Королевич родом из Омска, сопровождавший «короля поэтов». Глава из книги Юрия Перминова «Имена, забытые Омском»

Под томящую нежность органа

Быть изысканно-страстным аббатом,

Носить чёрную томно сутану

И молиться печально и свято.

За душистой стеной конфесьнала

Слушать тайные девичьи муки

И губам позволять скорбно-алым

Целовать мои бледные руки…

Это строки стихотворения Владимира Королёва, поэта родом из Омска, который пользовался псевдонимом Королевич. «Блондин с распущенным ртом», как его называли современники, давал концерты по эстрадам и театрам, читал свои эротические стихи и сокрушал футуристов, обвиняя их в заимствовании чужих идей. 

Влад Королевич – малоизвестная страница омской литературы, которую омский писатель Юрий Перминов отыскал и оформил в литературно-исторический очерк. Эта история вошла в объемный сборник «Имена, забытые Омском», том первый, изданный АНО «Центр развития социально-предпринимательских инициатив» при содействии медиа «Трамплин». 

24 февраля в 14.00 в областной научной библиотеке имени А.С. Пушкина состоится презентация издания. Отметим, что часть тиража, около 300 книг, уже передана издателем в дар Омским библиотекам, музеям, историческому архиву и вузам (ссылка).  А о самой книге и истории ее создания мы писали в зимнем номере журнала «Трамплин. Возможности» – полистать журнал можно здесь.

Сейчас медиа «Трамплин» предлагает своим читателям эксклюзивную  возможность прочитать одну из глав  книги «Имена, забытые Омском» на нашем сайте.

Королевич родом из Омска, сопровождавший «короля поэтов»

Он же – Владимир Владимирович, от рождения носивший фамилию Королёв и пользовавшийся «венценосным» псевдонимом – Королевич – не только для привлечения к своей персоне внимания московской богемы, заметной фигурой которой являлся и наш новый герой, но и позднее, когда появилась необходимость в сокрытии дворянского происхождения. Точнее, должности отца – его высокоблагородия коллежского асессора, агронома при генерал-губернаторе Степного края, а впоследствии довольно высокопоставленного чиновника канцелярии их высокопревосходительств, кем бы они ни были – Таубе или Сухотиным. Так, в 1927 г. Владимир Королёв утверждал в автобиографии, что он-де родился в семье поляка-повстанца (мать – русская), и главное воспоминание о «нелёгком детстве» – это «губление казаками нас, маленьких гимназистов, в 1905 году на Томской площади», а ещё «посещение Иезуитского костёла и пламенные проповеди ксендза Чаевского» (РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 276. Л. 3).

На самом деле, Владимир Владимирович Королёв родился 16 июня (6 июля) в 1894 г. в Омске, отец его к польским повстанцам, как мы выяснили, никакого отношения не имел, а с администратором католической церкви св. Петра и Павла в Москве Игнатием Чаевским, он встречаться, конечно, мог, но далеко не в одиннадцатилетнем возрасте. Что, впрочем, тоже маловероятно. «Нить жизни шла между кровопролитием и горячим мистицизмом!» – заявил Владимир Владимирович в автобиографии, и, надо признать, второго (в отличие от первого) у него было в избытке – особенно в его относительно ранних поэтических опытах: «Вы были в любви так грубы, / Как грубы полные дамы, / Мои цепенеют губы, / Угасли любовные гаммы…» Но мы опережаем события…

В 1902–1904 гг. Владимир учился в Омском подготовительном казачьем пансионе и недолгое время – в Омском казачьем корпусе, а после перевода отца по службе в Томск – в Томском же коммерческом училище (с 1912 – Первое Сибирское коммерческое училище имени цесаревича Алексея), безо всякого личного «кровопролития». Да, «губление казаками» в Томске имело место быть – 18 октября 1905 г., во время попытки отмены «Союзом учащейся молодёжи» занятий в местных учебных заведениях, и 20 октября того же года, когда «толпа простого народа» устроила патриотическую манифестацию, переросшую в черносотенный погром (среди убитых и раненых оказалось несколько воспитанников учебных заведений города), но, скорее всего, сам Владимир, в силу возраста, находился в стороне от этих событий. К слову, уже в советское время в различных анкетах он упорно указывал более позднюю дату своего рождения – 20 июня 1895 г.

