Матвей Хисматуллин. Литературная страница на «Трамплине»

Сегодня в рубрике «Литературная страница» с приглашённым редактором Юрием Перминовым – проза. И какая – настоящая, живая, ярко описывающая то, что окружает нас всех, с использованием необработанных бытовых слов – но строго в меру, для особой эстетики.
 

Редкое нынче явление, когда молодой писатель опирается на свой жизненный опыт, пристально вглядываясь в окружающий мир. А этот опыт, какой-никакой, есть всегда. Речь, психология персонажей рассказов Матвея Хисматулина – всегда настоящие, живые, и никакого секрета здесь нет – он описывает то, что видит и слышит, умея при этом с гармонической точностью угадывать внутренние ценности своих героев. В том числе, с помощью эстетически не обработанного бытового слова, но – в меру. Как писатель, как личность, Матвей развивается равномерно со своим возрастом, считая, что «правильнее оставаться в том мире, в котором сейчас находишься»

Матвей Сергеевич Хисматулин родился 21 августа 1993 г. в Томске, в Омске проживает с 2007 г. Окончил Омский техникум железнодорожного транспорта, в 2013–2014 гг. – служба в рядах Российской Армии. До 2019 г. работал в банковской сфере, в настоящее время – в сфере недвижимости. Участник молодёжного литературного объединения «Литературная лаборатория». Участник всероссийских литературных семинаров в Уфа и Ленинске-Кузнецком, на последнем из них рекомендован к приёму в Союз писателей России. Рассказы опубликованы в журналах «Литературный Омск», «Огни Кузбасса», в сборнике молодёжной поэзии и прозы «Онон». Лауреат областной молодёжной литературной премии им. Ф.М. Достоевского, Всероссийского литературного фестиваля им. Алексея Бельмасова.

Мельник

Лето выдалось беспокойным: было дождливо и ветрено. Слегка подсохшую землю поливало с конца мая. Для многолетних и озимых это в радость, но в этом году Мельник решил засеять яровые. Едва взошедшие нежно зелёные росточки вымывало с ненасиженных мест и быстрым потоком несло к низинам. В рыхлую землю вода уходила быстро, и после каждого дождя беспризорные зёрна с молодыми побегами оставались сохнуть на её поверхности. Некоторым удавалось зацепиться росточком за почву, они пробовали окрепнуть и вырасти, но большинство, подхваченные ветром, разлетались. Другие, что держались за землю крепче, тоже страдали: в низинах, где было сыро – гнили, а в местах повыше, напротив, – боролись с сорняками за каждую частичку влаги.

К концу августа установилась приятная теплая погода. Больше не топило дождём, не жгло зноем. Природа спокойно готовилась к приближающейся осени. Стало тихо и безветренно. После уборки Мельник хоть и не досчитался четверти урожая прошлого года, но даже собранное зерно сохранить было негде. Разобранные прошлым летом амбары пошли на постройку новой мельницы. На их месте остались навесы с дощатым полом, без стенок, только с невысокими бортиками; для долгого хранения никак не годные. Часть зерна, уже подсушенного и очищенного, засыпалась под навес.  Другая часть, ещё не очищенная, грелась под солнцем, высыпанная тонким слоем прямо на землю.

Иногда Мельник был очень жаден, но глупым его никто не считал, а издалека его можно было принять за большой бурдюк с водой. На постройку мельницы он разобрал почти все амбары, оставив один для зерна на засев в следующем году и один для хранения мешков с мукой. Амбар для муки пустовал. После уборки прошла почти неделя, а лопасти мельницы до сих пор стояли неподвижно. Ветра не было. Зерно начинало теплеть, в некоторых местах горкнуть. Природа с начала лета учиняла неприятности всеми возможными способами. Беспокойный Мельник метался то к мельнице, то к навесам, то вглядывался в небо и, качая головой, что-то говорил ему, небо, конечно же, не отвечало. Толком не веря, скорее, на всякий случай, он купил в церковной лавке свечку и поставил её у самой золочённой иконы. Тем не менее на следующий день к нему навязалось чувство ожидания помощи. До самого вечера Мельник отмахивался от него. Когда облака на горизонте порозовели, а солнце все заметнее спускалось к земле, лопасти мельницы со скрипом и грохотом двинулись. Но, сделав несколько оборотов, замерли. Ещё более тёмная и беспросветная тоска завладела Мельником. Перед сном его посетила странная мысль: «Ежели к утру ветра не будет – раздам зерно селянам». Он сам удивился, как спокойно и буднично с этой мыслью согласился.

