Сергей Прокопьев | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Сергеем Прокопьевым. 

– Здравствуйте. Это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». Сегодня у нас в гостях омский писатель, член Союза писателей России Сергей Николаевич Прокопьев.

Сергей Николаевич, здравствуйте. 

– Здравствуйте. 

– Рада вас видеть. Вижу, вы к нам пришли не с пустыми руками, подозреваю, что это ваши труды, которые наверняка были изданы недавно. 

– Да, недавно. Вот эта книга – десять дней назад я получил тираж. А эта книга вышла, появилась в Омске – в январе, она вышла в Москве, в издательстве «Вече», и в январе я её получил. 

– Давайте тогда затронем сейчас самое последнее издание, это книга «Однажды на Украине». О чём она? Я уже понимаю по названию... Как она родилась, кто стал героем? 

– Кто герой – с удовольствием отвечу. Во-первых, хочу сказать спасибо Святославу Николаевичу Капустину, управляющему Центром развития предпринимательских инициатив, который протянул руку этой книге в нужный момент, и я смог запустить её в производство. Были ещё помощники, но он дал старт этой книге, поэтому низкий ему поклон и спасибо. Конечно, я следил за событиями на Украине, потому что там родственники живут: двоюродный брат уже в возрасте живёт, племянники живут. Но почему-то я не брался за эту тему. И вот меня пригласили в волонтёры на встречу с теми людьми, которые бывают за ленточкой. Один воевал, а второй ездит туда с гуманитарными грузами. Мы поговорили, и потом Сергей Александрович – он не один раз туда ездил, меня ему представили – на меня наехал (я ему очень благодарен!): «А почему вы не пишете?» Он такой эмоциональный очень человек. У меня как бы есть такое стеснение – я не воевал там, не был там. А он на меня наехал: «Почему вы не пишете? Люди не знают об этом. Надо писать и о волонтёрах, видите, сколько работают?» А там приходили женщины-предприниматели, тепловизоры принесли, компьютеры принесли, деньги принесли – вот это всё движение. Я знал некоторых людей из волонтёров, но до СВО. Инициативные такие женщины, пробивные. 

– Вы считали, что не имели права браться за это? 

– Было такое, был такой момент. Хотя у меня есть книга, серия рассказов об Афганистане. Когда я брался за эту тему, там просто был такой материал, который звал к себе. Какое я имею право, ведь я не воевал, ничего не видел. 

– Не очевидец событий. 

– Не очевидец, да. Был такой момент, но я придумал один ход и написал этот рассказ – называется «Девяностый псалом», и тогда я для себя решил, что в принципе я пишу отсюда и я пишу немножко по-другому. Эта встреча закончилась, и это был толчок, на следующий день я встретился с ним – он сам был персонаж, который просился! – вот человек, он поехал туда, у него там сын-офицер, потерял сына, нашёл сына – и стал ездить, возить машины гуманитарки. Я с ним встретился, а на следующий день (или через день) встретился – там был парень, который месяц отвоевал, получил тяжёлое ранение, у него медаль «За отвагу». То есть я начал собирать это, этой темой жил, я и сейчас ею живу. За десять месяцев я написал эту книгу, это быстро, в принципе. 

– Здесь, в Омске? 

– В Омске. 

– То есть вы просто встречались с героями. 

– Встречался с героями. Мои герои это и бойцы, и волонтёры, и священники, и бойцы «Вагнера». Я для себя сделал такое открытие, когда-то Збигнев Бжезинский сказал, что после развала Советского Союза Россия перестанет рожать Александров Македонских. И вот, встречаясь с ними, я как раз понял: вот они, Александры Македонские, у нас были и есть! Недавно познакомился с парнем – Керей, он казах. Полулегально мобилизовался, у него трое детей, ему чуть больше тридцати, по-моему, тридцать три года. Участвовал в трёх операциях, потом, говорит, пришёл полковник: «Давай-ка ты собирайся домой». Из дома мама, жена написали – у него трое детей. «Ты чего скрыл, что трое детей!» 

– Сейчас можно полулегально? 

– Да. Значит, вернулся сюда, в один день похоронил двоюродного брата и друга детства. 

– Тоже участники СВО? 

