Дарья Байбакова | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Дарьей Байбаковой. 

– Здравствуйте! Это снова подкаст «Знай наших!» на медиа «Трамплин», и у нас снова гость из Москвы, который имеет непосредственное отношение к Омску. Какое – сейчас будем разбираться. А пока представлю Дарью Байбакову, директора московской «Ночлежки», благотворительной организации, оказывающей всестороннюю помощь бездомным людям.

Здравствуйте, Дарья. 

– Здравствуйте. 

– Вы руководите «Ночлежкой» в Москве, но есть ещё «Ночлежка» (я бы сказала, родоначальник) в Санкт-Петербурге, она появилась в 90-м году. Насколько я знаю, проблема с бездомными существует в каждом городе. С чем связан ваш визит в Омск? 

– Надо сказать, что «Ночлежка» единая организация, которая действительно появилась в Петербурге в 90-м году, а с 2018 года открыла филиал в Москве. «Ночлежка» с 90-го года поставила себе в работе две цели: с одной стороны, нам с коллегами важно помогать выбираться из бездомности конкретным людям, и на эту цель работают те проекты, которые у нас есть в Москве и в Петербурге. У нас есть много самых разных услуг для бездомных людей, есть бесплатные душевые, прачечные, раздача еды, помощь с трудоустройством, возможность переночевать или пожить какое-то продолжительное время и так далее, чтобы в результате человек из бездомности мог быстро выбраться.

Вторая цель, которая есть у «Ночлежки», – помогать появлению в России, в масштабах страны, эффективной системы помощи бездомным людям. В рамках этой большой системной цели у нас тоже есть различные направления. Например, мы проводим исследования, изучаем бездомность как социальную проблему, мы собираем статистику, мы проводим образовательные программы, стажировки для наших коллег из других государственных или негосударственных организаций. У нас есть направление, которое называется jar, это взаимодействие с государством – мы стараемся делать так, чтобы в России не было законов, которые бы дискриминировали бездомных людей. Если мы видим такие дискриминационные условия, то мы работаем над тем, чтобы законы усовершенствовались. В том числе у нас есть направление, которое называется «Распространение опыта», в рамках которого мы изучаем регионы, ездим, смотрим, как работают государственные и негосударственные организации в разных регионах – для того, чтобы помочь, если мы можем, поделиться опытом, проконсультировать с точки зрения исследований, которые у нас есть; может быть, подсказать, какой существует международный опыт, который можно было бы применить в конкретном регионе. И в Омске мы потому, что за последний год мы несколько раз пересекались и с представителями государства из Омска, и с коллегами из некоммерческих организаций. Мы видим, что в Омске сейчас большое внимание к проблеме бездомности, коллеги многое делают для того, чтобы появлялась в Омске система помощи, для того, чтобы помочь и вместе подумать, как можно было бы снижать масштабы бездомности в Омске. Нам важно было познакомиться со всеми, посмотреть, как устроены проекты, – и вот мы здесь. 

– Бездомный – это всё-таки кто? Это тот, кто не имеет прописки, не имеет крыши над головой? Как вы определяете для себя?

– Очень хороший вопрос, фундаментальный, и очень, я бы сказала, непростой, потому что в России нету никакого официального определения, кто такой бездомный человек. Есть у тех организаций, которые специализируются на работе с бездомными людьми, есть понимание, с какой проблемой и какого масштаба мы работаем. Если не вдаваться в такое формальное определение и попытаться передать вот это ощущение бездомности, то бездомность больше всего похожа на период в жизни. Важно, что это не характеристика человека, это период в жизни, который может быть длинным, может быть коротким, может быть очень коротким, но это просто тяжёлый период в жизни. Так вот, это тот период в жизни, когда, например, вы не можете оставить никакой адрес для посылки, которая придёт к вам, скажем, через два месяца. Если у вас сейчас такой период в жизни, когда вы не уверены, а где вы через два месяца окажетесь, то это бездомность. Просто бездомность бывает разной формы. Бездомность, я бы сказала всегда, почти никогда не сводится к уличной бездомности, точнее, уличная бездомность – это те люди, которых мы видим на остановках, в парках. Про них мы просто точно знаем, что это бездомные люди, это самая заметная глазу форма бездомности. Самое тяжёлое, это люди, которые больше всего нуждаются в помощи. Но при этом таких людей среди бездомных – наименьшее количество. Большинство людей невозможно глазом опознать как бездомных, это те люди, которые живут, например, в хостелах, потому что они приехали на заработки. Или они работают вахтами и живут в бытовках. Или это люди, которые живут у родственников и не очень понимают, а сколько ещё им разрешат жить у этих родственников. Или это люди, которые живут в перенаселённых квартирах, в маленьких, где на маленькой площади много-много людей, и понятно, что им так тяжело жить, что кто-то в какой-то момент должен уйти. Женщины, которые живут в ситуации домашнего насилия, и так далее. Таких форм бездомности на самом деле очень много. В общем, вот эта метафора с адресом для посылки ближе всего к тому, что на самом деле такое бездомность.

