Владимир Белов | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Владимиром Беловым.

– Здравствуйте, это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». У нас сегодня в гостях директор музея народного художника России Кондратия Белова, Владимир Белов.

Владимир Дмитриевич, здравствуйте. 

– Здравствуйте. 

– Вы не просто руководитель культурного учреждения, вы внук великого художника и, я знаю, очень трепетно относитесь и к памяти самого патриарха сибирской живописи (как называют Кондратия Петровича), и к его полотнам. Мне интересно знать, часто ли приходят к вам такие посетители, которые не знают о вашем родстве с великим художником? 

– Конечно, часто приходят, иногда даже бывают такие моменты, когда я предлагаю экскурсию от внука, но говорю, что это будет стоить дороже. Бывает такое, не все знают. 

– То есть родственник художника – это уже повышает планочку. 

– Конечно. Это уже от человека, который много что знает, то есть экскурсия – она же всё-таки идёт по таким местам: общие вопросы, создание музея. А когда рассказывает какой-то родственник, в частности внук, то может рассказать какие-то вещи из семейной жизни, о поведении Кондратия Петровича, потому что он был у нас человек необычный – многогранный талант, весёлый, отзывчивый, любил женщин, как все мужчины, но он – особенно; с его усами вот этими. Многие вспоминают, что у Кондратия Петровича всегда были розовые усы. 

– Почему? 

– Ну, целовал. Его всегда предупреждали – какие-то большие мероприятия, например. Нина Никандровна Бревнова тогда была руководителем: «Кондратий Петрович, там дамы будут партийные, давайте без ваших вот этих обниманий-целований». Он говорит: «Конечно, Нина Никандровна!» Ну а когда уже встречал красивых женщин – партийных – он уже не мог устоять. Не знаю, женщинам нравилось или не нравилось, но знаю, что сотрудники музея Врубеля, когда он приходил в музей, до сих пор вспоминают, что «я целованная Кондратием Петровичем». 

– Ага, это у них был прямо статусом. 

– Да, было у них такое. Весёлый, любвеобильный был, хотя жизнь у него была непростая. Вообще из современных художников он самый в возрасте у нас. Я считаю его современным, потому что все люди, которые его знали, они ещё многие живы, а сам он ровесник века, прожил жизнь, и что было у нас в стране, то он всё на себе перенёс. И вся семья его. И тяжело было, и счастье было. Он не потерял любовь к жизни, был оптимистом, улыбался. Но иногда вспоминал: «Почему мне так поздно дали народного художника, заслуженного деятеля? Ну, потому что я у Колчака служил». 

– Этот момент жизни, этот факт, во многом ему мешал в творческой деятельности. 

– Да. И он, конечно, в 30-е годы мог стать фатальным, потому что многие художники пострадали, и в 37-м году.

– А что спасло его в тот момент? 

– Когда он родился (23 марта 1900 года), раньше же давали имена по святцам, и ему дали имя Кондрат, а когда мы посмотрели по святцам, что это означает (там же у каждого имени своё значение есть), это значит «воспитанный облаками». И как-то вся жизнь его прошла под этим именем, и, думаю, талант его спас. Я не говорю о тех художниках, которые, конечно, пострадали, но история была такая, что Кондратий Петрович вступил в члены Союза художников СССР, и у него членский билет был № 2 для омского отделения. Он стоял у истоков создания нашего Союза в Омске, и в 37-м году, когда начались эти гонения, его исключили из партии (он уже был коммунистом), исключили из Союза художников, ему пришлось перейти на другую работу, в которой он тоже показал, что он выдающийся человек. Он стал режиссёром, актёром народного театра в Доме культуры в Старом Кировске. 

– И об этом мало кто знает. 

– Да. Но в книжках можно прочитать. И он успешно работал, и оформлял сцену, и режиссёром был, и актёром. У нас есть его фотографии – он в гриме там. У него стоял вопрос после всех этих событий – кем быть: актёром или художником. И Самборская, наша знаменитая актриса, они были знакомы, он к ней пришёл и говорит: «Как быть?» Она ему сказала: «Знаешь, ты великий актёр, но если станешь актёром, то пропадёт великий художник». 

– И всё-таки он выбрал живопись. 

