Алексей Гализдра | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Алексеем Гализдрой.

– Это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». Здравствуйте. Сегодня в гости к нам пришёл музыкант и продюсер, настоящий бренд Омска и просто универсальный человек – Алексей Гализдра.

Приветствую вас, Алексей. 

– Привет-привет. 

– Вы вообще не против быть брендом родного города? 

– Если честно, я не особенно это понимаю – насколько я бренд. Это, конечно, довольно забавно. Никаким брендом, конечно же, я себя не ощущаю, я обычный человек. Понятно, что какая-то известность у меня есть, она, наверное, разная. Но бренд, пожалуй, это как-то многовато.

– На мой взгляд, достаточно справедливо, потому что вас уже не один десяток лет мы все знаем как хорошего музыканта, который исполняет свои песни. Это что касается бренда, а ещё про то, что вы универсальный человек – уже десять лет как занимаетесь продюсированием и администрированием проектов. 

– Я ещё и на машинке умею... 

– Я ещё и крестиком вышиваю.

Вот это всё к чему: это к тому, что в вас уживается несколько творческих людей или это от какой-то безысходности – ещё и жить как-то надо в регионе. 

– Я не знаю, сложно сказать. У людей же разные умения есть: помимо всего прочего, например, я люблю готовить. И это не потому что я какой-то гиперталантливый, просто мне нравится, да и всё. Мне нравится сочинять музыку, если это можно так назвать, и я её сочиняю. Нравится, как вы говорите, продюсировать. Наверное, с годами приходит определённый опыт, который позволяет мне пытаться делать что-то в этом направлении. Не могу сказать, что я какой-то обалденный продюсер, лучший музыкант – точно не лучший в городе, слава богу, есть нормальные музыканты. Я музыкант довольно посредственный в техническом отношении, точно могу сказать, что есть гораздо более интересные, грамотные, серьёзные музыканты. 

– Так или иначе, почему-то именно когда говорят фамилию Гализдра, то все ассоциации сразу: это свой, родной. Почему так? 

– Нет, на самом деле, когда вы заговорили про бренд... Бренд откуда берётся? Я как рекламист (бывший, во всяком случае) могу сказать, что все бренды создаются, это понятно любому журналисту. Другой разговор, что я каких-то особенных усилий по созданию своего бренда никогда не предпринимал. Я ничего не делал для того: ну-ка, а сделаю-ка я вот это – и обо мне заговорят. Оно как-то само собой получилось, я тут не виноват полностью. 

– Такой феномен какой-то на уровне Омска. 

– Я не виноват, я не знаю, кто это сделал.

– Вы помните то время, когда вы стали знаменитым, когда вас стали узнавать? 

– Я это время помню, к сожалению. Я работал тогда на ГТРК «Иртыш», вёл там несколько программ, я довольно часто появлялся в кадре, соответственно, на улицах началось узнавание. Но, поскольку мне никогда это не нравилось, то едешь ты в троллейбусе с какой-нибудь вечеринки, не очень трезвый, а тут тебе говорят: «О, я тебя знаю! Привет!» 

– На весь автобус. 

– Да. Как-то не особенно я любитель, когда «по улицам слона водили». Но пришлось как-то с этим мириться. Иногда даже в других городах, где я бываю, где у нас живут омичи, где-нибудь в Сочи, в Москве, я довольно часто встречаю людей, которые меня узнают на улице, я всегда так этому удивляюсь. В Омске как бы понятно, хотя я давно уже не какая-то супермедийная личность, я редко появляюсь на экранах телевизоров, тем не менее многие люди, особенно постарше, как-то ещё помнят и узнают. Слава богу, меньше, чем раньше. 

– Вы как-то говорили, что тот телевизионный конкурс, который был в 92-м году, «Ялта-92», где вы выиграли приз зрительских симпатий, тоже сыграл большую роль в вашей популярности в Омске. 

