Александр Нефтовский | Текстовая версия подкаста “Трамплина” «Знай наших!»

---

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с музыкантом Александром Нефтовским. 

---

– Это «Медиа Трамплин» с подкастом «Знай наших!». Сегодня у нас Александр Нефтовский, музыкант. Первый вопрос у меня к вам такой – какие у вас, Саша, отношения с музыкой?

– Прямо в лоб вопрос такой. Я с ней на «ты», потому что последние полтора года я сижу на студии по 12 часов в день, и это в принципе единственное, что я делаю. Могу как-то сегодня разговаривать невпопад, потому что мало с людьми общаюсь.

 

– Мало с людьми общаетесь – всегда таким были или музыка вытесняет?

– Я на самом деле в последнее время предпочитаю одиночество, потому что долгое время работал в барах, больше десяти лет.

 

– Понимаю. Когда очень много шума, людей, хочется уединения... Уединения или одиночества? Давайте уточним.

– Нет, одиночество – это тяжкий груз знакомый. Мне люди всё равно нужны – семья и близкие люди. Они очень близки к первым местам у меня.

 

– А музыка на каком месте?

– На первом месте.

 

– Всё-таки музыка на первом месте.

– Да. Это как такой... путеводитель. Это не всегда было очевидным для меня, стало понятно только в последнее время, может быть, года три назад, когда я уже принял конкретное решение двигаться именно в этом направлении, отбросил всё лишнее.

 

– Трудно вам далось это решение?

– Очень. Оно повлекло за собой ряд других решений, которые было сложно принимать – семейные и прочие.

 

– Скажите, как у вас происходит этот процесс взаимодействия с музыкой. Вы её пишете, записываете, исполняете, записываете концерты...

– Я не очень люблю концерты давать...

 

– Живые?

– Да. Мне предстоит концерт в ближайшее время. Обычно если меня зовут, то я иду. Так и случилось, меня позвали, я не хочу на него идти, но надо.

 

– Это не сольный концерт?

– Нет, это не сольный. Сольные концерты – там я заморачиваюсь, всегда пытаюсь сделать максимум из того, что могу, и даже из того, что не могу.

 

– Поскольку вы сочиняете музыку, как это у вас бывает? Смотрите, я просто пример приведу с писателями. Писатели не любят слово «вдохновение», потому что это такой миф странный, что якобы человек должен писать по вдохновению. На самом деле...

– Есть разные подходы.

 

– Да. Профессиональный писатель просто садится утром – или не утром, у него своё время есть, 3–4 часа в день – он просто каждый день садится и работает, не дожидаясь вдохновения. Как у вас с музыкой?

– Есть притча про слона и трёх слепых, которые его трогают, каждый со своей стороны. Много чего на эту тему могу сказать в том плане, что где-то необходимо именно вдохновение – и неважно, где ты его черпаешь, это может быть какой-то внешний источник или ты это генерируешь изнутри каким-либо образом. Ну а для каких-то вещей – наверное, больше для рутинных, для оттачивания навыков и чего-то такого – требуется, конечно, ежедневная работа. И это нужно понимать. Какой-то профессионализм – ну это тоже такое клише, не знаю. Профессионал... Слово просто такое...

 

– Что мы называем – «профессионал», давайте уточним, давайте в понятиях определимся. Я понимаю под профессионалами людей, которые зарабатывают этим ремеслом. Человек, который зарабатывает деньги. Мы не говорим об уровне – гениальность это либо бездарность – ничего про это. Человек зарабатывает, значит, он профессионал.

– Ну да, хороший критерий. Профессиональный музыкант.

 

– Профессиональный музыкант. Вы профессиональный музыкант?

– Я заработал на музыке... Заходил на музыкальный агрегатор – это площадка, где выкладывают треки – и я там посмотрел: заработал полтора доллара.

 

– Ух ты.

– Это говорит о моём профессионализме?

 

– Вы заработали деньги, значит, вы профессионал.

– Мне нравится, что я всегда себя представляю в начале пути, хотя я лет 20 занимаюсь этим.

 

– Просто на самом деле путь может быть очень долгим, поэтому 20 лет – могут быть действительно началом.

– Я решил несколько лет назад, что вообще не важно, куда меня это приведёт, просто хочу посмотреть, что из этого будет.

 

– Вы упомянули слово «путь». Для вас путь как процесс важнее результата?

– Так тоже круто говорить: типа путь. На самом деле я знаю правильный ответ.

