Галина Толмачёва | Текстовая версия подкаста “Трамплина” «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста “Знай наших!” с модельером-конструктором Галиной Толмачёвой. 

 

---

 

– Это Трамплин Медиа с подкастом «Знай наших!». Сегодня – Галина Васильевна Толмачёва, модельер-конструктор, заслуженный работник культуры России, профессор, завкафедрой дизайна костюма Института дизайна, экономики и сервиса ОмГТУ. Всё верно?

– Да.

 

– Вас ещё называют законодательницей омской моды. Как вы к этому относитесь?

– Изменилось уже время. Когда-то мы были действительно законодателями и первыми в городе Омске создали, можно сказать, такую ауру и такое место, где просто был сгусток новомодных явлений и красивых девочек в очень острых нарядах. А сейчас мода такая демократичная, она так распространилась, потому что очень много информации. Поэтому говорить уже о законодательстве совершенно невозможно. Сейчас каждый сам себе законодатель мод.

 

– Вам от этого больно, горько?

– Ни в коем случае. Нет. Всему своё время, знаете, такая мудрость есть прекрасная. Слава богу, вуз существует уже – именно наша специальность – 45 лет. 45 лет, представьте себе. И мы много что сделали для города, для области и страны – и вообще для самих себя. Поэтому всё течёт, всё изменяется, у нас сейчас другие горизонты, другие задачи, и работа со студентами совершенно другая, поэтому всему своё время.

 

– Тогда поговорим о том, как меняется – время меняется стремительно, в последние, наверное, 10 лет – ещё более стремительно, как мне кажется по ощущениям. Вы за свою многолетнюю карьеру переживаете эти изменения раз за разом. Как это сказывается на вашей преподавательской работе, на вас как художнике?

– Конечно, это всё сказывается, потому что я прекрасно помню начало нашей преподавательской деятельности – как я формировала кафедру. Когда-то мне было очень непросто отвечать на этот вопрос. Я стеснялась этого, говорили: Толмачёва, кафедра и так далее. А потом я подумала, что ведь действительно я по крупицам отбирала тех людей, которые драгоценны. И я их очень люблю, очень ценю, и они до сих пор приносят... А может быть, даже ещё больше приносят золотых зёрен знаний. Они стали лучше, богаче, мудрее, технологии совершенно новые появились, потому что в преподавании тоже есть технологии: как со студентами работать, как им преподать что-либо, чтобы это в конечном итоге имело какой-то хороший, правильный эффект. Поэтому много что прошло. Сначала было формирование, потом мы осмелели и встали на ноги – после 1997 года, после того, как у нас первый раз побывал Васильев и мы сделали конкурс именно на город уже, не боясь показать свои работы. А вообще ведь это же очень трудно в творчестве – показывать свои работы. И после этого мы осмелели, и он о нас везде говорил, и были прекрасные отзывы. До сих пор передаёт приветы и прекрасно помнит омскую школу. Большой-большой период интересных побед, конкурсов и всего, потому что не только от преподавателей зависит, а ещё зависит и от качества студентов, от количества студентов, от того, как они настроены работать, воспринимать, двигаться вперёд. У нас был прекрасный, просто прекрасный период! Сейчас немножечко всё по-другому, потому что другие обстоятельства, мы теперь как бы в техническом вузе и на нас уже не обращают внимания, мы не самые интересные, что называется. И студентов у нас стало очень мало, хотя вот эти малые толики разбирают просто как горячие пирожки.

 

– А почему студентов стало меньше? С чем это связано?