Первые литературные опыты Королёва (псевдоним автор начал «осваивать», обратившись к поэзии) относятся к концу 1910-х гг. – это были, по собственному определению, «сентиментальные рассказы», которые «весьма приветствовались и охотно печатались сибирской прессой». Благополучно завершив обучение в Томском училище, в 1913 г. Владимир поступил в Московский коммерческий институт (ныне – Российская экономическая академия им. Г.В. Плеханова), где проучился с перерывами до мая 1918 г., что, вероятно, было связано с его «литературно-концертной» деятельностью, а никак не с теми обстоятельствами, на которые указывал Владимир Владимирович, баллотируясь в депутаты городского совета г. Сортавалы Карельской АССР. Но это случится значительно позже, а в 1927 г. он признался, что институт не окончил, ибо «отчислился по собственному желанию».

Точно не известно, когда Влад Королевич (по таким именем он начал публиковаться и «концертировать») обратился к поэтическому творчеству, однако уже в 1915 г. он прочно входит в московские литературные круги, 24 марта выступив с рефератом «Поэт мечты» на поэзовечере Игоря Северянина в Никитском театре. Вскоре Королевич довольно часто начинает появляться на эстраде Политехнического музея. Так, «звёздочка московской богемы» Нина Серпинская, описывая состоявшийся в музее 22 января 1916 г. «Вечер женского творчества», вспоминает, что на эстраду «вновь входящих поэтесс» впускал «блондин с распущенным ртом, в пиджаке с белой манишкой – так называемый Влад Королевич». К слову, память мемуаристки, прославившейся зажигательным эротическим танго с бравым офицером на одной из шумных вечеринок, сохранила и шутливое прозвище поэта – «Бова-Королевич», посвятившего литературной куртизанке стихотворение «Девушка в модном»: «На вас было модное платье, / Короткое, как у балерин. / В больших глазах – мечта о Распятьи, / А на губах – кармин…» А вот далее говорится о костёле, куда поэт хотел бы отвести свою пассию, так что, возможно, Королевич, если и не слушал «пламенные проповеди ксендза Чаевского», то, по крайней мере, слышал о них. Во всяком случае, «католическая» тема была ему не чужда: «Под томящую нежность органа / Быть изысканно-страстным аббатом, / Носить чёрную томно сутану / И молиться печально и свято. / За душистой стеной конфесьнала / Слушать тайные девичьи муки / И губам позволять скорбно-алым / Целовать мои бледные руки…» Это стихотворение, датированное июнем 1916 г., – «Быть аббатом» – посвящено Анне Мар, автору нашумевшего романа «Женщина на кресте» (1916), и, как считается, эротически окрашенное католичество писательницы, вскоре покончившей жизнь самоубийством, было созвучно определённым настроениям Королевича.

Теперь предоставим слово самому «блондину с распущенным ртом»: «Настоящую литературную карьеру начал случайно и сравнительно поздно. В 1916 году, накануне окончания Моск. Коммерч. Института, под влиянием поэта Иг. Северянина и товарища по Сибирской общественной работе Ив.Ар. Бутина (позже председатель Читинского Ревкома, расстрелянный Семёновым), я дебютировал одновременно книгой прозы, рассказами в “Ежемесячном журнале” (Миролюбова)...» (РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 276. Л. 3–4).

25 февраля и 1 марта 1916 г. Королевич участвует в поэзовечерах Игоря Северянина в Политехническом музее, предваряя выступление «короля поэтов» своим рефератом «Принц из страны Миррэлии». Пресса называет его «предтечей, чья цель – доказать публике во что бы то ни стало, что тот, кто выйдет вслед за ним, огромная сила, большой талант». Затем Королевич сразу же отправляется с Северяниным в «литературно-концертное турнэ» – они совместно выступают в Саратове (3 марта), Казани (9 марта), Орле (14 марта), Курске (15 марта), Харькове (17 и 18 марта) и Полтаве (19 марта). На вечерах Королевич читает и собственные «поэзы», в том числе – «Электричество»:

Люблю город страстный,

Небоскрёбы и лучи электричества,

В нём гипноз властный

Гордо-пёстрого величества.

