Нина Маляренко | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с примой-балериной, ведущей солисткой Омского музыкального театра, лауреатом многочисленных всероссийских и международных конкурсов Ниной Маляренко.

Если вы всё ещё думаете, что балерины – это хрупкие воздушные феечки, которые парят на сцене, восхищая своей невесомостью и грацией, то, конечно, вы не ошибаетесь! Но балерины – это ещё и сильный характер, жёсткая самодисциплина, недетские нагрузки с самого юного возраста и невероятная смелость.

О таланте и подвигах, мечтах и признании, преодолении и победах и, конечно, о пуантах и конкуренции – читайте в материале «Трамплина».

---

– Нина, здравствуйте! В апреле в вашем театре состоялась премьера «Щелкунчика», но в новом сезоне уже состоялась премьера обновлённой постановки, где вы солировали вместе с артистом Новосибирского театра оперы и балета Михаилом Лифенцевым. Как её встретил зритель?  

– Если изначально говорить о «Щелкунчике», я его работаю уже больше 10 лет. А премьеру обновлённой версии, которая была представлена 1 декабря, – люди восприняли очень горячо, билетов нет уже до марта. Всем нравится новая постановка, новые костюмы, активное участие детей. 

 

– А чем принципиально отличается новая постановка от прежней, и почему вообще возникла идея? 

– Создать новое, возобновлённое, мне кажется, для каждого театра это большой плюс, потому что время идёт, меняются костюмы, меняются декорации, что-то уже немного устарело, как бы мы уже в XXI веке, хочется чего-то нового, яркого и красивого, чтобы глаз зрителя радовался, смотря на всю эту картинку. Отличие, наверное, в том, что поменялись, естественно, декорации, поменялись костюмы, поменялась хореография в каких-то вариациях, в каких-то номерах, где у нас идёт во втором акте дивертисмент. То есть раньше «Русский танец», допустим, две девушки и один парень танцевали, а сейчас танцуют два молодых парня – другая версия. Также есть номер па-де-труа, тоже две девочки и один мальчик втроём работают – в прошлой версии. А сейчас у нас работают пять девочек, и номер у нас называется «Трубочки». Изменения в хореографии, декорации и костюмы. 

 

– Вы в балете уже больше десяти лет, получается? 

– Работать я вышла уже как артист балета в 2011 году. Я выпустилась из Новосибирского хореографического училища и пошла работать уже как артист балета. 

 

– Вы достаточно рано уехали из дома, лет в девять. 

– Да, девять лет мне было, когда меня отправили в училище. 

 

– И ваш характер уже тогда проявился? 

– Видимо, да. 

 

– Остаться одной в чужом городе...

 – По-другому никак. Потому что, к сожалению, в Омске нет балетной школы, которая дала бы возможность учиться и проживать с родителями, поэтому ближайший из городов, который был выбран моими родителями, это Новосибирск. 

 

– То есть это было решение родителей. 

– Естественно. Я считаю, что в девять лет ребёнок ещё не осознанно приходит к тому, что да, я буду балериной и я готова на многие жертвы - травмы и прочие моменты. Естественно, это всё со стороны родителей. А потом уже, когда ты втягиваешься в эту работу и начинаешь понимать, что тебе это нравится, начинаешь этим жить изо дня в день... Получается, с девяти лет я каждый божий день занимаюсь балетным уроком – кроме понедельников, это наш выходной. Твоя жизнь становится частью, связанной с балетом.

 

 – А до девяти лет как пришло понимание к родителям, что вас именно в балет нужно отдать? Вы соответствовали каким-то требованиям – длинная шея, красивые длинные ноги, стопа? То, что предъявляет, например, Николай Цискаридзе к своим ученикам.

– Эстетика прежде всего должна быть, я тоже приверженец того, что балерина – это, во-первых, красота, длинные ноги, красивые стопы, длинные руки, изящные кисти, длинная шея, да. Сначала я училась в русском народном коллективе «Метелица», туда меня отдали в пять лет. Потом коллектив начал распадаться, и Марина Валерьевна, мой самый первый педагог – я была самой маленькой ученицей, мне было пять, а девочкам уже было больше десяти лет, от десяти где-то – она рискнула, взяла меня в свой коллектив. И я оправдала её надежды, была солисткой в сольных номерах (и даже в массовых). Коллектив распадается, и Марина Валерьевна говорит моей маме, что девочку нужно срочно отдавать в балет – фактурная, перспективная, запоминает хорошо, координация есть. И спустя где-то три месяца мы поехали на просмотр в Новосибирск, меня посмотрели заочно, а 1 июня всегда идёт набор детей, первый отборочный тур. Мы приехали, по-моему, где-то в мае, а уже потом нам сказали: «Приезжайте на общий просмотр». Мы приехали на этот просмотр 1 июня, и я прошла. Нас было 98 человек – по России – и прошли я, моя одноклассница, она тоже из Омска, и мой одноклассник, он из Новосибирска был. Нас трое основных взяли, а потом уже был добор детей. 

