Григорий Вевер | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

---

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с музыкантом и дирижёром Григорием Вевером. 

О неожиданном назначении на должность главного дирижера, популярности камерного оркестра и публике, которую чувствуешь спиной - в материале “Трамплина”

---

 

– Это «Медиа Трамплин» с подкастом «Знай наших!». Здравствуйте. Сегодня у нас Григорий Вевер, главный дирижёр Омского камерного оркестра, руководитель квартета кларнетистов «Кларнетиссимо» и автор аранжировок. Преподаватель в Шебалинке и ДШИ при училище.

После перечисления стольких регалий хочется спросить: вам 24 часов в сутках хватает?

– Во-первых, здравствуйте. Времени, конечно, не хватает, но а кому его хватает? Я не знаю ни одного человека, кто бы сказал, что «у меня куча свободного времени». Но как-то за счёт смены деятельности, может быть, меньше устаёшь и как-то получается всё это совмещать. Пока получается.

 

– Блиц сначала. Поехали.

Флейта или фагот?

– Флейта.

 

 – Звуки инструмента или природы? 

– Природы. 

 

– Омск или Новосибирск? 

– Омск.

 

– Филармония или Шебалинка?

– Филармония. И Шебалинка. 

 

– Гастроли или концерт в Омске? 

– Гастроли и концерты в Омске – это нельзя разъединять.

 

 – Это так же, как филармония и Шебалинка, да?

– Да, это разная деятельность, тут нельзя выбрать что-то одно.

 

 – Вы дней 10 назад вернулись из Узбекистана вместе с артистами Омского камерного оркестра. Насколько я знаю, поездка была чуть ли не экстремальной – вы с ВДНХ практически туда поехали. Что это за фестиваль, насколько было важным участие там нашего Камерного оркестра – и в целом – Омского региона? Можете об этом? 

– Да. В Ташкенте проходил фестиваль симфонических и камерных оркестров. Мы попали в такую замечательную компанию, были прекрасные оркестры из Узбекистана, из Туркменистана и других стран, также из Санкт-Петербурга и Симфонический камерный оркестр под управлением Стадлера. В общем, серьёзный интересный фестиваль – и нам посчастливилось в нём участвовать, причём абсолютно стихийно: буквально за несколько дней до вылета в Москву мы получили это приглашение. Коллектив у нас сейчас в хорошей форме, поэтому программа у нас готова, по этому поводу я не переживал, а вот по поводу оформления всех документов, поскольку это заграница, а Омский камерный оркестр 26 лет не был за границей... Поэтому, конечно, документы не все были готовы, в том числе и на инструменты, даже не хватало нескольких загранпаспортов, у меня тоже у него кончился срок действия. Но директор филармонии Ирина Борисовна Лапшина загорелась этой поездкой и просто сделала совершенно невероятные вещи – буквально за пару дней нам оформили загранпаспорта, был приглашён эксперт из Казани (дело в том, что в Омске нету специалиста, который бы мог делать экспертные записи, экспертную оценку инструментов). И вот за два дня всё это было решено и организовано. Почему за два дня – потому что там 15 числа, грубо говоря, мы должны были уже вылетать в Москву на ВДНХ, чтобы там представлять Омскую область и участвовать в презентации губернатора Омской области. Это большая честь для нас, и слава богу, что всё прекрасно прошло, мы не подвели и получили даже хорошие отзывы. После этого вернулись буквально на денёк в Омск – и уже из Омска стартанули в Ташкент. Тепло, красиво, всё цветёт, прекрасные залы, организаторы замечательные, которые увлечены и потратили действительно огромные средства и силы, чтобы провести этот фестиваль. Насколько я знаю, он проходит под патронажем Президента Узбекистана и выделены совершенно невероятные средства. Вы же сами понимаете, это привезти не одного-двух солистов – хоть были и очень интересные солисты из Европы и других стран – а привезти целый оркестр это, конечно, огромные материальные затраты. Вход на все концерты был абсолютно свободный, какая-то совершенно невероятная по нашим временам вещь. 

 

– Как публика вас встречала?