– Да, он пошёл в живопись. Потом началась война, он пошёл в военкомат, но его не взяли, потому что он служил у Колчака. А потом уже, когда всех брали, он уже переболел – у него был туберкулёз, и в 44-м году здесь работали эвакуированные художники из Москвы, его однокашники – он окончил Художественно-промышленный техникум в Омске, в 24–28-х годах учился, они приехали, поддержали его. Сказали: «Как так? Такой художник, а вы его...» И после этого приезда художников в эвакуацию у него начались выставки, начал участвовать, и уже в 1948 году он написал свой шедевр «Лесосплав на Иртыше», который находится в нашей экспозиции. 

– Это в 48 лет – так сказать, признан. 

– Да, его уже отобрали в выставкоме на Государственную премию. Там некоторые товарищи сказали, что как-то несовременно – сплав, надо современности поддать. Ну, он там раз – и нарисовал кое-что такое в уголке. Я всегда на экскурсиях говорю людям – что он мог такое там нарисовать? Они очень долго искали, потому что он, чтобы не спустить экспозицию, нарисовал... Люди пусть придут в музей и поищут. 

– А я знаю, что там. 

– Ну, многие уже знают. И всё, работа уехала в Москву на выставку – и Сталинская премия ему. Это же вообще, там же деньги были хорошие. Кондратий Петрович был в Москве, приехали его друзья – он был широкой души, премию получил – накрыл стол, они сели все, как говорится, заранее не надо ничего делать, примета такая. Они всё отметили, а потом утром слушают Левитана, он объявляет: «Сталинская премия вручена...» Он на «Б», должен быть впереди, Белова нету. Может быть, в конце? Там художники будут в конце. Но никто его фамилию не назвал. Это такая давняя история, она неподтверждённая, но кто-то из Омска сообщил туда, что осторожненько, потому что Кондратий Петрович проходил службу у адмирала Колчака. 

– Хотя там особо службы-то и не было. 

– Да, восемь месяцев. Но там тоже есть одна история про Колчака. Ну и его фамилию вычеркнули, но эта работа везде проехала. Она чудесным образом поучаствовала во всех выставках, в Финляндии, в Индии была, по всей Европе проехала – и потом вернулась в Иркутский художественный музей. Иркутский музей купил эту работу, и когда наш музей в 1991 году создавался, директор Иркутского музея – он знал Веру Кондратьевну, знал Кондратия Петровича – позвонил и сказал, что «я передаю вам безвозмездно эту работу, потому что Музей Белова без “Лесосплава”...» 

– Не Музей Белова. 

– Да. «Лесосплав» и «Половодье» передал нам, две работы, 48-й и 49-й годы. Насчёт «Лесосплава» искусствоведы говорят, что это настоящий портрет Сибири, это новое направление в сибирской живописи, эпический сибирский пейзаж. Классика, шедевр, конечно. 

– На самом-то деле Кондратий Петрович – это Пача. 

– Ну, Пача, конечно, это его родина, хотя он родился на Северном Урале в Пермской губернии, Верхние Усы деревня. А потом они во время столыпинской реформы переехали с семьёй в Пачу, там была раньше Томская губерния. Он часто туда приезжал, очень много работ связано с Пачей. И его последняя работа – «Село моей юности», он написал её в 87-м году, она даже чуть-чуть не закончена в уголке – он написал своё село, написал село, которое было тогда, когда он там жил. 

– По памяти написал? 

– Да. 

– Потому что, насколько я знаю, уже не было и дома Кондратия Петровича. 

– Ни дома не было, ни церкви. И такой реки Томь полноводной, по которой пароходы ходили. Сейчас там уже река такая, не ходят, там катера только. 

– Именно Пачу он всегда считал своей родиной? 

– Да. Пачу, потому что там всё произошло в жизни, там толчок для него был, и его любовь к рисованию там, и женился он там. Он там пригодился, как говорится. 

– Колыбель его. 

– Потом Пача отправила его учиться в Омск. Из Пачи он уже уехал в Омск, поступил в Промышленный техникум – и здесь уже всё у него пошло. А так – там мама, папа. Отец у него, кстати, Пётр Николаевич, выкладывал фигурные печи красивые, такое у него хобби было, он умел это делать красиво, может быть, оттуда талант пошёл, не знаю, как Кондратий Петрович, не окончив университетов и академий, стал народным художником. Это тоже удивительный талант, потому что он же только техникум окончил, и то полиграфическое отделение. Как так получилось, что он стал выдающимся живописцем... И не просто живописцем, он же ещё иллюстрировал книги! У него там и «Дело Артамонова» Горького, и «Конёк-горбунок», «На нашей реке», ещё маленькие рассказики наших омских писателей. А «Конёк-горбунок» вообще шедевр. Мы даже думаем, что мультфильм «Конёк-горбунок» был позже сделан, и нам кажется, что там кое-что у Кондратия Петровича забрали, идеи. 

