Альфия Мячина | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»  

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Альфией Мячиной. 

– Всем привет! Это подкаст «Знай наших!» на медиа «Трамплин». Сегодня мы решили поговорить о подростках и пригласили к себе в гости одного из лучших специалистов, знающих подход к детям, которые находятся в этом остром периоде жизни. У нас в студии психолог и руководитель школы «Вверх» для подростков и их родителей Альфия Мячина.

Альфия, добрый день.

– Добрый день. 

– Насколько оправдано называть пубертатный этап в жизни ребёнка и его родителей и вообще всей семьи в целом острым и тяжёлым? 

– Очень адекватное определение. Я бы тоже назвала этот период острым и тяжёлым. Тяжёлым – потому что количество тем, которые надо в сжатый период времени порешать – их достаточно много, они все проходят в достаточно сильной интенсивности (в большинстве случаев). А острым – потому что эмоциональный накал во время этих тем, во время этих конфликтов очень высокий. Подростков, наверное, все ассоциируют с эмоциональными качелями, и вот эти острия эмоциональных амплитуд, конечно, не просто так переносятся, и для родителей тоже это большой вызов. 

– Мне кажется, сегодня современному родителю даже тяжелее, чем нашим мамам, бабушкам, потому что из каждого утюга советы, как себя вести, как быть, как жить с вот этим вот ёжиком, который вчера ещё был милым зайчиком. Есть ли какие-то советы, которые будут универсальны в любом случае? 

– Я с вами соглашусь, сейчас изобилие информации (в том числе и классной, хорошей, новой, современной и правильной), но количество этой информации и назидательный темп из интернетов и отовсюду – про то, каким надо быть идеальным родителем – часто работает с точностью до наоборот. Родитель, сравнивая себя с тем образом, который он видит в медиа или в интернете, видит свои огрехи и падает в деструктивное состояние вины – «я какой-то не такой, я всё сделал неправильно, а теперь это не исправишь». И на вине появляется новая агрессия... Ещё авторы часто говорят: «Если ваш ребёнок агрессивно себя ведёт, то это вы виноваты, вы там в три года что-то не так сделали» или «вы неправильно его воспитывали». И родитель, и так уже находящийся в непростой ситуации, ещё придавливается дополнительной виной, и это состояние вообще не про конструктив. Иногда я как специалист рекомендую перестать читать в таком количестве всех этих правильных людей, выдохнуть, простить себя, чуть-чуть сосредоточиться на своём здоровье, на своей психике, просто на своём настроении, на себе какое-то время. Потому что быстро бежать, орать, решать – не всегда помогает. Поэтому да, читать классно, изучать то, что сейчас выходит, полезно, но если это не вредит тебе в плане самооценки. Потому что виноватый, такой затюканный родитель – нехороший персонаж в состоянии конфликта с ребёнком. Надо, чтобы хоть кто-то один был в духе, чтобы кто-то был в трезвом эмоциональном состоянии. Там уже одного ребёнка кроет, дай бог, а если ещё и родитель находится под чем-то эмоциональным, то дома взрослых нет. 

– Достаточно сложная тема, когда руки тянутся найти ответ в интернете, а там всё наоборот. 

– Да, ты ещё можешь найти ответ, который не подойдёт как влитой к твоей ситуации, сделаешь это... Часто советы могут быть категоричными, например, «запретить», «это опасно!», то есть родитель, читая на тревоге ленту или каких-то специалистов, увидев пример, похожий на свой, начинает быстро внедрять эти рекомендации, а они к этой ситуации не подходят! Наоборот, уведут его в деструктивную сторону. «Оказывается, я сделал ещё хуже, а кто мне посоветовал?» Начинается какая-то история про суету, которая в отношениях с подростком, на мой взгляд, – история скользкая. На спокойствии лучше. Лучше выдохнуть, подышать и пока ничего не сделать, а потом, всё взвесив, предпринимать какие-то шаги. Не выдавать какие-то бесконечные решения, которые утром одно, завтра другое. 

