжайте к нам ещё!
— Обязательно! Я, может быть, сюда приеду в мае, потому что во Франции вышла книжка обо мне.
— О!
— Она на французском языке. Но её уже перевели. Я её редактировал. Сейчас занимается переводом, публикацией Лена Дмитриенко. Где-то в марте, в апреле книга выйдет. Я приеду в Россию, буду делать презентацию в Москве, в Санкт-Петербурге и, наверное, в Омске. Так что я ещё окажусь здесь и вы увидите мою книжку в этом году, возможно.
— Это очень здорово! Будем ждать!
— Спасибо вам!
Полную версию видеоподкаста можно посмотреть здесь.