– Как мне объяснили: зачем, говорят, столько дизайнеров для технического вуза. Кроме того, мы же слились с дизайном графическим политеха и с нашим, и теперь нас стало больше, а мест стало меньше. И это очень тяжёлая работа – борьба за бюджетные места. Хотя к нам, надо сказать, идут и так называемые внебюджетники, те, кто за своё обучение платят сами. Но представьте себе, что за четыре года получается миллион. Но люди идут на это, потому что они знают, что будут учиться в лучшей школе страны и после этого гарантированно, обязательно будут где-то работать. Они будут в индустрии моды работать или – как некоторые освоили, например IT – они стали веб-дизайнерами. Понимаете, самое главное – очень качественно и очень продуманно дать базу, основу, которая потом превратится во множество компетенций. Самое главное, человека надо научить мыслить, работать и дать ему такие технологии, которые помогли бы ему в жизни. И потом он уже будет идти и двигаться сам. Я очень горжусь многими выпускниками, которые научились мыслить – в какой бы сфере они не работали. У нас работают и в интерьере, получая за это мировые премии, и в графике работают, и со сценографией. Я не знаю, это очень трудно – перечислить все профессии, в которых могут работать наши выпускники, получившие вот такую хорошую умную базу компетенций.

 

– А конкурс на место увеличился из-за того, что меньше стало мест?

– В принципе да. Потому что я такой как бы патриот отбора. Уже много-много лет я работаю в приёмной комиссии. Во-первых, я умею разговаривать с абитуриентами, ведь для них так болезненно недополучить оценки. И самый трудный шаг – это апелляция, когда им объясняешь, что и как, настраиваешь их на будущее и так далее. Поэтому я, так сказать, жертвую своим летом и участвую в этой приёмной комиссии, и я вижу: каждый год приходят 200-250 абитуриентов – сейчас у нас уже который год по 14 бюджетных мест, которые делят в принципе на 4 направления. Конечно, это очень и очень мало. Но вот, я говорю, что есть такие, кто может себе позволить платить за обучение.

 

– Можно говорить о том, что сейчас это направление омского дизайна стало элитарным?

– Может быть. Очень золотник дорог.

 

– Да. И доступность.

– И доступность стала меньше. Поэтому ребята, конечно, заранее готовятся, ходят на курсы и приезжают на консультации, если это кто-то из других городов. Магистратура в этом отношении на хорошем счету, потому что к нам приходят и из других вузов, и из других городов. Иногда бывает, конечно, сложно: ну как научить юриста или экономиста азам – хотя магистратура это уже не азы, это уже лучшие и креативные моменты учёбы. Вы знаете, некоторые очень даже осваивают. Самое главное, они уже взрослые, у них совершенно другое желание, и если они хотят, то могут достичь успехов.

 

– Вы говорите о том, что технологии обучения меняются. Что остаётся неизменным в методике преподавания, в подходе к обучению?

– Ой, вы знаете, это очень трудный вопрос, потому что не бывает неизменного в дизайне. Во-первых, дизайн идёт вперёд, меняется мода вообще, студенты меняются. У нас же очень индивидуальный подход. В наших стандартах написано: «индивидуальная работа», «контактно-индивидуальная работа», достаточно большое количество этого времени мы должны посвящать непосредственно работе со студентами, и поэтому мы свои знания, свой опыт приспосабливаем к тому, как обучать. Потому что даже группа не то что там студентов, группа от группы отличается, потоки сильно отличаются. Преподавание – это абсолютно творческий процесс.

 

– Кстати, о творчестве и о креативе. В одной из статей нашла: «Западные вузы в основном обучают на проектном методе, обращаются к творческой интуиции, какому-то креативу и так далее. А мы немного по-другому учим. Почему? Нам нужно одеть страну. Там уже это знают, у них все проекты направлены на поиск креатива, а нам ещё не до креатива». Это было несколько лет назад. Сейчас как обстоит ситуация? До креатива ли нам?

– В принципе креативом-то мы всегда занимались.

 

– Конечно! Дизайн же.

