Текстовая версия подкаста “Трамплина” «Знай наших!» с Никитой Кудрявцевым и Еленой Мельниченко

– Трамплин Медиа с подкастом «Знай наших!». Сегодня мы говорим с Никитой Кудрявцевым. Чтобы вы знали, Никита Кудрявцев – чемпион Сибири, России, Шотландии, Британии и вице-чемпион мира по ирландским танцам.

– Всё так.

 

– И тренер по ирландским танцам.

– Да.

 

– А ещё потомственный фотограф и блогер.

– Получается, что и блогер тоже.

 

– Я думаю, мы начнём с ваших чемпионских титулов, потому что, мне кажется, это очень круто. Значит, вы прославили наш любимый город Омск и в мире, и в Великобритании. Тогда, наверное, нам нужно с самого начала, да? Когда началось ваше увлечение ирландскими танцами?

– Если заходить с точки зрения, когда я вообще узнал про ирландские танцы, то в этом виновата моя мама, она показала мне в детстве кассету «Riverdance».

 

– Я смотрела!

– Да, мне кажется, почти все, кто примерно моего возраста или постарше, они как раз и познакомились с этой культурой через «Riverdance». Когда ты впервые видишь вот этих вот людей, танцующих в ряд, синхронно…

 

– Абсолютно синхронно, абсолютно. Слаженно. Ритм!

– Вот эта вот осанка! И при этом они очень харизматичны, они не как брёвна стоят.

 

– Энергия бешеная, даже на VHS-ке ты это видишь.

– Мне тогда, помню, было шесть лет, когда я это увидел. Меня это впечатлило и где-то отложилось, видимо, там, в задней части головы. Шло время, я учился, я никаким спортом особо продолжительно не занимался.

 

– И не танцевали?

– И не танцевал в том числе. Да, я занимался плаванием пару лет, занимался фехтованием – классическим, со шпагами и вот этим всем, тоже где-то года полтора. В основном я занимался либо творчеством – рисовал где-то, учился чему-то и так далее. Но именно танцами никогда не занимался. Потом, уже в студенчестве, вписался в клуб рукопашного боя, потом мы занимались историческим фехтованием, то есть в доспехах, с мечами. Собственно, там – поскольку вся эта среда такая, все рыцари – оно как-то коннектится с Ирландией очень хорошо.

Мы дружили со школой танцев «Галианта», и на одном из наших совместных выступлений я познакомился с девушкой, которая на тот момент была преподавателем в этой школе. У нас завязался роман, отношения, и однажды я ей, кажется, что-то проспорил и по результатам этого спора должен был пойти на танцы. Но не на ирландские. 

На тот момент у нас было три направления в школе – и одно из них это исторические бальные танцы, то есть это не спортивные бальные танцы, где всё тоже очень строго, очень серьёзно, а наоборот – более социальные, где люди делают балы, шьют платья, прямо реконструируют. Такой переход был – от реконструкции военной к реконструкции более мирной.

 

– Светской.

– Светской, да. Более современной, скажем так, относительно XIII века, уже XIX, пожалуй. Постепенно, однажды я уже пошёл заниматься ирландскими танцами, и как-то вот оно очень плавно получалось, и в 2011 году я уже понял, что буду этим заниматься долго.

 

– Сколько лет прошло?

– Получается, 11 лет.

 

– 11 лет. Хорошо. Вам понравились танцы, вы в них вошли, но думали ли вы о том, что будет настолько серьёзно?

– Возможно, да. Где-то я подумал, что вот было бы здорово получить какой-нибудь титул, в идеале, конечно, чемпиона мира и так далее. Но я просто вот... оно идёт – и идёт. Не было чего-то такого – поставить себе цель.

 

– Ради удовольствия.

– Да. Мне, в первую очередь, очень нравилось. И при этом у меня ни черта не получалось. Меня было проще выгнать, чем научить, к сожалению. У меня не было чувства ритма – оно, наверное, где-то было, но оно не развито совершенно. У меня всё довольно плохо было с музыкальностью, всем, что касается вот этого. Да, у меня были определённые успехи в том плане, что у меня была хорошая физическая подготовка.

 

– Выносливость. Потому что всё-таки прыжки.

– Конечно. Плюс я лёгкий, я так сложён, что я вешу мало, соответственно мне легко себя поднимать в воздух. С другой стороны, у меня плохо нарастают мышцы из-за этого, мне тяжело именно силу набрать, хотя выносливости хватало. И как-то постепенно, потихонечку я по маленьким кирпичикам решал проблемы – сначала шли проблемы с тем, чтобы попадать почти всё время в ритм, потом ещё что-то. В итоге я закончил тем, что сейчас для меня ритмическая часть ирландских танцев – это моя самая сильная сторона стала.