Про Омск что можно сказать. Мы совсем недавно приехали и ещё не успели посмотреть все организации, с которыми мы договорились встретиться. Но что мы сейчас знаем про Омск: с одной стороны, Омск большой город, а это значит, что в любом крупном городе бездомных людей много. В масштабах страны всего у нас в России 2 130 000 бездомных людей. Почему в любом крупном городе их много? Потому что бездомность в России (не только в России, но в России особенно) очень тесно связана с внутренней миграцией населения. Бездомных людей больше в тех городах, куда приезжают на заработки. Бездомных людей много там, где есть пенсионеры, например, потому что пенсионеры – это те люди, которые могут находиться на грани, у которых может быть не очень большая пенсия. Единственная официальная статистика по количеству бездомных людей, которая есть, которая, с нашей точки зрения, из всех официальных данных наиболее отражает масштаб бездомности, это статистика по смертности. Росстат собирает каждый год данные по смертности, и там есть две категории, которых мы считаем бездомными людьми: это люди без регистрации и неопознанные люди. По этим данным в Омске в последние годы в среднем около тысячи человеке умирает каждый год. При этом надо сказать, что по количеству людей смертность бездомных в Омске снижается, но процент умерших бездомных от умерших всего – в Омске довольно высокий, он выше, чем в среднем по России. 

– С чем это связано? 

– Сложно сказать. Это может быть связано с тем, что холодный климат. Так обычно бывает у городов, которые большие по площади, у которых не так много точек, где человек может, например, переночевать в холодное время года. Если на улице холодно, а в шаговой доступности таких мест нету, то человеку часто просто некуда пойти. Что ещё важно сказать про Омск, почему мы на Омск обратили внимание – мы видим, что представителям Минтруда, государственных учреждений действительно не всё равно, что происходит. Они смотрят на эти цифры, они стараются развивать те проекты, которые сохраняли бы людям жизни, поэтому мы очень надеемся, что с таким вниманием, которое сейчас есть в городе, нам очень важно поддержать это стремление. Потому что бездомность – большая и сложная проблема, но с ней понятно, что делать, есть большое количество эффективных практик и накопленного международного опыта, опыта, который есть внутри России, который можно применять, чтобы никто не умирал на улице. При этом в Омске мы видим, что довольно много есть некоммерческих организаций, которые тоже занимаются помощью бездомным людям. Мы сегодня были, например, в организации «Каритас», у которой есть душевая для бездомных людей, что очень большая редкость, мало регионов, в которых такие проекты есть, потому что у нас в обществе к бездомным людям очень часто претензия, что с ними неприятно рядом находиться, от них плохо пахнет, у них грязная одежда. Обычно с этой аргументацией бездомных людей не пускают куда-то.

– Такой замкнутый круг для бездомного – ему негде помыться. Даже в общественную баню, насколько я понимаю, такого человека не пустят.

– Конечно. Так происходит не потому, что людям так приятно выглядеть, а потому что негде постирать вещи, негде принять душ. Поэтому очень здорово, что в Омске такие сервисы есть, надеемся, что они будут развиваться дальше, потому что это движение в очень правильном направлении.

– По каким признакам, как вы опознаёте людей, которые сейчас, в нынешней ситуации бездомны? Я так понимаю, того человека, который, например, на остановке, который дурно пахнет и в соответствующей одежде, – его легко увидеть. А те, которые в нормальном, так скажем, внешнем состоянии, как их вычислить, если они не обращаются, полностью закрыты?

