Дата публикации: 12.07.2025
Владимир Чупилко и Константин Глущенко | Текстовая версия подкаста
Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с художником Владимиром Чупилко и меценатом и коллекционером Константином Глущенко
— Рассказывайте, с чем вы пришли. Мне очень интересно, как родился ваш творческий тандем. Об этом поподробнее, пожалуйста.
Владимир Чупилко:
— Художник и коллекционер — их как бы само собой Господь сводит (улыбается).
— А вот интересно, при каких обстоятельствах. Это ведь всё неспроста.
Владимир Чупилко:
— У Константина своя судьба, и как человек, весомый в коммерческих кругах, и вдруг он… Ну, это его история.
Константин Глущенко:
— С Колей Герасименко — раз и приехали…
Владимир Чупилко:
— Оказывается, он был очень давно знаком, ещё со студенческих времён, с ещё с одним нашим общим товарищем (Николаем Герасименко. — Прим. ред.). Там тоже всё не так просто. Человек занимается багетом. И как художнику без рам, без багета, и Господь всё посылает: вот тебе багетчик, вот тебе коллекционер. Господь вообще всё вокруг нас устраивает: если мы на правильном пути, то реальность под нас подстраивается. Вот так. Господь, я думаю, посылает.
— Всё так складывается.
Константин Глущенко:
— С Колей Герасименко мы ещё в 1979 году (или в 78-м) познакомились, когда он жил в общежитии.
Владимир Чупилко:
— Да, он подо мной жил.
— А-а-а, все вместе, оказывается, рядом ходили.
Константин Глущенко:
— Мы с ним дружили, в волейбол играли, много было интересных событий. Потом как-то судьба нас раскидала… Проходит тридцать лет. Я покупаю картину Арона Буха, известного московского художника. Мне говорят: у нас уже есть человек, у которого есть картины Буха. Я говорю: да ладно, перестаньте, что вы рассказываете. — Да есть, есть, даже телефон дадут. Дают мне телефон, я приезжаю сюда к нему, в багетную мастерскую (она рядом с вами), захожу, смотрю, Коля стоит. Я говорю: «Коля, ты?!» А он её уже выставил: картина — и Коля такой стоит: «Костя, ты?!» (все смеются) Тридцать лет мы не виделись. Встретились. А потом вот мы уже поехали вместе. Конечно, я слышал о Чупилко. Поехали к Володе домой. В мастерской смотрели картины, много рассуждали об искусстве. Поэтому здесь, как правильно говорит Володя, «спроста» ничего не бывает. Господь соединяет промыслы.
Владимир Чупилко:
— На небесах, кого куда посылать, уже знают. Это так.
— Что принесли сегодня? Ваши картины, которые уже побывали на выставке в Воскресенском соборе. Выставка действующая, как я понимаю.
Владимир Чупилко:
— Ещё идёт.
— Действующая по сей день. Кто желает, может посетить?
Владимир Чупилко:
— Конечно.
— Расскажите о том, как писалась эта картина, кому она посвящена, в первую очередь?
Владимир Чупилко:
— Здесь изображены Троицкий собор монастыря и на заднем плане Введенский храм. Ну а на переднем плане могилка блаженной Елизаветы, местночтимой святой нижегородской земли. И вот мы с Костей к настоятелю этого монастыря на Костиной машине ездили.
— О, вместе?! Ездили туда?
Константин Глущенко:
— Втроём. С Николаем, про которого я говорил.
Владимир Чупилко:
— Мы туда первый раз приехали летом. Просто чудесно, такое место! Настоятелем там отец Евлогий. (Раньше) часто ездили этой веткой, там скит Большекулачинского монастыря в Усть-Ишимском районе: в глухой тайге стоит деревянный храм потрясающей красоты. Вот он там служил. Потом он переехал в Городецкую епархию. И вот (теперь) в этом монастыре. Мы приехали к нему в гости, и нам там так хорошо (было), нам всё так сильно понравилось! И потом он уже попросил: у нас есть места свободные, она, Елизавета, не святая, местночтимая, но не канонизированная; ну, говорит, нарисуй, сделай образ. Сначала мы сделали книжечку, житие, я проиллюстрировал, они собрали материал. А потом что? — раз книжка есть, давай сделаем и образ ещё, и цветной, и такой, у нас есть место. Ещё и Питирима владыки и Иоанна иеромонаха, они тоже местночтимые святые. И Елизаветы. И потом они стали делать открыточки. И прижился образ, там хорошо ему стало.