 

– Для тех, кто мало понимает в этом. Что самое главное в ирландских танцах?

– Если очень коротко, то ирландские танцы – именно традиционные – подчинены ирландским законам, там главенствуют, можно сказать, две вещи: это ритм и вот эта вот определённая позиция – во-первых, у нас отсутствует корпус как таковой, мы держим руки по швам…

 

– Только нижняя часть.

– Да. При этом руки – мы не можем ими помогать себе прыгать, это тоже очень важно. Кто когда-либо пробовал прыгать или бегать, попробуйте бегать с прижатыми к корпусу руками. Или попробуйте прыгать так. Это довольно-таки трудно. К этому надо привыкнуть. 

Плюс у нас определённая позиция в ногах – мы стоим не просто вот так вот, а у нас ноги развёрнуты в бёдрах. В этом плане максимально близко можно с балетом сравнить – наша позиция прямо как балетная. То есть у нас оценивается позиция – то, как ты стоишь, то, как у тебя корпус, осанка, гордый вид – и непосредственно попадание в музыку, у нас существуют танцы... 

Ирландские танцы делятся на два глобальных подраздела: это сольные танцы, когда человек выходит на сцену и танцует один, сам за себя, показывает, какой он молодец; и командные танцы, когда выходит группа людей…

 

– Кейли. Кейли называется.

– Да! Правильно, кейли. Это командные танцы. Там может танцевать от 2 до... в среднем, 16 человек. Вот там как раз можно «делать руки», но тоже строго определённым образом, не как тебе вздумается, а есть «позиция раз», партнёр держится, где-то вот так на вытянутых руках. Но всё тоже очень строго регламентировано и за этим очень следят, потому что это такая часть их культуры, традиции, которую очень сильно оберегают и не допускают каких-то глобальных, кардинальных изменений.

Сольные же танцы... Командные – они всё время танцуют в мягкой обуви без набоек, это всё неслышно, они танцуют, порхают, перестраиваются в очень сложных геометрических фигурах и так далее. Сольные танцы в свою очередь делятся ещё на два подраздела. Есть танцы в мягкой обуви – это как раз максимально близко к балету, люди много перемещаются по сцене, много прыгают, но делают это сами за себя и без рук. А второе – это танцы в жёсткой обуви. Это уже степ.

 

– Чечётка.

– Да, с чечёткой можно сравнить. Потому что чечётка – это такой дальний родственник ирландских танцев. Здесь как раз очень много внимания к тому, как ты попадаешь в ритм.

 

– Ну да, если ты в мягкой обуви прыгаешь, то в общем-то не слышно, а здесь уже... Это осложняющий элемент?

– Да, конечно. Потому что, во-первых, ботинки тяжёлые, у них две набойки: одна это каблук, то есть ты создаёшь звук и каблуком, и набойкой под пальцами ноги, и это очень непривычно в быту – мы никогда не ходим в такой обуви и мы никогда не работаем теми мышцами, которыми мы издаём эти звуки. И поначалу, когда человек только-только обувает жёсткие, он сначала... просто ходить не хочется даже. Это прямо вызов на самом деле.

Здесь да, самое важное это ритм, потому что мы танцуем под традиционную ирландскую музыку. То, что люди ассоциируют с ирландской музыкой, это такая, знаете, современная музыка в пабах, на концертах.

 

– Скажем так, адаптированная.

– Да. Она адаптирована, потому что там довольно интересные аранжировки, там есть пение, там есть вкрапления чего-то современного. А традиционная ирландская музыка достаточно бедна в том плане, что там оставлено место для танцора. Когда мы танцуем под традиционную ирландскую музыку – если просто её слушать, стороннему зрителю она может показаться, скучной, где-то унылой, чего-то в ней не хватает. Но как только в эту музыку влез танцор в ботинках, сразу всё становится понятно и всё прямо на своих местах.

 

– Хорошо, мы теперь имеем представление, что такое ирландские танцы. Давайте про ващ – не будем говорить последний – не знаю, как вы относитесь к слову «последний».

– Я нормально отношусь.

 

– Про последний чемпионат в Шотландии, да, всё верно? В нынешних предлагаемых обстоятельствах та ещё задачка – попасть в Эдинбург.

– Да, конечно.

 

– В Эдинбурге было всё, да?

– В Эдинбурге.