– Да, у меня прямо был конкретный случай, когда я приехал в Омск после конкурса. Я сначала поехал в Москву по своим делам на пару месяцев, пожил у друзей, как-то так отошёл от всего этого, возвращаюсь на поезде в Омск, поздно вечером выхожу на перрон, иду через вокзал, и какая-то женщина ко мне подходит и говорит: «Слушайте, а вы случайно не Алексей Гализдра?» Я говорю: «Да, это я». Она как заплакала, как давай меня обнимать, говорит: «Мы так за вас болели!» Я, наверное, в тот момент понял... Не хочется такими словами говорить – патриотизм, что-то в этом роде, но конкурс шёл в телевизионном эфире в Омске довольно поздно, часа в два или в три ночи, что-то такое. Люди специально не спали полночи, ждали эфир, чтобы посмотреть, как омич что-то там поёт, что-то делает. И я считаю, что это достаточно высокая даже не то что оценка меня, но это накладывает на тебя определённые обязательства в плане того, что ты представляешь родной город. Тогда я об этом не думал, конкурс – и конкурс, сцена, камера. 

– То есть уже с полной ответственностью вы ощутили это.

– Да, именно в этот момент. Я понял, что я кому-то в этом городе нужен, кто-то по-настоящему беспокоится обо мне, думает обо мне. Это такое очень неоднозначное чувство было – и удивительное. Я даже не знаю, как полностью его охарактеризовать, но мне стало лестно, что я в каком-то смысле представляю наш город. 

– Вот она, минута славы. 

– Не то что славы, но, во всяком случае, я удивился. 

– Очень часто к вам приходят молодые исполнители и просят какого-то совета, напутствия. Может быть, кого-то вы продюсируете, насколько это вообще возможно в регионе, в Омске в частности? 

– Продюсировать нынче можно откуда угодно, слава богу, при наличии сети. Другой разговор, что я не особенно понимаю, что советовать современным исполнителям.

– Я знаю, что вы советуете: чемодан-вокзал-Москва. 

– Пока ты молод – совершенно да. Потому что, находясь в Омске, какой-то суперзвездой стать довольно затруднительно, наверное, если только не с помощью (опять же) сети. Тем не менее нужно быть... как правильно сказать-то... раньше бы сказали «в тусовке», сейчас не знаю, как говорят. Нужно ехать туда, находиться рядом с местами и событиями, где эти люди встречаются, где всё это происходит. Соответственно, там немножко другой мир, который люди, пока туда не уехали, не способны оценить и понять, потому что там всё немножко иначе, чем у нас, например, в Омске. Жизнь совсем другая, отношения между людьми совсем другие, и какие-то внутренние течения, тренды лучше изучать, находясь внутри этого течения, внутри этого всего. Потому что слова – это слова, а внутреннее ощущение не заменить ничем. Если вы хотите чего-то серьёзного добиться (в музыке или в чём-либо другом), конечно же, уезжайте. 

– Это говорит патриот. 

– Да. В смысле, что поймите правильно: когда твоя жизнь устаканена, когда ты встаёшь каждое утро и идёшь на работу, получаешь заработную плату, создаёшь семью, растишь детей – в принципе, всё в твоей жизни просто и понятно. В целом, я имею в виду. А когда ты ищешь какие-то новые пути, новые ощущения, новые идеи, наверное, нужно ехать туда, где эти вещи как-то в большей степени культивируются, чем в Омске. 

– То есть прорыв возможен только при условии, если ты выходишь за рамки. 

– Конечно. Любые рамки – это... Смотрите, вот путь, например, музыканта, играющего, условно говоря, на гобое. Он понятен: ты должен хорошо играть на гобое, ты должен устроиться в какой-то оркестр, чтобы на нём там внутри играть. Получать заработную плату. В Омске это одна история, в Сыктывкаре – другая, в Москве – третья, а в Исилькуле нет такой возможности. Но это довольно ограниченная вещь, потому что стать известным гобоистом довольно сложно. Людей, которые в своей узкой специализации достигают больших вершин, немного. Стать известнейшим скрипачом, басистом, барабанщиком, наверное, трудно – потому что это узкая специализация и внутри этой специализации ты просто обязан дубасить по 20 часов в день, чтобы через хотя бы десяток лет чего-то добиться. Это очень непросто. Полюс иметь какой-то талант. 

– Узкая специализация, но там ведь и конкуренция не такая сильная. 

– Отчего же? 

– Сильная? 