– Во-первых, спасибо большое оркестру, я его с этим поздравляю, ребята блестяще выступили, у нас была очень непростая программа – мы везли, естественно, русскую музыку, Серенаду для струнных Чайковского, это вообще такой хит, который играют все репертуарные камерные оркестры. Поэтому очень ответственно его исполнять, поскольку он на слуху, все его достаточно знают. Ребята справились прекрасно, помимо этого мы играли ещё и сочинения Вивальди и Моцарта, солировала в нашем концерте, украсила его Анастасия Колотова, прекрасное сопрано, солистка Омской филармонии. Мы получили очень много тёплых отзывов, очень много восторженных слов не только от простых слушателей, но и, что лестно для меня и для коллектива, от профессионалов. На концерте присутствовало что-то около десяти дирижёров, хорошо, что я не знал об этом, я бы тогда ещё больше волновался, но все подошли, с восторгом признавались, что вообще не знали, что в Омске есть такой оркестр, и было действительно приятно это слышать и приятно познакомиться с действительно выдающимися людьми, как-то очень тепло вспоминать теперь об этой поездке. Ну и, конечно, гостеприимство узбекское не знает границ. Безумно вкусная кухня, красота! 

 

– Наши артисты, наверное, после такого турне чувствуют себя по-другому. 

– Конечно, это вдохновляет. Вообще любой оркестр должен ездить. Если оркестр не ездит по гастролям... Невозможно вот так вариться в своём соку всю жизнь и как-то существовать, иметь какой-то творческий рост, творческое развитие. Поэтому нам повезло, в этом году у нас три поездки: мы съездили на совершенно роскошный фестиваль в Екатеринбург, «Безумные дни» в начале лета, это фестиваль, который делается по французской франшизе, и тоже я был потрясён организацией, боюсь соврать, по-моему, порядка двухсот концертов за три дня проходит. То есть это нон-стоп концерты в разных залах – такие часовые, тоже несколько оркестров принимали в нём участие, по-моему, 600 участников у этого фестиваля. И всё организовано – как часы работало. То есть мы приезжаем на площадку, откуда-то появляются контрабасы для нас, отыгрываем концерт – их увозят. В другом зале та же самая история повторяется. Нам повезло поучаствовать в том фестивале, там был какой-то просто потрясающий список звёздных участников – и московские коллективы, московские солисты, выдающиеся имена, просто одни из лучших музыкантов. И мы туда затесались, тоже приятно.

Потом у нас была поездка в Москву на ВДНХ и вот, Ташкент. Я уже не знаю, может, в декабре ещё что-то будет. 

 

– Дай бог. Но вообще какое-то время коллектив варился в собственном соку, очень долго. В 2019 году вы только пришли и стали главным дирижёром. Как вообще вас принял коллектив? Они сопротивлялись – или наоборот, были рады, что появилась такая опора в виде вас?

– Когда меня назначили – это было решение Ирины Борисовны – мы предварительно, конечно, обсуждали, я что-то предлагал и так далее. На самом деле до моего назначения что происходило и какая была ситуация – это нонсенс. Оркестр существовал без дирижёра. Что это было? Ну... вот, как было, так было, я считаю это в корне неправильным, потому что должен быть человек, который хотя бы курирует и направляет, составляет программы, знает примерный вектор развития, элементарно может планировать какой-то репертуар и следить за тем, чтобы как-то в процентном соотношении всё в нём было представлено, разные жанры.

 

– Руководитель же был – Вениамин Борисович Ренкончинский.

– Да, руководитель был. Но одно дело – руководитель-администратор, другое – творческий лидер, который, собственно, проводит репетиции и занимается именно творческим процессом. А так – коллектив существовал без дирижёра, были приглашённые дирижёры, которые приглашались на различные программы. Что было – то было, сейчас, мне кажется, удалось вдохнуть какую-то жизнь в этот оркестр, он стал востребованным. У нас постоянно приглашения для участия в каких-то программах и концертах, у нас, как мне кажется, интересные абонементы, которые охватывают достаточно широкую аудиторию, у нас появились гастроли и поездки, это тоже о многом говорит. Если коллектив начинают куда-то в другие регионы приглашать, значит, мы на верном пути.

 

– Это что касается творческого репертуара и вообще жизни.

– Да. А как восприняли меня... Мы немножко отклонились. Конечно, когда что-то меняется, любой человек воспринимает это настороженно, и коллектив – точно так же.

 

– Пришёл молодой.

– Пришёл молодой дирижёр, что у него на уме – непонятно. Конечно, это настороженность. Со временем, видите, всё образовалось. Мне кажется, сейчас в коллективе остались те, кто хочет работать, кому это нравится, кому интересно. Собственно, потому такие результаты. Сейчас на самом деле такая интересная и очень приятная атмосфера в коллективе, люди хотят играть, у них это хорошо получается, они горят, и мне только остаётся надеяться, чтобы этот период продлился как можно дольше.

 

– Но какие-то движения на тот момент в оркестре всё равно были, наверное? Может быть, кто постарше – ушли, молодых, наоборот, добирали.