– В дизайне без этого невозможно, не будет шага вперёд. Но просто мы больше времени уделяем методикам таким, чтобы наши выпускники могли работать в группе, могли выполнять какие-то задачи, которые перед ними ставятся, сотрудничать и с конструкторами, и с технологами, и со всеми. В принципе – это производство. Некоторые, особенно наши трикотажники, когда они попадают на производство, они так: «Ой, а где же полёт творчества Самое интересное, что я могу свои идеи внедрять – и всё». А там же несколько по-другому: для того, чтобы добиться, когда твои идеи будут внедрять, ты должен сначала очень даже поработать и доказать это. И потом, например, опыт фабрики в Энгельсе – у нас был такой – к нам они приехали, попросили сотрудничества. Мы сотрудничали: и выпускники, и студенты, и преподаватели. И вы знаете, когда стали привозить первые вещи, которые там делали, я так удивилась! Говорю: «Господи, ведь это же прекрасные новые станки, прекрасные новые машины – они делают такое качество! И к этому качеству только современные идеи – и мы можем конкурировать. Мы запросто можем конкурировать, потому что такие изделия, которые привозили хотя бы даже нам показать или даже которые наши выпускники делали, допустим, дипломные работы, какие-то курсовые – это совершенно удивительно. От руководства очень много зависит.

 

– От руководства производства?

– Да. И если они хотят выйти на другие рельсы, на то, чтобы их продукция была конкурентоспособной и современной, они будут искать хороших выпускников, они будут искать хороших дизайнеров. И мы сотрудничаем очень со многими фабриками – в Подмосковье «Брусника», в Энгельсе, в Нижневартовске и так далее. Очень много! У нас только Омская фабрика с нами не сотрудничает.

 

– А в чём причина? Почему?

– Я же только что сказала – руководство.

 

– Руководство. Понятно.

– К нам приходят с других более мелких предприятий, просят: пожалуйста, дайте своего выпускника. Что-то такое. Наши омские уже очень хорошо знают качество наших выпусков – и поэтому просто некоторые даже в очереди стоят, что называется. Всё зависит от руководства.

 

– Смотрите, ушли из страны, из масс-маркет известные и любимые бренды. Видите ли вы в этом возможности для местных производителей, для российских производителей, для дизайнеров?

– Конечно. Я всегда этому радовалась. Слава богу, за это время люди сообразили и стали наращивать какие-то производственные мощности. Открываются фабрики, и даже если это небольшое производство, например, наш выпускник Антон Галецкий в Питере работает, они выпускают верхние изделия, пальто. Но эти пальто по качеству и по стилистике от Max Mara не отличишь. Я всегда говорила, что в первую очередь работают на импортозамещение. Мы всё равно встанем на ноги. Были-то мы у истоков. Вот эти вот конкурсы студенческие, они же не зря делались, они делались для того, чтобы показать, на каком уровне сейчас находится студенчество – и будущие выпускники, и будущее производство. По этим конкурсам всё понятно, кто и как. И очень много выпускников конкурсов, которые встали на ноги, особенно их много в Москве и в Питере. Та же самая Алёна Ахмадуллина. Она с нашей Ольгой Амарцевой – уникальнейший случай был в истории «Адмиралтейской иглы», когда было два Гран-При, просто уникальный случай. Алёну всячески поддержали и она стала таким знаменитым, таким хорошим брендом, а Ольга Амарцева пошла в совершенно другую сторону, она была дизайнером в ЦУМе, они делали великолепные витрины, а сейчас время пришло, её позвали на производство – и я вижу по фотографиям, какой рост произошёл. Она стала главным художественным руководителем какой-то небольшой марки, я не помню какой, но сколько она туда привнесла качества! Даже совершенно по-другому смотрится шоурум, это совершенно другой уровень. У неё большой опыт, желание – и человек сделал совершенно другое производство. Один специалист, понимаете. А всё было, пошивали какие-то изделия для населения. А теперь это уже, можно сказать, начало формирования марки, и я думаю, мы о ней услышим.

 

– Вы очень часто говорите о том, что смелость важна для художника. Смелость нужна и в творчестве и, наверное... когда вы рассказывали о том, как всё начиналось, вы сказали такую вещь: «мы набрались смелости и вышли с коллекцией на конкурс», да? Очень трудно художнику выставлять, представлять свои работы. А вот что такое свобода для художника в вашем понимании? Чего не надо бояться?