Электричество красивей солнца,

Оно мерцает луной и опалами.

Люди темнеют от солнца,

Становятся красными и алыми.

<…>

 Сохранились довольно многочисленные отчёты об этих выступлениях, к примеру:

«Вышел юноша Вл. Королевич и по тетрадке взялся доказывать, что большая ошибка считать Иг. Северянина футуристом: “жёлтая кофта футуризма на Иг. Северянине – с чужого плеча, а его увлечение футуризмом – дела давно минувших месяцев”. У него есть лишь стремление к обновлению слова, – но этим грехом грешны даже Жуковский, Герцен и другие. “Северянин научил нас ценить красóты слова”… “музыкой красок зачаровал наш слух”… “раскрыл музыку слова” и т. д. в том же духе. “Интуит с душою бирюзовой”, он обладает грустными глазами, “любовно, благоговейно нежно касается женщины”. “Он умеет любить, он пресыщен любовью”, заливается г. Королевич» (Саратовский листок. 1916. № 52, 5 марта. С. 3). 9 марта Королевич и Северянин выступали в Казани: «Аудитория молодая и частью даже юная. Под возраст аудитории выступает и лектор Владимир Королевич. <…> Лектор считает прежнее деление на непорочных девушек и порочных женщин лицемерием. <…> “Громокипящий кубок” Северянина был, так сказать, первым раскатом грома в области обновляемого поэтического творчества, а “Ананасы в шампанском” уже искрятся и бросаются в голову своей игривостью. <…> Сам В. Королевич любит Северянина и иллюстрирует некоторые положения декларированием его стихов из “Ананасов в шампанском”. Публика настроена весьма благодушно, соглашается с желанием Северянина, чтобы ей были прочтены и автором некоторые стихотворения В. Королевича, охотно и весело аплодируя ему, даже иногда давая ему реплики» (Камско-Волжская речь. 1916. № 57, 11 марта. С. 4).

«Выступление Вл. Королевича тем интересно, что он придал творчеству Игоря Северянина новое освещение. <…> Футуристы – поэты города, городом они живут, городом раздавлены их души и о городе их “бетонные” стихи. Северянин города не любит. Северянин – лирик; принц из несуществующей страны Миррэлии, живущий мечтой о единой недосягаемой Ингрид. <…> Коснувшись отношения Северянина к женщине, референт сказал, что мы теперь не видим тургеневских девушек, не знаем Виардо, который их описывал такими…» (Полтавский день. 1916. № 887, 22 марта. С. 3).

«Жёлтая кофта с чужого плеча» – это прямое указание на знаменитую жёлтую кофту Владимира Маяковского, ставшую символом футуризма: она была протестом против существующих правил – выступать перед публикой во фраке и сюртуке («в пиджаке с белой манишкой») и эпатировала публику. Поэтому консервативная провинциальная печать более-менее благосклонно относилась к рефератам Королевича. Но так было не всегда. К примеру, критики в Орле и Полтаве сочли его метафорические тезисы «бледными», «пристрастными» и «довольно поверхностными», а чтение и декларирование стихов «далеко не искусным». В Харькове гастролёры дали в театре Пельтцера два поэзовечера. Согласно анонсам, Королевич читал всё тот же реферат, Северянин – новые поэзы. Отчётов харьковские газеты не напечатали. Для местных журналистов Северянин перестал быть новостью. Королевич – тем более. Затем была Полтава, где напряжённый ритм турне прервался…

Сотрудничество Королевича и Северянина завершилось двумя поэзовечерами в Тенишевском училище в Петрограде (19 и 26 ноября 1916), на которых Королевич читал реферат о Северянине «Страна несуществующая», судя по тезисам – вариацию «Принца» – и вечерами Северянина и его последователей в московском Политехническом музее (14 и 19 декабря 1916). На декабрьских вечерах вместе с Королевичем и Северяниным выступали поэт и переводчик Георгий Шенгели и будущий актёр и режиссёр Александр Оленин.