– Тут дело не в возрасте, во-первых. На тот момент, когда я пришёл в оркестр, огромное число было совместителей, которые в штате Симфонического оркестра. Почти все. Естественно, это не могло так оставаться, поскольку невозможно строить какой-то график (и концертный, и гастрольный), совмещая расписание Симфонического оркестра и Камерного, филармонии и своё. Поэтому мы старались добрать ещё несколько музыкантов и таким образом стать более независимыми – и работать.

 

– Скажите, сказывается ли на оркестре отсутствие в Омске консерватории? Есть ли недостаток музыкантов именно с высшим образованием? Многие наверняка после Шебалинки.

– Нет, у нас почти все имеют высшее музыкальное образование, несколько человек сейчас учатся заочно, получают его. Есть и те, у кого только училище, но это как во всех региональных оркестрах. Тут ведь, даже если взять Европу или Америку, не во всех городах есть консерватории, да и не нужны они во всех городах, как мне кажется.

 

– У нас всё-таки Омск – миллионник.

– Омск миллионник, но рядом есть консерватория в Новосибирске и рядом есть консерватория в Екатеринбурге. Абсолютно нормальная практика, когда музыканты, как я, собственно, приезжают работать в тот город, в котором нет консерватории. Я вижу это изнутри, я работаю в училище имени Шебалина и не могу сказать, что не нужна консерватория в Омске, но чтобы обеспечить её каким-то количеством учащихся, студентов, чтобы был какой-то конкурсный отбор, чтобы конкурентоспособные специалисты оканчивали её – на сегодняшний момент я не знаю, насколько было бы возможно и нужно. Не знаю. Конечно, есть проблемы с кадрами, слава богу, нам удаётся сейчас набрать хороших музыкантов, которые работают в оркестре.

 

– Из каких городов они приходят?

– А вот близлежащие – Новосибирск, Екатеринбург. Кто-то омич по рождению, отучился, например, в консерватории и приехал работать в родной город. Вот такая история.

 

– Расскажите немного о себе. Как вы сами начинали свой музыкальный путь? Про баян, наверное, все уже знают.

– Я часто это рассказываю.

 

– А потом всё-таки вы стали духовиком больше.

– Да. Духовиком абсолютно случайно я стал – в старших классах музыкальной школы. Я заинтересовался, увлёкся музыкой, баян мне не нравился, а для духовика начать в таком преклонном возрасте – 14–15 лет – это норма. Так мне и посоветовали сделать. С инструментом вышло абсолютно случайно: я знал только флейту, хотел на ней учиться. Мне советовали идти на фагот, поскольку инструмент редкий, вроде как и конкурс небольшой, потом, если всё будет удачно складываться, с трудоустройством попроще. Пришёл к заведующему отделением – я тогда не знал, что он окажется моим преподавателем, Бирюков Сергей Дмитриевич, это в училище в Новосибирске – вот он кларнетист. Я объяснил ситуацию: так и так, у меня год до поступления в училище оставался, что хочу или на флейту, или на фагот. Он говорит: «Зачем тебе флейта, у флейтистов огромный конкурс, такой популярный инструмент. Фагот – ну, тоже... громоздкий, здоровый. Давай иди ко мне на кларнет». Кларнет, гобой – я даже толком их не мог тогда отличить. Смотрю – на столе лежит, красивый такой, чёрный, с блестящими клапанами, выглядит классно. Ну, вот так я стал кларнетистом. Потом как-то увлёкся, загорелся, даже за этот год в каких-то конкурсах успел поучаствовать – местного такого разлива, местного значения. Поступил в училище, далее в консерваторию, вот так вот абсолютно случайно. Но инструмент мне понравился, я не знаю, что это было.

 

– А как к дирижированию пришли?

– Тоже интересно получилось. На самом деле ещё при учёбе в консерватории мне какие-то преподаватели по камерному ансамблю, ещё где-то предлагали: «Не хотел бы ты позаниматься дирижированием», предлагали даже познакомить меня с впоследствии моим преподавателем, с профессором Алексеем Анатольевичем Людмилиным. Мне советовали, говорили, им почему-то казалось, что из этого может что-то выйти, почему бы мне не поучиться, не позаниматься.

 

– Видели, наверное, в вас какие-то задатки.