– Дизайнер это, с одной стороны, художник, а с другой стороны, – это производство. И поэтому он не свободный. У него всегда есть ограничения.

 

– Собственно, как и у всех, потому что абсолютной свободы, как мы знаем, не бывает.

– Абсолютно свободными бывают свободные художники. Они могут не зависеть ни от чего. Как говорят: художник должен быть свободен от денег, условностей и так далее, много чего.

 

– Таких мало, наверное.

– Всё равно люди рассчитывают на то, что у каждого должен быть свой зритель и свой потребитель.

 

– Целевая аудитория, как сейчас говорят.

– Да. И именно от этого мы во многом зависим. Дизайнер вообще очень зависимый. Во многом они зависимы от производства. Естественно, и тенденции моды, и материальная база, и вообще всё. А смелость в чём – зная вот эти ограничения, ты всё равно должен идти вперёд. Ты должен делать что-то новое. И если это требуется, можно, знаете... однажды у меня был такой разговор с представителями производства, они наши студенческие работы какие-то достаточно креативные поддержали и собрались их выполнять. Я говорю: «А зачем вам это?». Они говорят: «Это наше творчество, мы на них проверим будущее. А на чём зарабатывать – у нас есть, есть классические вещи, всякие там шапочки, водолазочки и так далее. На этом мы делаем базу и деньги. А вот это творчество – это мы как бы прощупываем нашу целевую аудиторию».

 

– То есть свобода и смелость – они в общем так связаны и, наверное, в рамках ограничений действуют, да? И помогают художнику.

– Я своим студентам всё время внушаю, что если вы будете бояться... Я их настраиваю на то, чтобы эскизы были такие выразительные, чтобы линия была смелая. Я говорю: «Вы знаете, что по эскизу любой художественный руководитель определит вашу, так сказать, составляющую – профессиональную и личностную. Поэтому надо доказывать, что ты можешь. Если ты не можешь, если ты в этом отношении не смел, то ты ничего в этой жизни не добьёшься и, наверное, ничего не сделаешь». Не обязательно сделать какое-то открытие или ещё что-нибудь, хотя «никогда не говори “никогда”», плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

 

– Есть ещё одна любопытная мысль среди творческих людей, она кажется парадоксальной, но мне кажется, в этом есть какое-то зерно. Любопытно, что скажете вы. Мысль такая: ограничения мотивируют художника, ограничения дают стимул для творчества. Что вы об этом думаете?

– В этом тоже есть какое-то зерно. Потому что, когда тебя загнали в угол или у тебя какие-то очень сложные моменты, ты начинаешь вынимать внутренние резервы. Всё равно придёт какое-то решение. Я сама знаю по своей жизненной ситуации – очень много таких вещей было, и ты находишь решение и от этого получается или творческий всплеск или какое-то действительно хорошее удовлетворение.

 

– Смотрите, когда вы начинали, доступ к информации был очень ограничен, то есть интернета не было...

– Журналов не было.

 

– Журналов не было, с тканями было не очень как-то, да?

– Ой-ой, я помню, как мы, извините, распускали носки для наших трикотажников.

 

– Я то же самое делала: распускала старые свитеры и вязала новые вещи. С другой стороны, а вот сейчас – пожалуйста: интернет. Мы, конечно, уже не можем говорить, что весь мир открыт, сегодня уже не совсем так, но тем не менее – доступ к информации, к трендам, ко всему. Помогает ли это или мешает?

– Это, конечно, помогает, потому что кто владеет информацией, тот владеет миром. А с другой стороны, это и сложности, потому что чтобы найти что-либо новое или адаптировать какие-то тенденции – надо иметь вкус, знания, умения. Всё равно большое количество информации не даёт той свободы, которую бы, может, хотелось или ещё что-то такое. Всё надо учитывать и учитывать, в каком ты месте, самое главное, на какую аудиторию ты работаешь – и чем ты работаешь. Ещё Ламанова сказала: «Для кого? Из чего? Как?». Понимаете, в этих трёх словах, в этой формуле заложено абсолютно всё, это буквально формула, и к каждому слову можно привязать такое количество, такую цепочку событий и дел, что всё в принципе раскрывается. У кого сформированы мозги, тот с этим разберётся.