– Вы довольно давно общаетесь с подростками. А почему выбрали именно эту категорию детей, я бы сказала, самую сложную? Всё-таки даже ребёнок до года – это просто цветочки. 

– Да, я давно с подростками, со своего подросткового возраста как-то получилось, что я работала организатором, вожатой, каким-то активистом, лидером во всяких подростковых проектах, будучи ещё старшеклассницей. Мне кажется, оно само получилось. Но у меня были разные периоды, меня в своё время интересовал младший возраст – от 0 до 6 лет, очень я увлеклась педагогикой Монтессори, получила образование в этой сфере, работала немножко с малышами, с младенцами, с мамами. Мне было очень интересно, как мы получаемся такими разными, если мы все примерно одинаковые. 

– Так или иначе – тяготели к педагогике всё равно, к детям. 

– Это да, это я любила всегда – людей, какие-то проекты, что-то создавать. Мне очень важно создавать среды, в которых какие-то мои ценности реализуются. Сейчас я не только с подростками работаю, половина примерно профессиональной деятельности у меня посвящена работе частным психологом, я работаю и со взрослыми индивидуально, в кабинете или онлайн. 

– Как вы считаете, нужно ли как-то поучать, наставлять подростка? Или нужно сначала себя привести в порядок, так скажем?

– Вы перечислили все слова, которые делать не надо, на мой взгляд. Любое что-то, похожее на поучение, наставление, что-то похожее на «сверху» – это точно триггер, это вызовет как раз протестную реакцию, подходящую точно под потребность подростка быть наравне. То есть сейчас одна из его великих задач – это показать, что «я не ребёнок, управлять мной ты больше не будешь». Это природная история, это не обязательно связано с личностью человека, но это такая большая сепарационная задача. Раньше малыш был внутри семьи, и он сам ничего не мог, потом мог чуть-чуть побольше, побольше, и сейчас у него есть иллюзия – по большей части он ведь правда не может сам полностью, – что уже может. Он такого же роста, с такими же формами, он так рассуждает здраво. 

– Много дел делает уже самостоятельно. 

– Да, ещё побольше вашего. И какие решения принимаются – для него критически важно как минимум участие на равных, а лучше – чтобы он всё решал. Поэтому, если мы выбираем какой-то тон или поведение, где мы показываем, что ты ниже, будет протест. Если мы не хотим протеста, не хотим конфликта, то самая, на мой взгляд, эффективная позиция – это равная: спросить, предложить, предложить договориться. Так же, как мы на работе общаемся с другими взрослыми, вот это самый лучший вариант. Бывает, и он не срабатывает, но шансов больше у партнёрского захода. 

– Всё-таки нужно уже привыкать к тому, что это не маленький ребёнок. 

– Да. В подростковом возрасте, в остром периоде, который у всех по-разному, но в среднем с тринадцати до пятнадцати лет – это самый колючий период. У кого-то с двенадцати, у кого-то с девяти лет. 

– Да, уже опускается этот возраст. 

– У кого-то, наоборот, притормаживает, у сильно хороших. У кого-то в семнадцать, у кого-то в сорок, бывает, аукаются недопрожитые подростковые протесты, бывает, что они дозревают позже. Но в среднем острый период, когда хлопанье дверями, «я не просил меня рожать», вот эта вся классика – она происходит. Он как оголённый нерв, поэтому чуть что не то – предложил поесть с более опекающим тоном – он даже голодный скажет: «Я не буду!» Ему критически важно самому себе и всем остальным показать, что «я свободный Маугли, меня никто не поработит». Зная это, мудрый родитель чуть-чуть обращает внимание на то, каким тоном и как. Поэтому все «я твой родитель», «ты должен меня слушать», «я запрещаю» можно в голове держать, а наружу лучше фильтровать. 

– Уже такие опытные родители, которые прошли эти этапы даже несколько раз, говорят, что лучше всего отстать от ребёнка в этот период. 