Оленин и Королевич входили в литературно-художественное объединение «Салон искусств “Единорог”», при котором существовало одноимённое издательство, где также трудились поэт, скрипач и художник Анатолий Микули, художники Иван Рахманов, Евгения Зайденер-Саад. Именно под маркой «Единорога» в 1916 г. вышел первый поэтический сборник Королевича «Смуглое сердце». Книга обнаруживала как очевидное влияние Северянина и эгофутуризма в целом, так и не менее «явный эротический уклон» – характерный и для скандальной повести «Молитва телу» (М., 1916), где автор проповедовал культ чувственности, утверждал, что чувственна «всякая молитва». Две главы «Молитвы…» цензура вырезала, но и в таком виде книга через неделю была арестована. На титульном листе значилось – «Первая книга». В ней – вполне узнаваемые персонажи, чьи имена незначительно отличаются от реальных. Например, Брусов – это, вероятно, Валерий Брюсов; Загржевский – Юлиан Закржевский, камерный певец (тенор), кумир публики, а особенно молодёжи – студенток и курсисток. Несколько глав повести посвящены одному из самых популярных актёров немого кино, в дальнейшем – известному кинорежиссёру Владимиру Максимову (Самусю)…

Вскоре вышла и «Вторая книга» прозы, сборник рассказов «Студенты столицы» (М.: Наука и труд, 1916). Сибирские юноши и девушки, приехавшие учиться в Москву и ставшие в чуждой им атмосфере большого города невротиками, содержанками и искательницами чувственных удовольствий, эфироманами и альфонсами – таковы герои и героини этой книги. Вполне себе современные персонажи…

В 1916–1917 гг. Королевич также выступает как театральный критик в журнале «Рампа и жизнь». В ноябре 1917 г. на сцене Никольского театра (ресторана «Славянский базар» на Никольской улице) Андрей Петровский ставит пьесу Королевича «М-ль Жюжан» (как был заявлено в театральной прессе, «отличная маленькая драма для маленького театра»), где сам автор играет роль Поэта. Подвизается Королевич как актёр и в поставленных здесь же в сезон 1917–1918 г. собственных «пьесах-миниатюрах» – «Современная женщина», «Та, которая…», «Центрострах, или Домовой комитет», «Танго трёх», «Рыжая клоунесса». Позднее Королевич скажет: «Это решило мою участь», правда, в те годы популярность футуристов (во главе с Маяковским) всё ещё не давала покоя нашему приверженцу «горячего мистицизма»: вместе с поэтом Львом Моносзоном Королевич создал и возглавил поэтическое объединение «Зелёное яблоко», которое специально объявило себя как «ничего общего с футуризмом не имеющее». Адрес Владимира Владимировича: «Сивцев Вражек, 11, кв. 7, тел. 5-79-80 от 11 до 1 дня» – был указан в газетах в качестве штаб-квартиры объединения, «вербующего» в свои ряды молодёжь, стремящуюся «освободиться от властного ига футуризма» (Мысль. 1918. № 4, 22 янв. С. 2). Правда, как сами руководители «Зелёного яблока», так и другие члены группы, пользуясь провозглашённым футуристами в «Кафе поэтов» лозунгом «Эстрада – всем», не раз выступали в этом заведении. Да и пресса тех дней отмечала, что, несмотря на декларативное отмежевание от футуризма, молодые поэты постоянно искали благосклонного внимания футуристических мэтров. Поэт и драматург Сергей Спасский (1898–1956) вспоминал: «…внешне выглядело всё весёлым и согласным. Но все противоречия того времени отражались в этой капле действительности. За столиками сидели непримиримые враги. Здесь находились и представители той молодёжи, которая завтра вольётся в красноармейские полки. <…>. Однако в кафе пребывают и те, кто завтра спешно будет выправлять документы, доказывающие их украинское происхождение. <…>. Сюда просачивалась и мутная масса подчас выглядевших довольно решительно людей. С револьверами за поясами, обвязанные патронташами, кто в студенческих тужурках, кто в гимнастёрках» (Спасский С. Маяковский и его спутники: Воспоминания. – Л.: Совет. писатель, 1940. С. 107–108). Наш герой спустя годы тоже «вольётся в красноармейские полки», правда, на театральном поприще, и, надо полагать, «украинское происхождение» самозваному сыну «польского повстанца» доказывать не потребовалось…