– Бывает довольно мало ситуаций, в которых нам нужно прямо вычислить в толпе бездомного человека. Обычно система помощи устроена как некоторый набор возможностей, которым любой человек, которому нужна помощь, может воспользоваться. В этом смысле, если человек готов принимать душ в проекте для бездомных людей или стирать вещи в прачечной для бездомных, стоять в очереди за тарелкой супа, приходить за медицинской помощью не в больницу, а в мобильный фургончик, ночевать в центре социальной адаптации, то не от хорошей жизни люди за такой помощью обращаются.

– То есть в любом случае бездомный человек придёт куда-то попросить помощи.

– В этом основная задача. Система помощи работает хорошо тогда, когда в каждом районе любого города есть доступные и очень разнообразные проекты, которые закрывают эти основные потребности человека в состоянии бездомности: гуманитарные потребности – человеку есть, где поесть, переночевать, где постирать вещи или принять душ), и есть те проекты, которые помогают человеку выбраться из этой ситуации – найти работу, пожить где-то какое-то время, оспорить мошенническую сделку с недвижимостью, привлечь к ответственности работодателя, который не заплатил за работу. Психологи помогут восстановить отношения с родственниками. Когда этот комплекс проектов есть и до них можно быстро добраться, тогда люди туда приходят с этими запросами и перестают быть бездомными.

– По сути, смотрите, вы назвали причины, по которым человек становится бездомным, – какие-то конфликты на работе, мошеннические схемы и так далее, можно долго перечислять. Получается, что вы сейчас – больше, чем помощь бездомным даёте, вы ещё можете отследить тот момент и помочь человеку в той точке, когда он ещё устроен.

– Не живёт физически на улице.

– Помочь не попасть вот в эту категорию бездомности.

– Да. Вообще основная наша цель и цель наших коллег, которые занимаются помощью бездомным людям, это подхватить человека в тот момент, когда у него что-то случилось. В идеале, конечно, здорово ещё и работать над профилактикой, чтобы люди не оказывались бездомными. Но даже если так оказалось, они не сразу оказываются на улице физически, кто-то оказывается, но многие – нет.

– Не доводить до этой ситуации.

– Да. И чем раньше получается человека подхватить, тем меньше сил и времени нужно, чтобы ему помочь. Важно сказать, что любому бездомному человеку можно помочь, сколько бы лет он ни провёл на улице, даже если у него уже очень мало сил осталось, даже если он сам не очень верит в то, что у него получится выбраться. На самом деле это всё не так важно, любому человеку можно помочь. Просто тому человеку, который уже много лет живёт на улице, у которого нет силы, который не видит уже никакого света в конце туннеля, потребуется больше времени для того, чтобы помочь. А если мы сможем дотянуться до человека на первоначальных этапах, то помочь ему бывает довольно просто, очень часто человеку нужна самая небольшая помощь, и он справляется сам.

– Есть ли в вашей практике самые тяжёлые случаи, истории, когда вы доставали человека и выводили на свет?

– У меня сразу много всяких мыслей на этот счёт, потому что, с одной стороны, работа с бездомными людьми учит радоваться самым небольшим шагам, которые делает человек. Здорово, конечно, когда человек вчера был бездомным, а сегодня выбрался, нашёл работу и съехал в съёмную квартиру. Это, конечно, главная цель и главная радость, но далеко не единственная. Для меня гораздо важнее, например, и гораздо больше радости доставляют истории, когда человек месяцами или годами ходит в наши проекты за какой-то гуманитарной помощью, например только за раздачей еды или только в «Неравнодушие» постирать вещи и принять душ. И он ходит, ходит, ходит – и не готов делать следующий шаг, а потом, спустя месяцы или годы, – раз, и приходит к социальному работнику, говорит, что он готов заняться документами, или попробовать найти работу, или начать работать с зависимостью. Это из состояния нашего благополучия может казаться: а что такого, вот ты пришёл в душ, сходи к соцработнику, начни собирать документы, найди работу. Бездомность – очень большой стресс, очень тяжёлый период жизни, и поэтому каждый небольшой шаг, который делает человек, он нам кажется небольшим, а для него – огромный. И поэтому, когда человек делает, переходит как бы на следующий уровень, это для меня гораздо ценнее, потому что это большая работа, которую и сам человек проделал, и проделали специалисты вокруг него.

– Это как щелчок, который должен произойти.

– Да. Для меня это про чувство безопасности, про доверие и про то, что человек накопил какое-то количество сил, у него появилась внутри какая-то опора, когда он понял, что он готов.