– Если позволяет ситуация – круто. А если, например, бывает такая история, что у ребёнка сильные проблемы в каких-то сферах: в здоровье, в учёбе, касающиеся безопасности, какие-то отношения деструктивные начались или проблемы со здоровьем, с психикой, то родитель не имеет права отстать. На мой взгляд, это всё равно ребёнок, и ответственность за его благополучие лежит на родителе. Да, сейчас не так просто это обеспечить: он не даётся, он сопротивляется, но мы не можем полностью передать ответственность за то, что происходит с ребёнком, ему самому, он ещё не способен, это несовершеннолетний. Даже по закону – если с ним что-то происходит, будут привлекать к ответственности родителя. В этом плане, на мой взгляд, это классно понимать всем участникам. Ребёнку – «да, я везде, где могу, даю тебе право решать, но есть зоны, где я тебе решать не дам». В некоторых семьях нельзя ночевать не дома.

– Обязательно проговаривать это всё. 

– Да, но некоторые просто не разрешают. В целом они имеют право. Некоторые родители что-то разрешают, что-то – нет, а в других семьях наоборот. Это окей, потому что кто несёт ответственность, тот и даёт свободы. Если ребёнок самостоятельный, если вы видите, что то, что он делает, не опасно, не вредно, полезно для больших целей в его жизни, то почему нет. Чем он более дееспособен, тем больше ему надо отдавать областей решения. А если он совсем ещё не способен самостоятельно, то надо, конечно, приглядывать, надо что-то вместе делать, но держать фокус, чтобы научать его, как быть без взрослого. 

– Сегодня большая часть родителей – достаточно зрелых, я бы сказала, находится в моменте, когда две системы наложились одна на другую или столкнулись. Когда наши родители, наши бабушки и дедушки воспитывали – «кнут и пряник», а сегодня наши дети – более свободные, им больше предоставлено прав и они знают о своих правах. 

– Личное пространство, границы. 

– И интернет им в помощь, они всё знают. Но так или иначе при всех привилегиях они более инфантильны в этом же возрасте, чем, например, взять даже наше поколение. Что происходит? Почему? Чаще всего – старые правила уже не работают к нашим детям. 

– Слава богу, что не работают. Я это всегда интерпретирую как выздоровление, то есть здорово, что сейчас ребёнок – даже младшеклассник – когда чувствует, что на него давят too much, он всё понимает, что с ним общаются неэкологично, он может сам отстоять, может прийти пожаловаться: «на меня кричали» или «меня унижали», «меня оскорбляли» – в школе, на тренировке. Это очень здорово. Я не знаю, как вы, но ор, крик, оскорбления, манипуляции и так далее – это всё было нормой в моём детстве от взрослых, которые были педагогами или просто взрослыми на улице. Вот эти бесконечные тыканья по поводу и без, пугание, манипуляции.

– Я думаю, это было у каждого так или иначе.

– И не было мысли пойти пожаловаться, потому что это нормально. Я ребёнок, это взрослый, он должен так. 

– Какие-то мы были послушные. 

– Запуганные, я бы точнее обозначила. А сейчас дети в среднем понимают побольше свои границы, они понимают более вежливые, более адекватные экологичные нормы. Это здорово. Вы сказали, что есть такой стык разных подходов к воспитанию. Я немножко по-другому это чувствую, мне кажется, что сейчас переходное время. Мы уже как взрослые люди плюс-минус сорок понимаем, что старая система – она какая-то немножко дикая. Понимая, какой сейчас мир и что в целом мы все про добро, мы уже не можем бесконечно ставить в угол, как-то наказывать, орать, унижать. Мы уже понимаем, что это что-то не то.

– Что это не действует. 

– Да, и это действует в деструктив, мы наносим травму. Работая с родителями, часто слышу: «Я понимаю, что сейчас ору, сорвалась – и наношу вред, не просто не получаю свою цель, а наношу вред человеку, которого люблю. Я не хочу так делать, не хочу наносить вред, даже если это сработает, даже если он помоет эту посуду, я не хочу такой ценой с любимым человеком себя вести». Вот это понимание уже есть, что старое отходит. А что и как делать – непонятно. И когда оно наступит, когда эти нормы уже станут нам прозрачны и мы будем их чувствовать на кончиках пальцев, мне кажется, должно ещё время пройти. Сейчас мне чувствуется время такого поиска, я уже отказался от деструктивных, авторитарных способов...