 

– А я не знаю правильного ответа.

– Сложно сказать...

 

– Есть какая-то цель у вас? То, чего вы хотели.

– Цель? Я хочу достать из себя максимум... Нет, на самом деле даже не то что из себя. Я хочу сделать так, чтобы мне понравилось. Хочу сделать идеально для самого себя. Я в процессе своего пути много слышал разных – и фанатских всяких – мнений, при моих полутора долларах и фанаты у меня тоже есть. Старые песни... Я их не могу слушать. Это чаще всего – каждая песня для меня каким-то откровением была, я редко выпускаю что-то такое, что мне просто далось, чаще удаляю просто. Или оставляю, потом слушаю лет через десять.

 

– Вы когда говорите о том, что хотите, чтобы вам понравилось, какие внутренние критерии для вас – чтобы вам понравилось? Что должно быть в вашей музыке, песне?

– Не знаю...

 

– Просто внутри откликается?

– Да, должно.

 

– Хорошо. А когда...

– С музыкой ещё такая тема – вообще каждый музыкант меня поймёт, кто это услышит – ты пишешь это и тебе кажется, что это самая гениальная вещь на свете, ты слушаешь это миллион раз, ты доделываешь – и проходит какое-то время и ты: ну... да.

 

– Это те самые эмоциональные качели творцов: «я гений – я ничтожество»?

– Наверное, да. Это так. Я чётко знаю, что у меня есть божий дар.

 

– Круто!

– Божественная длань меня касается всё время.

 

– Это фундамент, который вас держит?

– Это даже не моя заслуга, это просто то, что я понял в процессе.

 

– А вот вы сейчас серьёзно говорите или вы...

– Нет, я абсолютно не шучу. Я улыбаюсь просто.

 

– Я попалась на вашу шутку, когда посмотрела вашу новогоднюю историю, вы её на полном серьёзе. Я её восприняла... вообще. А вы просто глумились. Вот сейчас – вы серьёзно?

– Да я бы не сказал, что я глумился, просто я много смотрел. Я в процессе своего пути много с чем сталкивался и разную литературу читал. В том числе всякие мотивационные тренеры, я их смотрел – и в какой-то момент... что-то в них меня всегда так раздражает. Но и эта вот отталкивающая черта...

 

– Неуёмный оптимизм?

– Такое какое-то плосколобие. В их картине мира всё так очевидно и просто. Не знаю даже, я не могу это сформировать, это просто какое-то отталкивающее ощущение. Но я понимаю, что во мне это тоже есть – и мне просто нравится их пародировать.

 

– Здорово. Я немножко вас процитирую, ладно?

– Давайте.

 

– Из вашего блога. «Будущее – это всегда вау и супер, я люблю будущее, ставлю ему лайк. Там по кайфу, я в нём всегда такой классный, счастливый, более совершенный. И даже, знаешь, такое бывает, стою просто смотрю вдаль, девчонки с ума сходят, друг другу шепчут...». Не буду полную цитату. «Но они меня не заводят, ведь я в равновесии с миром. Скорее бы будущее».

Следует ли из этого, что вам не нравится настоящее? Про прошлое не говорю, как бы это уже в прошлом.

– Я не всегда... Как у Пелевина, там часто в книгах типа мнение автора может не совпадать с его точкой зрения.

 

– Не всё то, что пишет автор на самом деле отражает его. Но здесь это всё-таки ваш блог, это не художественное произведение в отличие от Пелевина.

– Я не знаю, был один момент вообще жёсткий. Я написал как-то – у меня бывают разные состояния и из них я что-нибудь пишу, таким образом я их проживаю – и я написал один раз предсмертную записку своей матери, она точно не должна была это прочитать. Кто-то из моих родственников, видимо, ей перекинул. Там вообще такое началось! А я прямо с таким чувством это написал. Я периодически нахожу какого-то интересного для себя персонажа внутри самого себя.

 

– Субличность?

– Пускай так, я не знаю, кто эти люди. Они разные бывают: и умные, и глупые, суицидальные, всевозможные. Таким образом через песни, через блог, как вы его называете, я описываю их жизнь, просто даю им выговориться.

 

– «Прикол, что в будущем не нужно будет прикидываться кем-то другим, не нужны будут эти маски. Сколько тратится времени на их выбор».

– Это песня. Я просто писал песню, называется «Примерочная».

 

– Кстати, хорошая тема. Примерочная, маски. Круто!

– Метафора.

 

– Очень хорошая метафора.