– Да. И он решил, что он должен идти, подписал контракт (тоже знакомые помогли), воевал полгода, получил тяжёлое ранение, вернулся (сейчас он в Омске по ранению), лечится. Там три миллиона дают по ранению, он купил на эти деньги машину, подержанную «Ниву» для своей части, своей роты, переоборудовал её. И ещё одну машину. Вот человек, он туда рвётся, хоть рука ещё не работает толком. Он снайпер, штурмовик, который на передовой. 

– Вот вам и Александр Македонский. 

– Вот и Александр Македонский. Ещё два парня – не могу не сказать о них – они чуть постарше, но тоже, по-моему, до сорока лет. У одного уже четверо детей, у другого трое детей. Трое детей – Андрей – говорит: «Я понимаю, тут придут мобилизованные, их с дивана сорвали, они ничего не умеют». А он спасатель, и с парашютом прыгал, и армию отслужил, серьёзную срочку отслужил, много что умеет. То есть – я должен быть там. «У меня дети спрашивают: “Папа, а зачем ты там?” – “Я должен защищать вас”». Вот так вот он пошёл, тоже получил тяжёлое ранение, сейчас его комиссовали.

Друг его пошёл позже, у него четверо детей. Младшему, Максиму, три года. Он погиб там. Он тоже спасатель, тоже был человек активной жизненной позиции, байкер и так далее. Всё умел руками. У меня есть рассказ «Дима и Таня» – об их семье. 

– Это уже со слов жены? 

– Со слов жены и его друга, в основном со слов жены. У меня здесь две вдовы, у одной офицер был, тоже отыграли свадьбу – и через две недели он ушёл и не вернулся, в первой операции погиб. Он второй раз уже был там, тоже ему говорили, что травма тяжёлая была – после первого ранения. Тёща ему говорила: «Николай, ты уже получил ранение!», в принципе, он мог бы туда не идти. Но он говорил: «Есть такое понятие – вы тортики печёте, а есть такое понятие – Родину защищать, профессия. Я офицер, я должен. Десантник должен быть там».

Вчера разговаривал с хирургом – кубанский казак, потом в Сибири они были. Ему шестьдесят шесть лет, дед у него был раскулачен, сидел, но в 42-м году он добровольцем пошёл на фронт. Он говорит: «Я тоже должен быть там – как хирург». Вот, он там отбыл, ранение не получил, но вышел из операционной и просто упал, потерял сознание, потому что очень напряжённо, очень много раненых. Есть люди, которые показывают силу русского духа, которые понимают. Вот, есть «дед разведбата» из рассказа, он прилетает из Москвы за книгой сегодня, держу с ним связь. Илья, ему сорок два года было – он сам напросился на мобилизацию, позвонил: «Что вы берёте всяких там колдырей!» (как он сказал). «А я спортсмен, физически сильный человек!» – «Ну, пойдёшь в ВДВ?» – «Пойду». Через час ему принесли повестку. 

– Добровольцем? 

– Ну, не добровольцем. Он мобилизован. Там как раз была мобилизация. Он получил очень тяжёлое ранение, он человек верующий, сказал: «Меня только Бог спас». Сейчас опять он там, опять в 76-й Псковской дивизии, но уже не на передовой, не штурмовик, но всё равно он в армии.

Конечно, очень важно, как мне Сергей тогда сказал, писать о волонтёрах, тоже интересная среда – волонтёрство. Я познакомился с «аZOVoСети», это, конечно, женщины в возрасте, там одна у них зажигалочка, ей восемьдесят три года, что ли, уже пенсионерки. Они ходят как на работу. Соседи спрашивают – народ-то разный, общество тоже разделилось – «А что вы получаете, какие деньги?» – «Да мы ничего не получаем». – «Вы чего» – говорят и крутят пальцем у виска. Обидно, говорят. Приходят к ним – в отпуск приезжают по ранению или приходят воины – говорит: «Мы спрашиваем, как там наши сети?» Они сначала как бы сомневались – что эти сети могут дать? А потом уже с гордостью говорят, что сеточки наши тоже там нужны. Они сети делают, окопные свечи, браслеты выживания, «кикиморы» – это масккостюмы для снайперов. Ряд людей встал на помощь, бескорыстно. Но тоже кто-то крутит у виска. 

– Когда вы коснулись этой темы, вы увидели, заметили, что наше общество – какое оно сейчас, расколотое или всё-таки тех, кто крутит у виска, – их меньше? 