– А как по-новому... 

– Да. А что делать? И вот в это переходное время как раз много сомнений, тревоги, постоянная перепроверка себя. У наших родителей, тем более у наших бабушек, никогда не возникало сомнений дать леща или нет: все так делали, и мы так делаем, я хороший родитель. В основном загонов по поводу того, классный я или нет, не было, просто об этом не думали. Сейчас же – постоянно эта саморефлексия: правильно-неправильно.

– Как бы не упустить, пока мы в поисках – дети всё-таки, нельзя экспериментировать... А как по-другому? Время ушло – и всё.

– Оно и так уйдёт. Я в этом плане стою за то, чтобы родители и в этом вопросе чуть-чуть снизили требования от себя. Мы не успеем некоторые процессы сделать быстрее, чем они идут по своей природе. Это переходное время должно пройти в поиске, в пробовании неверных решений, то есть какие-то ошибки вы точно совершите, и, на мой взгляд, лучше это принять, чем сопротивляться: «Нет, я всё-таки буду идеальным, пусть они ошибаются, а я выберу самую идеальную дорожку – и мне дадут медаль». Тогда получается, что воспитание, отношения с человеком, с ребёнком, с любым – превращается в зарабатывание своего статуса. Фокус внимания не на том, как его жизнь сделать лучше, как наши отношения сделать лучше, а на том, правильный ли я родитель или плохой. 

– Это чисто амбиции родителя. 

– Иногда да. Вот это «правильно сделать, не допустить ошибок» часто связано с таким портретом нашим – синдромами отличников, отличниц. Избегание наказания – как будто есть какой-то большой комитет, который смотрит, какой вы родитель, и потом выпишет вам отработки. Такого нет, есть внутренняя наказывающая система, которая тебя ругает, которая связывает неудачи ребёнка с твоим поведением. Есть даже фраза, что родительская вина рождается вместе с первым ребёнком, от этого никуда не деться. Родитель, понимая свою несовершенную природу, уже переживает, что он там что-то где-то недоглядел, где-то что-то переглядел. 

– Наверное, доля каких-то сомнений всё равно не покинет человека. 

– Мне кажется, сомнения – это классно, да. Но, опять же, где грань? Если всё сводится к тому, чтобы я всё правильно сделал, скорее всего, упустится момент близости с ребёнком. Мне кажется, чутко настроенный на вторую половину человек, который собирает сигналы, собирает обратную связь, почувствует, если он где-то пошёл не туда. Это просто ощущается, это невозможно по критериям сверить в книжке или где-то там, иногда ты просто чувствуешь, что вот здесь надо всё-таки настоять, а в похожей ситуации, но в другом контексте – мы разрешим что-то. Везде пишут: будьте последовательными, если отказали, то уже не соглашайтесь. Но бывают ситуации, в которых ну не надо так принципиально и формально подходить, бывают ситуации, где сейчас отказаться от предыдущего своего решения будет здоровее и правильнее, это покажет ребёнку вашу гибкость. 

– Нужно ли каждый раз объяснять ребёнку, почему ты это сделал? 

– Если есть запрос, я считаю, обязательно. 

– «Ты же сказала, что мы вот так пойдём, этой дорогой, а теперь мы меняем планы и все маршруты». 

– Сейчас в этом примере я не слышу запроса на объяснение. Там есть претензия: ты сказала, ты пообещала и не сделала. Можно уточнить: «Я могу тебе объяснить, почему я так сделала. Хочешь?» И когда ребёнок явно или косвенно показывает, что хочет – «Да, расскажи» или «Объясни мне, почему ты так сделала» – я считаю, что просто суперклассно это объяснить. Это редко кто делает. Обычно, если оспаривают родительское решение, родитель напрягается, злится и такой: «Потому что потому! Я так сказала!»

– Мне кажется, чаще всего так делали наши родители. Не объясняли ничего, вот так вот, и всё. А во многом, когда мы начинаем разъяснять... 