 

– Мы частично затронули тему идеи о том, что сегодня трудно найти что-то совсем новое. Потому что, как говорят, практически все идеи сегодняшние вторичны, время такое постпостмодерна. Переработка того, что уже было. В этом тоже сложность, наверное. Как решают эту задачу сегодня? Недавно мне один музыкант рассказывал: «Мы думали, что мы занимаемся чем-то новым, потом вышли в интернет, посмотрели – оказывается, что уже куча народу делает то же самое».

– Если с точки зрения одежды, то а что такое новое мы ищем? Те изделия, которые мы на себя надеваем, они уже как бы и неизменны.

 

– Базовые, что называется.

– Да. Для того, чтобы двигать и изменять моду, для того, чтобы изменять промышленность, – меняется мода. Вот у нас чуть-чуть плечи такой формы или другой, они или покатые или острые. Или широкие или не очень, и так далее. Всё как бы меняется только в сторону того, чтобы привлечь потребителя и – самое главное – чтобы обеспечить смену вот этим вот изделиям. А сейчас у нас такие тенденции, что вообще хорошо бы остановиться, уже идёт процесс перепотребления, уже нужно задумываться об экологической моде и так далее. О чём задуматься – есть всегда. Много чего можно найти в декорировании изделий, там действительно можно найти какие-то новые подходы... Да и то всё это относительно.

 

– Сегодня, если мы говорим о том, во что одеваются люди, они, конечно, выбирают удобство в первую очередь. Удобство, оверсайз любимый...

– Ну, это не у всех любимый. Женщины за определённый возраст, наоборот, любят подчеркнуть формы, они не любят мешки на себе. Это молодёжь в основном, они там внутри крутятся, все же знают, какие они хорошенькие.

 

– Можно ли говорить о том, что мода идёт в сторону упрощения? Упрощения формы, цвета.

– Повседневная, конечно, да. Но вот, знаете, мы не один диплом написали на тему постпандемии, и вообще это сложный период, когда все засели дома, а потом так привыкли к пижамному стилю и спортивному стилю, что наблюдать, когда люди просто отправились за покупками или в путешествие куда-то – и они просто в спортивных костюмах... Для меня это было шоком. Так постепенно, постепенно я стала привыкать.

 

– Привыкли.

– Да. Жизнь меняется, а что делать.

 

– Трудно отказаться от удобства и комфорта теперь.

– И правильно. В конце-то концов какие-то ресурсы и какие-то творческие задачи и свои силы мы можем направить вообще, может быть, на творчество, на создание каких-то уникальных изделий, которые будут... Вот наши предки, они же передавали наряды, которые были предназначены для праздников, для чего-то, которые с любовью вышивали, начиная даже от ткачества тканей. Может быть, они даже немного другого качества, чем повседневное. Может быть, мы к этому придём и у нас будут изделия, которые мы будем передавать из поколения в поколение – украшенные, красивые. Трудно в этой изменчивой моде делать какие-то такие прогнозы на долгое время.

 

– Какую одежду вы лично любите?

– Я люблю комфортную одежду. Естественно, что я – тем более в моём возрасте – не поступлюсь какими-то принципами удобства ради красоты. Хотя столько возможностей выглядеть интересно, стильно – и в удобной одежде. Мне в этом отношении, конечно, легче: я много чего знаю.

 

– Знаю и умею.

– Но, как говорят иногда: сапожник без сапог или ещё что-то, мы этим прикрываемся, в конечном итоге мы же тоже люди и мы не можем посвящать столько времени своему внешнему виду. Так хочется много чего сделать. Видели ли вы мою выставку последнюю?

 

– Гобелены?

– Да.

 

– Не живьём.

– Жалко. Вот, поэтому у меня ещё есть такие задачи и такие интерес, которые хочется выполнять.