– Как долго «Ночлежка» может сопровождать своих подопечных, как максимально долго? Потому что бывают случаи, когда человек, грубо говоря, через два месяца не готов вернуться к нормальной жизни.

– Простой ответ: «Ночлежка» готова сопровождать человека столько, сколько ему нужно. Но при этом наше сопровождение складывается из тех сервисов, которые у нас в Москве или в Петербурге работают. Каждый из проектов работает по своим правилам, но при этом нет никакой универсальной системы помощи, то есть нельзя выстроить такой маршрут, который подошёл бы любому человеку. Единственный способ помочь человеку выбраться из бездомности – это составить для него его индивидуальный маршрут, который будет ему подходить, который будет учитывать то, как человек видит свою обычную жизнь, в которую он хотел бы вернуться, нужна ли ему психологическая помощь или у него достаточно внутренних сил. А что у него в анамнезе? Был ли он в местах лишения свободы, например, или был ли он в детском доме. Или был ли он в трудовом рабстве – трудовые дома, которые страшный, травмирующий опыт для любого человека. Дальше для него выстраивается маршрут, этот маршрут может состоять сначала, например, только из гуманитарной помощи, человек не готов работать с зависимостью, не готов искать работу, весь запрос, который у него есть на первых этапах – это какая-то гуманитарная помощь: еда, ночлег, средства гигиены, возможность принять душ, получить одежду, постирать вещи. Это нормально. Тогда мы будем выстраивать вокруг него вот такую систему помощи и всячески стараться рассказать ему и про другие возможности, чтобы в тот момент, когда он будет готов перейти на следующий этап, мы тоже могли ему такую помощь оказать.

А кому-то совсем не нужна никакая гуманитарная помощь, он отлично справляется сам, но при этом, например, у него никогда не было российского паспорта, а был советский. Для того, чтобы в текущих реалиях советский паспорт поменять на российский, нужны годы и специализированная поддержка юристов и социальных работников. И тогда мы с ним будем работать только в этом направлении, и это может занять натурально несколько лет.

– Даже с вашей поддержкой?

– Даже с нашей поддержкой. Это совершенно жуткий, сложный бюрократический процесс. Нет никакого предельного срока, нет никаких ограничений, но при этом есть правила. Если человек, например, живёт в нашем приюте, то важно соблюдать правила, чтобы там жить – работать с социальным работником, не употреблять алкоголь, ходить на встречи с психологом. Если человеку подходит, тогда он может в этом приюте жить какое-то время. Если человеку не подходит, значит, просто этот проект для него недоступен, мы будем предлагать ему другие альтернативы. Всё бывает по-разному, но никаких ограничений по срокам нет.

– То есть ранжирование всё равно происходит – если правила нашего монастыря не подходят, то идёшь в другой. Но всё равно вы его страхуете.

– Мы для этого изучаем бездомность как социальную проблему, чтобы понять: есть огромная проблема бездомности в России, есть эти 2 130 000 человек, а кто эти люди, какой у них запрос? Отталкиваясь от этих знаний, мы открываем проекты. Если мы понимаем, что много наших клиентов, которые обращаются к нам за помощью, это трудоспособные мужчины среднего возраста с запросом на поиск работы, то наши приюты, в которых нельзя употреблять алкоголь, поэтому так и работают – если человек хотел бы искать работу, то если человек употребляет алкоголь – неэффективно, если восстанавливает документы – неэффективно, но при этом, если у человека зависимость, но он не готов с ней пока работать, ему не подойдёт приют, но у нас есть другие проекты, которые могут ему подойти.

– Как часто приходится бороться с общественным мнением, что бездомный – это какой-то неудачник, грубо говоря, двоечник, алкоголик и так далее?