– Я не могу такого сказать – меньше их или больше, есть просто безразличные к этому. Недопонимают, не касаются. 

– Как будто не с нами это происходит. 

– Да. Это сложная тема. У нас, если телевидение смотреть, как бы войны-то и нет. Для меня удивительно. Я с ними пообщался, а там и песни присылают – есть замечательные песни, пусть они не такие отточенные, но они актуальные. И их нет на телевидении. Есть стихи – стихи не звучат. Есть и воюющие поэты, но тоже они на большой экран не попадают. 

– Как вы думаете, почему? 

– Такое общество у нас. 

– То есть иллюзия, что у нас всё хорошо и мирное время. 

– Да. У нас не война. Но на какое кладбище ни придёшь – мы недавно вот хоронили... 

– Там флаги? 

– Там флаги, да. Где-то больше, где-то меньше. На мемориальном вообще очень много. Был в Тамбовке я, крестный ход в месте явления Пресвятой Богородицы в 1943 году, там на здании почты (село-то восемьдесят человек) – две мемориальные доски, погибли парни, 84-й и 88-й год.

Есть ещё волонтёры, наверное, надо сказать об этом – сто книг в библиотеку Пушкина, пятьдесят книг в Центральную библиотеку – и волонтёрам в «аZOVoСети» отправил, они забрали. И есть волонтёры, мои друзья, это «“Радость” в помощь фронту». У них вообще есть «Радость» – общество волонтёров, они помогают трудным семьям – до этих всех военных действий. А теперь они стали ещё и помощь фронту: плетут сети, окопные свечи делают. И Чебурашки! Сейчас очень популярны Чебурашки, мне подарили Чебурашку, надо было принести. Говорят, фильм был какой-то про Чебурашку. И они говорят, что вообще нарасхват. Одна женщина освоила – там Чебурашка, внизу подпись: «Зачебурашим». 

– Вы известны и как сатирический писатель. Уже потом, с течением времени, вы стали уже больше писать духовную литературу. В этой книге есть какое-то сочетание иронии и духовного? Или всё-таки это больше духовное? 

– Нет, я люблю иронию, люблю шутки, и они есть. У меня всегда есть два вопроса: Бог на войне и весёлые случаи на войне. Конечно, там невозможно без юмора. И вот недавно с «Вагнера» парень, я два слова о нём скажу, наверное. Он в «Вагнере» штурмовик был. У меня есть рассказ «Венчание музыканта», там есть Жека, позывной Жека, он Евгений. Как он погиб, друг у него погиб, на одной операции вместе были, они были близки, и он с его мамой поддерживает связь. Замечательная женщина, интеллигентная, интересная, в Питере живёт, а он с Дальнего Востока был. Здесь начинается «Жетон сына». Она мне звонит, а я тут в кои веки попал в больницу, она мне звонит – «Я вам всё оплачу, годовщина смерти сына, на Дальний Восток, в Лучегорск, по-моему, город называется. Я всё оплачу, чтобы вы поехали туда». А я в больнице лежу. Я бы с удовольствием, но... Конечно, жалел, что так получилось, я бы поехал. А там был парень, я его не знал, они вместе воевали. Жека, Дима, который из «Венчания музыканта», Денис, он здесь, в книге. И вот он говорит, он был такой светлый человек, хотя он из детдома и вообще очень тяжёлая судьба, как они рассказали. Но он был всегда на позитиве, и это очень было важно в коллективе. 

– Спасало, да. 

– Да, Он всё время на позитиве, как бы ему плохо ни было. Конечно, все эти весёлые случаи. Тут есть у меня «иерей десантов», это прообраз героя, иерей отец Дионисий, 242-й учебный центр ВДВ. Не буду рассказывать историю: кто хочет, прочитает. История весёлая такая. Очень важно – а мы не коснулись этой темы – сказать об иереях. Военные священники – их двое у меня тут – один из бронетанкового стал прообразом или героем моего рассказа, но скорее прообразом, потому что я что-то домысливаю, я решаю всё в художественном плане, это не очерк. 

– Не публицистика. 

– Не публицистика, потому что я решаю по-своему: что-то меняю, что-то придумываю, додумываю. Но за каждым рассказом стоит определённый герой, и его история легла в основу этого рассказа. Этот достоверный элемент, для меня очень важный. 