– Вы узнаёте это, да?

– Там, если посмотреть... И у нас в музее хранятся оригиналы всех этих эскизов, мы их уже реставрировали, они находятся у нас в хранилище – «золотой запас» такой музея. 

– О Кондратии Петровиче говорить, мне кажется, всегда актуально – и особенно в преддверии юбилейного года. Вы уже как-то планируете мероприятия, события? 

– Да, конечно. Каждые пять лет, и сейчас 125-летие будет у Кондратия Петровича. Есть у нас планы, у нас сейчас готовится к изданию каталог произведений Кондратия Белова, которые хранятся в нашем музее, полный каталог. У нас сейчас в музее около тысячи единиц хранения, из них около трёхсот – это Кондратий Петрович Белов. Там живопись, графика, иллюстрация. Конечно, каждый уважающий себя музей имеет каталог своей коллекции. Но у нас по разным причинам не получалось, а вот сейчас готовим каталог, и уже научные работы пишут, всё переписывают, проверяют. Возможно, мы к 125-летию его издадим, наш каталог, о котором мечтаем уже давно.

И, конечно, у нас есть планы закупить работы Кондратия Белова. Такая история, что у Кондратия Петровича в своё время государство очень хорошо покупало работы – и дарило нашим передовикам производства, на каких-то праздниках больших. И сейчас наследники начинают – работы огромные, и как-то в квартирах... Случай был: мы приобрели работу «Салехард», она огромная, 180х200, полотно мощное такое. К нам обратилась женщина, позвонила, говорит: «У нас мама умерла, а ей на День строителя вручили эту работу, она лучший маляр». 

– Вот и нашлась картина! 

– Мы поехали посмотреть: просто хрущёвка и вся стена, до потолка – она. И около неё кровать стояла этой женщины, царство ей небесное. И вот, мы забрали в музей, еле вытащили, конечно. Как она заносила – не знаю.

– А люди эти картины продают? Или в дар? 

– Продают. У нас не было пока такого, чтобы в дар. Министерство культуры нам помогает, слава тебе господи, потому что – как музей Белова без работ Белова? Поэтому мы приобрели «Салехард», сейчас у нас тоже есть варианты, работы на временном хранении у нас находятся: люди сдают нам, мы берём на временное хранение и потом, как у нас получается с финансированием, с помощью, мы их приобретаем.

И, конечно, выставка. Там у нас тоже есть сюрпризы. Небольшой сюрприз... нет, наверное, большой – занимаемся сейчас, решили посмотреть его работу с иллюстрациями, с книгами. Никогда этим не занимались, а тут – и открывается такое, что он и там, и там, много уже книжек нашли. Сейчас на этих всяких, как называются... Avito – люди выкладывают книжки старинные, мы смотрим Кондратия Белова, приобретаем. И в архиве нашли, и в библиотеке им. Пушкина нашли. Поэтому мы хотим сделать такую выставку. 

– В музее появится ещё и своего рода библиотека. 

– Библиотека – да, у нас есть такая небольшая. 

– Фонд такой. 

– Но мы хотим выставку показать, многогранность таланта. Там рисунки просто прекрасные, иллюстрации. 

– С хранилищами как быть? Это же всё нужно куда-то размещать. 

– С хранилищами сложность. Это всегда было, во всех музеях сложность.

– Не обещают помочь? 

– Обещают. Вообще, конечно, наше здание музея уже по нашему желанию, по возможностям наших учредителей готовится к реставрации. Мы подготовили документы, чтобы сделать проект реставрации и капитального ремонта музея. Там у нас есть планы расширить хранилище – сейчас у нас маленькое, а картины Кондратия Петровича очень большие. Чтобы вытащить одну картину, надо полхранилища вынести, вытащить картину, потом занести туда всё. Я думаю, что не зря директор музея – большой здоровый мужчина. 

– Который всё сможет, всё вынесет. 

– Так что, пока я директор, с хранилищем мы справимся. Потом, может, по наследству если, даст бог, учредитель поддержит такую передачу... Вообще, наверное, только усадьба Толстых – у них всё тоже так... 