 

– Пару слов буквально о том, как вы решились, как вы доехали, обошлось ли без приключений или нет?

– У нас есть определённый график чемпионатов. То есть ты, естественно, заранее знаешь, где и когда какой чемпионат происходит. И мы знали, что у нас будет чемпионат в Шотландии этой осенью. И так получилось, что у меня в июне была готова моя британская виза, которую я заказывал к другому чемпионату, на котором я не должен был танцевать, а должен был его снимать – как фотограф. 

Но поскольку с нами как с компанией, которая обслуживает именно как фотографы чемпионаты, разорвали контракт по понятным одним им причинам, в итоге моя виза была готова, но она была ни к чему. И мы сидели, думали, собственно, а почему бы не попробовать? Мы сначала взяли билет, поскольку напрямую туда сейчас нет никакого авиасообщения – я летел из Казахстана, моя жена – поскольку у неё есть гражданство Евросоюза, она могла лететь через Белоруссию, потом на автобусе в Литву, а из Литвы уже... 

Мы такими двумя путями – разными – вместе добирались до Эдинбурга и там уже соревновались. По большому счёту для человека, который регулярно куда-то ездит, ничего не поменялось кроме того, что дорога стала ещё дольше. Бесконечные пересадки, тут на автобусе, тут на поезде, тут в аэропорту 6 часов подожди, тут 19 часов подожди. Это просто утомляет. 

Чтобы были какие-то проблемы – на самом деле нет. Я приезжаю в Англию, меня на границе спрашивают: цель визита? Говорю: туризм, туда-сюда, погулять по городу, посмотреть. Они: да, OK, всё, проходи. Пальчики отсканировали – и заходи. Спросили: как вы добирались? Я говорю: вот так вот, вот так и вот так. Они такие: О... Целеустремлённый человек. Проходите.

 

– Учитывая то, что по случаю, собственно, и ваше участие в чемпионате изначально не планировалось, какие у вас были ожидания?

– Поскольку это уже далеко не первый мой титул, я примерно знал, на что я способен. Я плюс-минус знал, кто мне может попасться в моей категории. В целом, учитывая, что у меня уже до этого было вице-чемпионство на чемпионате мира, то у меня были вполне хорошие ожидания.

 

– Хорошие шансы на то, чтобы получить какое-то солидное место.

– Конечно. Тут самое главное, во что упирается – у нас довольно жёсткая соревновательная система, чемпионат оценивается по результатам четырёх танцев: первый танец – танец в жёсткой обуви, потом идёт танец в мягкой обуви, потом у нас идёт очень традиционный и очень весь в рамках правил танец, если там ты допустишь какую-нибудь вольность, то там есть шанс получить один балл и слететь из турнирной таблицы.

 

– Красную карточку, условно говоря.

– Это такой раунд, сложный именно психологически. Танцевать этот танец очень легко, он простой, он на базовых шагах, ничего сложного даже для выносливости там нет. Это просто, знаете, такое испытание именно для психики. А потом идёт танец, который танцуешь один, который максимально сложный, самый красивый. За него я вообще не переживал.

 

– Мы уже говорим о сольном выступлении, верно?

– Да, конечно. Это не командные танцы.

 

– Сколько было соперников у вас?

– Соревнования очень строго регламентированы по возрастным категориям. Например, в рамках чемпионата я никогда не буду соревноваться с 15-летними парнями и девушками или с 20-летними. Конкретно мне сейчас 33, я соревнуюсь в категории от 30 до 35. 

В России таких танцоров больше – две недели назад у нас был чемпионат Сибири, где я снова выиграл, это, получается, мой второй титул чемпиона Сибири. И там нас было уже 9 человек. Но это чисто в виду того, что в России ирландские танцы довольно новы, в основном у нас люди, в них приходящие, это те, кто в детстве смотрели «Riverdance», или же те, кто ещё чем-то вдохновлялись, и получается, что в основном мы все начинали в довольно позднем возрасте. 

Я начал в 20-21 год. С точки зрения коренных ирландцев это уже тот возраст, когда профессиональные ирландские танцоры заканчивают карьеру. Потому что они уже достигли всего и вообще пора на учёбу отправляться или выбирать уже карьеру именно в танце.

 

– То есть среди вашей возрастной группы ирландцев не было?

– Были.

 

– Были всё же, да?

– На мировом-то, понятно, были. А вот если говорить про Британию, то там были только британцы, скорее всего. Я, честно говоря, не знаю, откуда именно они, из каких мест. Но это все местные были.