Глубокой ночью верхушки деревьев с шумом зашевелились...

Сто пятьдесят

 – Передайте за проезд пожалуйста, – тонким, с просящей интонацией, голосом сказала только втиснувшаяся в маршрутку девушка. Дед, сидящий на месте за спиной водителя, с которого по возможности каждый пытается пересесть, взял горсть монет у девушки и с трудом развернувшись, пересыпал монеты в ладонь шофера.

 – Ещё за проезд передаем! Кто заходил? – в ответ тишина. Молчаливые пассажиры даже не переглянулись.

Общественный транспорт давно превратился в передвижной рассадник крошечных преступлений и мелких правонарушений, вроде проезда «зайцем» и нетрезвых дебошей в ограниченном пространстве. Пионерские или «Тимуровские» правила, знакомые всем с детства, соблюдаются далеко не всеми. Наша маршрутка не исключение. Естественная для дикой природы, но абсолютно не свойственная цивилизованному обществу картина: сильный мужчина занимает доминирующую позицию на сиденье, а физически менее развитая женщина стоит рядом, держась кончиками пальцев за высокий поручень, то и дело заваливаясь на поворотах. И хотя они оба понимают всю неловкость ситуации и оба чувствуют дискомфорт, изменить устоявшееся положение никто не решается. Мужчина продолжает сидеть на своём и, как будто не замечая, смотрит вперед, а женщина с мыслями: «То ли феминизм победил, то ли мужики обмельчали», – тоже смотрит куда-то мимо нахала.

 – Ну передавать будем, нет? Кто входил... – Пассажиры молчат. Переглядываются друг с другом и всем своим видом говорят: «Ну я-то заплатил, я точно помню».

 – Четверо входило, мне за троих передали. Кто ещё не передал за проезд?!

 – Ой... Это, кажется, я забыла... – полушепотом, будто сама с собой, пробормотала женщина, сидевшая в конце салона, и торопливо стала перебирать мелочь. Фиолетовый вязаный берет на ней ярко сигнализировал о её темпераменте. Звонко отсчитав нужную сумму, она продолжила разговор с собой и стала тихонько извиняться.

 – А что вы смотрите на меня? – нападая, спросила девушка. Она сидела во втором ряду сидений. Через дырки на ее рваных джинсах виднелись ноги, покрытые мурашками, лицо её, из-за обилия косметики, казалось бархатным и шершавым.

 – Что? А в чём дело? – искренне недоумевая, спросил дед, сидевший напротив. По толстым бугристым пальцам можно было сказать, что человек он труда не умственного, но прежде всего физического. Укореняло это ощущение то, что его лицо, с большим круглым носом посередине, было красноватым и загорелым.

 – Перестаньте смотреть на меня!

 – А зачем мне глаза? Чтобы смотреть.

 – Что? Какие глаза? Хватит пялиться на меня! – девушка постепенно повышала голос.

 – Да успокойся, ты же мне во внучки годишься... – дед улыбнулся, глубоко вздохнул и посмотрел на неё по-отечески снисходительно. Помогало это мало.

 – Вы хотите, чтобы я своему парню сказала? Он вас встретит! Где вы выходите? – девушка засунула руку в карман черной кожаной куртки и достала свой «айфон», помещённый в золотистый, покрытый стразами, чехол. Держа телефон левой рукой, она стала водить по экрану указательным пальцем правой.

Пассажиры не выдержали. Отовсюду посыпались мнения:

 – Дед, не смотри ты на неё, ты на меня смотри лучше.

 – Да что вы такое говорите! Такой старый, а всё на девок пялится. Стыдно...

 – Девушка, прекратите вы истерику. Ну посмотрел и посмотрел, что страшного? – сказала женщина строгим голосом курильщицы.

 – То есть вы меня...То есть я истеричка?

 – Ну а что вы сейчас устраиваете? – теперь казалось, что у неё удалены гланды.

Конфликт вновь сузился до локального. И пока дамы что-то выясняли, поочередно лая друг на друга, к деду обратился один из пассажиров:

 – Дед, пошли на остановке выйдем. По «писярику» хряпнем.

 – Да можно и по сто пятьдесят! – оживившись, ответил дед.

 – Не, сто пятьдесят много, на работу завтра.

Дверь маршрутки открылась, немного освежая воздух внутри. Люди, изгибаясь, выходили наружу. Те, кому ехать дальше, стояли у дверей и будто портье, выпускали постояльцев рейсового транспорта.

Сколько всё-таки хряпнули дед и пассажир неизвестно, но известно, что на работу они не опоздали.