– По наследству. 

– Да. Просто у нас история связана – когда музей открылся в 1991 году, Вера Кондратьевна, мама, была директором, а потом по семейным обстоятельствам ей нужно было отлучаться часто от музея, уезжать. И она предложила Нине Михайловне Геновой: «Давайте назначим кого-то из моих сыновей». Вячеслав Михайлович Некрасов, он уже жил в Петербурге, старший брат мой, он не поехал, не согласился, пришлось на меня всё это возложить. А я только из армии пришёл и, конечно, было необычно для меня стать директором музея, страшно. И буквально меня только назначили директором музея, не знаю, три месяца прошло, я ещё молодой парень совсем – и Нина Михайловна звонит: «Едет министр культуры из Москвы, будем показывать музей». Он же у нас новый был. А у меня ни костюма, ничего! Коллектив скинулся, побежали в магазин, какой-то костюм купили мне, нарядили. Министр пришёл, смотрит. Нина Михайловна говорит: «Вот, у нас молодой директор, внук народного художника, мы так вот сделали». Он говорит: «Какая молодец Нина Михайловна! Как и усадьба Толстых, там тоже внуки, и тут внуки». Вот, такая поддержка. Ну и, конечно, Нина Михайловна – она человек такой прозорливый, руководитель талантливый, и сейчас ещё руководит. Поэтому спасибо ей большое, что поддержала. 

– Мне кажется, это очень правильно, своего рода бренд Омска, нашего региона. Музей Белова – и вся династия здесь представлена. 

– У нас как-то коллектив так складывается. 

– Нужно сохранять! 

– Да, все друзья семьи работают, люди, которые связаны с семьёй Беловых. 

– Это действительно не просто музей, а дом-музей, куда можно прийти не просто на экскурсию, а ещё и выпить чашечку чая со знаменитым пирогом. 

– Да, у нас уже все пироги раскуплены. Мы раньше продавали, а сейчас уже стали по номерам, потому что уже люди приходят, а их нету. Мы заранее объявляем. 

– То есть уже на заказ. 

– Да, под заказ. Уже люди в билетики записывают фамилии – что мы на чаепитие придём, на самовар. А вообще за эти пироги Веру Кондратьевну, когда решила эту традицию в нашем музее ввести, очень много критиковали в те годы, и в газетах писали даже, что «как так, в музее пироги печь – это нельзя». Но она женщина такая, сама музей сделала, она сильная, и она настояла на этом. А пироги – это традиция семьи Беловых, у нас Агафья Карповна, мама Кондратия Петровича, пекла пироги – капустные, яблочные. И традиция – чаепитие, самовар – это всё от семьи. Рецепты у нас засекречены. 

– Это мы знаем. 

– У нас приказ написан, технологическая карта, как он готовится. Хозяйки, конечно, у нас разные бывают, но они всё по технологической карте делают. 

– Гостайна просто! 

– Да. Я иногда контролирую, тоже принимаю участие. С капустой там есть всякие моменты. Даже такие пироги бывают, что у нас и от внука пошли: не тесто, а кое-что делают важное, где нужна мужская сила. Сейчас пироги, конечно, популярны – и яблочные, и капустные.

И ещё Филипп Филиппович Штумпф – это тоже заслуга Веры Кондратьевны. Когда концепция музея была «это музей Белова», то Штумпф – спасибо большое, табличку там сделаем. А Вера Кондратьевна говорит: «Нет, надо оставить комнату для него, что как бы хозяином был, мы благодарны, он сейчас нас принял здесь». Она такая женщина была, да. Критиковали, но всё-таки мы убедили потом, и сейчас у нас гостиная Штумпфа. 

– Удалось сохранить историю, то, что было до Кондратия Петровича. 

– Сейчас у нас будет в декабре 160 лет со дня рождения Штумпфа, и немецкое общество омское, азовское – мы с ними будем вместе участвовать в мероприятиях, и у нас они будут проходить, это в декабре будет. Так что Филипп Филиппович тоже. И мы там печём пироги и пьём чай. 

– И смотрим на Филиппа Филипповича. 

– Он тоже такой... 

– Усатый! 

– Они там сошлись как-то хорошо. 

– Наверное, это всё символично: похожие характеры, может быть. Мы сейчас можем только догадываться. 