– Да, какая-то причинно-следственная связь будет понятна, будет логика понятна. Там другой вопрос, что это не избавляет его от страданий, это может дать понимание, объяснение поведения родителя, если он хочет его знать. Это может дать понимание, но это не связано с тем, что он имеет право не поддерживать ваше решение, сердиться или грустить, что ему что-то не дали. Здорово поддержать эту часть, посочувствовать ей, не меняя решение. Возьмём какой-нибудь пример прозрачный, где все едут ночевать в какой-нибудь коттедж, а вам кажется это опасным, вы решаете не пускать ребёнка, а у него такие планы и так далее. И вот он сильно расстроился, расплакался, обиделся на вас. Имеет он право на это? Да конечно! У него куча целей не достигнется, будут какие-то последствия, над ним, например, будут смеяться – или он просто не кайфанёт в эту субботу. Поставьте себя на его место – вы тоже расстроитесь, если не поедете в отпуск в последний момент, не дай бог, конечно. И посочувствовать этому состоянию, сказать: «Я тебя понимаю, я понимаю, что ты расстраиваешься, мне жаль, что так приходится, что такая ситуация, что тебе приходится это переживать. Я могу тебе посочувствовать, тебя пожалеть». Но при этом – удерживаться в решении. То есть: «Моё решение вот такое, могу тебе объяснить почему, если ты хочешь. Если не хочешь, то тебе просто придётся его принять, я его не изменю, но при этом я тебе не враг, я не запрещаю тебе страдать, переживать, ты имеешь это право». Это очень тяжело. Родитель, видя реакцию ребёнка, а она бывает прямо... да, они ещё те провокаторы. В этот момент тяжело этому агрессирующему, токсичному человеку, который там ещё и посылает тебя куда-нибудь, просит дверь закрыть с той стороны, оказать сочувствие. Но родитель старше, у него «терпелка» больше, у него мудрости больше, он может выйти, налить чайку, выдохнуть и разделиться на вот эти две части – та, которая отвечает за безопасность и запрещает сейчас это опасное для него действие, и та, которая просто человек и может представить, каково ему сейчас как человеку – и посочувствовать. Нашего внимания, эмоционального интеллекта должно хватать на обе эти части. А требовать этого от подростка – практически бесполезно. Да, бывают очень развитые подростки, которые, видя своё состояние, могут и родителя понять, объяснения послушать и при этом себя поддержать эмоционально. 

– Но таких, наверное, очень и очень мало. 

– Да. Но всё больше.

– Не кажется ли вам, что чрезвычайная наша сегодняшняя мягкость может даже несколько навредить? 

– Кажется. 

– У нас как бы рамки размываются. Я часто слышу детей, которые просто матерятся, не обращая внимания – взрослые, не взрослые рядом. Мне кажется, каждый сталкивался с такой ситуацией. Как здесь всё-таки найти золотую середину? 

– Как мы с вами говорили про это переходное время, когда непонятно, как воспитывать. Учителя, родители, любые взрослые, кто находится в состоянии наставника, иногда путают экологичное, гуманистичное воспитание с попустительством. Это совершенно разные вещи! Наличие чётких границ, правил, такого чёткого разделения, кто где решает, не обязательно связано с жестокостью или с авторитарностью, с каким-то насильственным поведением. Нет, можно одновременно быть добрым, сочувствующим, но при этом чётким в плане что можно, а что нельзя. И когда родители, допустим, часто травмированные жёстким советским и постсоветским отношением, не хотят такого для своего ребёнка – и много разрешают, не делают замечания, не выставляют границы. Они не хотят по-старому, но ничем это не заменяют. Вот эта псевдодоброта – она как бы доброта, но, на мой взгляд, взрослый человек не может быть просто добрым, он обязан воспитательные цели реализовывать, он обязан научить малыша пользоваться этим миром, своими возможностями в общественном формате. Мы не по одному живём, мы должны уметь контактировать с другими особами, вести себя корректно, классно, цивилизованно, воспитанно в разных ситуациях. Если родитель этого не делает, прикрываясь посылом «я не хочу его травмировать», то он упускает эту родительскую цель. 