– Там смысл в том, что примерочная – это единственное место, где ты наедине с самим собой.

 

– Сам с собой – и понимаешь, осознаёшь, что ты меняешь маску.

– И тут ты вообще никого обмануть не можешь: ты видишь себя примеряющим маски. Я ловлю этот графоманский настрой – и вот это само слово «прикол», я его писал по-английски.

 

– Да, по-английски написано.

– Это было в книге «Заводной апельсин», там они использовали всякие такие английские... Я не знаю, может, русский переводчик такой, но мне всегда нравился этот ход. Почему-то здесь он вылетел.

 

– Здорово. На самом деле это повышает, концентрирует внимание читающего.

– Такой интересный какой-то зацеп.

 

– Тема масок вас волнует? Раздражает ли вас это в людях, которые вас окружают?

– Я вообще очень люблю людей. Всех. Искренне.

 

– Вы предвосхитили. У меня тоже был вопрос – любите ли вы людей. Я думала, что вы скажете, что не любите.

– Нет, я люблю людей. Мой самый большой дар – что я умею смеяться. Я часто, наверное, дураком выгляжу со стороны. Я могу высмеять любую штуку. Я людей как люблю, так и считаю их вообще дураками.

 

– Людей высмеиваете?

– Конечно. Постоянно. Всех моих знакомых, вообще так получается периодически.

 

– Как они на это реагируют? Не обижаются?

– Хорошо. Они знают просто, что я любя. Типа в этом и прикол. Я многие гадкие вещи позволяю себе своим близким говорить, и я ещё умею всё это на полном серьёзе преподнести, но я всегда это любя делаю.

 

– Вы считаете себя странным человеком?

– Да нет.

 

– А окружающие?

– Не знаю, странность только в том, что мне кажется, что люди так часто врут сами себе...

 

– Это правда.

– Не то что я такой и себе не вру, просто я стараюсь находить это и как-то переосмысливать. Да как стараюсь! Я нахожу это и переосмысливаю.

 

– Самостоятельно?

– По-разному бывает. У меня очень хороший друг – он во Флориду двинул – перебежал года три назад, ещё до всех событий, границу с Мексикой. Мы с ним вообще в такие дебри самосознания! Не знаю, можно назвать его психологом. Мы, помню, с ним ночью по телефону разговаривали. У меня подруга психолог, одна-единственная девушка-подруга, которая у меня есть, Женя. С ней мы тоже много на эту тему общаемся. Она прямо занимается, ездит обучается, и в Омске училась. Короче, как-то много психологов меня окружает. Наверное, не просто так. Мне эта темя тоже интересна.

 

– А когда с музыкой у вас начались отношения?

– Самое раннее – я помню, что меня дядя учил играть... Ну, не играть, а там программа была, первые секвенсоры на компьютерах, это был импульс-трекер, вообще выглядит как «Тетрис» – и мы писали музыку, я помню, что это была очень крутая музыка.

Когда ещё были кассеты, я выкидывал оттуда обложки и рисовал свои: типа обложку своей группы, писал там песни, которых ещё вообще не было. Мне как-то всегда эта тема была интересна.

 

– Музыку, которую вы пишете, какого жанра? Или она межжанровая у вас?

– Я всё стараюсь к какому-то жанру прийти. Можно сказать, что это трип-хоп, инди, что-то такое. Часто меня называют рэпером, но мне это не нравится. Хотя, с другой стороны, людям так, наверное, понятнее.

 

– Проще.

– Им виднее.

 

– Человеку важно систематизировать: это – рэпер, например.

– Да.

 

– Когда происходят внутренние изменения и переосмысление, очень часто побочный эффект от этих перемен – это, скажем так, потеря каких-то людей из привычного круга – когда ты начинаешь понимать, что уже тебе как-то и не о чем с ними разговаривать. У вас было такое?

– У меня такое, если честно, периодически происходит. Как-то так получается, что я нахожу какого-то человека, с которым общаюсь – женщина это или мужчина – мы как будто обмениваемся друг с другом чем-то, а потом... Есть пик этого общения, когда дружба или любовь, а потом всё как-то идёт на спад. Я не знаю, обычно это как-то само собой заканчивается.

 

– Естественный процесс.

– Да.

 

– Вы сейчас слово «любовь» произнесли с такой саркастичной интонацией.

– Ну, такое возвышенное оно, мне кажется.

 

– Чересчур возвышенное? Верите ли вы в любовь?

– Я верю в любовь, конечно. Просто что называть любовью?