В архивах Российской государственной библиотеки нашлась и программа вечера, состоявшегося 16 февраля (1 марта) 1918 г. в Малом зале консерватории. Из объявления в газете «Наше время» можно узнать, что 50 % чистого сбора должны были поступить в фонд издания «Молодые поэты». В числе выступавших – Влад Королевич, причём свои стихи читал не только он сам, но и актёры московских театров. Газета «Мысль» писала: «Вечер поэтов. Малый зал консерватории был переполнен. <…> Хорош был артист театра Корша Раневский, прочитавший несколько стихотворений Вл. Королевича. <…> Из молодых поэтов с большим успехом выступили: Тиванов, В. Шершеневич, А. Кусиков, С. Заров, Вл. Королевич и Л. Никулин…» О некоторых деталях вечера можно узнать из более обстоятельного, но скептического отчёта другой газеты, который мы процитируем в сокращении: «Вечер молодых поэтов. “Молодых” – как хорошо звучит это слово в наши дни! “Молодых” – это значит тех, чьи очи устремлены в тёмную таинственную даль. Нужно быть истинным героем или, действительно, поэтом, чтобы сказать своё слово. Его сказали молодые поэты. Господи, прости их!.. Они не поэты, они комильфотные моложавые люди с математическими проборами. Разве можно назвать поэзией то, что читали Моносзон, Королевич, Кусиков, Серпинская, Заров? Они сами сознаются, что душа у них – “тряпочка”, <…> они не выносят войны и всяких “таких” ужасов…» (Б-в. Вечер поэтов // Наше время: Веч. газ. 1918. 23 февр. (8 марта). С. 3).

Иногда «не футуристы» собирались на квартире Вадима Шершеневича, совместно с которым Королевич весной 1918 г. организует в кафе «Музыкальная табакерка» литературно-музыкальные «Живые альманахи» – одно из начинаний так называемого «кафейного периода» русской литературы. Первый вечер в этом кафе состоялся 18 (5) марта 1918 г. В этот период Королевич, по свидетельству поэта Николая Захарова-Мэнского (1895–1942), – «очень модный автор целого ряда популярнейших миниатюр и книжки “Сады Дофина”» (РГБ. Ф. 653. Карт. 48. Ед. хр. 5). Однако «контрреволюционное» содержание второй и последней книги стихов Королевича, все эти благородные аристократы, гибнущие на эшафотах революционной смуты с «проклятием черни» на устах, демонстративное посвящение великому князю Дмитрию Павловичу, не могло пройти незамеченным. «Лозунг “эстрада – всем” давал простор для всевозможных вылазок, – вспоминал Спасский. – Вот читает поэт, автор сборника, называвшегося “Сады дофина”. Сборник посвящён какому-то великому князю. Правда, наборщики отказались набрать титул. В посвящении значатся только имя и отчество, но они расшифровываются легко. В одном из стихотворений некий маркиз возглашает с эшафота “проклятье черни”. Поэт картаво декламирует, перебирая янтарные чётки». Газета «Наше время» острила: «Поэт с фамилией, недопустимой в социалистическом отечестве <…> прочёл стихи о трамвайной остановке, где появлялся чёрный вуаль, но… внезапно исчез, и ничего другого не оставалось, как утешиться с белым вуалем…» Речь идёт о стихотворении Королевича «Трамвайные остановки», в котором лирический герой сокрушается, что у него нет денег на автомобиль, в чём и заключается «радостный стиль… свиданий у трамваев».

Об атмосфере, царившей в «Музыкальной табакерке», вспоминал Вадим Шершеневич: «Это кафе было чисто коммерческим предприятием умных владельцев кафе, которые сохраняли под этой поэтической маркой своё помещение и множили доходы. Под эгидой поэтов жилось легче. Публика в этом кафе была “чистая” – остатки спекулянтов, купцов, “золотой молодёжи” и люди, действительно любившие поэзию. Здесь скандалов с мордобитием и пальбы не было…» С мордобитием, может, и не было, но скандальные вечера «эротической поэзии» время от времени случались – вот после одного из них «Табакерку» и закрыли…

Книга «Сады дофина» (1918) вызвала отрицательную рецензию Шершеневича: «Опять грумы, менуэты, маркизы <…> и прочие аксессуары “изящной” поэзии. <…> В дни догорающей революции <…> в дни грабежей и насилий уход в напудренные безделушки есть своего рода бессознательный протест против “жадной банды”, наглой черни». Процитируем одну из таких «безделушек», явно, наряду с фамилией автора, «недопустимой в социалистическом отечестве»:

…Дым костров, раскалённый и едкий,

Обнимает молчанье аллей...