– Конечно. Все оркестры мира хотят иметь у себя прекрасных музыкантов и готовы за это платить. Неважно, классический музыкант или рок-музыкант – в мире шоу-бизнеса поп- и рок-музыки тоже есть свои известные в узком кругу люди, тот же Давидянц, басист, я не знаю, или я могу плеяду барабанщиков назвать, ещё кого-то, в том числе и омичей, которые играют в известных коллективах. О них широкая публика не особенно знает, но любому музыканту, неважно, столичному или ещё какому-нибудь, определённые фамилии говорят очень о многом. Это говорит о том, что люди много трудились, имеют серьёзный талант и, приди им в голову шальная мысль поменять себе жизнь и карьеру, они с лёгкостью это сделают. Никому не известный гобоист остаётся гобоистом, который может читать с листа и играть свою партию, но если ты известный гобоист, то перед тобой открыты двери, наверное, всех оркестров мира. При желании. 

– Почему в 92-м вы не остались в Москве, хотя вас на тот момент приглашали и сам Крутой, и Рубальская. Но вы отказались. 

– Это такая история... 

– Тогда же вы тоже были молоды. Что-то держало? 

– Тогда была «Мамочка», такая группа у нас. Я был большим патриотом именно нашей группы, считал, что мы такие интересные, молодые, весёлые и красивые. Поэтому, когда Рубальская с Крутым подошли, начали говорить о том, что «ты нам понравился, давай что-нибудь подумаем, что-нибудь придумаем». Я говорю: «Да, у нас классная команда “Мамочка”». Они говорят: «Не-не-не, какая, к чёрту, “Мамочка”». В смысле: они откуда могут это знать. Я: «Давайте я вам всё сейчас покажу, расскажу». Они: «Не-не-не, у нас есть идея с тобой что-то попробовать». Я сразу сказал, что без команды я не поеду. 

– Вот это верность.

– У нас просто был немножко не то что разлад в команде на тот момент. Я поехал на конкурс в Ялту, по сути, приняв решение единолично, я не считал это чем-то таким. Ребята тоже поехали со мной, но они жили отдельно, вместе с нашим директором, с Ваней Белоусовым. Я жил с конкурсантами, они жили в самой Ялте, мы пересекались очень редко, непосредственно на концертах, съёмках. И то, как пересекались... За кулисами я заявлял: «О, привет-привет», перекурили, я побежал туда, где я был, со всеми. Я жил отдельно, ел отдельно, общался отдельно. Не то чтобы был какой-то разлад, была какая-то натянутость, что ли. Соответственно, когда мне предложили Рубальская с Крутым что-то поделать вместе, с одной стороны – это было интересно, а с другой стороны – думаю: поеду я, и тогда меня все проклянут как изменника родины и всё такое прочее. Я шучу, разумеется. Но это было внутренне так, такое ощущение. «Мамочка», конечно же, практически сразу распалась после этой поездки. 

– Вы не пожалели об этом? О том, что вы отказались. 

– Нет, смысл жалеть? Это совершенно непродуктивное чувство. Я с иронией к этому отношусь, могу честно сказать, что я никогда достаточно не стремился к какой-то известности и знаменитости. На самом деле я тем людям, которые знамениты, не сильно завидую, потому что такое количество внимания, наверное, оно... как правильно сказать... оно трудно переносимо, что ли. Потому что куда бы ты ни пошёл, всё время на тебя какие-то люди смотрят, показывают пальцем, перешёптываются. Это внимание не то что бы очень сильно напрягает, но я не люблю быть публичным человеком, несмотря на то что я человек всё равно публичный, мне это не очень нравится, хотя это и парадоксально. 

– Мы об этом поговорим. А пока давайте исполним песню... Помните, то, что вы исполняли на «Ялте-92». 

– Конечно. Там, правда, было несколько песен, там была очень смешная история про то, как одна из песен была на английском языке, я должен был спеть гарримуровский блюз, а я почему-то всё время забывал кусок второго куплета, просто именно на нервяке, и я его записал ручкой у себя на ладони. Потом смотрю эфир, и по закону подлости наступает этот момент, я понимаю, что не помню текст, вот так вот делаю ладошку, и в это время камера крупно показывает лицо и часть моей ладошки, с которой я читаю текст. Это очень смешно.

Песня, которую хочу спеть, называется «Сумерки», это очень старая песня, год, когда я родился – 69-й, она в 69-м году была написана. Не знаю, какой случай меня надоумил спеть эту песню на конкурсе. В общем, «Сумерки». 