– Это, скорее всего, уже на самотёк всё пущено.

– Да, оно как-то само выстраивается, ребёнок какие-то выводы делает из наблюдения за поведением родителей, других взрослых. Но какая-то системность, рамки, границы, инструменты использования себя, общества, друг друга, как взаимодействовать – это обязательные моменты, которым мы как взрослые должны научить детей, помочь им в этом. А откуда они узнают, что стоит говорить в такой ситуации, конкретно такой, а что нет? Как подготовиться к поездке в лагерь, а как нет? Они, конечно, как-то на ходу разберутся, но мы же можем что-то предвосхитить, можем вместе нарисовать эту ситуацию, посмотреть разные варианты выхода из неё, мы можем про ценности с ними начать разговаривать. Причём современные подростки вообще с таким трепетом, с таким интересом погружаются в темы ценностей, принципов, правил, разных подходов к жизни, им очень интересна вся философская история. Подростки где-то лет с 14–15 начинают очень сильно интересоваться этим всем, им прямо интересны вопросы справедливости, вопросы политики, вопросы отношения к экологии, к чему-то ещё. На этом интересе, мне кажется, в живом обсуждении, в спорах, в играх, в каких-то таких, может, искусственных ситуациях – можно много чего сделать прозрачным для них. И они кайфуют. 

– То есть не всё так плохо. 

– Вообще не плохо! 

– Главное – просто приглядеться к своему ребёнку. 

– Главное – даже не просто приглядеться, а найти вот этот контакт. Если подросток чувствует, что его слушают, что он интересен... Они все так хотят говорить! Это просто бесконечный поток, как в три года этот поток вопросов про всё подряд. Примерно то же самое с подростком. Если он чувствует принятие, доброту к себе, готовность отвечать на вопросы, то эти вопросы не заканчиваются. Всё, что он копил, всё, что его пугало, он не знал – он это хочет обсудить. Он прямо: «А вот это как?», «А как на работе ты делаешь что-то?», «А тебя не бесит?». Отвечаешь: «Вообще бесит, бывает». «А как ты справляешься?», «А если мне не понравится?» Вот этих сомнений и тревоги про будущее у них очень много, но сред, где это обсудить, – мало. В школе как будто не про это. С друзьями – а что у них спрашивать, они сами ничего не знают. Со взрослыми конфликт, контры дома. Что делать? Всё сидит внутри, в лучшем случае что-то кто-то гуглит. Но вообще просто всё сидит внутри. Они очень-очень хотят поговорить. Не получается с родителем, бывает, подросток как бы должен конфликтовать с родителем – и он не пойдёт по каким-то особенно щепетильным вопросикам с родителями беседовать. Надо обеспечить какого-то взрослого рядом – хорошего тренера, психолога, брата, свата, кого-то, кто такой прикольный. 

– В вашей школе есть такой момент? 

– Это постоянно, да.

 – Вы собираетесь все вместе? Есть какое-то количество подростков – или это как-то индивидуально? 

– Индивидуально тоже с подростками можно, но это не так эффективно, не все подростки готовы, это всё-таки более интимный формат – индивидуально всё спросить. А вот в группе для них просто суперкайф, это какой-то тренинг на какую-то тему с упражнениями – поделиться мыслями. И когда один там кто-то начинает, ребята видят – о, это можно, у меня тоже такой вопрос есть! Все включаются, это бесконечно. Мы не можем ни в какое занятие вместить то, что они хотят. Мы делаем часовое занятие – ничего не входит. Мы делаем трёхчасовой разговор – кажется, что мы только начали, как так, куда, на какой обед? Мы едем на неделю в загородную школу – и то кажется, что мы и так 24/7 всё обсуждали, по пути в столовую, по пути на тренинг, обратно, на занятия, на зарядку, всё постоянно в звучании, в говорении – и то кажется, что мы что-то недообсудили, недодали. Это такой накопленный дефицит, когда подросток попадает в среду, где это окей, спрашивай, классно, с юмором, на «ты», когда эта среда максимально безопасная от оценки, от критики, где всё можно (но тоже в рамках), они, конечно, расслабляются, глаза загораются – и взрослыми они хотят быть, потому что, оказывается, там всякое бывает, а не только ужас и кошмар. 