 

– Вы помните свои чувства, ощущения? 

– Конечно. Я помню даже, в чём я была одета, помню, какая у меня была игрушка с собой. Я волновалась в поезде, мы ехали – и было волнительно: пройду, не пройду, что скажут, а вдруг не пройду.  Мама, мне кажется, особо не переживала. То есть получится – получится, а нет – нет. Если это судьба, то оно так и будет.

 

– Это воспоминания из детства заставили вас открыть балетную школу? Чтобы здесь, на месте, и дети никуда не уезжали, а получали образование.

– В какой-то степени да, потому что я вообще преподавала, была в гимнастике в ЦОПе (Центре олимпийской подготовки), потом где-то индивидуально брала детей, преподавала. Потом так получилось, что я одну девочку отправила в училище, вторую подготовила, третью. И вот так у меня создался список детей, которых у меня получилось подготовить, чтобы они поступили в училище. И с недавнего времени я загорелась и решилась. Я боялась, честно скажу, открывать всё это дело, а потом подумала, что нужно рисковать, пробовать, дать шанс детям. Даже те, кто не хотят или не могут поступить, чтобы пробовали себя здесь у нас, дома, в Омске.

 

 – Это тот мотив был?

– Да, скорее, да. Нет школы. Есть школы искусств и прочие студии, но мне хотелось самой помочь детям.

 

– Очень часто мамы создают ещё и под своих детей что-то. У нас есть достаточно много примеров, как бизнес начинает развиваться из этого дела, когда ребёнок подталкивает. Ваша дочь мотивировала вас тоже? Видели ли вы в ней будущую балерину, чтобы она продолжила. 

– Честно, я не знаю. Я всегда говорю, что не буду настаивать, если она не хочет, если у неё к этому не лежит душа и желание, то я не буду сопротивляться, естественно. Она сделает свой выбор, я думаю, сама. Сейчас – да, она ходит, занимается с детками в младшей группе, ей нравится, нравится выходить на сцену. Пока у неё желание есть – пожалуйста. 

 

– А внешние данные – как у вас?

– Способности к балету, я думаю, есть, будет перспектива. Просто сейчас ей пять лет, и пока ещё не видно окончательных каких-то данных... Она меняется, и как она будет выглядеть через год – никто не знает. Я считаю, что если поддерживать физическую форму, растягиваться, то будет ближе к балету. 

 

– Она как-то участвует с вами вместе в постановках? 

– Да, Кира участвует в студии у меня на концертах и на спектаклях, которые я делаю для детей. Также она совсем недавно вышла на сцену Музыкального театра, нам дали такую возможность в балете «Жизель», где я исполняю партию Жизели. Она у нас выходила на сцену в совершенно маленькой роли, «девочка на бочке», её артисты поднимают на большой бочке – и такая проходка по всей сцене идёт. Поначалу я думала: наверное, будет волноваться, потому что большой зал, намного больше, чем мои спектакли, – но нет, совершенно спокойно она вышла на сцену, справилась со своей ролью, улыбалась, смотрела на зрителя, а после спектакля она мне сказала: «Мама, когда будет ещё “Жизель”?» 

 

– Слушайте, значит, мы ожидаем вторую балерину. 

– Возможно. У неё есть способности такие, что она очень хорошо запоминает тексты, запоминает стихи, то есть с одного-двух раз она может тебе выдать это на зрителя, и она посещает театральную студию, которая базируется рядом с моей школой. «Т-театр» называется, актёрское мастерство. Наверное, её стезя даже больше там – на данный момент – потому что там есть и танцы, не балет, а какие-то просто хореографические миниатюры. Пока что стихи, поэзия ей больше идут.

 

– А вы других ребят из своей школы заводите в какие-то постановки Музыкального театра? 

– Нет, мы не сотрудничаем с театром именно как дети. 

 

– И именно детской труппы нет? 

– В Музыкальном театре у них своя студия, а у меня своя, потому что я детей вожу на конкурсы, делаю свои спектакли. В этом году летом мы тоже перед каникулами делали большой спектакль «Сказки Чуковского», у нас было шесть сказок – и дети танцевали. Это совместно с театром «Т-театр» – другие дети читали стихи, а мы танцевали. Это был такой большой совместный проект.