Словно сумерек наплыла тень,
То ли ночь, то ли день,
Так сегодня и для нас с тобой 
гаснет свет дневной.
Этот сумрачный белёсый свет,
То ли есть, то ли нет,
И стоим с тобою рядом мы
На пороге тьмы.
Только в глазах пустота и печаль,
А на губах – привычки печать,
Но скажи зачем, ты скажи зачем,
Ты скажи – зачем мы с тобою рядом.
Первых писем и объятий пыл,
То ли есть, то ли был,
Только кажется, что встреч тепло
Навсегда ушло.
И никто из нас не даст ответ,
То ли жаль, то ли нет,
Что разлука наша так близка,
Как твоя рука.
Кто из нас не уберёг мечты –
То ли я, то ли ты,
Нам ненужные слова опять
Ни к чему бросать.
Вот и стоим, притворившись, вдвоём,
Что есть любовь, что ею живём.
Но скажи зачем, ты скажи зачем,
Ты скажи – зачем мы с тобою рядом.
Словно сумерек наплыла тень,
То ли ночь, то ли день,
Так сегодня и для нас с тобой
гаснет свет дневной. 

– Браво!

Вы говорите, что вы не любите публичность, больше предпочитаете работать у себя в студии, нежели на концертной площадке. 

– Так и есть. 

– А что заставляет выходить в Воскресенский сквер, на набережную Оми? Или вы абстрагируетесь в этот момент?

– Это как раз сродни, я не знаю, как правильно сказать – когда сидишь годами в студии и перед тобой несколько мониторов, куда ты смотришь, и несколько мониторов – обычно «колонки» называются в простой речи – то особо ты жизни не видишь, вся твоя жизнь находится вон там. Ты утром проснулся, пришёл в студию, сидишь, работаешь. Стемнело – приехал домой, поужинал, поспал, проснулся, поехал на работу. 

– То есть набережная – это глоток воздуха? 

– Да. Начиналось именно так. Просто ты годами сидишь в студии, ничего в твоей жизни не происходит, круг общения довольно небольшой. А поскольку в тот момент каких-то концертных выступлений довольно долго не было, я решил – пойду-ка я постритую, интересный опыт. И, как мне кажется, он гораздо интереснее опыта именно сценического, потому что, когда ты на сцене, ты немножко повыше находишься, перед тобой рампа, артист же практически не видит зрительный зал, у него в глаза свет. Поэтому там такой полумрак... Если близко кто-то подойдёт, можно рассмотреть лицо, а так – это какая-то аморфная масса, которая тебе иногда аплодирует, ты получаешь какую-то обратную связь. Так – ты их не видишь. А когда ты находишься на улице, люди находятся с тобой на одном уровне, они сидят или стоят в трёх метрах от тебя. Это сложнее психологически, мне довольно сложно было сначала к этому привыкать. Тем не менее это очень интересный опыт, пожалуй, это самая, наверное, честная оценка тебя как артиста, потому что люди идут мимо – и либо останавливаются, стоят, смотрят, либо останавливаются и проходят мимо, либо просто проходят мимо. Кто-то платит тебе за эту работу, кто-то нет. Мне кажется, это такая честная оценка. Понятное дело, что на улице тоже разные артисты бывают – и более квалифицированные, и менее. И прямая оценка их деятельности – это то, что лежит у них в чехле. Ты поиграл пару часов, если у тебя лежит, условно говоря, сто рублей, это определённый показатель. 

– Сегодня так сработало. 

– А если у тебя лежит несколько тысяч рублей, то это тоже показатель. 

– Но где-то вы говорили, что на это можно жить достаточно хорошо, можно вообще на работу не ходить. 

– Я был очень удивлён, но там иногда образовывались приличные суммы, если посчитать. 

– В студии сейчас чем занимаетесь? Это производство видео-, аудиопродукции? Я знаю, что и рекламные ролики тоже. 

– Я так могу сказать, учитывая, что я звукорежиссёр, я, конечно, больше занимаюсь звуком. Но приходится и видео, учитывая, что в индустрии, в которой я работаю, за много лет работы навыки есть в разных видах производств, в том числе и видео. Конечно же, я занимаюсь не только рекламой, но и созданием каких-то фильмов. Если говорить об аудиопроизводстве, это очень широкая штука, потому что можно заниматься написанием музыки (это понятно), но учитывая создание кино (немножко доводилось заниматься), это и шумы, и какие-то звуки для игрушек, многие вещи просто создаются. Библиотеки – это прекрасно, есть специальные сборники всяких звуков, шумов для кино, для озвучивания. Но гораздо интереснее записать скрип стула самому у себя на студии. 