 

– Понятно.

– Я с моей женой – мы вдвоём были на том чемпионате, мы в одной возрастной категории соревнуемся. У нас 6 дней разницы в днях рождения. Я занял первое место, она – третье, между нами была какая-то британка, и вот остальные вниз ушли.

 

– Как британцы на вас реагировали?

– Они очень рады всегда нас видеть, потому что для них мы ребята, которые мало того, что приехали из такой дали…

 

– Культуру несут.

– Так мы ещё и уважаем их культуру, стараемся. Говоря конкретно о нашей школе, у нас есть цель, мы стараемся максимально соответствовать тому, как они воспринимают танцы, как они их танцуют. Мы не пытаемся внести чего-то такого, привнести какой-то русскости в них. У нас идея в том, чтобы максимально влиться в их традиции.

 

– Аутентичность, да?

– Да. Аутентичность. Потому что мы любим ирландские танцы такими, какие они есть.

 

– Не нужно портить то, что есть.

– Да. Даже не то что портить. Мы не на том уровне танцуем, чтобы от себя привнести что-то. Если какой-нибудь известный, титулованный танцор, у которого есть и имя, и имидж на Западе, в Ирландии, например, и если он придумал какую-нибудь фишечку, какую-нибудь одну маленькую, и все такие: блин! 

Не знаю, какой-нибудь условный Коллен Данс сделал впервые какой-нибудь хитрый клик на чемпионате – и все подумали: блин, а ведь это круто. И начинают потихонечку его копировать. Мы, к сожалению, не находимся так близко к ядру всего этого, мы не у истоков стоим, но это и нормально – мы здесь в Сибири находимся.

 

– Танцы танцами, но вы теперь ещё и тренер. Давно ли вы тренер?

– Да, как я рассказал, – давно на фестивале я познакомился с девушкой, и она была тренером. Получается, мы уже с ней женаты с 2013 года, это сколько? Девять лет. И я периодически помогал. Как только я достиг какого-то более-менее вменяемого уровня, я фактически помогал ей с занятиями. 

Иногда нужно подменить: может человек приболел или ещё какие-то дела случились, я подменял или иногда просто находился в зале как человек, который может всегда помочь кому-то младшему. И когда в 2016 году у нас родился сын и у меня жена ушла в декрет, помимо моей основной работы я взял на себя ещё и ведение школы. Да, это было довольно тяжело – именно сочетать всё вместе, потому что и время, и дома нужно быть…

 

– Конечно.

– Но потихонечку, постепенно я в это дело влился и даже в том самом 2016 году набрал прямо своих первых учеников, которые вот именно мои. И вот…

 

– То есть вас привлекает педагогическая деятельность.

– Не то чтобы она меня прямо привлекает, просто вот это нужно было сделать…

 

– И я сделал.

– И я это сделал, да. Это не то, к чему я стремился, это, скажем, меня позвали – и я не мог отказать. Естественно, в этом есть очень много приятного, потому что ты видишь, как люди растут именно как танцоры в том числе и как личности. Потому что к тебе приходит ребёнок заниматься... И она ещё такая: «Ну, я не знаю, я попробовать...». 

А потом ты видишь, как у неё характер проявляется, как она ставит цели или что-то не получается, а она прямо борется. Очень интересно наблюдать за другими людьми – как они всё это переживают.

 

– Здорово. У вас как у танцовщика есть ещё планы по участию? Какие у вас виды на вашу танцевальную карьеру?

– Я планирую соревноваться до тех пор, пока ноги держат.

 

– Какой максимальный возраст у танцовщиков ирландских танцев?

– Я несколько раз ездил в Ирландию учиться в танцевальные лагеря, и там были разные преподаватели, в основном это такие молодые парни, они сами недавно были чемпионами мира, и среди всех этих преподавателей был один мужчина, Майкл Донован, и он меня впечатлил, честно говоря, до глубины души. Такой довольно крупный дядька, он не тучный, но такой уже, понятно, что в возрасте – ему где-то полтинник было. И когда он нам показывал материал и я увидел, как он двигается... Я понимаю, что я даже близко не так двигаюсь, как он, и мне до него ещё очень далеко.

 

– Расти и расти. Но, с другой стороны, это же перспектива, да? И цель на будущее.

– Да. При этом он сам ещё выступал в шоу параллельно. Он не просто пришёл, попреподавал и ушёл, он ещё и танцевал сам. Поразительный человек. Он меня ещё и как преподаватель вдохновил. Я даже подумал, что хотел бы быть на него похожим – как преподаватель.