 

– Про Стива Джобса вы наверняка слышали – о том, что у него были постоянно эти чёрные водолазки и синие джинсы, потому что решение нужно принимать каждое утро – что надеть. Это отнимает энергию.

– Конечно.

 

– То есть вы его понимаете?

– Мужчины рациональны, да. И женщины бывают такие. Но женщины хотят играть, они хотят нравиться. Скучно всё время быть в одной водолазке и джинсах.

 

– Конечно.

– Я не имею в виду, что именно в одной, но всё равно это скучно. Но у него интересы в другую сторону уходили.

 

– Ну да, он экономил энергию как раз для другого.

Про ваши гобелены. Сейчас у вас больше возможностей, больше времени для своего собственного творчества?

– Я не скажу, что это сообщающиеся сосуды. Всё дело в том, что то, что у нас не было в ОГИС – у нас в ОГИС магистры, например, учились вместе с бакалаврами. То есть в одну смену, с утра и до обеда, и так далее. Хватало аудиторий и вообще всего. Так как политех очень большой вуз, там очень много специальностей, там свои традиции – и магистры в основном учатся вечером, потому что они работают. Ну и нас под эту же гребёнку, так сказать, загребли, и мы тоже в основном учимся вечером. Это, конечно, тяжеловато для художников, потому что искусственный свет всё время. Мы как-то привыкли, что наши специальные дисциплины – рисунок, живопись, композиция – при дневном свете. Для меня это другое время оказалось! То есть световой день – он у меня свободный. И я смогла позволить себе несколько дней в неделю работать в мастерской в дневное время. А вечером – я на работу, к студентам, сеять вечное. Поэтому только вот это... Особенно у меня первый семестр был такой нагруженный работой с магистрами, и каждый вечер у меня были занятия. Занятия бывают с 5 до 10 часов вечера. А день-то тебе принадлежит, ты можешь делать, пожалуйста.

 

– Работа руками вам нравится? Поток, то самое ощущение, которое даёт человеку счастье?

– Я не знаю, почему выбрала именно гобелен. Я же им начала заниматься сразу же после института. Когда я поступала в институт, я у преподавателей, которые принимали документы, спросила: «А гобеленом мы будем заниматься?». Они были худграфовцы, они сказали: «Да мы будем заниматься всем, чем угодно!». Они понятия не имели, что будет в процессе обучения в этом институте. Естественно, что когда учёба, заниматься этим было некогда, а тогда, когда я окончила институт и меня взяли преподавателем... Преподаватель – это не только работа со студентами, это ещё работа над собой. А если ты творческий человек, то как ты должен работать над собой? Творчеством. Вы знаете, вот этот творческий процесс мне очень помог в жизни, потому что когда ты сам переживаешь муки творчества, когда ты сам понимаешь, что решение какое-то придёт, а самое главное – вот эти вот 40 лет я работаю с цветом, с фактурой, с пластикой, с композицией, со всем – и это тоже требует какого-то своего личностного выхода. Я начинала с гобеленов, делала тогда большие гобелены, я масштабный человек. А потом, с 1997 года, мне было совершенно некогда. Мы делали конкурсы, мы работали такое количество времени со студентами, что совершенно было не до себя. И тут случилась пандемия. Нас всех выгнали домой. Мы занятия вели по интернету...

 

– По Zoom'у.

– Да. А остальное время куда девать? И мне муж, к счастью, сделал небольшой станок. Раньше у меня были такие станки – два с половиной метра на два – а тут, значит, метр двадцать на метр двадцать. И я всё вспомнила, мне так захотелось... И то, что ещё и днём ты свободен, у тебя есть время... Я уже написала столько статей, я уже сделала учебник, я уже много чего сделала для учебного процесса, но могу я ещё что-нибудь сделать для себя и для того, чтобы обо мне помнили! Я с таким удовольствием окунулась в цвет. Раньше мои гобелены были такие как бы статично-монументальные, мало было цвета, фактуры там, то и сё. А тут, во-первых, я бросилась на цветы, потому что дача, цветы – во мне уже, так сказать, сидит эта красота. Это же не просто так – в ткачестве передать цветок. Его надо как-то застилизовать. А самое главное, что ещё в 1985 году в своём гобелене «Первый снег» я нашла вот эту технику акварели в гобелене. Представляете, в ткачестве передать состояние и лёгкость акварели. И прямо-таки пошло! За вот эти два с половиной года – 20 гобеленов. Выставка – там было 20 работ – из них только три было старых и ещё три я не выставляла новых, потому что они уже живут в Москве. Вот, 20 гобеленов.