— То есть он и сейчас там находится?
Владимир Чупилко:
— Да-да. Не знаю, насколько… Я ж её не видел, я рисовал, как оно получается, как руки делают. А они говорят, что вроде как, наверно, такая и есть. Как нарисовал, такая она уже теперь и будет.
— Вашими глазами теперь смотрим.
А как родилась вот эта картина (показывает на картину)? Насколько это правда, не знаю, вы подтвердите или опровергнете, что вы не пишете вот так сразу с натуры, вам нужно запечатлеть образ, потом ещё его выносить, вообще любое изображение, да?
Владимир Чупилко:
— Есть люди, которые на пленэр ездят и пишут живьём, с натуры. Это здорово. Как говорит Николай Молодцов, пленэр — это вдох, а в мастерской — это выдох. Нужно ездить, понятно, на пленэры, вдыхать, потому что если только выдыхать (смеётся) — не хватит воздуха. А мне больше нужно ходить, вдыхать это всё, потом чтобы перебродило внутри, чтобы всё это созрело. Вживую, яркость впечатлений есть, для тех, кто пишет, у них своё, я с большим уважением отношусь к тем, кто пишет вживую. Но мне нужно всё-таки собраться, обдумать, и это так неспешно, и потом уже чтобы всё это дело созрело, и рождаются некие вещи (смотрит на свою картину) в мастерской. В тиши мастерской.
— Выдыхали уже дома, в мастерской?
Владимир Чупилко:
— Да-да. И причем это как выдох — они делаются быстро. Это графика. Когда всё это пережил, тогда всё уже готово, просто его нужно перенести на бумагу. Мы были летом — это одна монастырская жизнь, когда птицы поют, трава зелёная, там здорово. А зимой — чистота, там вообще нет никакой промышленности, снег белый. Не то что в Омске. Там всё белое, всё чистое. Воздух сам по себе чистейший. Там вода чистейшая. И мысли чистые. Вокруг три храма. Просто какое-то ощущение...
Константин Глущенко:
— ...гармонии.
Владимир Чупилко:
— Да, гармонии. Мир внутри такой себе обретаешь. Суета исчезает. Хоп — на бумажку легло.
— А чуть позже вы получили приглашение сняться в фильме?
Владимир Чупилко:
— Снимали фильм. И потом после этого я уже сделал картинки, они ещё как художника меня хотели. Снимали так фрагментарно, персонаж такой: ну я типа рисовал Лизоньку. И вот надо художника, который рисовал в то время.
— Как рождался образ?
Владимир Чупилко:
— Причём образ рождался в то время, во времена Лизоньки, как будто человек живёт там.
Константин Глущенко:
— Роль Володи была сквозная...
Владимир Чупилко:
— Очень маленькая такая.
Константин Глущенко:
— ...когда жила Лизонька, когда почила и до сегодняшнего дня. Вот портрет, который он написал, который он сделал, как он его творил во время фильма, и до сегодняшнего дня, когда он уже стоит в храме. То есть всё это соединено, и роль Володи, может быть, очень короткая, но она очень значимая — сквозь время неразделимая связь между прошлым и настоящим.
Владимир Чупилко:
— Для чего я начал рисовать? Толчок был — режиссёр говорит: давай на фон сделаем, титры пойдут — картины поставим. Я говорю: да картины разные, давайте я вам сделаю в одной стилистике. Когда песня звучит на титрах, очень классная песня, и если ещё фоном пускать картины, был бы спор: песня, буквы, картины, поэтому…
— То есть отвлекающий момент?