 

– Хороший вопрос. Можно систематизировать... Есть любовь романтическая, есть любовь к человеку, есть любовь...

– Матери к своему сыну.

 

– Матери к сыну. Романтическую мы пока оставим. Какое место любовь занимает в вашей жизни?

– То, что я на данный момент могу назвать любовью, которую я источаю, это любовь к своему сыну. Ему сейчас 8 лет и для меня это труд, ряд действий, которые я выполняю безвозмездно, потому что всё, что он мне может подарить, это улыбка, и то которая даже не мне направлена. Такая тема.

 

– А романтическая любовь? Есть в вашей жизни?

– Романтическая любовь? Да, присутствует.

 

– Разбитое сердце?

– Я не знаю, мне кажется, у каждого подростка есть разбитое сердце.

 

– Я послушала вашу песню «Демоны Сиддхартха», очень красивая песня.

– Спасибо большое.

 

– Очень красивая песня, но депрессивная какая-то. Я просто сейчас вам скажу – не вяжется. Вы сейчас сидите, разговариваете, всё время улыбаетесь и довольно позитивный такой человек, а песня – такая грустная очень. Почему?

– Это то, как я мирюсь с реальностью. Когда у меня есть что-то внутри меня, что мешает мне жить, – я не закрываю на это глаза, я это описываю каким-либо образом. «Демоны Сиддхартха» называется потому, что это имя Будды Шакьямуни и то, как он... Он же родился, кто не знает, в семье царя, и тот его заточил в своём замке, давая ему видеть только самое прекрасное, что в мире происходит. Как-то он поехал в город и увидел нищего, и всё...

 

– Картина мира рухнула.

– Да, его перекрыло. Он такой: «Как так? Почему так?». Эту историю я узнал уже после того, как сам ощутил на себе. Я сейчас вспомнил самое начало. Я наткнулся на персонажа внутри самого себя, который был настолько мне противен. И я понимаю, что это живёт во мне, и нет даже ничего такого, что он может сделать или не сделать, это просто какой-то персонаж, которого я не хочу вообще, чтобы он существовал. Потому что без него бы мне было так хорошо. Но если посмотреть более человечно на эту ситуацию, то он же существует, у него тоже есть свои чувства.

 

– Его надо принять.

– Да. Вы в теме.

 

– Я в теме, конечно.

– И тут ничего не сделаешь, только принять.

 

– Ваши музыка и песни для вас – это такой психотерапевтический эффект?

– Да по-разному. Я, бывает, прикалываюсь просто.

 

– Всё от настроения зависит.

– Да, конечно. Это просто то, что я делаю, вот и всё.

 

– В одной из рецензий на ваш альбом вас назвали «поздним Мэрилином Мэнсоном».

– Я слушал Мэрилина Мэнсона очень долгое время.

 

– Влияние признаёте?

– Конечно.

 

– А если говорить о кумирах в мире музыки – кто ещё?

– И в то же время слушал Эминема, тоже большое влияние на меня оказал. Наверное, вот именно из-за этого я со стилем определиться не могу, потому что радикально разные. Но это, может быть, хорошо. Я постоянно в этом конфликте нахожусь, пытаюсь что-то найти, вполне возможно, что когда-нибудь найду, создам какой-нибудь новый стиль. Всякое может быть.

 

– Ещё цитата из вас: «В мире столько всего увлекательного. На днях я увидел за баром мужчину, который общался со своей женщиной на равных (!!!), как если бы она обладала такой же ценностью, как мужчина».

Вот это поворот. Не любите женщин? Не считаете их равными?

– Блин. Я не знаю, как такие вещи объяснять. Но мне забавно, что кто-то может это серьёзно воспринять. Я шучу просто таким образом. Но на самом-то деле... почему шучу?

 

– В каждой шутке есть доля правды, да?

– Но в целом как бы есть такие люди, которые не считают женщин за равных, просто они не будут никогда об этом писать или говорить.

 

– Почему? Есть масса людей, которые не стесняются.

– Я просто высмеиваю именно саму идею этого.

 

– Неравенства?

– Ну да. Мне кажется это смешным просто.

 

– И ещё: «Я по-прежнему учусь видеть во всём положительное, находить прекрасное и увлекательное в совершенно не интересном, концентрировать на этом внимание, чтобы приумножить это, вытесняя негатив. И когда получается, каждый раз убеждаюсь, что не зря посещал курсы самосовершенствования».

Всё-таки посещали курсы?