 

– Какие ближайшие соревнования, в которых вы собираетесь участвовать?

– У меня жена планирует поехать на чемпионат мира.

 

– Ух ты.

– Он будет в Килларни в Ирландии в 2023 году в апреле. Я, честно говоря, пока не знаю, как у меня сложится с получением визы.

 

– Ну да, понятно.

– Если раньше можно было получить... допустим, у меня есть британская виза и по ней я могу попасть в Ирландию, если я в течение ближайшего полугода находился на территории Великобритании. Но сейчас, поскольку эту программу не продлили, мне нужно будет делать ирландскую визу, плюс…

 

– Сложно, да.

– Если у жены есть паспорт – как у гражданки Евросоюза – она может совершенно спокойно путешествовать, как угодно, выбирать самый дешёвый маршрут, самый удобный, то мне придётся какими-то костылями пользоваться.

 

– То с вами история... да.

– И мне просто повезло, что в этот раз у меня была с собой новая, свеженькая британская виза.

 

– Хорошо. Теперь о фотографии. Это всё-таки ваше основное занятие в плане того, чем вы живёте, зарабатываете на жизнь.

– Да.

 

– Вы пошли по стопам отца? Для тех, кто не в курсе, Никита – сын известного омского фотографа Андрея Кудрявцева. Была преемственность? Каким образом это складывалось?

– Это тоже не было целенаправленно. Не было такого, чтобы в тринадцать лет я проснулся и решил: всё, я стану как отец. Я буду фотографом! Папа, учи меня снимать!
Это тоже происходило всё само. Я делал то, что получалось. Я учился в политехе, поступил на такую пограничную специальность – информационные технологии в медиаиндустрии. 

Звучит прикольно, но по факту нас учили и немножко программировать, и немножко в графический дизайн, и в вёрстку, и в полиграфию прямо со всеми этими машинами, и сайты делать, и ещё что-то. Такой разносторонний специалист получался…

 

– С уклоном в IT всё же?

– Да, конечно. Специальность была достаточно айтишная, хотя глубоких знаний в каких-то определённых сферах мы не получали. Выпустившись оттуда, я, естественно, подумал – о, классно, я сейчас пойду работать именно в полиграфическую часть. У меня были планы связать свою жизнь именно с графическим дизайном. Это довольно тяжёлая работа. 

Если все думают, что дизайн это весело и легко – то нет, это тяжёлый труд. Параллельно я работал оператором полиграфической машины – фотографии печатали, вот это всё – и параллельно занимался всяким мелким дизайном – афиши там, вот эту вот всю бытовуху делали. И в какой-то момент меня попросили: подмени, пожалуйста, на съёмку здесь. ОК. Подменил раз, потом подменил два. 

На тот момент у меня уже был свой фотоаппарат, поскольку я всё-таки сын фотографа, и чтобы у сына фотографа не было фотоаппарата – это, наверное, нонсенс. Он мне его купил, по-моему, в 2009 году…

 

– Ну да, как минимум хобби.

– Да, мне его купили в 2009 году, когда я поехал учиться в Венгрию – от университета отправили. Говорит – будет у тебя фотоаппарат, пофотографируешь там. Я поснимал, понял, что мне это нравится. Я снимал только своих друзей, не делал из этого никакой коммерции. Я знал, как работает техника, просто в виду того, что у меня уже был какой-то богатый опыт, плюс я всё время на тусовки с собой брал камеру, снимал своих друзей, девушку, всё, что окружало меня в то время. 

И постепенно вот так – раз заказ, два, три. В какой-то момент я ушёл из той конторы, где я печатал и занимался вёрсткой и дизайном, и поступил именно как фотограф уже в Министерство труда и социального развития Омской области. Именно на ставку фотографа. Она не называлась «ставкой фотографа», но суть была такая. 

И так же постепенно, получая зарплату там, имея возможность ходить на какие-то свои съёмки, вот так вот шаг за шагом – сначала одно министерство, потом я ушёл в Минспорт, поработал в Минспорте какое-то время. Я уже не смог это совмещать и ушёл оттуда, но потом меня попросили в Театр кукол, я не мог им отказать, потому что классный театр, плюс у меня сын маленький – я такой думаю: блин, классно, буду с ним на спектакли ходить. Так и делаем.

 

– Но отец учил вас снимать?

– Да. Я просто помню самое яркое, когда спросил: «Я хочу учиться фотографировать. Что мне делать?». Как вы думаете, что он мне сказал?

 

– Бери и делай?

– Нет, он сказал: отжимайся на пальцах.