– И быть его автором. 

– Или тебе нужен, например, звук компьютерной клавиатуры. Ставишь микрофон, берёшь клавиатуру и записываешь, это гораздо интереснее, аутентично и придраться нельзя, потому что любую библиотеку нужно купить (воровать неинтересно, скучно и неправильно). Когда ты делаешь продукт, который будет где-то звучать, то не самая интересная вещь – быть обвинённым в воровстве, это не наш путь, поэтому надо создавать самому. 

– У вас была, насколько я знаю, школа? Или она и сейчас продолжает работать? 

– Школа у меня была, продолжает работать, немножко под другим именем, поскольку я оттуда ушёл по ряду причин. Сейчас она называется Школа телевидения канала «Продвижение», прекрасно функционирует до сих пор, хорошие специалисты, всем рекомендую, пусть это будет небольшой рекламой. 

– Вы уже туда не ходите, не преподаёте? 

– Я не преподаю и ушёл оттуда. Мы не ссорились с ребятами, но немножко разошлись творческие пути. Мы сотрудничаем, довольно часто видимся, потому что иногда мне нужны какие-то их, скажем так, мощности, в студии записать много людей у меня нет возможности, какое-то сотрудничество по поводу производства видеоматериалов. Работаем вместе, сотрудничаем, это нормально. 

– Не было такой идеи, чтобы создать нечто подобное уже именно своё, чтобы это было где-то при вашей студии? 

– Я хочу сказать, что тот опыт, который у меня в своё время появился с этой Школой телевидения, наверное, позволил мне понять, что я недостаточно компетентен в этом виде деятельности. Гораздо честнее перестать этим заниматься, чем делать плохо. Делать плохо не очень хочется, поэтому нужна серьёзная команда. У самого у меня не то что не получилось, но опыт определённый появился. Есть такое понятие: «моё/не моё», наверное, это не моё. Преподавать – это отдельная профессия. Ко мне часто подходят люди, говорят: «А вы не могли бы моему ребёнку преподавать гитару?» Я говорю: «Нет, не могу в принципе, потому что преподавать – это немножко другое». Одно дело извлекать из инструмента звуки, ты занимаешься на гитаре, на любом инструменте, проходишь какие-то определённые этапы. Я выработал, как мне кажется, свою манеру игры на инструменте, но объяснить другим людям, как это правильно делать? Я просто даже не знаю, с чего начать. Это определённая методология. Преподаватель – это отдельная профессия, я искренне восхищаюсь многими из них, но сам я не преподаватель, к сожалению. 

– Где сегодня Алексея Гализдру можно увидеть, услышать – кроме Воскресенского сквера? 

– Довольно прохладно теперь для Воскресенского сквера. Нечасты у меня, скажем так, концерты, но иногда случаются. Иногда это небольшие клубы. Часто бывает, что мне друзья говорят: «Хотим тебя послушать». Я говорю: «Не знаю, как». Они говорят: «Мы сами всё сделаем». У меня был такой концерт в одном из клубов, где ребята сами всё сделали – договорились с владельцем кафе, какие-то там билеты – с кем-то договорились, как правильно, это же тоже непростое дело, билеты. Сами всё организовали, я пришёл, отыграл концертик, даже какой-то гонорар получил – и всё, все довольны. Концерты нужны и важны и мне в том числе, но в большей степени я такой музыкант теперь студийный, там нахожу своё применение – создание аранжировок, запись артистов, редакция их чарующих вокалов. Больше такой, если так можно выразиться, кабинетный учёный. Опять же, иногда друзья зовут в какие-то совместные концерты, как артисты называют, «сборная солянка», где несколько вокалистов, несколько коллективов выступают вместе. Нормальная практика, это интересно. 

– Есть что-то, что самому нравится, самое-самое? 

– Имеете в виду песни? 

– Песни, какие-то произведения. 

– Конечно, такие песни есть. Но у меня довольно странный в этом смысле вкус, потому что то, что я сам создаю, я не особенно люблю, я больше люблю всякую лирическую музыку. Нравится мне один артист, он широкой публике не особенно нынче известен, бывший омич Дмитрий Иванов. Многие песни мне очень нравятся. 

– Давайте ещё исполним. 

– Давайте. 