 

– Сколько у вас уходит времени на один гобелен? Они разные у вас?

– Конечно.

 

– По технике разные?

– И по технике разные. Начнём с того, что для того, чтобы добыть эту джутовую нить – это же надо распустить ткань или мешок джутовый, потому что в уже таком нужном состоянии я только одну бобину нашла, и то она такая достаточно толстая. А всё остальное – это уже ткань, надо её распустить, надо её отбелить, надо её покрасить, а потом уже приступать к ткачеству. Так что тут очень даже длительный процесс. Но я говорю, я работала, как раб на галерах!

 

– Только что хотела сказать – как каторжанин.

– Нет, это такой восторг, это так интересно! Потому что каждый гобелен – это новая задача. Даже когда в отпуск ездила со своей внучкой в Эмираты, сидя на прекрасной веранде, я делала эскизы, я не могла оторваться ни на минуту. А сейчас я в такой растерянности – я начала гобелен и уже столько времени его тяну, он как-то очень медленно идёт и всё... У меня нету цели, у меня нету задачи.

 

– Процесс?

– Да, просто процесс.

 

– Как японский самурай: нет цели, есть процесс.

– Да. Может быть, если они у меня будут востребованы, тогда для меня это будет какая-то задача. Пока что я не задумывалась о востребованности.

 

– Рамок у вас нет в этом процессе.

– Ну да. Здесь, наверное, ситуация такая, не до гобеленов.

 

– Понятно. В завершение разговора хотела бы затронуть вот такую тему, в последнее время очень сильно обсуждаемую: искусственный интеллект. Говорят, есть опасение, что творческие люди останутся не у дел. Что вы об этом думаете?

– Да не может этого быть. Никакой интеллект никогда не сравнится с интеллектом человеческим. Потому что творчество – это совершенно уникальная вещь. Откуда оно рождается, из какого мусора рождаются эти стихи? Я не думаю, что искусственный интеллект смог бы сделать такие гобелены, которые создала я. И какие-то решения в чём угодно. А творчество у нас вообще вокруг – изобретения, медицина. Если человек к этому относится с интересом, творчески, если он что-то делает – методики, что-то делает новое, это всё равно творчество. Особенно художественное творчество.

 

– Вы не видели картин нейросети?

– Я, конечно, слышала. И видела картины, которые как бы собирают из нейросетей, там все эти источники. Не знаю, они же как бы делают производные. Это не копия, это как бы производная.

 

– Своего рода компиляция: собирает, собирает.

– Да. Но всё равно... Я, когда сюда ехала, слушала беседу по радио с директором Кировского музея, они сейчас привезли работы Дейнеки, мой любимый художник. Так вот, они обсуждали одну картину, которую продали на аукционе Sotheby's или каком-то специальном аукционе. И директор говорит, что неизвестно авторство. Не доказано, что это именно Дейнеки – она другая, стилистика совершенно другая. Это так же, как и нейросеть: она, конечно, видит, она, конечно, делает, но душу-то не вложит. А очень много у художника в его произведениях – это его душа, его ДНК.

 

– Его энергия.

– Поэтому – не знаю, не верю. Я надеюсь, что по крайней мере мне с этим не придётся столкнуться.

 

– Хорошо. Спасибо, Галина Васильевна, за то, что нашли время, поговорили с нами. Спасибо.

– Да всегда радостно. Всего доброго.

 

Беседовала Елена Мельниченко

 

---