Владимир Чупилко:
— Да. И режиссёр говорит: давай сделаем раскадровки. Наброски живые, но в то же время они такие проработанные — вот здесь будет такой силуэт, здесь будет стоять одна фигура, здесь другая, или пейзаж, или ещё что-то. И вот сделали такую лёгкую раскадровку на титры, а картины — раз они сделаны, давайте сделаем выставку. Оно само как-то делается, когда связываешься с монастырями, удивляешься, насколько всё в жизни легко и просто!
— Чудо какое-то, да?
Владимир Чупилко:
— Само делается, там просто не надо спорить с этими вещами: тебе говорят — пошёл, сделал.
— Не сопротивляться.
Владимир Чупилко:
— Да. И тогда всё прямо идёт.
— М не интересно, как вообще выбор пал именно на вас, на православного художника?
Владимир Чупилко:
— Сам сценарий мне почему-то изначально (не понравился), я сказал: я не буду. Если на душу не ложится, я не могу так делать. А потом через полгода он звонит и говорит: поменялись режиссёр, актриса, поменялось всё, даже сценарий, похоже. Посмотри, говорит, мы фрагменты снимали. Если понравится, может, всё-таки поучаствуешь. Я посмотрел — там хорошо. Ну прямо моё!
И режиссёр придумал роль, её не было в сценарии. Она немножко, мне кажется… Константин говорит, она сквозная. И в то же время она немножко такая — я не играю там роль, просто хожу показываю, красочки смешиваю, часы переверну. Мне понравилось, ну просто хорошо там, в компании. Никогда особо не общался с киношниками, и в монастыре там всё благостно, всё хорошо. Тихо, мирно снимают. И все люди такие! И труд, и нервы — в кино же обычно такая ситуация. А тут все ходят: давай? — Давай! Босиком по снегу? — Ну, пошли. И её снимают босиком. И они: давай ещё, пяточки... А она потом выходит: Всё? — Всё! И бежит в машину — ноги-то ломит, конечно. (Смеётся.) Фильм снимать — это большой труд, но делалось всё равно как-то так, что ощущение такое было — лёгкости созидания, творчества в хорошем смысле.
— Закрытый показ фильма «Лизонька» прошёл уже в Нижнем Новгороде и Омске?
Константин Глущенко:
— В Фёдоровском монастыре. Городец Нижегородской области.
Владимир Чупилко:
— Сейчас они планируют ещё сделать в Семёнове, город такой есть. Это где родился Мельников-Печёрский. Не родился — детство его прошло там. И, наверно, в Ветлуге, где сейчас отец Евлогий, настоятель, служит. Там ещё покажут. Закрытый (показ). А потом уже фестиваль, и наверно, уже пустят его.
Константин Глущенко:
— Сама идея провести показ — расширить круг людей, которые бы могли познакомиться с подвигом блаженной Лизоньки. Ведь у нас в России было достаточно много блаженных. А канонизированных мы знаем не так много. Их, если не изменяет память, 16 блаженных, причисленных к лику святых. И все они несли своё служение, свой подвиг в мир, в народ. Иногда путём юродства. Юродивый (и блаженный) — это одно и то же.
Владимир Чупилко:
— Да, это одно и то же.
Константин Глущенко:
— Чтобы как можно больше (людей), особенно юное поколение, молодёжь, понимали всю ту святость, всю значимость этого подвига людей, которые отрекались от всего, что их связывало в миру, — и от славы, и от богатства, и от одежды, и от еды, и, по сути, от всех семи грехов.
Владимир Чупилко:
— По сути, от разума.