Я тебя потеряю в троллейбусной битве,
Сексуальный народ оторвёт тебя,
Я плохо пришил.
Я легка отвернусь – тебя срежет, как бритвой.
Контролёр на конечной заметит тебя,
На резине салона увидит твой блеск.
Пуговицу положит в карман
Обладатель счастливых минут.
Но когда тебя застегнут, ты не сможешь мне позвонить.
Когда тебя застегнут, чужие руки одёрнут ткань,
Когда тебя застегнут, я тебя не смогу заменить.
Ведь когда тебя застегнут, эта жизнь лишится всего.
Мама моя скажет – на мне нету лица.
Мама, брось, оторвалась пуговица, всего лишь пуговица.
Я зайду в наши галантерейные лавки,
Мне предложат ботинки, булавки, шнурки
И прочую дрянь,
Но пропавшую в прошлой общественной давке
Эту маленькую пресвятую деталь мне уже не найти.
Обидно до слёз.
Пуговица, тебя носит другой, я у этой потери в плену.
Но когда тебя застегнут, чужие руки одёрнут ткань,
Когда тебя застегнут,
Когда тебя застегнут,
Я тебя не смогу заменить,
Ведь когда тебя застегнут,
Эта жизнь лишится всего.
Мама моя скажет – на мне нету лица.
Мама, брось, оторвалась пуговица, всего лишь пуговица оторвалась.
Пуговица всего лишь, пуговица. 

– Вот так вот можно даже пуговицу метафоризировать.

Та реклама «Тач-салона», которая знаменита, которая у каждого омича и не только омича – по какому такому секрету она живёт и здравствует. Она популярна, вы ещё собираетесь дальше как-то её двигать? 

– Мне не совсем это понятно. 

– Что тут – пара каких-то нот, слов? В чём магия? 

– Она ещё и не особенно грамотная с точки зрения стихосложения. Мне сложно судить, я же как-то её написал, было техзадание, магазин штор, ничего такого сложного нет. 

– То есть гениальное в простом? 

– Понимаете, основная сложность при написании каких-то таких коротеньких джинглов, песен в том, что это должно быть законченное произведение. У тебя есть ряд ограничений. Временных – ты не должен выйти за определённые рамки формата рекламы, условно говоря – 20, 30 секунд. Не может их быть 17, как правило. Не знаю, как сейчас. Оно должно иметь начало, какое-то развитие. 

– Как полноценное произведение. 

– Как полноценное произведение. И в этом определённая сложность: иногда количество информации довольно большое, и вечная беда – уложить эту кучу информации в условные 20 секунд. Сиди и туда-сюда крути слова, аккорды. Понятное дело, что это должно быть такое несложное произведение, реклама есть реклама, иногда навязчивая должна быть, иначе она не попадёт, потому что конкуренция на этом рынке большая. Я имею в виду не на рынке людей, которые рекламируют свой товар, а на рынке людей, производящих рекламу. Рекламы много, и как бы народ ни относился к её наличию, это двигатель прогресса, так устроен мир, что без рекламы мы не можем, поэтому приходится её производить и использовать. 

– Как вы её уложили ещё и в песню? 

– Понятия не имею, вот как-то. Несколько дней потратил, довольно быстро мы её записали на радиостанции. 

– Это ещё один бренд Омска – «Тач-салон». 

– Обычно рекламные ролики столько лет не держатся на рынке. Обычно сколько... Сколько любой рекламодатель заказывает, прошла кампания – максимум год на рынке ролик держится, а то и меньше. 

– А здесь уже сколько?

– Много-много лет. Мне кажется, она немножко морально устарела в том смысле, что я бы её, конечно, сейчас переписал, переаранжировал, всё сделал бы по-другому, она бы интереснее, наверное, звучала. 

– Но не просят, да? 

– Пока что как-то они справляются. Там же ещё сложность в том, что песенка песенкой, а после песенки идёт некоторая информационная часть, которая наговаривается диктором. А поскольку у них, я так понимаю, нет минусовки этой фонограммы, то они какую-то постороннюю музыку туда вкрячивают и начитывают какой-то дикторский текст. Звучит иногда забавно, но тем не менее ролик живёт и действительно стал мемом. Я удивился: как-то будучи в Сочи, друзья мне прислали видео с какой-то дискотеки, где её включали и народ веселился, это было очень забавно. 

– Это были омичи. 