– Да, я посещал различные курсы. Как раз когда я палец сломал, мне прямо пришла реклама человека, и я просто купил курс и пошёл на него, вообще офигенно провёл время.

 

– А вообще учиться любите?

– Да, да. Я окончил ещё один курс. Можно сказать, что самосовершенствования. Это курс звукорежиссуры в Musicheads, вот буквально позавчера я его окончил.

 

– Ух ты!

– Это был полугодовой курс, жду сертификат и начну скоро работать.

 

– То есть теперь у вас новая профессия, можно сказать, есть.

– Да, уже на законных правах. Я до этого записывал людей, они приходят периодически, записываются, сводил... Но сейчас, видимо, время пришло для того, чтобы как-то плотнее этим заняться. Потому что у меня есть студия моя, но я, грубо говоря, ею пользуюсь только сам.

 

– Для личных целей.

– Да. Ну а сейчас как-то всё подходит к тому, что, видимо, нужно будет записывать людей. И какая-то молодёжь начинает вокруг меня формироваться, ученики, я не знаю.

 

– Притом, что вы не очень любите сейчас общаться, но с другими музыкантами в Омске вы же общаетесь наверняка?

– Да я со всеми хорошо общаюсь, конечно.

 

– Это регулярные встречи?

– Нет, случайные.

 

– Всё случайно. То есть такого целенаправленного в тусовке нет. А музыке вы как учились?

– Если честно, я до сих пор и нот не знаю. Это упущение, но с другой стороны – на тот момент, когда я учился, я рад, что не попал куда-нибудь в музыкальное учреждение. Именно познавал музыку как набор звуков и что-то такое. Для меня это волшебство всегда было какое-то.

 

– То есть вы, когда придумываете мелодию, её не записываете нотами, значит. Просто играете?

– Я беру инструмент и извлекаю.

 

– А вы на каком инструменте играете?

– Не скажу, что я гитарист, но я больше играю на гитаре. Как-то она прямо в руки мне встала.

 

– А гитаре кто учил?

– Да не знаю. У меня дед гитарист хороший. Но он, наверное, такой же учитель, как и я. Я просто что-то попытался, он на меня покричал – и всё. Но гитары были всегда, они были у бабушки с дедом – там было несколько. И потом отец купил мне бас-гитару, он её выменял на две бутылки водки.

 

– Во времена, когда водка была твёрдой валютой.

– Да. Примерно тогда.

 

– Ваш сын интересуется музыкой? Гитару просит в руки?

– Нет. Но он, кстати, хорошо играет на гитаре.

 

– Это вы научили?

– Нет, тут больше заслуга его матери, потому что она учитель русского языка – и в первую очередь вообще учитель. Она очень хорошо умеет заинтересовать. Я так не умею, я вижу, что он не хочет играть, я начинаю кричать на него, что продам гитару. Или заберу её себе, или отдам какому-нибудь другому мальчику. Такое... Потом жалею об этом. Если бы его воспитывал один я, он бы не умел играть.

 

– А слушать – он слушает вас? Вы ему играете?

– Нет, ему больше другая музыка интересна.

 

– Какая?

– Он слушает всякую популярную музыку – Моргенштерн, такое вот, фанатеет. Но он умный мальчик. Как-то мы шли с дедом втроём: я, мой сын и дед, и он сказал, что слушает Моргенштерна, а дед на него начал кричать.

 

– Конфликт поколений.

– Да, конфликт поколений. И он ему объясняет: «Дед, это я сейчас его слушаю, а спустя время я наверняка буду слушать что-то другое».

 

– А вы со своим сыном чувствуете конфликт поколений? Есть он у вас?

– Да я его чувствую уже даже не знаю... с 20-летними ребятами.

 

– Да?

– Да, я такой на самом деле, может быть, чересчур консервативный человек. Я с осуждением могу смотреть. Я это замечаю просто в себе, я с этим работаю. Но конфликт – да, я его ощущаю. Я его не выношу наружу просто.

 

– В этом смысле если по возрастным группам, поколениям брать, то с кем вам проще общаться?

– Мне всегда было проще общаться с людьми на 10 лет меня старше, вот всегда, лет с 18 так пошло. Я рано начал работать, на разных работах я работал, и всегда был какой-то старший товарищ, с которым я общался. И в баре, где я работаю, там же old man, приходят взрослые люди чаще всего.

 

– Интересно со взрослыми?

– Да, интересно. Какие-то общие темы всегда.