Константин Глущенко:
— И от разума. Иной раз они прятали свою святость за этими непостижимыми простому человеку поступками. Поэтому для нас очень важно, чтобы как можно больше пришло зрителей и увидело этот замечательный, проникновенный фильм. Одно дело снимать, другое — уже видеть готовый продукт, когда он уже собран. И, как правильно Володя говорит, насколько легко ему получалось сниматься. Мы должны были с Володей вместе поехать на открытие этого фильма в Городец, но Володя не смог, меня благословил. Говорит, давай езжай. И я там как бы в трудах тоже (слава богу, в трудах), в помощи Лизоньке — занимался развеской Володиных картин, а их там было представлено 13 работ: три, которые уже были в Городце, десять — которые Володя прислал. И целый день ушёл на то, чтобы развесить, и потом мы готовили всякие рамки, интересные фотографии о съёмках этого фильма — артисты, жители села... То есть там большая экспозиция, около 60 фотографий, тоже надо было их развесить, собрать, каждую отдельную рамочку… — рамочек не было, потом отец Евлогий нашёл, мы их поснимали с каких-то старых фотографий. Надо было каждое стёклышко протереть — мы их протирали, чистили, вставляли фотографии, потом закрывали, там надо было прикрутить шуруповёртом то, на что их вешать...
— А ещё, наверное, подписать каждую фотографию.
Константин Глущенко:
— Подписать обязательно. Здесь я сказал, у меня так сложилось, что я тоже поучаствовал каким-то своим трудом в этом деле. Мне было интересно присутствовать на самом открытии, когда шло представление фильма, услышать рассказы участников съёмок, режиссёра, продюсера, операторов, звукооператоров, услышать Силина вживую — его голос, видеть глаза зрителей, которые присутствовали на показе этого фильма. Это чувства, конечно, непередаваемые. На самом деле чудеса происходили и происходят до сих пор, просто мы их иной раз не замечаем. Для меня было чудом, когда... Вот вы задавали первый вопрос, как мы познакомились. Когда мы вместе собрались и сели ко мне в автомобиль и поехали в Белбаж, загорелась лампочка и надо было там поправить — маслица долить. Мы в какие только магазины не заезжали — нету нигде масла такого, какое нужно заливать, ну нету его. Ну, наливайте чуть ли не с трактора (улыбаются). Захожу я в какой-то магазин, спрашиваю, есть у вас масло? Отвечают: сейчас пойду в компьютере посмотрю. Через некоторое время выходит, говорит: вы знаете, мы много лет назад купили одну банку, для того чтобы ну, попробовать, нам дали, чтобы мы могли порекламировать, продавать — как пойдёт. А она у нас, говорит, как была куплена, так её и не купили. Володя говорит…
Владимир Чупилко:
— ...ждала (нас), конечно!
Константин Глущенко:
— Ну вот надо было — мы его залили. Спокойно доехали до Белбажа. Белбаж — конечно, место необыкновенно чистое, где твой внутренний мир и мир, который окружает вот в этом пространстве, такая гармония соединения происходит. Я, не кривя душой, честно признался, что такого душевного состояния, как здесь (кивает на картину), не ощущал ни разу ни в одном месте, хотя многое видел, много где путешествовал. Необычайное место. Там, собственно говоря, я много гулял пешком, от Белбажа идёшь — раз, читаешь: налево в Горе пойдёшь, направо — в Радость попадаешь (улыбается).
Владимир Чупилко:
— Одна деревня Горе, другая деревня Радость называется (улыбается).
Константин Глущенко:
— То есть всё там очень удивительно.
— Что вы почувствовали в эти минуты, в эти часы?
Константин Глущенко:
— Благость. Благостное состояние, одухотворение. Мне не хотелось оттуда уезжать. Вообще не хотелось оттуда уезжать. Были мысли — может быть, здесь и остаться, но бремя каких-то обязательств суетных, в миру…
— Вспоминаешь, что есть та ещё…
Константин Глущенко:
— Тут даже не вспоминаешь, вспоминаешь потом, когда уезжать надо. И, кстати, режиссёр Михаил Гущин (это его первый короткометражный художественный фильм, он документалист, невероятно тонкий, умный парень, он достаточно молодой, 40 лет ему), мне понравилось, говорит: я когда туда приехал, с Володей туда-сюда ходили, говорит, помощь какая-то людская, отец Спиридон всё песни поёт, нас подкормить (стараются), люди все ходят, как блаженные, улыбаются. Это вот первый день. Я, говорит, ночью уснуть не могу, встал в гостинице монастырской и пошёл за стены храма, там, где покоится блаженная Лизонька, и попросил у неё благословения. Я, говорит, поднял глаза вверх и попросил: Лизонька, дай знак, благослови меня на создание фильма, подай какой-то знак — могу ли я, должен ли я это делать. Закрыл глаза — и на меня, говорит, опустился вдруг через какое-то время такой лёгкий ветерок, он меня так обнял, так стало сразу тепло, вот прямо обнял меня. И голубь вспорхнул, полетел. Для меня, говорит, это было знаком.