 

– Ух ты!

– Потому что камера – тяжёлая, тряску надо исключить.

 

– Круто. И как?

– Отжимался, конечно.

 

– И сколько раз?

– Ой, я уже не помню. Я тогда фехтованием занимался, думаю, много отжимался. У меня была хорошая физическая форма тогда, несмотря на то что весь такой тощенький.

 

– Хочу ещё дополнить для наших слушателей – Андрей Кудрявцев снял знаменитые, мне кажется, фотографии Егора Летова за колючей проволокой. Чтобы вы понимали.

– Да.

 

– Есть у вас как у фотографа амбиции сделать какую-то фотографию, какую вы бы очень хотели?

– Да, конечно.

 

– Это люди или события? Что это?

– Вся моя танцевальная карьера, как и фотокарьера – на том, что я не ставлю какую-то цель: «я хочу сделать вот этот кадр, который возьмёт и выстрелит». Я просто делаю – и рано или поздно что-то выстрелит. За что я как профессионал действительно уважаю своего отца... В том плане, когда тебя спрашивают... Представляете, вы заходите и говорите: «Я фотограф». «А какой фотограф?» Вы: «Я фотограф, который сделал вот этот снимок!». Все такие: «Аааааа!». И все прекрасно понимают, что вот…

 

– Уровень.

– Даже не то что уровень. Он мне рассказывал и фотографии показывал – что вот эту вот его фотографию – были какие-то протестные движения в Прибалтике – хоба, они использовали вот эту вот фотографию в качестве иллюстрации того, что их там где-то притесняют. Она уже не имела отношения ни к Егору Летову, ни к Омску, ни к Андрею Кудрявцеву. Это уже что-то, что ушло в народ. И это реально, наверное, самое крутое, что можно сделать.

 

– Стала народной.

– Да, она живёт своей жизнью в отрыве от первоисточника.

 

– Для вас ваш отец – безусловный авторитет?

– Да. В плане фотографии так точно.

 

– В плане фотографии.

– Конечно. Ведь все мы люди разные, у меня свой жизненный путь.

 

– Конфликтуете?

– Нет.

 

– Конфликт «отцов и детей» – нет? Понимаете друг друга?

– Знаете, я, видимо, был идеальным подростком. У меня почти не было конфликтов с родителями, я не хлопал дверью…

 

– Протеста не было.

– Протеста не было. Я не знаю, как я это мирно пережил, я слушал панк-рок и мне было хорошо.

 

– Может быть, потому что ваши родители давали вам возможность быть относительно свободным подростком.

– Да, они давали мне возможность... Пожалуй, да, у меня было много свободы на самом деле.

 

– Есть ещё такая вещь: сегодня практически каждый – фотограф. У всех есть смартфон с прекрасной камерной, с возможностью подкорректировать. Что вы об этом думаете?

– Фотограф – это же в первую очередь не тот человек, который держит камеру, а тот человек, который строит кадр. Неважно, что у тебя в руках, если у тебя есть понимание того, как строить кадр, вот тогда ты становишься фотографом. Несмотря на то, что у каждого из нас телефоны, почему-то самые не то что известные, а самые значительные, самые яркие, самые запоминающиеся снимки всё равно делают люди, которые…

 

– Профессионалы?

– Не то что профессионалы, а люди, которые связали свою жизнь с фотографией. Термин «профессиональный» это же больше про что?

 

– Про заработок.

– Да, про заработок.

 

– Профессиональные люди – это те, кто зарабатывает этим на жизнь.

– Конечно. И на самом деле есть очень талантливые фотографы, которые не зарабатывают этим на жизнь. Это просто их хобби. И они могут и понимать в фотографии больше, и делать для фотографии больше, чем в среднем профессионалы, несмотря на то, что они не зарабатывают этим деньги. 

Фотография это больше, действительно, про то, что ты хочешь показать, сделав этот кадр. Понятно, что когда я как профессиональный фотограф прихожу на мероприятие и мне говорят: «Нам нужно... Вот здесь у нас проходит какое-то событие». И я прекрасно понимаю, что им нужно показать – что вот это событие было классным, что оно прошло здесь, что оно принадлежит условной какой-то компании, это сделавшей. 

И моя задача – показать это мероприятие так, чтобы заказчики сказали: «Классно, нам нравится это мероприятие». И чтобы зрители подумали: «О, классное мероприятие. Организаторы молодцы». Но когда ты в отрыве от профессиональной деятельности, ты можешь пойти и показать, как ТЫ это видел, то есть показать, может быть, не то, что это мероприятие было классным, а найти что-то вот такое, знаете, такую мелочь, за которую зацепится твой глаз, а потом уже глаз зрителя и читателя.