– Как-то видели, я не знаю, почему. Я гнал эти мысли от себя: я был увлечён кларнетом, казалось, что дирижёр – это что-то такое вообще недосягаемое. Мне интересно было играть в оркестре, исполнять какие-то соло и так далее, в общем, я всерьёз это даже не воспринимал. А здесь уже, когда работал в Омске, дирижёр Симфонического оркестра просил меня как-то позаниматься с группами инструментов в оркестре, провести какие-то групповые репетиции – есть такая практика в оркестрах, когда репетируют не сразу все, а отдельно по группам – позаниматься с духовиками и так далее. Из этого, видимо, что-то пошло. Ещё у меня интересный был пример: мой преподаватель в консерватории по классу кларнета, Пётр Николаевич Белякин, он тоже, когда я учился у него, оканчивал как дирижёр, работал ассистентом у Теодора Курентзиса, вместе с ним мы работали в Новосибирском театре оперы и балета. Он гостил у меня в Омске, на пару дней буквально приезжал, спустя сколько-то лет, когда я здесь работал. И как-то он со мной поговорил: «Слушай, давай поступай в Новосибирск на дирижирование». Ну, я поступил, попал в класс Алексея Анатольевича Людмилина, это совершенно великий человек, потрясающий дирижёр, потрясающий человек, просто глыба такая. Мне посчастливилось, конечно, у него учиться, хоть я опять так же наездами, поскольку я продолжал работать в Омске. Благо второе высшее образование, это допустимо. Там часть предметов (большая часть) у меня перезачлась, остались какие-то профильные предметы, и вот наездами как-то пять лет я по полной отмотал второй срок в консерватории, пять лет мотался, потратил огромное количество денег, сил и времени, но зато отучился, получил диплом. Печально немножко оканчивал я – как раз за несколько дней до госов Алексей Анатольевич скончался. Я последний его ученик, если можно так сказать.

 

 

– Может быть, это и знаковая такая история, он передал, последний ученик, дело продолжается.

– Может быть, но какие-то советы я был бы не прочь получить уже даже сейчас, когда я работаю, поскольку человек очень опытный, в каких-то ситуациях давал очень точные рекомендации. Самое главное, наверное, что я от него взял, это такое отношение к оркестрантам, к оркестру – лёгкое, доброжелательное, что ли, в то же время требовательное. Как-то удавалось ему это совмещать. Хочется, чтобы у меня получалось так же.

 

– Это и чувствуется. Мне кажется, вы с чувством юмора даже работаете. Здорового.

– Я стараюсь. Иногда нужно разрядить ситуацию, напряжение и так далее. Не всегда, конечно, получается, но стараюсь.

 

– Чувствуется ещё и то, как вы радеете за свой оркестр, всячески стараетесь его продвигать. Естественно, он ожил после того, как вы пришли в него.

– Приятно слышать, что это кто-то замечает.

 

– Да, он стал мощнее, профессиональнее, на самом деле. Мне кажется, и публика это увидела – всевозможные концерты, продажа билетов, мне кажется, всё говорит об этом. Расскажите, что приходится делать для этого ещё? Я знаю вашу разнообразную творческую деятельность – я имею в виду здесь и «Музыку в темноте», различные концерты, «Сказка на ночь», по-моему, была, «Симфооборона» – как вы к этому приходили?

– У нас огромное количество проектов, ну и про каждый – по-разному. Если говорить про Камерный оркестр, то да, сейчас нужно понимать, что люди очень насмотренные и наслушанные, и, конечно, мы должны играть такие академические настоящие серьёзные концерты, что мы и делаем, это 90% нашего репертуара, но сейчас нельзя на этом зацикливаться, нужно искать и какие-то новые формы, новые возможности, чтобы привлекать слушателей и завоёвывать новые сердца поклонников. В этом направлении мы работаем, экспериментируем с формой концертов, ведь если классическую академическую музыку чуть-чуть упаковать, добавить какой-то свет или затемнение, это уже привлекает новый контингент, новых слушателей, которые никогда не придут на академический концерт. А придя на такой, может быть, более демократичный концерт, попав в эту атмосферу, я надеюсь, они приходят потом уже на серьёзные концерты. Поэтому мы экспериментируем со всем этим звуковым музыкальным разнообразием и не только. У нас есть концерты, которые совмещают в себе и художественное слово, и даже живопись. В этом году у нас целый абонемент посвящён живописи, мы отыграли – кажется, очень удачно получилось! – программу по письмам Ван Гога к брату, где как раз чтец, мастер художественного слова из Омской филармонии Сергей Белоусов, читал письма Ван Гога к брату Тео, мы дополняли всё это прекрасной музыкой Малера и Шонберга, как раз музыка той эпохи, которая дополняет картины и живопись, которые демонстрировались в это время на большом экране в Концертном зале. Такие программы тоже мы делаем, и в этом году у нас будут и импрессионисты, и «Явление Христа народу», и будет концерт, где мы поговорим о тайнах и секретах Моны Лизы. Был у нас абонемент с историческими концертами, назывался «Дворцовые тайны», где мы играли музыку эпохи и, например, интересные какие-то факты о правлении Екатерины II также зачитывались.