— То есть всё, фильму быть?
Владимир Чупилко:
— Да, фильму быть.
Та же Лизонька, которую играла Евгения Разумная, — мне кажется, интересное будущее будет у этой талантливой девочки. Я задал вопрос: «Вы настолько проникновенно сыграли свою роль. Вот как вам удалось перевоплотиться, ведь это нужно особое состояние, чтобы войти в этот образ? И что вы чувствовали потом? Вот я, смотря фильм и сейчас смотря на вас, не могу для себя определить — вижу ли я сейчас Лизоньку или я вижу Евгению Разумную».
— Ничего себе!
Константин Глущенко:
— И она, кстати, в подтверждение моих слов сказала, что ей на самом деле тоже очень не хотелось уезжать отсюда. И когда она была в Нижнем, её всегда тянуло в эти места. Я, говорит, не могла — вот произошла какая-то душевная, духовная трансформация…
— А она сама откуда?
Владимир Чупилко:
— Питерская.
Константин Глущенко:
— ...что какая-то суета каждодневная, городская агломерация, скрипы, клаксоны, телефоны, компьютеры… Какая-то непостижимая суета, и так захотелось, говорит, опять сюда. И сюда опять приехала — ну неохота даже отсюда уезжать… Ну, конечно, она пересмотрела, переосмыслила, скажем так, где-то своё поведенческое состояние. То есть многие, кто там побывает, они меняют в корне своё поведение.
— А возраст у этой девочки какой?
Константин Глущенко:
— Она молодая, ей что-то около тридцати.
Владимир Чупилко:
— Она достаточно известная.
— Вы уже посмотрели фильм?
Константин Глущенко:
— Ну конечно.
Вот тут ещё момент. Володя рассказывал о том, как он создавал образ Елизаветы, которую никто из ныне живущих (не знает) и нет у нас описания, как она выглядела, кроме того, что она всегда босоногая ходила, в любое время года, и в своём любимом красном сарафане. Там ещё было житие, описание, что иногда ей сёстры дарили из чёрного сукна готовое платье, которое она тут же ножницами…
— То есть информации вообще по крупицам?
Константин Глущенко и Владимир Чупилко в унисон:
— Мало, очень мало, по крупицам.
Владимир Чупилко:
— Искали во всех архивах, в Питере искали, в Москве, в Нижнем. Ну, мало. Всё-таки два века прошло.
— Нереально?
Владимир Чупилко:
— На словах не сохранилось.
Константин Глущенко:
— В 1885 году она родилась.
— Ну вот вы уже посмотрели (фильм). Удалось ли всё, что было задумано, показать? Насколько он вообще получился?
Константин Глущенко:
— Трудно судить с искусствоведческой стороны. Собственно говоря, я всегда живу тем, что наполняет сердце, разум, душу мою.
— Ну вот так тогда рассуждать и будем.
Константин Глущенко:
— Я смотрел как простой зритель, как ребёнок, как взрослый человек, как старик будет смотреть. Кроме чувства любви, этот фильм ничего не вызывает. Любви к Лизоньке. Становишься чище, понимаешь, что всё остальное, наносное настолько неважно. Фильм трогает до глубины, до слёз. Взрослый человек — а хочется иногда слезу обронить. И сегодня многие ценности у людей — они приняли такую, на мой взгляд, неправильную форму. Ну, каждый живёт своими понятиями, суждениями. Нужно побольше приобщать сегодня, особенно молодёжь, к тому, что было вот тогда, когда жили блаженные, святые, которые наставляли на путь… Не наставляли — они показывали иногда своими поступками, как неправильно вы живёте. Они иногда какими-то своими действиями…
— ...слова не говоря, а уже...