– Возможно. Штумпф же был великим благотворителем, столько детей крестьян обучили в бесплатном училище, то есть любил детей. У самого не было ни одного ребёнка, он отдал свою любовь детям крестьян. Жестоко с ним поступили, конечно, но времена такие были. Неизвестно, где его могила, как он погиб. Конечно, трагически как-то, никто не расследовал. Где-то в 24-м году его нашли мёртвым на свинарнике, не очень хорошая у него история была. Хотя тоже история была – уехал с Колчаком, когда Красная армия подошла к Омску. У нас же тут была столица, банки были – и все свои средства он перевёл в зарубежные банки, взял с собой что-то. Поезд был с деньгами, краеведы наши расследовали. Но он, к сожалению, заболел тифом и на станции Тайга как будто он умер, подумали, что всё, умер – и выбросили его там, где больные тифом, в какой-то сарай. А жена уехала, ничего про жену не известно. Он очнулся – живой. Куда ему? И вернулся в Омск, пришёл в Омск, а тут уже в доме хозяева другие. Пошёл на заимку – там, где Новотроицкая деревня – там тоже всё заняли. И он пошёл к начальнику Омска и там предложил возглавить хозяйство: сейчас же война, нужно сеять как-то, надо продовольствием заниматься. Его назначили туда начальником, он пошёл не председателем колхоза, но руководителем того хозяйства. На землях начали посевную проводить. Но какие-то завистники его убили.

– Доподлинно так и не известно. 

– Факты – да. Но то, что его нашли мёртвым – да. Может, сердце. Люди разное говорят. Сейчас его память у нас хранится, и дом прекрасный. Дом большой был. 

– Он и тогда выделялся среди всех зданий, а сегодня, я считаю, тоже. И визитная карточка, наверное, улицы Валиханова, в целом Омска. 

– Кстати, томский железнодорожный вокзал похож на наш старинный, который старый томский вокзал. Он же из Томска приехал, окончил Томский университет. И эту томскую архитектуру он сюда сделал. 

– А каким запомнился вам дед? Я знаю, что вы всего десять лет его знали. 

– Да, я немного. Получилось так, что мы по семейным обстоятельствам уехали и на Украине жили, а потом в 80-м году вернулись в Омск. Дедушка уже болел, мама говорит: «Надо возвращаться, помогать». И я его восемь-девять лет знаю, пожил даже там, пока квартира ремонтировалась. На Украине деда не было, а тут дед появился у меня! 

– Это вам сколько было на тот момент, когда вы с ним познакомились, так сказать? 

– Я в четвёртом классе был. 

– Лет десять? 

– Да, где-то. Он меня начал рисовать учить, но что-то у меня не получилось с этим. 

– Художником вы не стали. 

– Не стал. Он научил меня коня рисовать, правда, я неправильно рисовал. Я в школу ходил, приходил – он меня всегда встречал: «Давай, рассказывай, как там». Баранки, чай пили с пирогами. Конечно, я маленький был ещё, побаивался. Но он добродушный. Не знаю, такая глыба – как все говорят. Действительно это был человек такой, все его любили. 

– Самые запоминающиеся истории, которые были связаны с ним, есть у вас? То, что характерно именно для Кондратия Петровича, что характеризует его. 

– Историй очень много, можно такую историю рассказать – прямо характеризует его, потому что говорят, что он летописец Сибири, что он сохранял наши храмы, даже пророчество его – Успенский собор, который был взорван в 35-м – у него на работах. Он первый его написал, везде его включал. Ильинскую церковь, может, даст бог, восстановят, тоже есть на работах Кондратия Петровича. И Серафимо-Алексеевская часовня, которая у нас стоит – когда Леонид Константинович принимал решение о воссоздании, у нас брали работу и смотрели, возили, показывали, как это было.

Кондратия Петровича все любили, приглашали часто на телевидение. Людмила Георгиевна Шорохова у нас работала какое-то время в музее, историю такую рассказывала, что отмечали какой-то юбилей, освобождение Омска от Колчака, Кондратия Петровича пригласили. А там были старые коммунисты, которые тоже в этом участвовали. 

– Встретились на одной площадке. 

– Ему говорят: «Кондратий Петрович, только не говорите, что у Колчака, потому что это же будет...» Сидят они, прямой эфир был всегда. И товарищи эти, коммунисты, рассказывают, как это всё было. Людмила Георгиевна на Кондратия Петровича смотрит: “Смотрю – что-то краснеет, прямо кровью наливается, думаю, сейчас что-то...” А он слушал, слушал. Потом ему слово дали: “Так вот, когда я служил у Колчака...”» И что началось! Прямой эфир! 