 

– То есть зритель приходит не просто послушать музыку, но ещё и получить какие-то знания.

– Кто-то приходит, наоборот, послушать какие-то интересные факты – и получает бонусом музыку.

 

– Здесь хочется сказать ещё и о детских концертах. Они тоже – синтез жанров?

– Да, с детьми мы тоже делали и концерты с детьми – например, мы делали концерты, в которых солировали ученики детских музыкальных школ города Омска. В этом году, к сожалению, не удалось их сделать, но я надеюсь, что этот проект вернётся на сцены Омской филармонии, поскольку это очень важно для тех, кто учится, – выйти и сыграть с оркестром. Это дополнительная мотивация, поддержка с нашей стороны и очень интересный опыт, который, мне кажется, вдохновляет.

 

– Вы сейчас о концертах или о конкурсе «Солист оркестра»?

– Нет, мы делали концерты в Органном зале. Даже не один концерт – там солировали учащиеся именно омских музыкальных школ. В этом году у нас есть целый абонемент, где с оркестром играют учащиеся Центральной музыкальной школы из Москвы. Это уже, конечно, что говорить, в чём-то уже сложившиеся музыканты, это немножко другая история. У нас чего только нет.

 

– Расскажите про конкурс «Солист оркестра». Вы ведь пишете специально партитуры для этого конкурса, чтобы детям было проще, чтобы они были увереннее.

– Омская филармония уже неоднократно проводила вот этот конкурс – «Солист оркестра». Учитывая то, что не так много репертуара, который доступен в техническом плане для исполнения учащимися музыкальных школ, приходится делать какие-то оркестровки тех пьес, которые они играют, перекладывать аккомпанемент на оркестр, чтобы дети имели возможность исполнить эти сочинения с оркестром.

 

– Им это помогает?

– Ну, вы представляете, для ребёнка выйти сыграть с симфоническим оркестром...

 

– Может быть, он хотел в оригинале сыграть.

– Если они подают заявки на этот конкурс, значит, они знают на что идут, значит, есть интерес. Мне кажется, очень интересно сыграть что-то с оркестром, это же совершенно другой звук, объём, это огромное количество звуковых красок, которые окружают тебя и делают очень ярким то сочинение, которое вы слышали только в исполнении концертмейстера на фортепиано где-то в классе.

 

– А вы чувствуете реакцию зрителя, слушателя? Всё время работаете спиной к нему. А как понять, какова реакция слушателей?

– Это чувствуется. Я не знаю, как объяснить, может быть, мне везло и не было каких-то неудачных концертов и непринятия публикой каких-то программ. Начиная дирижировать, чувствуешь вот это внимание, с которым публика слушает, заворожённость какая-то, что ли. Это витает в воздухе, я не знаю, как это объяснить словами. Но это приятное ощущение.

 

– Что-то такое в атмосфере, наверное.

– Да, это какая-то атмосфера, которая на каждом концерте абсолютно разная, абсолютно своя. Даже если мы играем какие-то современные, неясные сочинения, всё равно – даже с ещё большим вниманием, по-моему, публика воспринимает и слушает.

 

– Особенно омская публика, о которой говорят, что она очень благодарная.

– Омская публика действительно потрясающая, мы её очень любим. Большое спасибо всем, кто ходит на наши концерты, мы стараемся вас всегда чем-то удивить, каждый концерт для нас – это важное событие, к которому мы очень ответственно готовимся.

 

– Если вернуться к Камерному оркестру, к самим музыкантам – какими бы вы хотели видеть оркестр и музыкантов через 5–10 лет? Какие-то, может быть, цели ставите, уровни какие-то есть?

– Такими же горящими. Ведь что происходит со временем? Работа в оркестре это какая-то такая рутина, и со временем часть музыкантов – я наблюдаю по своему опыту – просто выгорают. И концерт для них не какое-то событие, а часть их работы. И что самое печальное, это ведь чувствуется и в исполнении. На самом деле возраст к этому не имеет никакого отношения, это какой-то внутренний настрой. Поэтому я делаю всё для того, чтобы наши концерты не превращались в такую рутину, чтобы наша работа таковой не являлась. А ведь в нашем оркестре работают две виолончелистки, это Надежда Алексеевна Евдокимова и Елена Олеговна Владимирцева, которые работают в этом коллективе со дня основания. И насколько приятно и радостно, что они до сих пор играют с удовольствием, они увлечены – и это видно по ним, и это передаётся окружающим. Это прекрасно. Спасибо им за это огромное.