Константин Глущенко:
— Не говоря даже слова, могли. Или, наоборот, иносказательно говорили. Сколько таких примеров было!
— Не будет ли (фильм) сильно контрастировать с нашей реальностью, если наш молодой зритель сейчас придёт его смотреть? Всё ли удастся донести этим фильмом в наши молодые головы?
Константин Глущенко:
— Зрителю, собственно говоря, и понимать ничего, кроме любви, не надо. Надо научиться любить. Мы забыли, что такое любовь. Я сейчас говорю не о плотской любви, а о любви к Богу, о любви к ближнему.
Владимир Чупилко:
— Этот фильм не только про Лизоньку. Это не биографический фильм.
Константин Глущенко:
— Конечно, конечно!
Владимир Чупилко:
— Это фильм вообще о покаянии, о размышлении.
— О душе человека.
Константин Глущенко:
— Вот в этом главное.
— Собирательно, может быть?
Константин Глущенко:
— Нет-нет!
Владимир Чупилко:
— Мы старались соблюдать какую-то историю. Но он несёт и любовь, как Костя говорит, и в то же время там есть православные азы — нужно исповедоваться, нужно — там прямо у них слоган есть: не исповедай греха камень, если ты его не... ну, он будет тянуть тебя. Там много таких православных идей, да, это такой православный фильм. А Лизонька — она прямо образ какой-то такой — вроде бы грязь, она жила в какой-то такой… она безумная, блаженная, живёт где-то, но на самом деле чистоты внутренней — настолько её много. И молодец Евгения, она передала это так хорошо. Фильм хороший, посмотреть нужно, конечно. Как пойдёт, не знаю.
Константин Глущенко:
— Многие блаженные, юродивые (вот мы сейчас обществу предоставляем этот фильм посмотреть) — они ведь ограждались, создавали стену между собой и обществом, с тем чтоб можно было себя огородить от всего наносного, ненужного, того, к чему мы стремимся, — машины, автомобили…
— Всё это мишура на самом деле.
Константин Глущенко:
— На самом деле мишура. Мы строим себя, какими-то великими себя видим, что какие-то великие дела осуществляем, а величие человека не в том, что он большой завод, грубо говоря, ну, построил, и на этом заводе санки стали выпускать, и он обогатился за счёт того, что дети катаются на санках, нет! Человек должен строить любовь прежде всего, найти гармонию в себе и между собой и между Богом. И когда вот этим самоограничением занимались… Вот в этом фильме, кстати, показаны моменты её проникновенного взгляда, непостижимого, когда она наперёд знала, что произойдёт. Например, там матушка София её спрашивала: «Вот, Лизонька, в месте, где сестрица наша, я там себе келью сделаю». Она, может быть, получше или вид там получше и т. д. Она ей ответила: «Не надо этого делать. Гроб себе строить будешь». И ведь на самом деле, это подтверждённый факт, что, когда она эту келью выстроила и туда приехала, через некоторое время заболела и ушла к Господу.
— Надо же!
Константин Глущенко:
— А на похоронах Лизонька стояла с этой сестрой своей, у которой келью отняли, и плакала, как за родную матушку, что вот не послушала она тогда меня и у тебя кельюшку, милая, говорит, забрала.
— Сопровождаются ли закрытые показы вашими картинами и теми же фотографиями, которых 60?
Владимир Чупилко:
— Нет.
Константин Глущенко:
— Фотографии все находятся в месте проведения показов. Вот у нас был один показ, потом 15-го показ для жителей Городца, потом фестиваль в Городце.
— «Лизонька» попала...
Константин Глущенко:
— ...в 20 фестивальных фильмов из 800. Кстати, тут вот интересно. Володи не было. Евгения Разумная сказала в своём выступлении: я, говорит, чётко понимаю, что фильм делался в течение девяти месяцев. Это как женщина, говорит, носила ребёнка, так же мы выносили этот фильм. Её ещё спросили про интересные ощущения после фильма, она ответила: «Я перестала бояться батюшек». (Все смеются.) У нас же все думают, что батюшка, он такой строгий...