 

– Приживётся ли в принципе балет в Омске? Я сейчас вижу вас – первооткрывателя. Но есть ли будущее в Омске? Новосибирск – да, можно сказать, там балет развивается, он есть, есть и театр, и училище. 

– У нас тоже развивается балет, причём очень радует то, что к нам в театр приходят молодые артисты, даже выпускники академий Москвы, Санкт-Петербурга. Это на самом деле очень приятно и похвально. Сейчас молодёжь не стремится только в столичные города, рискует и едет в провинциальные города. И балет наш не стоит на месте, потому что ребята стараются, педагоги тоже «терроризируют» их, мучают на репетициях, поэтому я считаю, что у нас уровень ничем не хуже – могу смело сказать – даже каких-то других городов больше Омска. 

 

– То есть можно состязаться.

– Да. 

 

– Хочу затронуть тему, как человека вас немного раскрыть. Человека, который когда-то спас другого человека, девочку тонущую. Что в тот момент вам дало силы, порыв этот какой-то, это же доли секунды? 

– Да. Сейчас я это вспоминаю – уже когда у меня появилась дочь, тогда Киры ещё не было.

 

– Вы тогда были совсем молодая, по-моему. Только-только там 20, вы ещё практически сами были ребёнком. А тут такое отважное дело.

– Мне кажется, я вообще отчаянная и решительная в жизни, сама по себе такая. Дело в том, что мы услышали, я услышала детские крики в воде – «Спасите, помогите!» Мы сначала подумали, что это дети играют. Там были небольшие кусты, мама моя увидела и говорит: «По-моему, там не шутят, а действительно кто-то тонет». Побежала одна девушка, потом мужчина побежал и потом уже побежала я спасать девочку. Не побоялась, наверное, потому что я хорошо плаваю, знала, что я выплыву, помогу, хотя бы попытаюсь это сделать. Естественно, больше всего надежда была на вот этот старинный совдеповский спасательный жилет, потому что я не говорю, что это я – если бы не он, неизвестно, чем бы всё это закончилось. Просто в какой-то момент я крикнула на эту девочку, она уже была совсем – губы посинели, почернели, она начала в панике руками бить о воду, давить меня в воду. Я на неё очень сильно накричала в этот момент, грубо, чтобы она пришла в себя, взяла её за волосы и подложила под грудную клетку жилет. Самое сложное, чего я не ожидала, – там было течение. Обычно где мы отдыхаем, где живут мои родители, там затон, а они были уже там, где Иртыш открытый, и там было течение. Было немного тяжело. Но потом уже мужчины и мой отец ближе к берегу её начали помогать вытаскивать. 

 

– Вас не представили к награде? 

– Представили. У меня медаль «За спасение утопающего».

 

– Как вы считаете, это популярности вам добавило? Такая история. 

– Нет. 

 

– Вас стали узнавать?

 – Меня и так уже на тот момент знали. Дело в том, что это не первый случай, где я спасала человека. Я однажды на улице ехала на машине и молодой человек, прилично одетый и выглядел нормально – он просто упал на тротуаре и начал чернеть. Я не знаю, что в итоге ему врачи сказали, какой у него был диагноз. Я и один мужчина делали ему искусственное дыхание, массаж сердца. Мы его тоже спасли. Но я не считаю, что этим нужно гордиться, просто я не могу пройти мимо. Просто представляю: а если бы это был ты сам? Или твой отец, твоя мама или какой-то родственник.

 

– Если бы вы не были балериной, вы бы были спасателем, наверное?

– Не знаю, может быть. Всё возможно.

 

 – Это очень интересная, конечно, история. А какие постановки у вас ещё запланированы на ближайшее время? Может быть, на этот, на следующий сезон? Можете приоткрыть секрет?

– Пока неизвестно. Пока таких глобальных постановок, новых балетов нет. У нас будет Балет-Гала, который у нас каждый год идёт 29–30 апреля, День балета. И вот эти два дня у нас всегда какие-то новые номера из каких-то балетов, которых нет, допустим, у нас в театре, в нашем репертуаре. И нам даёт возможность Надежда Калинина, главный балетмейстер и постановщик нашего театра, попробовать себя в каких-то спектаклях – не полностью в спектаклях, а в каких-то отрывках из балетов. Это очень радует, потому что в репертуаре их нет, и ты такой раз – и попробовал себя в каком-то. 

 

– Вы ведущая солистка. 

– Да. 

 

– Очень часто, мы знаем эти случаи, когда есть какая-то нормальная живая конкуренция, а есть ненормальная. Как вы себя ощущаете в этом плане в коллективе? Есть ли те, кто тоже претендует на высшие роли? 