 

– Есть мнение, что музыканты слушают музыку иначе, чем простые обыватели. Музыкант сразу начинает её разбирать – какая нота, куда заходит.

– Я не могу слушать музыку за рулём.

 

– То есть это правда?

– Я не могу, я отвлекаюсь. У меня это ещё связано с тем, что постоянно приходится что-то снимать или перекладывать на оркестр, или делать какие-то аранжировки, и ты не можешь себя просто остановить, начинаешь: ага, вот интересный гармонический оборот или ритмический рисунок интересный. Отвлекаюсь, на это уходит часть внимания, поэтому я езжу за рулём в тишине.

 

– Но это за рулём. А если просто так сидите в ресторане где-нибудь. Вы можете её послушать – или опять начинается раскладывание?

– Начинается. Это невольно. Я помню, когда только устроился в оркестр в Новосибирский театр оперы и балета... Что такое оркестр в опере? Это аккомпанирующий оркестр, то есть у всех музыкантов пауз, скажем так, больше, чем в симфоническом оркестре. И это тоже навык такой – умение считать паузы, если у тебя 52 такта, то ты должен их просчитать, не сбиться и потом вовремя вступить.

 

– Математика.

– Да. И если ты потерялся... Я помню, что когда устроился, то это было тогда для меня ново. И все первые репетиции, спектакли ты сидишь считаешь эти паузы, не дай бог отвлёкся, пойматься проблематично. Но это навык, которому в школах, в училищах, в консерваториях не учат. Тебе не приходится просчитывать 52, 183 такта и потом вступать. Все же солисты, играют сольные сочинения. А в оркестре это очень нужно. И не дай бог ты сбился, вылетел – как бы катастрофа! И я ловил себя на мысли, что еду в маршрутке где-то куда-либо и считаю такты той музыки, которая звучит. Со временем это переходит в такой автоматизм, и ты можешь заниматься, общаться с соседом, сидеть в телефоне, а такты у тебя считаются автоматически в голове. Это тоже такой интересный момент профессии оркестрового музыканта.

 

– А в какой период своей жизни вы решили, что будете преподавать? Причём и в Шебалинке, и в школе при Шебалинке.

– А это надо сказать спасибо моему преподавателю в Новосибирске, ещё в училище. У нас был такой предмет – педпрактика, когда студенты занимаются с учениками. Как-то мне всегда было интересно. Может быть, потому что я сам поздно начал, я сам недавно, грубо говоря, это постигал и мне всегда нравилось заниматься с учениками. У меня перерывов-то, собственно, и не было в этой педагогической деятельности, если громко сказать. Начинал с педпрактики, потом я поступил в консерваторию, естественно, нужно где-то подрабатывать, я устроился в музыкальную школу, сколько-то лет проработал там. Потом у меня был перерыв, в цирке я работал, в Новосибирске. Там тогда был оркестр, я играл на клавишах там. Интересный, но недолгий период моей работы. Потом я устроился в новосибирский театр, да, вот там у меня была пауза – я несколько лет не преподавал. А потом приехал в Омск – опять учёбы у тебя уже нету. Одна работа в оркестре, и я тогда устроился работать, несколько учеников взял в четвёртой музыкальной школе, это которая рядом с вокзалом находится. Потом как-то получилось... У меня заканчивал мой ученик Максим Татаревич и поступил в училище. Получается, он поступил в училище, и я поступил в училище – вести его дальше. И тут же тоже оброс какими-то учениками. Одно время был даже факультет культуры и искусств, и там были духовые инструменты, – в госуниверситете, в университете имени Достоевского, там я тоже несколько лет поработал, у меня есть несколько выпускников там. Опять же, был факультет – это к вопросу о консерватории – но не было какого-то огромного спроса на него. Несколько духовиков там всего училось, и сейчас, насколько я знаю, там вообще классов духовых нет. Там только... не буду врать, по-моему, пианисты остались, их везде полно, – пианисты, дирижёры хора, вокалисты, наверное. А вот из инструменталистов – оркестровых специальностей там нету. Я думаю, если бы был спрос на них, то и был бы какой-то конкурс.

 

– Потребности просто нет на самом деле.

– Действительно, всё равно какой-то конкурсный отбор в нашей профессии неизбежен, он должен быть. Поэтому кто оканчивает Шебалинку – не все продолжают обучение дальше, кто-то завязывает с музыкой, а кому это интересно – те едут поступать в столичные вузы или вот, в консерватории в Новосибирске, в Екатеринбурге.

 

– А вообще заметна какая-то тенденция, что становится больше выпускников детских школ, которые идут потом учиться дальше?