– Это часть нашей работы. Если мы посмотрим на опросы, которые делают наши коллеги из разных исследовательских организаций, опрашивая респондентов по всей России, то мы увидим, что это довольно частое мнение в отношении бездомных людей. Мы называем это, скорее, стереотипами, потому что обычно это мнение не имеет ничего общего с реальностью, но при этом нам важно его учитывать, потому что мы благотворительная организация, мы работаем благодаря пожертвованиям – пожертвованиям физических лиц, пожертвованиям компаний. От того, насколько много людей понимают, что бездомность – это не приговор, с одной стороны, а с другой стороны – это никакой не личный выбор, с третьей стороны – это какой-то период, в котором всем людям нужна помощь, потому что никто не мечтает быть бездомным в детстве, бездомным никто не рождается, но, к сожалению, многие умирают. От того, сколько людей это понимают, зависит, как много людей становятся нашими волонтёрами, становятся нашими жертвователями, приносят нам какую-нибудь одежду, которую они не носят, а бездомным людям может помочь. Это важно не столько для работы «Ночлежки», сколько для работы коллег во всех регионах, потому что, если мы рассказываем про статистику по бездомности или о причинах бездомности какому-нибудь федеральному СМИ, мы делаем это не только для того, чтобы были люди, которые «Ночлежку» бы хотели поддержать, в Москве или Петербурге прийти на помощь бездомным людям, а для того, чтобы в любом регионе – в Омске, в Новосибирске, в Ханты-Мансийске, в Екатеринбурге – тоже были люди, которые бы включились в решение проблемы бездомности.

– Наверное, в конечном итоге и на результате это скажется: если люди будут сочувствовать и понимать, обходить этот стереотип, то, может быть, и бездомных будет меньше.

– Конечно. Общественное мнение – оно как бы про всех. Оно и про то, насколько государство и чиновники обращают на эту проблему внимание. Или тоже так думают, что бездомность – это личный выбор, и считают, что не нужно этой проблемой заниматься. Это то, что про бездомность пишут в СМИ – они показывают всякие стереотипные образы и тоже всячески поддерживают этот образ нетрезвых людей в грязной одежде на скамейке. Или они показывают, что бездомные люди очень разные, рассказывают о том, что уровень образования среди бездомных людей ровно такой же, как в целом по стране. Среди бездомных такое же количество людей с высшим образованием, с учёными степенями, как и в среднем в России. От этого зависит, насколько много появляется некоммерческих организаций, которые в разных регионах помогают бездомным людям. Есть такие регионы, например, в которых нет ни одного государственного учреждения, которое бы занималось помощью бездомным. Есть регионы, в которых нет некоммерческих организаций. Это значит, что в этих регионах бездомные люди есть (они обязательно есть), а помощи никакой нет. Поэтому, конечно, общественное мнение – это та точка, которая, если она поменяется, то это очень сильно поменяет в целом всю систему помощи бездомным людям в России.

– Согласны ли вы со статистикой Всероссийской переписи, которая прошла в 2021 году (Омск там занимает, по-моему, третье место по количеству бездомных)? Есть города, в которых бездомных вообще не зафиксировано. О чём могут говорить эти данные?

– По данным Всероссийской переписи населения, бездомность в России сократилась в шесть раз, например, в Петербурге Всероссийская перепись населения насчитала четырнадцать бездомных людей, в то время как в наши проекты в Петербурге каждый год приходит больше шести с половиной тысяч.

– Четырнадцать – это просто четырнадцать человек?

– Не тысяч, просто четырнадцать человек.

– То есть переписи верить нельзя.

– Переписи верить, к сожалению, нельзя, но не потому, что в этом есть какой-то умысел, а просто потому, что сама методология переписи не позволяет посчитать бездомных людей (та методология переписи, которая применяется в России). По этой методологии, во-первых, переписывают только тех, кто сам себя относит к бездомным людям. В условиях отсутствия такого определения – это не такое большое количество людей. Кроме того, например, по этой методологии переписчики должны были заходить во все государственные и негосударственные организации, которые занимаются бездомностью. В «Ночлежку» ни в Москве, ни в Петербурге такие переписчики не пришли. Кроме того, многие бездомные люди стараются не привлекать к себе внимание, поэтому даже если они живут физически на улице и как бы должны обратить на себя внимание переписчиков, то они на каких-нибудь заброшенных теплотрассах, в заброшенных зданиях. Переписчики туда не ходят, у них нет такой задачи.

– Получаются такие невидимые люди.

– Конечно. Есть много разных способов, как посчитать бездомных людей, в разных странах считают по-разному. Но та методология, которая есть сейчас, просто не подходит для этого.

– Почему, как вы считаете, государственные органы очень часто не идут навстречу в таких ситуациях – мы уже коснулись истории с паспортом: чтобы восстановить, поменять паспорт, надо семь кругов ада пройти. Ведь не секрет, что человек без документа – какая-то дискриминация идёт этих людей. Почему бы в этом случае не наладить какие-то отношения и не устроить всё это по-быстрому? И проблема бы закрывалась быстрее.