– Кстати, я довольно много омичей встречаю в Сочи, когда там бываю. Удивительно, на улице идёшь – «О, ты же этот, как его...». Это так забавно. В Сочи. Я понимаю, где-нибудь там, но вот в Сочи много омичей.

– Попробуем «Тач-салон» ещё исполнить? 

– Мне же надо его ещё вспомнить.

Товарищей нет ни на вкус, ни на стиль,
По-разному мы украшаем свой дом.
Но если вам нужен хороший текстиль,
Спешите зайти в «Тач-салон».
Турецкие ткани, расцветок не счесть,
Портьеры и шторы по низкой цене.
Заказ на любую вам нужную вещь
Бесплатно пошьют в ателье.
Хотите подробностей – вот телефон,
звоните: тринадцать-пять-три-два-девять.
«Тач-салон», «Тач-салон»!
Мы украсим и окна, и дом.

– Как реагируют люди, которые проходят, когда вы играете на улице? 

– Да обычно ржут, конечно. Как ещё сказать. Некоторые смеются, некоторые негодуют, потому что «и тут реклама!». На самом деле я не завидую... Какие-то большие торговые центры – там постоянно играет реклама. Люди пришли утром на работу, ушли, и всё это время там по радио где-то наверху звучат всякие ролики. 

– Оно продолжается в голове. 

– И дело в том, что помимо «Тач-салона», который тоже там звучит, там я ещё подобной всякой музыки написал для других магазинчиков, для торговых центров. 

– Менее известных. 

– Люди вынуждены, годами работая там, слушать вот эту всю ботву. 

– Теперь я понимаю, почему вы знамениты. 

– Если бы им показали пальцем, что это вот этот чувак сейчас идёт, это он написал эти несколько мелодий, бейте его немедленно палками, потому что это он. К сожалению, да. Это издержки моей профессии. Приходится делать что-то, что люди не любят. Так устроен мир.

– Хочется поговорить ещё о планах, о том, что в ближайшее время в вашей деятельности что-то новое появится. 

– Не хочу загадывать, конечно. Есть и планы.

– «Родные берега» остаются? 

– «Родные берега» – надеюсь. 

– Это фестиваль патриотической песни. 

– Да, это некий конкурс, где люди подают заявки и соревнуются в исполнении песен о родной земле. Проходит он не в Омске, проходит в области – в ста километрах, в Горьковском районе, в Новопокровском сельском поселении, возле реки Иртыш. Прекрасная туристическая поляна, где стоит приличная сцена, хороший звук, хороший свет, люди живут в палатках. То есть ничего такого. Не то чтобы Вудсток, но поехать обнять берёзку и послушать музыку – можно. Такой семейный праздник. Ну и внутри фестиваля – то, что мне нравится – есть ещё один маленький формат, называется «Песни у костра». Это когда заканчивается день, стоит большой костёр, маленький аппаратик и свободный микрофон. Люди с гитарами, с баянами, с чем угодно – подходят и просто поют допоздна свои песни, люди у костра сидят, дети. Мне такие форматы вообще ближе самому, чем какие-то сценические вещи, такие пафосные. Это люди у костра. 

– Всё живое. 

– Напрямую, да. 

– И конкурс, и работа, и отдых. 

– Абсолютно. Это как бы никого ни к чему не обязывает, просто песни у костра. И это, наверное, честь интересностей, которые там происходят. Там много чего происходит помимо музыки – всякие активности. Если интересен туризм, интересна музыка, то, конечно же, я в середине лета всех призываю. Дело в том, что эта история грантовая, Министерство культуры помогает, принимает решение: быть или не быть фестивалю. 

– Вы здесь выступаете в роли продюсера? 

– В каком-то смысле да. У нас определённая команда, которая этим занимается, выступают разные артисты, не только конкурсанты. Есть и профессиональные музыканты, которые приезжают и прямо концертами это делают. Во всяком случае, побывать, на мой взгляд, интересно, просто потому что это: А) бесплатно; Б) относительно недалеко; С) это интересно. 

– Эмоции. 

– И эмоции. 

– Я вам желаю ещё больше всяких разных интересных проектов, тех, к которым лежит душа, которые, может быть, давно в голове сидят, но по каким-то причинам пока невозможно их реализовать. Чтобы были возможности для реализации – и перспективы. Спасибо огромное, что вы к нам пришли. 

– Да, наконец-то вы меня дожали, и я пришёл. Вам спасибо большое.