– Говорят, что есть.

 

– Просто какое-то время их не было.

– Был спад, это связано и с демографической ситуацией, со всем.

 

– С популяризацией музыкального искусства, в принципе.

– Да. Сейчас – не знаю, у меня нету недостатка в учениках, даже я частенько кого-то «раздаю» своим ученикам. Не вижу какого-то недостатка в училище. Конечно, когда я учился, то было больше студентов, но и ситуация была другая. Хотя – с другой стороны – студентов было больше, но в профессии остались единицы. Я вспоминаю, с кем я учился в училище, и не так много человек осталось в профессии, всё-таки это такая профессия, которая отсеивает, и нельзя ею заниматься, если ты искренне не увлечён и не любишь это дело. Это же большой труд.

 

 

– Есть какие-то цифры, что даже 3% детей, по-моему, от того количества поступивших выходит потом на выпуске из ДШИ. 3% всего лишь.

– Это внутри ДШИ?

 

– Это внутри детских школ искусств, да.

– Это что-то совсем мало.

 

– Там вообще ещё, наверное, меньше.

– Это совсем мало, да. А если после ДШИ ещё училище, консерватория...

 

– Ещё сито пройдёт.

– Там я не знаю, там сотые процента остаются, видимо. Не знаю такой статистики.

 

– Расскажите как преподаватель, как педагог – почему дети не любят сольфеджио? От чего это зависит? От предмета, от учителя?

– Я не знаю, почему дети не любят сольфеджио. Могу из своего детства вспомнить: я не любил ни сольфеджио, ни музыкальную литературу...

 

– Ни баян.

– Ни баян! Я вообще ничего не любил. Я попал совершенно случайно в музыкальную школу. Дело в том, что она находилась там же, где и общеобразовательная, и кто-то из родителей спросил мою мама, записались ли вы в музыкалку. «Да нет, не записалась. А что?»

 

– Все же записываются!

– И как-то вот так, не записалась, а все же записались! И я тоже пришёл, мне там поиграли вверху, внизу, что-то отличаю, ладошками похлопал – ну и всё. «На чём будешь играть? А какой инструмент есть дома?» А дома оставался отцовский баян из каких-то 70-х годов. «Дома есть баян». Всё, на баян записали. Вот так я попал в музыкальную школу.

 

– Вот и всё ваше желание.

– Вот и всё моё желание. В сольфеджио я не понимал вообще ни черта. Я не знал названия этих интервалов даже. Помню, потом переводился в другую музыкалку – ближе к дому, пришёл на собеседование, там как обычно: тыкают вот эти интервалы, играют, а ты должен назвать. Я знал только название нескольких.

 

– Секунда?

– Секунда, кварта, квинта. Как они звучат, я понятия не имел. И я наугад в каком-то своём порядке называл эти слова. Что-то попал даже.

 

– Вот, друзья, это главный дирижёр!

– А потом уже, в старших классах где-то, я увлёкся почему-то, начал что-то подбирать дома – и теория тут же подтянулась. Поскольку всё же логично в музыке. Я начал понимать!

 

– Конечно, интерес появился. А что случилось?

– Я не знаю, с чем это связано.

 

– Где-то переклинило.

– Что-то где-то там перещёлкнуло – и вот. Я не знаю, почему так произошло. А вообще, что касается детей, редко кто будет сам добровольно заниматься, невозможно это. Тут вопрос, наверное, к родителям: чтобы как-то суметь организовать, может быть, и ненавязчиво направлять ребёнка. Или чтобы это вошло в какую-то привычку даже.

 

– Замотивировать.

– Чтобы учиться в музыкальной школе, не нужно заниматься несколько часов в день. Нужно вот это постоянство. 15–20 минут в день – ребята, у вас будут потрясающие результаты вообще! Плюс ещё два урока в неделю с преподавателем... И вот эти 15–20 минут в день – это не так много времени. Просто если как-то по-доброму... Но это трудно, я понимаю. Это очень трудно, но у кого это получается, те сами загораются. Мы ведь любим что? То, где нас хвалят, то, что у нас получается. А чтобы получалось, чтобы хвалили, нужно уделять этому не так уж много времени. Одно за другое цепляется, получается.

 

– Баян-то потом как-то встретился по жизни?

– Баян где-то в Новосибирске у мамы у меня лежит, она даже звонила и говорит: «Слушай, место занимает. Может, отдам его куда-нибудь, выкину?» И – жалко.

 

– Нет, я имею в виду в творческой деятельности. Где-то, может быть, какую-то коллаборацию именно с баяном.