– Я очень поддерживаю ваш вопрос. Этот вопрос тоже у меня есть. У меня есть несколько гипотез, почему так происходит.

Во-первых, то общественное мнение, про которое мы говорили, очень даже распространяется на людей, которые являются чиновниками или сотрудниками государственных учреждений. И если ты думаешь, что бездомные люди сами виноваты, то почему нужно идти им навстречу и как-то в особом порядке восстанавливать документы? Есть проблемы на уровне законов, например, система регистрации в России. То, что в России есть постоянная и временная регистрация, эта система, которая привязывает права человека не к самому человеку, а к штампу о регистрации. Это значит, если у человека нет регистрации, а в России миллионы людей, у которых нет никакой регистрации, ни постоянной, ни временной, то люди без регистрации имеют право очень на мало что. Точнее, они на многое просто не имеют никакого права. Эта проблема системная, на уровне законодательства.

А есть то, что вы очень верно назвали дискриминацией, это даже не вопрос законов, это вопрос отношения. Есть, например, центры «Мои документы», МФЦ, в которые очень часто бездомных людей не пускают, не принимают документы на восстановление паспорта, хотя должны, просто потому что не пускают.

– Потому что внешний вид?

– Кто-то говорит: «У вас лицо алкоголика». А у вас там глаза разного цвета. Кого-то не пускают на уровне охраны, потому что «от вас плохо пахнет, пожалуйста, не заходите». Это вопрос дискриминации, тут не надо менять законы, тут надо менять отношение людей и добиваться, чтобы права любого человека соблюдались независимо от его внешнего вида. В целом для государства (возвращаясь к государству) бездомность, к сожалению, проблема невидимая. Потому что если перепись – единственный источник вашей информации – показывает, что у вас в шесть раз снизилось количество бездомных людей, смотрите, в Петербурге – четырнадцать человек, то какой резон заниматься этой проблемой? И так всё здорово, смотрите! Я уверена, что какие-нибудь чиновники получили премию за снижение количества бездомных людей в России, потому что отличный результат. Это не имеет ничего общего с реальностью.

По совокупности всех этих причин, к сожалению, мы пока имеем то, что имеем. Но, с другой стороны, чтобы не звучать совсем уж пессимистично, за последние годы мы видим заметно более частое обсуждение разных проблем бездомности на государственных площадках. Было несколько поручений Президента, было обсуждение в Общественной палате, было спецзаседание Совета по правам человека, было заседание Совета попечительства в социальной сфере при Голиковой. Я не могу сказать, что эти обсуждения к чему-то привели, пока заметно ничего не поменялось, но то, что тема бездомности звучит на этих площадках, это всё равно большой шаг вперёд.

– Шлагбаум начинает подниматься, возможно.

– Может быть. Мы очень стараемся, чтобы на самом высоком уровне государство не забывало про бездомность. Это тоже часть нашей работы, и мы будем продолжать привлекать внимание к этой проблеме, чтобы она звучала и никто про неё не забывал.

– Как бездомность стала частью вашей жизни?

– Стала не так давно. Я по профессии финансовый аудитор, работала в американской компании финансовым аудитором, а потом в какой-то момент я поняла, что я хотела бы работу, в которой короче дистанция до результата – с одной стороны. А с другой стороны – в которой есть возможность видеть и менять что-то в жизни людей. Дальше я просто стала изучать благотворительный сектор, я подумала, что это как раз место, в котором и короткая дистанция до результата, и общественная полезность, предельная концентрация общественной полезности. Я стала изучать, как устроен благотворительный сектор, какие есть социальные проблемы, кто их решает, какими способами, и так я поняла, что есть темы, которыми занимаются больше, например помощь детям или заболевшим взрослым. Или бездомным животным тоже часто помогают. А есть темы, которыми занимаются гораздо реже, например помощь людям в местах лишения свободы или освободившимся из мест лишения свободы, или помощь ВИЧ-положительным людям, или помощь людям в психоневрологических интернатах, или помощь бездомным людям. Я подумала: если уж менять профессию и начинать заниматься решением социальных проблем, то здорово было бы начать заниматься той проблемой, которой занимаются мало. Так я пришла заниматься помощью бездомным людям.

– Сегодня кого вы вокруг себя объединяете? Это кто? Волонтёры приходят – они откуда в основном, что это за люди?