– Из песни слов не выкинуть. 

– Да, не смог. Но он просто доносил правду, он же был свидетелем всех событий. Мы издали воспоминания, когда 105 лет было Кондратию Петровичу. У нас в музее хранятся мемуары на 48 тетрадей, он сам там писал, его почерк. Людмила Георгиевна Шорохова взялась за этот огромный труд – перевести его... 

– Так сказать, в печатный читаемый текст. 

– Но она сказала, что ничего там не редактировала, как он написал, так и есть. У него ещё талант писателя был. И он там описывает, если почитать, такие подробности, лица, одежду. Это просто художник! И он там, знаю, что история такая была, описывает парад Колчака – значит, солдат идёт по фронту, крайний справа, ветер, Степной край, парад Колчак принимает – Верховный правитель. И они идут строем, ветер сбрасывает фуражку у солдата, а он даже как-то не среагировал, прошёл. И Колчак отметил: «Какой молодец!» 

– Даже не дрогнул. 

– А солдата наградили, дали денег ему. Он это всё описывает, но мы знаем, что это был Кондратий Петрович. Они с друзьями где-то там в ресторане всё это отпраздновали. Тоже история. И он, конечно, всё это видел у Колчака. Я не знаю, какое у него отношение к Колчаку, и никто не знает, но в любом случае он просто констатировал факт, что был Колчак. 

– И что он был в его жизни. 

– Да. И много работ связано с Колчаком. А Тимиреву он как-то и не видел. Потом уже добавлял исторически, знает же, что была у него Тимирева, и он в вуали её делает, без лица, он не знал её лица, но он её тоже прописывает, подругу Колчака. 

– Тоже иллюстрирует.

Как вы будете встречать гостей города? Очень интересно всё-таки гулять по центру Омска – и тут вдруг дом. Чем будете привлекать? И омичей, в принципе, тоже. 

– У нас музей работает с 10:00 до 18:00, понедельник – выходной. У нас, конечно, летом много гостей, потому что такая улица красивая, все идут. Бывает даже, что с пляжа заходят к нам. Музей работает, выставки будут, постоянная экспозиция Кондратия Петровича, у нас сейчас и витрины новые, с подсветкой мы приобрели. И экспозицию 23 марта открыли, там новые работы. Конечно, у нас экспозиционные площади – всего 118 метров квадратных, поэтому показать всё сложно, работы большие. Но мы каждый год делаем новую экспозицию, одни работы убираем в хранилище, а другие достаём. Даже омичи, которые были в музее, могут прийти и посмотреть новые работы, ну, не новые, а новую экспозицию. 

– Меняются, да. 

– У нас чаепития, пироги, всё у нас работает, пожалуйста. 

– «Рисовальные понедельники» будут? 

– «Рисовальные понедельники» у нас по понедельникам, собираются в пять часов, летом на улицу они выходят, на улице рисуют. Поэтому желающие, кто, может быть, захочет стать рисовальщиком, пускай приходят. У нас Расхат Вагизович Нуриев, педагог Колледжа культуры и искусств и товарищ наш, сейчас преподаёт, руководит «Рисовальными понедельниками», активно взялся за художественное воспитание. Сейчас они делают у нас успехи. Поэтому приглашаем. Там всё бесплатно, приходите, покажите талант, попробуйте, никто вас ругать не будет. 

– Насколько я знаю, туда могут даже бабушки и дедушки прийти. 

– Да, у нас там и трамвайный кондуктор есть: кондуктором в трамвае работала женщина, на пенсии сейчас. Архитекторы даже. То есть от мала до велика, можно сказать. 

– Какие-то акции ещё есть подобного рода? 

– Мастер-классы мы проводим, и Расхат Вагизович мастер-классы по рисунку проводит, и пластилин у нас есть, можно тоже мастер-класс. Много всего, надо у нас на сайте всё посмотреть. 

– Лето можно разнообразно провести, даже если просто ходить в Музей Белова. 

– Да, там можно много чего посмотреть. 

– Спасибо вам за эту беседу, спасибо, что мы поговорили ещё раз о Кондратии Петровиче Белове. Спасибо. 

– Пожалуйста.