– Я на баяне сейчас сыграть не смогу вообще ничего, просто ничего. Причём левой рукой почему-то могу, там аккорды, что-то там могу изобразить, а правой – эти трёхрядные дела – не могу вообще ничего. Но зато есть аккордеон. Не у меня, но было время, когда в группе я немножко играл на аккордеоне по той же причине: левой рукой – она такая же, как на баяне, там у меня получалось, а правая – как на фортепиано. Фортепиано – это моё хобби, я люблю где-то что-то подбирать, играть на нём. И вообще общее фортепиано на протяжении всего музыкального обучения присутствует. Поэтому на аккордеончике чуть-чуть что-то я могу изобразить, а на баяне, на котором я окончил музыкальную школу (где-то у меня лежит эта бумажка), я сыграть не могу вообще ничего.

 

– Какой у вас самый необычный концерт был?

– Самый необычный? Они все разные. И происходят тоже совершенно разные вещи. Раз, помню, как-то свет выключился на концерте – и надо опять честь моему коллективу воздать, несколько тактов до какой-то паузы они чистенько доиграли, в паузе мы подождали, пока включится свет – и продолжили играть дальше.

 

– Это была прямо тишина?

– Это тишина, да. Просто вот идёт концерт в Органном зале Омской филармонии, не знаю, что произошло – гаснет свет. Доиграли до паузы, ждём, что дальше будет. Свет зажёгся, как ни в чём не бывало – продолжили.

 

– Публика, наверное, поняла, что это так и надо.

– Да нет, тут было очевидно, что лажа какая-то. А так – как необычный... Всякие необычные концерты бывают, и казусы бывают. Про них, наверное, не нужно рассказывать.

 

– Ну, смотрите сами. А какую музыку вы любите слушать, слушаете сами, когда, может быть, свободны от дел?

– О, я стараюсь вообще не слушать. Потому что приходится слушать её огромное количество: или по работе, или выбирая репертуар какой-то, составляя на год вперёд. Ведь концерты Омской филармонии – абонементные – сейчас уже сформированы концерты следующего сезона. Зимой нужно будет уже ломать голову и думать, что мы будем играть через год, каких солистов и дирижёров приглашать. Естественно, всё это нужно отслушивать, прикидывать по таймингу и так далее, составлять все эти программы. Плюс я пишу эти бесконечные оркестровки партитур, начинаю уже отказываться просто – какую только музыку ни приходится слушать: например, я писал много пьес для таких тяжёлых групп – Артур Беркут, «Чёрный обелиск», ещё какие-то. Это такое очень плотное тяжёлое звучание, и нужно выслушивать каждый такт по нескольку раз. После этого ещё что-то слушать тяжело. И какие-то джазовые партитуры тоже заказывают, а там сложные гармонии, тоже нужно выслушивать, вслушиваться внимательно. Башка устаёт, если так говорить, поэтому музыки мне хватает в моей профессиональной деятельности.

 

– И квартет «Кларнетиссимо», получается, тоже где-то на задах.

– Квартет «Кларнетиссимо»... Это изначально было такое больше хобби, это мы с кларнетистами Омского симфонического оркестра просто планировали какие-то концерты, чтобы помузицировать в своё удовольствие. Всё-таки четыре кларнета на самом деле интересно звучат, самодостаточный такой коллективчик, где-то как органчик – похоже, где-то ещё что-то. Много есть переложений, что-то я делал сам для такого состава. Мы составляли достаточно интересные программы, даже вокалистов приглашали, ещё что-то делали. И вот так вот музицировали. Сейчас, конечно, со временем стало ещё хуже, чем было раньше, плюс ребята тоже работают и в Симфоническом, и в Духовом оркестрах, а у меня Камерный... Просто состыковаться сложно, поэтому в этом сезоне мы не поставили концерт. У нас будет пара выступлений на сторонних площадках, для души.

 

– Но не в филармонии?

– В филармонии мы не поставили, потому что играть концерт в филармонии – это огромная ответственность, нужно готовиться, репетировать, а когда это делать?

 

– Всё зависит от времени, да?

– Да. Опять же, какие у нас в филармонии программы были, мы их уже показали. Что-то готовить, делать... Дай бог, может быть, в следующем сезоне что-нибудь поиграем.

 

– Спасибо вам огромное за интервью, были очень рады видеть вас в нашей студии.

– Спасибо, что пригласили, я за вами слежу, вы мне очень нравитесь.

 

– Добавьте баян в квартет.

– Баян... Да, вот летом поеду в Новосибирск, посмотрю, как он там, в каком состоянии.

 

– Спасибо.

– Вам спасибо.