– А герои могут себя узнать? 

– Герои, конечно, узнают. Безусловно. Потому что там их история, и я её так не переворачиваю, но придумываю какой-то ход. Вот, «Венчание музыканта» – он мне сказал, что «мы с Таней хотим венчаться». Я не знаю, повенчались они или нет, но этот ход дал мне возможность. Я знаю батюшку, который в рассказе венчает, то есть этот обряд – он нашёл ход и этот рассказ сделал.

Вот ещё такой интересный факт, столкнулся не один раз – убегают из дома на войну. Вот это я рассказывал: Жека, мама его, Лилия Георгиевна, рассказ «Жетон сына». Он убежал на войну. Я звоню им – они мне ничего не говорят (а она в Питере). 

– Ну, многие молодые люди не сообщают близким. 

– Ему сорок два года было. Его сначала мобилизовали, он отслужил мобилизованным... Вернее, он по контракту, а потом его мобилизовали. Он убежал на войну, отвоевал контрактом три или шесть месяцев, а потом его мобилизовали – и он погиб уже как мобилизованный. Воевал с «Вагнером» как прикомандированный. Это не один случай. Жене сказал – до смешного! – что на охоту поехал, на север. Берёт ружьё, берёт всё. Или удочки – на рыбалку. Оставляет у друга и сам туда едет. 

– Не перевелись богатыри на Руси. 

– Не перевелись. Вот это вдохновляет, конечно. Всякое есть. Вот не было понятия «пятисотый», я с афганцами со многими общался, писал книгу об Афгане, и такого понятия, как «пятисотый» не было. «Двухсотый», «трёхсотый» – понятно, убитые и раненые. А вот тут появилось «пятисотый». Говорят же, что не все для войны рождены, что называется. Если он трусливый, то лучше пусть он останется дома, потому что не заразит окружающих. 

– Боевой дух должен быть соответствующий. А вторая книга о чём? 

– Вторая книга... Если бы вы меня спросили, что для меня Омск, точка кипения в моей жизни – это Омск, большинство моих героев – прообразы моих персонажей – живут в Омске. Не все, но многие. Поэтому Омск для меня дорог ещё и потому, что здесь я открываю мир моих героев.

А это... была такая часть, она и сейчас есть, их потомки – люди, которые после революции, раскулачивания, в тяжёлые времена ушли в Китай и жили там. Казаки забайкальские жили в междуречье, основали там двадцать деревень, станиц – там пустое было место, это север Китая. Там они жили российским укладом. Харбин – это русский город вообще был. КВЖД строилась, вот, вдоль КВЖД. Там интересные судьбы, которые как бы просили, чтобы писать о них, казачьи судьбы. Они ушли в Китай, потом Китай их вытеснил в 50-е годы, они пришли в Россию. Конечно, в России их никто не ждал. Вот тоже русский дух – многие молодые убегали сюда, здесь их арестовывали, попадали они в лагеря. Было такое, в 37-м году многие уехали, Советский Союз позвал. А они из буржуазии тоже туда попали, многие погибли, но в Россию они рвались. Опять исход, приехали сюда, многие в Казахстане осели. И потом из Казахстана они уехали сюда, когда всё это началось – развал Союза. Шесть повестей, два рассказа, если говорить об арифметике. Эти люди принесли культуру, у них культура была дореволюционная, и они пришли сюда. Интересные люди. Наконец-то я собрал эту книгу, написал давненько, в Москве она понравилась в издательстве – и её издали. Тоже своя часть жизни с китайцами. 

– Вы очень часто говорите, что ваши книги повернули вас к Богу. 

– Да. Но не мои книги, а я бы сказал так, я один раз отвечал на этот вопрос. Я человек любопытный, и когда в 90-е годы сюда хлынули всякие секты, всё это открылось, мне было интересно, хотя я туда никуда не встрял. Вот вы говорите, что я ироничный человек, вот у меня такой рассказ «Вася Кришна» – забойный. А потом так судьба вывела, что я стал воцерковляться. Я работал с мужчиной, он был человек воцерковлённый, и я стал воцерковляться и открыл для себя очень большой мир православия. 

– То есть это конкретный человек, который всё изменил? 