 

– У вас как у фотографа, как у человека, который смотрит, который видит, должно быть очень натренированное зрение на детали. Мне кажется, без деталей нет хорошего фотографа.

– Конечно. Потому что очень тяжело приходить на съёмку, когда тебя постоянно дёргают: надо бежать туда, надо бежать сюда. Иногда нужно просто остановиться и подождать. Посидеть, оглядеться, чтобы заметить какие-то мелочи. 

Понятно, что где-то на подсознании, на подкорке, когда ты уже опытный специалист, ты замечаешь какие-то детали просто на раз. Хоп, раз туда – быстренько сделал кадр и всё, как бы отстал. Сидеть во время съёмки, тыкаясь в телефон, это самое губительное, что может быть для фотографа, потому что ты в итоге всё упускаешь.

 

– Пропускаешь.

– Да. Ты можешь слышать, что там ведущий сказал, что сейчас будет говорить такой-то персонаж. Ты пойдёшь, поснимаешь его. Но в промежутках ты тоже можешь много всего интересного заснять, гораздо более интересного, чем то, что происходит на сцене.

 

– Драматургия события, эмоции человека... Вы себе задаёте вопрос, когда снимаете – про что будет моя фотосессия, скажем так, фотография?

– Да, конечно. Во-первых, я всегда задаю этот вопрос, когда ко мне приходит заказчик. Я спрашиваю, понятно, о том, где это будет, во сколько, но в том числе – а какие кадры вам нужны, что вы хотите этим показать? Это очень важно, чтобы мы оба понимали. Я могу наснимать одно, а им хотелось совершенно другого.

Я вспомнил такой важный момент – помимо отжимания на пальцах – один из немногих, на самом деле. Он меня не так много учил, прямо вот сажая и говоря: «Теперь давай покрутим вот эти колёсики, и я тебе расскажу, как это работает». В основном всё сводилось именно к понятийным вещам.

 

– К смыслам.

– Да. Идея была в том, что с любого мероприятия фотограф должен принести минимум три кадра. Первый кадр – это общий план, который отвечает на вопрос «где происходит?». Второй – это средний план, который должен отвечать на вопрос «что происходит?». И третий кадр – это крупный план…

 

– «Кто»?

– Даже не «кто», а какие эмоции люди при этом испытывают. Но есть ещё четвёртый кадр, который... неважно, какой он по крупности, но он должен отвечать на вопрос «зачем это происходит?».
Если есть ещё и четвёртый кадр, который отвечает на вопрос «зачем»... У нас есть «где?», «что происходит?», «какие эмоции?» – и вот если есть ещё и вопрос «зачем?», то это прекрасный репортаж. Четыре кадра – то, что нужно.

 

– Всегда держите вот это правило в голове?

– Я очень стараюсь.

 

– Четвёртый кадр находите?

– Не каждый раз. Мне кажется, это невозможно – каждый раз найти, потому что фотограф лучше всего снимает то, в чём он сам разбирается. Я как танцор – много снимаю танцы.

 

– Понятно, да.

– Поэтому в том числе... Я говорил, что мы должны были ехать на чемпионат мира, снимать его. Получается, я вхожу в команду фотографов и ещё до пандемии, до всего, мы снимали чемпионаты по танцам в Англии, в Америке, в Голландии, просто по всему миру. И мы выбили всех местных с этих съёмок, и вот команда – пятеро фотографов из Москвы и я из Омска – мы ездили и снимали вот эти самые крупные чемпионаты. 

Сами танцоры очень ценили наш труд. Даже не то, что мы снимали на сцене, как танцоры показывают свой материал – мы, во-первых, знали, когда снимать, потому что знаем, какой сейчас будет прыжок.

 

– Понятно, конечно, вы знаете специфику движения.

– Да, ко всему прочему они очень ценили наши снимки за то, что мы помимо основной работы, когда нужно нащёлкать всех танцоров на сцене, мы очень много снимали около. Вот около танцев: как люди разминаются, какие-то вот эти моменты.

 

– Атмосферу. Это здорово.

– Да. За это нас прямо очень сильно ценили. Это одни из самых моих любимых фотографий. И, пожалуй, даже среди них, наверное, есть пара кадров, за которые нашу команду знают. Пара моих снимков, которые я тоже сделал не в рамках работы, а именно в рамках «пройти погулять, что-нибудь найти». И они прямо вот в том сообществе.