– Я считаю, что конкуренция должна присутствовать в театре всегда, всегда для каждой балерины должен быть конкурент. Для того, чтобы ты рос, чтобы ты был примером. Я всегда за живую конкуренцию, за здоровую, за открытую, за честную, то есть никаких там стёкол в пуанты, как раньше. 

 

– Гвозди на стул. 

– Гвозди на стул, да. И все прочие дела. Нет, у нас такого нету, у нас очень слаженный и дружный коллектив, наша труппа, поэтому, слава богу, такого нет. 

 

– Омские балерины – они добрые.

– Добрые. 

 

– Я знаю, что помимо того, что вы выступаете на сцене, вы ещё и аксессуары, часть костюма, создаёте своими руками.

– Да. Мне это нужно, для меня принципиально. Диадемы я делаю сама, все украшения я делаю сама. 

 

– Это происходит с согласия руководства – костюмер, художник? 

– Да. Главный балетмейстер нашего театра, Сергей Новиков, и Надежда Калинина, постановщик, они всегда уверены в этой красоте и говорят: «Нина, вы же сделаете?» 

 

– Есть какие-то там сложности? Например: «Не знаю, куда вывести вот этот камешек»? 

– Оно как-то всё само по себе происходит, причём я их так быстро делаю, я загораюсь, когда премьера, ты танцуешь, ты знаешь, что у тебя красивый костюм, красивая хореография, прекрасная музыка – и ты весь такой вдохновлённый делаешь вот такую красоту. 

 

– Какие-то супердорогие камни? 

– Я стараюсь брать хорошие камни, потому что они горят и служат дольше, нежели какой-нибудь пластик или ещё что-нибудь. Это стекло.  

 

– А чем вы ещё занимаетесь? 

– Я рисую. Я рисую по номерам картины, но тем не менее – это тоже нужно иметь какую-то усидчивость, сидеть рисовать, любить это. Вышиваю крестиком большие картины, маленькие. Шью игрушки, пока была в декрете – тоже. Кто-то даже просил их шить на заказ, это куклы-тильды, зайцы, мишки всевозможные. 

 

– Расскажите о ваших пуантах. Это же тоже особая часть костюма. Какими они должны быть, какие у вас сейчас, сколько их у вас сейчас? 

– Пуанты – это самое главное для балерины, в жизни балерины. Мы на них работаем большую часть своего времени, танцуем. И больше всего спектаклей, они всегда идут на пуантах. У меня их очень-очень много, и я их никогда не выкидываю и никому не отдаю, они у меня лежат в коробках у родителей на чердаке. Не знаю почему, но не выбрасываю. 

 

– Сколько их накопилось? 

– Очень много. Я даже летом хотела перебрать, но посмотрела на эти коробки и думаю: попозже. 

 

– Там, наверное, даже самые маленькие есть? Те, в которых вы начинали. 

– Да, конечно. В которых мы начинали в училище и до сегодняшнего дня, то есть те, которые уже отслужили своё, идут на чердак, в коробку.  

 

– «Пуанты Нины Маляренко». А правда, что балерины настолько стирают ноги? Прямо вот треш какой-то. У вас такая история была? 

– Вы знаете, всегда по-разному. Раньше были пуанты из мешковины и клея, то есть тканевые. Там ноги больше натирались – и были мозоли, там даже, допустим, пятка стирается. А на сегодняшний день я пользуюсь американскими пуантами, где уже нет такого напряжения в стопе, потому что там полностью пластик, стопа уже вскакивает точно куда надо, и внутри мягкая обшивка, уже создаётся комфорт. 

 

– Такие пуанты разбивать не нужно? 

– Нет. Они полностью сделаны из пластика, их можно стирать, они многоразовые. Ты их можешь постирать в машинке или на руках, высушить – и они будут у тебя как новые. Такие пуанты служат намного дольше, но, опять же, в зависимости от того, сколько у тебя спектаклей в сезоне. Допустим, бывает так, что не сильно много, и пуанты служат дольше. Пуанты есть разные, есть вот узкие пятаки. Мне удобно в них работать «Жизель», такие вещи, где нужно прыгать, узенькое вот это место. А есть другие пуанты, вот это – пуанты с «Золушки», здесь широкий пятак: это для того, чтобы удобнее на них вращаться, площади больше на вскок и устойчивее получается площадь вот этого пуанта. Они из пластика, вот тут всё внутри – это пластик. 

 

– А пальцам больно? Ноге? Вообще нога устаёт?