– Человек, наверное, нет. Это сложно, я даже вам конкретно не отвечу, как это. Тут всё сложилось. И интерес, я, наверное, любопытный, и даже в студенческие времена мне было любопытно, что это, хотя я не верил, не был даже крещён, я крестился, когда мне было далеко за сорок. Но постепенно я открыл этот мир. Для меня и по сей день очень интересный момент, как человек приходит к Богу, что его подвигает. Это разное, разные пути – кого-то трагедия, кого-то просто поиск истины. И меня привело в этот мир, я стал писать, это интересно. Последняя книга в прошлом году вышла из этой серии – «Великий Пяток», она вся посвящена рассказам такого плана. Это, конечно, не духовные рассказы, мне не очень нравится, когда меня представляют православным писателем, я не православный писатель, конечно, но пишу на православную тему много. И эта книга – я здесь сказал, что у меня в вопросах отношение к Богу – тут почти в каждом есть, не везде, но процентов восемьдесят. То есть на войне человек близок... 

– Неверующий становится верующим. 

– Если есть время, я расскажу вам этот случай. Их много случаев. 

– Конечно. 

– Один из случаев вот. «аZOVoСети», там Ольга Анатольевна. Хотя она не любит, что она мотор, но, говорит, что «меня вдохновляют эти бабушки». Она там организатор, завхоз. То есть она закупает товар, эти сети, материалы и так далее. И у неё один из её знакомых пошёл (или мобилизовали, я точно не скажу) туда. А он, – говорит – всё время надо мной подтрунивал, если я из церкви иду. Он: «Опять в церкви была? Ты красивая женщина, яркая, зачем тебе это нужно – с бабками этими там». Он всё время её подкалывал. Она говорит – иногда с ним спорила. И вот он пришёл оттуда. «Мы идём, значит, по улице, а меня-то этот вопрос гложет». Он что-то рассказывал, а она говорит: «Как там – Бог на войне?» Он человек такой, за словом в карман не лезет, но тут пауза повисла такая немножко странноватая для него. И он говорит: «Ты знаешь, был у меня такой случай – мы были в землянке, и вдруг у меня в голове: “Уходите отсюда”. А я рядовой, там ещё четверо ребят, офицером был бы – я бы сказал: “Всё, уходим!” Я говорю: “Вот, ребята, надо уходить отсюда”». Двое встали, а двое остались. Они ушли, успели куда-то добежать, и всё – туда мина и те погибли. Она говорит: «И меня так подмывало ему сказать, он же всё время надо мной издевался». Он говорит: «А я другого объяснения не нахожу, что Бог есть, это рука Бога». Она говорит: «Мне так хотелось ему сказать: “А ты надо мною издевался!”, но я себя сдержала, хотя смирение – не моя, как говорится, добродетель». Вот один из примеров.

Ещё один пример – это иерей отец Дионисий рассказывал: «Стоит группа десантников, я их исповедовал, причастил, а один десантник стоит в сторонке, я к нему подхожу, говорю: “Может, ты некрещёный? Давай мы тебя покрестим”. А он с вызовом так: “Я в Бога не верю, в попов не верю, мне ничего не надо”. И только мы поговорили, я уже собирался уезжать, и тут артналёт начинается, в землянку забежали, землянка два на четыре метра, маленькая, мы стоим, молимся, я молюсь. И вдруг меня за руку кто-то берёт, я поворачиваюсь – а это тот десантник, говорит: “Батюшка, давайте помолимся”». 

– Давайте покрестимся.

– «Он говорит: “Жить хочу”. – “Отче наш” знаешь?” – “Не знаю”. – “Давай я буду читать, а ты будешь повторять”». Вот такой момент. Люди приходят, кто-то крестится там уже. У меня волонтёр есть в рассказе «Волонтёр Преподобного Серафима Саровского», молодой мужчина, лет тридцать ему. Он туда ездит как волонтёр, у него тут знакомый офицер есть – с ним ездит. Иконки раздаёт и так далее. Говорит один – из зоны, видимо, был – «Я хочу покреститься». Мой-то Миша не священник, но крестить может каждый крещёный человек, только потом надо, чтобы в церкви помазание совершили. А там ни священников, никого нету, а он захотел креститься. Я потом приехал на следующий день со святой водой, с атрибутами какими-то – и я его покрестил. То есть люди приходят к Богу. Тут почти везде... 