– Ой, с этим мне невероятно повезло! Вокруг меня совершенно невероятные люди. Во-первых, в «Ночлежке» некоторые работают десятилетиями, большие профессионалы, потому что я верю, что хороший человек – не профессия, важно, чтобы решением социальных проблем занимались не только хорошие, неравнодушные люди, а ещё и специалисты в своих областях – крутые юристы, профессиональные социальные работники, люди, которые разбираются в том, как устроены государственные институции, специалисты по социальной рекламе, психологи, специалисты по химической зависимости. В этом смысле «Ночлежка», конечно, объединяет крутейших специалистов в своих областях. Это не волонтёры, это сотрудники, которые каждый день ходят на работу и работают для того, чтобы люди быстрее выбирались с улицы. Но при этом в «Ночлежке» и в Москве, и в Петербурге помогает огромное количество волонтёров. База наших волонтёров – несколько тысяч, мне кажется, человек, и сотни волонтёров каждый месяц с чем-то нам помогают. Кто-то выезжает в рейсы ночного автобуса раздавать еду, кто-то верстает годовые отчёты или помогает с какими-то дизайн-макетами, кто-то приходит и фотографирует работу наших проектов, и это люди, которые, с одной стороны, разделяют наш подход, так же, как мы, видят важность – чтобы масштаб бездомности сокращался; с другой стороны – это, конечно, невероятные люди, которые готовы после работы, в свободное от работы время приходить и помогать. «Ночлежке» было бы очень тяжело без волонтёров, многие наши проекты просто не могли бы работать. Поэтому коллеги, волонтёры – это люди, которыми я страшно восхищаюсь.

– А есть ли у вас наблюдения – может быть, замеры делаете или ещё что-то: за 34 года в Петербурге обратилось столько-то, помогли такому-то количеству людей. То есть непосредственный результат.

– Мы во всех проектах всё считаем: и сколько людей приходит, и за какими услугами они обращаются, и как часто. Мы знаем, что в двух городах – в Москве и в Петербурге – каждый год к нам в разные проекты за помощью приходит порядка 12 000 уникальных клиентов. При этом кто-то приходит регулярно, кто-то живёт в наших приютах продолжительное время, кто-то приходит раз в неделю постирать вещи, а кто-то каждый день к ночному автобусу за едой. Очень по-разному бывает. Мы замеряем эффективность наших разных проектов. У нас есть отдельное направление по работе с зависимостью: проекты (называются «Дом на полдороги»), в которых люди работают с зависимостью, учатся жить обычной жизнью без использования алкоголя и химических веществ. И мы знаем, что после этого проекта 70% наших клиентов выходят в стойкую ремиссию и живут дальше без употребления. Мы оцениваем эффективность наших приютов – мы знаем, что порядка 55–60% клиентов, которые жили в наших приютах, работали с социальными работниками, психологами, юристами, дальше съезжают не на улицу и живут без нашей поддержки. Но при всём при этом «Ночлежка» по меркам благотворительных организаций – очень небольшая организация. Мы понимаем, что в связи с масштабом проблемы, который есть, ни в одном городе (ни в Москве, ни в Петербурге, ни в каком другом), даже если бы мы очень захотели, «Ночлежка» не смогла бы справиться в одиночку с проблемой бездомности, поэтому у нас есть распространение опыта, исследования, взаимодействие с государством. Нам очень важно, чтобы таких организаций появлялось больше и больше, мы совсем не хотим собой подменять ни государство, ни вообще систему помощи замыкать на себе. Наоборот, хотим, чтобы вокруг нас появлялось всё больше и больше других организаций, волонтёрских групп, государственных учреждений, которые все сотрудничали бы между собой, и человек мог выбрать, куда обратиться, все бы ему помогали, и благодаря общим усилиям человек бы выбирался быстро. Мы, скорее, работаем как такие проекты-образцы, мы запускаем пилотные проекты в Москве и в Петербурге, описываем, оцениваем их результат и передаём государственным учреждениям, благотворительным организациям для того, чтобы можно было дальше масштабировать в любом регионе.

– Дарья, спасибо вам большое за эту беседу, спасибо, что вы приехали в Омск и будете привлекать ещё большее количество людей к этой проблеме. Успехов вам больших.

– Спасибо вам, что позвали поговорить.

– Будем надеяться, что бездомность будет минимальной у нас в России.

– Мы сделаем всё возможное для этого. Спасибо.