– Тут дело привычки, не знаю, у всех по-разному. У кого-то всегда болят пальцы, ногти особенно. Когда ты много вращаешься, фуэте крутишь, на одной ноге вскоки, то ногти – да, немного начинают болеть, если ты давненько этого не делал. А если ты постоянно всё это делаешь, то не так. Ну и у всех это индивидуально. 

 

– Есть какие-то лайфхаки, когда помочь нужно срочно балерине – после многочисленных прыжков, спектакли же есть такие. 

– Конечно. Только терпеть. Ты терпишь, даже если тебе больно или тебе плохо. Ты должен улыбаться и быть в образе, не показывать, зрителю это не интересно, он пришёл смотреть на красоту, и ты обязан это делать. 

 

– Ваши маленькие воспитанницы понимают это? 

– Те, которые уже постарше, – да. И они справляются со своей задачей, я вижу каждый год: девочки, которые приходят поначалу, какими они становятся через полгода, как ребёнок загорается и просто живёт балетом, и хочется уже быстрее встать на пуанты, и она представляет себя уже прямо на сцене. Это дорогого стоит, когда ты видишь свой результат, который реально работает. 

 

– А много тех, которые ломаются? И в какой период это происходит чаще всего? 

– Чаще всего, получается, наверное, лет в тринадцать девочки, потому что организм растёт резко, они постоянно тянутся, осанка у них – и мышцы не успевают догнать рост ребёнка. Вот тогда начинают болеть колени – мамы переживают. У кого-то могут быть проблемы – но редко – с позвонком что-то происходит, но чаще всего это коленки, потому что у меня так же было в училище. Я резко в тринадцать, наверное, лет начала расти, хорошо в рост пошла, и болели колени, потому что мышцы ещё не такие крепкие для такого скачка роста. Поэтому вот такие моменты бывают. Но это тоже нужно пережить, это максимум полгода. 

 

– Это что касается физиологии. А чисто психологически?

 – У нас же не хореографическое училище, у меня к ним подход – я со всеми детьми разговариваю как со взрослыми, объясняю им. И у нас нет такого, что кто-то будет истерить или ещё что-то делать. Да, требую, но в пределах их физических возможностей. Я считаю, что ломать тоже нельзя – ни психику, ни физику.

 

– Вам самой приходилось идти на какие-то жертвы ради работы? 

– Уже будучи взрослой? Артисткой? 

 

– Давайте начнём прямо по порядку.

– Да, у меня был момент в училище, когда дома я перезанималась на каникулах, у меня были растяжения на стопе, причём с двух ног, я не могла вообще ничего делать, были адские боли. Потом получилось так, что я не занималась длительный период – месяца два, наверное, – мне ставили гормон, и я немного подотекла, это был 9 класс, 5–9, и я не то чтобы стала скатываться или ещё что-то... Как бы я всегда была первой, а тут немного пониже, и я начинала нервничать. И мама на тот момент сказала: «Хочешь, мы забираем документы и уходим». Меня никто никогда не заставлял делать: делай выбор сама. 

 

– Это был уже 5 класс?

– Это был 5–9, 9 класс хореографический. Тот момент, когда ты уже переходишь на курсы, всё, там три года – и ты артист балета. Ну и я согласилась, я сказала, что буду учиться, доучиваться, не уйду. Такой единственный был переломный момент в моей жизни: как, мама мне говорит «давай уйдём». Нет, я не сдалась. 

 

– Вы тогда понимали: это же всё зря может быть. 

– Конечно. Пять лет и плюс пять детских... С пяти лет столько отдать. Я такая: «Почему? Нет». 

 

– Мне кажется, это говорит уже о том, что вы в тот момент уже созревшей были.

– Да, всё равно уже к курсам начинаешь понимать. 

 

– К профессии. Приходится ли голодать, диеты всякие разные? 

– Всегда по-разному. Тут всё зависит от репертуара, от количества репетиций и нагрузки. Если нагрузка адская и много, если какой-то новый спектакль или постановка, то мы балерины, мы едим – и мы можем есть ночью. Можем днём не есть, прийти домой и поесть вечером. 

 

– Как попало. 

– Да, как попало. Нет такого режима. А если мало спектаклей и, допустим, расстояние от спектакля к спектаклю, ты знаешь, что там тебе надо придержаться, то да. Но тут ты тоже смотришь по себе, чувствуешь, что надо держаться, – тогда где-то в чём-то себя ограничиваешь. Есть девочки такие, которые расположены к полноте, они худеют.  

 

– Я благодарю вас за беседу. Мне было очень интересно, спасибо вам огромное, что пришли.