– Главное, что есть люди, с которыми можно об этом поговорить. Я так понимаю из нашего разговора, что всё-таки пубертат – это тяжёлое время не столько для ребёнка, сколько для родителей. 

– Если я сейчас скажу, что для ребёнка это не тяжёлое время, мне кажется, я сильно предам своих ребят. Им тяжело. 

– Смотрите, если родитель вовремя подстроится, то он просто поможет своему ребёнку, не будет это время казаться таким ужасным. 

– Нет. Он как бы будет не врагом, давайте скажем так. Если он будет таким более чутким, сможет быть более гибким, потому что хуже, чем упёртый и сердитый, для подростка сложно подобрать хуже взрослого рядом, чем такой несгибаемый. Это, конечно, классная опора, если нет сильного конфликта с родителями, но это не отменяет всех тех процессов, которые происходят в ребёнке в момент подросткового кризиса – это перестройка тела, это очень сильная гормональная нагрузка. Мы с вами – как представители женского пола – хорошо понимаем, как сильно зависит состояние от того, какой гормональный фон сейчас. А у подростков это надо умножить на три, он вроде бы проснулся в хорошем настроении, прошёл час – он уже рыдает, потому что «как несправедливо!» и так далее. 

– Кортизол зашкаливает. 

– Да. Потом он в жёстком стрессе, ему кажется, что всё, он умрёт на помойке бомжом, потому что кто-нибудь просто не дал списать или он что-то не так ответил. На всё это нужно много сил, а сил у них мало, они плохо едят, они не спят. В подростковом возрасте они не хотят спать ложиться, а это ужасно. 

– Вовремя. 

– Да. Им супернадо ложиться спать в десять, потому что у них мозг досозревает, фронтальная кора. У них там вообще нейропроцессы нуждаются в том, чтобы они хорошо питались, здорово двигались и – самое главное! – спали, а они не спят. Они сидят до двух, до трёх ночи, потом не могут встать, потом они бахнут энергетика, всё плохо. Соответственно, они ещё этим ухудшают своё состояние. Мало двигаются, едят сладкое. Поэтому им очень тяжело. Плюс это время такого непонимания, кто я, что я, куда я иду, зачем. То состояние, когда мне весь мир совершенно понятен, будет нескоро. А сейчас вот этот поиск очень, очень низкая самооценка у большинства детей, независимо от того, какие у них внешние данные, как они учатся, какие у них социальные связи. Даже если всё это классно, он может считать себя плохим, кривым, с ужасным носом, неперспективным, хуже кого-то, отвергнутым, например, в любви. 

– Эти комплексы могут остаться потом, в дальнейшей жизни? 

– Конечно. Могут, да. Если не было поддержки, если это не опроверглось жизнью, это может остаться таким закоренелым убеждением, что я, например, гуманитарий. Это же часто. Ещё нам часто диагнозы ставят в это время – какие мы, что мы умеем. «Какой характер! Кто тебя замуж возьмёт!» Сейчас я могу работать с 30–40-летней женщиной, у которой сложности в отношениях, и мы, копая, достаём вот этот закон, в который она поверила.

– С детства. 

– Отменяется этот закон, снимается это бремя – и оказывается, что нормальный у меня характер, просто я человек, который умеет сердиться. Поэтому да, конечно, в подростковом возрасте могут случиться ретравматизации или разные травматизации, там же много ещё таких историй с экспериментами, с разными веществами, с нарушениями закона, родительских установок, каких-то требований, первая любовь, какие-то сложности с учёбой, непоступление или крах каких-нибудь планов по учёбе. Шёл-шёл отличником – и провалил какой-то экзамен, это может быть очень серьёзная травма, разочарование в себе. Здесь помимо того, что природно тяжело: эмоции, гормоны, пробуждающаяся сексуальность, ещё и наслаивается такое социальное давление: им надо сдать ОГЭ, ЕГЭ, им надо выбрать... 