 

– Я хотела вам задать вопрос, что вы любите больше всего снимать. И теперь, мне кажется, я знаю ответ. Танцы?

– Я люблю снимать спорт во всех его проявлениях – будь то танцы, будь то борьба или ещё что-либо, будь то шахматы даже, потому что вот это напряжение в лицах, напряжение в жестах – оно непередаваемо. Это невозможно сыграть.

 

– Репортажная съёмка вам больше нравится, чем, скажем, студийная?

– Я не могу сказать, что я что-то ставлю в приоритет. В репортаже я просто чувствую себя свободнее. Приходя на мероприятие, я перестаю быть собой, я становлюсь частью фотоаппарата и хожу, снимаю. Естественно, меня иногда вырывают из этого состояния, когда нужно пойти снять что-то официальное... Просто говорят: «А вы не могли бы нас снимать?». Но когда речь идёт о том, чтобы снять именно событие само в себе, то я чувствую себя как рыба в воде.

Если говорить про студийную съёмку, то там всё очень зависит от масштабов, от уровня подготовки и прочего. Но когда тебе нужно и самому выставить свет, и что-то ещё, здесь гораздо больше творческой составляющей и в этом гораздо больше тебя как фотографа.

 

– Понятно.

– Здесь ты можешь повлиять на гораздо большее количество вещей.

 

– Свободы больше.

– Это сложнее и это очень интересно. Я не могу сказать, что я что-то люблю больше, это очень сложный выбор.

 

– Такой вопрос у меня, скажем, философского свойства. Ваш отец 30 с лишним лет назад приехал в Омск, он не омич. И он удивился тогда – я это интервью читала, просмотрела – он удивился, как одинаковы были люди в Омске. Такой патриархальный город 80-х – люди в одинаковой одежде, в однотипной цветной и так далее. Сейчас он пишет о том, что люди изменились. Какими омичей видите вы?

– Во-первых, это очень разные люди. И действительно понятно, что какой-нибудь студент будет смотреть на мир по-другому, будет даже идти, передвигаться по городу не так, как человек, который спешит на работу в офис. Но, честно говоря, мне кажется, что у нас очень открытые люди, у нас очень гостеприимные люди. Сколько бы я ни путешествовал, таких тёплых встреч, как у нас в Омске, у нас в Сибири глобально, я нигде не видел.

 

– Улыбаются люди Омска?

– Когда им весело и смешно – да. Просто так улыбку расчехлять не надо.

 

– Ну да, да. Последний вопрос: а почему вы не уезжаете из Омска?

– Мне здесь, во-первых, нравится. Я здесь вырос, у меня здесь семья, у меня здесь любимая работа, у меня здесь любимая школа танцев. Школа танцев! Это не то, что ты сможешь упаковать в чемодан и уехать.

 

– И увезти с собой.

– Это люди, которые живут здесь. Это прямо как оторвать от себя кусок. Плюс ко всему у меня здесь очень много родных и близких, у меня здесь много друзей, без которых я вообще не вижу смысла... Вот переезжаешь ты условно в Москву, возьмём Москву. Это здорово, это интересный город, это другой темп жизни, это совершенно другой подход к делу, но ты как будто теряешь что-то в процессе. 

Потому что это как переезжать из квартиры в квартиру – и каждый переезд, где-то было такое сравнение, что три переезда равны одному пожару... И переезд из одного города в другой – это как маленький пожар.

 

– Ну да, по сути дела, так и есть.

– Я не о том, что мне страшно или я боюсь чего бы то ни было, а это такой осознанный выбор, потому что я где-то даже говорил, меня спрашивали и мне показалось очень интересным для себя найти такой ответ, потому что в Омске много чего нету – у нас много ниш, которые можно занять, и, поскольку в Омске чего-то нету, ты можешь это сделать сам.

 

– Пространство для созидания.

– Да. Ты можешь сделать это сам, можешь сделать это так, как ты хочешь. Главное, чтобы у тебя было желание. Очень много людей говорят, что в Омске ничего не происходит. В смысле – ничего не происходит? Посмотри вокруг! Посмотри на афиши театров, афиши концертного зала, просто посмотри на тусовки – в том же самом «Камергерском» регулярно проходят. Как «ничего не происходит»? Может, просто тебе…

 

– Посмотреть надо, да.

– Да. Или тебе просто не хочется смотреть.

 

– Ясно. Поняла. Спасибо большое, Никита.

– Пожалуйста.

 

Беседовала Елена Мельниченко.