— ...покарает вдруг.
Константин Глущенко:
— Покарает, да. Они такие, с окладистыми бородами, в сутанах, к ним не подойти. На самом деле это совершенно…
Владимир Чупилко:
— простые…
Константин Глущенко:
— ...благостные, простые люди, с которыми можно часами разговаривать. И она об этом тоже вспоминала, что мы могли собраться и буквально по нескольку часов разговаривать даже не о Боге, а о природе, о птицах, о людях.
— Вот в этой всей атмосфере.
Константин Глущенко:
— Конечно.
— Вот эта ещё картина меня интересует (показывает на неё).
Владимир Чупилко:
— Сюжет почти тот же, чуть-чуть взгляд (иной)…
— С другой стороны.
— Здесь могилки. Если просто зайти с другой стороны, Введенский — посвящённый празднику Введения Богородицы во храм, такой маленький, уютный храмик. Чуть ракурс другой и настроение немножко другое. Я там был три дня, мы пока снимали фильм, и мороз был, и снег падал, и розовые восходы, и закаты какие-то такие необычные! И тишина какая-то такая тёплого дня, оттепели такой, и морозность — много состояний. И тоже пришёл, походил в посёлок Радость, там три километра, — дошёл, походил по Радости, наполнился деревенской радостью. Хотя деревня умирающая, но название!
— Горе, наверное, уже умерло.
Владимир Чупилко:
— В Горе не дошел, там дальше. И не хотел. (Все смеются.)
По цветовой гамме вроде они (картины) близки, но по настроению они разные. Если здесь снегопад, укрывает тебя, убаюкивает. А там (речь о первой картине. — Прим. ред.) немножко другая — голуби эти все, полёт немножко чуть-чуть другой. Если тут сверху белое, то здесь, наоборот, свет идёт снизу. В принципе, можно стоять на одном месте и рисовать один и тот же вид, ну, как у Моне есть Руанский собор в разное время, тут примерно такое же. Я не сравниваю, конечно.
Константин Глущенко:
— Володины картины, особенно вот эта православная тема, не знаю, как для других людей, для меня они как молитва. Хотя я молитв не знаю, я не воцерковленный человек, но, глядя на них, хочется говорить: спаси, Господи, и, видя этих голубей над куполами...
— Просто умиротворение. Смотришь — и спокойно становится.
Константин Глущенко:
— ...наступает, да, благостное (состояние). Я, кстати, вам скажу, что мы иногда на какие-то вещи не обращаем внимание. Вот тоже чудесное, интересное представление со мной произошло. Когда ехали, я ж курильщик был такой, где-то полпачки, пачку выкуривал. Мы ехали, я всё дымил. Потом назад едем, с этих мест, а мне ребята говорят: «Слушай, а ты что не куришь-то?» Я сам, слушай, не курю. А я много раз пытался бросить курить, и с помощью докторов, меня водили туда-сюда какие-то профессора...
— Это вы, наверное, исповедались там.
Константин Глущенко:
— У меня, кстати, да, там было первое причастие. Первое причастие в Белбажском монастыре у меня было у отца Евлогия. Состояние… Меня матушка Фёкла спросила, а что вы чувствовали. Я говорю, я хотел летать. У меня состояние было, что я мог подняться над землёй и летать. На самом деле. У меня (было) чувство лёгкости. Настолько я был лёгок, что я мог взлететь. Подняться над землёй...
Владимир Чупилко:
— Это есть, это в фильме и есть. Причастия без исповеди не бывает... Ну, камень лежит на тебе, ну как ты взлетишь?! А тут раз — покаялся, сняли, понятно, лёгкость такая.
— Спасибо вам огромное за такие рассказы, за историю. Спасибо!
Константин Глущенко:
— Возможно, и полнометражный сделают фильм.
Владимир Чупилко:
— Дай Бог!
— Дай Бог!
Посмотреть и послушать подкаст можно по ссылке