 

– А вы прямо с ними общаетесь или подслушиваете разговоры? Я вот, например, как человек пишущий люблю наблюдать и слушать.

– Я понял. Вы не были в нашем баре? 

 

– Нет, не была.

– Не знаете, не знакомы с контактной стойкой. Приходите, на самом деле, вот, в выходные сегодня, завтра вечером. Приходите. Нет, я понимаю, на самом деле разные бары есть, но мне удалось поработать в барах Питера, я на протяжении года там жил, и это иная культура – именно пабная.

 

– Чем отличается?

– Сервисом она отличается – в том смысле, что мы к гостям относимся как к гостям, мы не то что обслуживаем их, а это люди, которые пришли к нам в гости, и мы делаем всё для того, чтобы им было там хорошо. Вот и всё. Ну и нет какой-то этой всей ресторанной темы в плане статусности. Хотя, может, наше заведение можно назвать статусным. Определённое статусное заведение, потому что ты не можешь себе позволить пить пиво за 500 рублей, не добившись чего-то в жизни, не знаю.

 

– Фильтр такой, в общем.

– Да, да, на самом деле так и есть.

 

– Из Омска никогда не хотели уехать?

– Я уезжал. Уезжал покорять Питер, потом вернулся.

 

– Питер вообще своеобразный город.

– Да, «лабиринт Минотавра» я его называю.

 

– Да? Не знаю, мне кажется, не каждому подходит Питер.

– Мне не подошёл. Мне нравится в Омске жить.

 

– Что здесь нравится?

– Простор.

 

– Простор? Солнце?

– Омск – город-сад.

 

– Ну, город-сад – не знаю. Был когда-то. Хотя сейчас говорят, что возьмётся-таки руководство за озеленение. Прямо хотелось бы, не хватает зелени всё-таки.

– Я слышал, наоборот что-то вырубают всё, парки.

 

– Поживём – увидим.

– Меня, если честно, это тоже не особенно беспокоит. Мне нравится именно какое-то внутреннее ощущение дома, если его можно так назвать.

 

– Понятно. Во что вы верите?

– Вспомнил фильм «Американская история Х», где один нацист спрашивает другого: «Во что ты веришь?». А он: «Я верю в хаос, разрушение».

 

– Кстати, можно в хаос и не верить. Он от этого никуда не денется.

– Я во всё верю просто. Всё, что есть, во что верит хотя бы какое-то количество человек – это в какой-то мере существует.

 

– В Бога, в человека, в семью?

– Да, я хожу в церковь периодически.

 

– В православную?

– Да. Общаюсь с Богом. Я не знаю, как там всё устроено, мне не сильно нравятся попы, но я захожу в церковь, нахожу подходящую икону какую-то и понимаю, что с ней я сейчас буду общаться. В церкви ты можешь получить единственную вещь, которую в другом месте ты не получишь, – это смирение. Это очередная субличность моя, я её называю prayer – который приходит, молится. Я плачу обычно в церквях. Ну и есть человек, который понимает, что ничего этого нет – материалистичный мир. Подружка, моя девушка, она вообще коммунистка и материалистка.

 

– Не мешает вам это?

– Нет. Она шутит, присылает всякие мемасы с Иисусом, мы вместе смеёмся.

 

– А с каким человеком вы не будете общаться категорически?

– Не знаю, мне сложно с военными почему-то было общаться одно время. Но сейчас, наверное, такого нет.

 

– Сложно было общаться?

– Да. Как будто из разных миров прямо, не понимаем друг друга. Ну, люди – полицейские, кто ещё...

 

– Силовые структуры.

– Да, силовые структуры, кто подолгу работает. Не скажу, что есть какое-то отторжение у меня хотя, наверное, какое-то есть, отторжение небольшое. Но я их понимаю, понимаю, почему они такие. Просто именно общение у нас не происходит, не получается.

 

– Где можно послушать вашу музыку? Люди нас послушают – наш подкаст – а где же музыка-то? Где посмотреть?

– У меня в ВК можно. Можно послушать в «Яндекс Музыке».

 

– «Яндекс Музыка» есть, набираем «Александр Нефтовский»...

– Да. «Яндекс Музыка», Нефтовский. Если там есть голосовой помощник Алиса, она скажет: «Нéфтовский» – и полетели.

 

– Я в общем рекомендую послушать Сашину музыку, потому что она очень интересная. Спасибо, Саша.

– Спасибо вам.

 

Беседовала Елена Мельниченко