– Везде Бог. 

– «Дед разведбата» – он считает, что пришёл, говорит: «Я молился, всё время “Отче наш” читал». Он только начал воцерковляться. Когда его ранило, говорит: «Я сжался весь, чтобы меньше осколков досталось, чтобы прошли мимо». Говорит: «Я считаю, что выжил только потому, что Бог мне помог, поддержал». 

– С молитвой в бою. 

– Да. 

– Насколько я знаю, вы окончили авиационный институт. А на тот момент вообще были мысли о писательстве?

– Вы знаете, были, хотя ничего не писал. Наверное, впервые об этом говорю, что-то во мне – какая-то тяга была. Хотя не сказать, чтобы я писал сочинения – не было такого, чтобы оно текло. Знаете, как говорят: садится – и всё течёт. Нет, я подбирал слова, мне хотелось сказать как-то, чтобы было красиво, а они не подбирались. Не могу сказать, чтобы это было, но что-то жило. Я всегда говорю: нет у меня литературного образования, но я этим не горжусь, как бы так по жизни получилось. Лучше бы было, но не суть важно. Я окончил Казанский авиационный институт и этим горжусь. А когда приехал, двадцать лет отработал в КБ («Полёт») и потом двадцать лет в газете – тоже в «полётовской» газете был долгое время главным редактором. И вот по «Полёту» я написал первый рассказ – иронический, юмористический. Наверное, для себя делал так: когда погрузился в жизнь – не студенческая там, но хорошая была жизнь, красивая, интересная, очень замечательная, люблю это время, вспоминаю с удовольствием, всегда на встречи езжу в Казань. Люблю Казань. Но всё-таки был я далёк от жизни, а вот когда я столкнулся с жизнью – юмор и вот это всё. Я не высасываю из пальца – жизнь даёт. 

– Почувствовали вкус, поняли суть. 

– Да. И начал тогда. Первый рассказ был для стенной газеты, потом в «Вечёрке» стал печататься, такие весёлые рассказы в основном. Немножко сатира, наверное, была, но в основном весёлые. 

– Что самое сложное в писательском труде? 

– Самое сложное... Знаете, есть стадия написания рассказа, когда надо попсиховать. То есть ты завёлся, бывает, что рассказ видишь как бы весь. Или есть какой-то эпизод, ты его находишь... Вчера мы разговаривали два часа с этим казаком, хирургом. И я не видел, не чувствовал рассказа. 

– Зацепиться не за что. 

– Да. Что у него работа была – они с утра до вечера. И друг другу помогали, не было такого, чтобы моя смена кончилась – и всё. Говорит: «Я хочу туда, потому что там другая атмосфера, там это братство солдатское, там по-другому немножко». А потом он начал рассказывать о своём деде, об отце, о традициях казачьих. Говорит: «Я узнал, что я казак только в 90-е годы, мне дядя пришёл и сказал: “Ты знаешь, что казак?” Ну, я догадывался по песням и так далее». И я увидел, на чём можно построить этот рассказ.

А бывает, что ты где-то провисаешь – и начинаешь психовать, в буквальном смысле – «я исписался!» Но находится решение, находится, вот надо. Самое трудное – когда не пишется. 

– Что делать? Отложить? 

– Вообще ты вдруг приходишь, у тебя нет материала, хотя он есть в компьютере, можно поискать, найти, но бывают такие моменты.

– Муза не посещает. 

– Я иногда говорю так: мне хорошо, когда пишется, и плохо, когда не пишется. Может, какое-то состояние уже не то, энергия не та. Я в больнице лежал – вроде, всё нормально, а нет ничего, вот этого завода, энергии – нету. Энергии, которая тебя тащит к столу. А так нормальное состояние моё. Не люблю тусовки. А вот за компьютером, когда пишется... 

– Тогда энергии вам пожелаем огромной. И ещё большего количества произведений, книг, рассказов. 

– Спасибо. Надо ещё вторую вот эту продолжить. 

– Теперь уже о героях, которые бы вернулись. 

– И о победе. С Богом победим, некоторые говорят. Так и Суворов говорил. 

– Спасибо вам большое за беседу. 

– Спасибо вам, было очень хорошо, комфортно, уютно.