– И вообще соответствовать всем требованиям и школы, и родителей. 

– Да, везде. «Я не подхожу, меня везде ругают. Здесь я не моюсь, воняю, посуду не мою; здесь я плохо предмет знаю; там я ещё что-то не так делаю». Отношение к подросткам у нас в социуме в принципе недоброжелательное, поэтому здесь факторов, которые добавляют перчинки, сильно много, охота посочувствовать. Я люблю подростковый возраст, люблю подростков, мне они вообще не кажутся противными, какими-то плохими. У меня много сочувствия, много умиления, они при своей колючести – такие суперняшки. Немножко доброты, добросердечный взгляд – и они сразу покажут своё ежиное пузико розовенькое. Они совершенно безопасные, если к ним без оружия заходить. 

– Я хотела обсудить ещё один момент – буквально месяц остаётся у нас до школы, и эта тема уже триггерит и детей, и родителей. 

– Мне сорок один – и меня каждое 1 сентября радует, что мне не надо в школу. 

– У меня как-то это и грустно, и радостно одновременно. Как нам за этот месяц набраться сил, если мы ещё не набрались и чувствуем: «Да ну её!», но этот день настанет. 

– Я и себе хочу посоветовать в этот последний месяц лета максимально отдыхать по-летнему. Мне кажется, что нежелание идти в школу – оно нормальное, очень человеческое, оно сильнее проявляется, когда ты ещё и лето провёл как-то бездарно. Пролетело за два месяца.

 – Выходите из компьютеров.

 – Да. Когда подросток говорит, что ему ничего не надо, буду сидеть, играть в «Геншин» или чатиться, надо немножко как-то в этом смысле додавить – и отправить на сплав, поехать всей семьёй в поход, ещё что-то. 

– То есть побольше активностей включить, событий. 

– Активности, природа, какой-то нового проектного типа отдых. Не просто поехали на дачу, а купили воздушного змея, чтобы были впечатления. Не просто отправили – как обычно – куда-нибудь к родственникам, а пусть они сами доедут какую-то часть пути. Чтобы впечатлений, эмоций, нового было побольше! Тогда насыщенность будет ощущаться по-другому, это точно будет отдых – и физический, и эмоциональный, и ментальный, будет не так горько собирать тетрадки. 

– Эти эмоции помогут прожить ещё один учебный год. 

– Они усилят состояние отдохнувшести, не будет эффекта упущенных возможностей: «вроде, прошло лето, а я тут лежал». Подростки чувствительные очень сейчас, мы бы даже, может быть, и не поняли: как-то лето прошло – да и прошло. А они такие: «Да вот, а где же упущенные часочки жизни и смысла». Поэтому надо им немножко помочь в организации активного отдыха. Сейчас у нас заканчивается летний городской интенсив для детей – у нас собираются дети, они очень классные, им очень классно у нас, они общаются, начинают дружить, но им в голову не приходит, что после занятий можно пойти и тусить! И мы подталкиваем их, говорим: «Почему бы вам не сходить к фонтану, почему бы вам по набережной не прогуляться». Как-нибудь, не мытьём, так катаньем. 

– «А в наше-то время все сидели возле фонтана! Очередь была!» 

– Так вот, присылают мне видео – сейчас проливные дожди были – где они все внутри фонтана, кто-то ныряет, кто-то прыгает. Счастливые, довольные, у всех глаза горят! Это в кайф – там общаться, сейчас лето, не нужно делать уроки, родители разрешают, потому что светло. Надо немножко этот маховик запустить и научить современных детей кайфовать от улицы, от природы, от какой-то дурнины. Мне кажется, это наша задача. Они не умеют! Они в гаджете супер, они могут бесконечно валяться на диване и играть в компьютерные игры, но от каких-то таких простых дурацких вещей, которые очень наполняют, они, бывает, не умеют кайфовать. Надо вспомнить молодость и научить. 

– Альфия, спасибо вам большое за эту беседу, я думаю, она многим будет полезна. Спасибо, что пришли. 

– Спасибо вам. Любите своих детей.