«Я горю! – тихо шепчет беседка, –

Но на мне вензеля королей!»

В нишах мраморных смотрят дельфины,

Боль грядущего знает их взгляд,

В парке том, где любили дофины,

Наглый крик опьяневших солдат.

(Сгоревший парк)

Впрочем, Шершеневич в ту пору был и сам был не чужд фрондированию: «Наряду с революционными стихами, наряду с классикой здесь [в «Музыкальной табакерке»] иногда звучала и контрреволюция в стихах. Каюсь, что не без успеха и не один раз я с Владом Королевичем читали здесь явно шовинистическую “Перекличку Элегического и Электрического Пьеро”».

«Монархические» симпатии Королевича отмечает и завсегдатай «Кафе поэтов» поэт-футурист и певец Аристарх Климов: «А то был ещё и такой поэт, как Влад Королевич, один из вечных студентов, искусно жонглировавший идеями монархических реставраций всех времён, вперёд ещё, до открытия кафе поэтов, договорившийся с нашим хозяином-йогом о специальном сооружении здесь для него отдельного “трона” с подножием, откуда он мог бы произносить для народа свои смехотворные выдумки: затея, взбесившая, было, Маяковского. Этому некоронованному автору “Садов Дофина” скоро пришлось проститься со своими лукавыми расчётами, покончив насовсем, к тому времени, с карьерой поэта, пустившего свои издания на более полезные цели бытового характера» (РГАЛИ. Ф. 336. Оп. 6. Ед. хр. 13. Л. 10–11). Ну, это ещё тот «очевидец», судя по выразительному портрету в повести Спасского «Парад осуждённых»: «В золотистом туркменском халате накрашенный Климин блуждает с кадилом в руках… Откуда он взялся, мы сами не знаем. Он налетел на кафе, будто жук на зажжённую лампу. Пришлось его взять на работу не за стихи, а за голос, которым он пел идиотские песни. Климин пригоден для организации бреда». Тем не менее «там, где надо», прислушивались и к мнению городских сумасшедших.

Очевидно, Королевич почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. «Декадент, нон-конформист… фрондирующий своими политическими и эстетическими симпатиями к старорежимным ценностям, педалирующий “аристократизм”, религиозность, “шовинизм”, и, в конце концов, бегущий к белым – видимо, сразу после восстания 6–7 июля», – характеризует претендента на «трон» в «Кафе поэтов» внучка писателя Алексея Толстого Елена Толстая, имея ввиду вооружённое выступление левых эсеров против большевиков (Толстая Е. А.Н. Толстой на «Ярмарке поэзии» // Солнечное сплетение (Иерусалим). 2000. № 12–13). Действительно, в начале июля 1918 г. Королевич перебрался в гетманскую Украину, в Харьков, что подтверждает и появление в харьковской газете «Южный край» за 12 июля 1918 г. его корреспонденции «Ярмарка поэзии. Московское carte-postale». Резоном для такой публикации, где, в частности, говорилось о том, как «футурист жизни» Вальдемар Гольцшмидт, выкрашенный в коричневую краску «под негра», ломает доски о свою голову, мог быть разве пустой карман автора и готовность редакции способствовать его наполнению. В Харькове наш «нон-конформист» выступал в кафе «Синяя птица» и отвечал за литературную часть кабаре «Красный кабачок», приглашая на выступления Игоря Северянина, Михаила Кузмина, Николая Агнивцева, Георгия Шенгели, Любовь Столицу (поэтесса, знаменитая в конце 1900 – начале 1910-х гг. своими стилизациями в духе русского язычества). Участвовал в поэтическом сборнике «Освобождённым» (1918). С возвращением на Украину большевиков – переквалифицировался на работу в красноармейских театрах Юго-Западного фронта. Из воспоминаний Владимира Королевича: «Украина кишела бандами всех цветов. Через Харьков проходили красные полки на фронт. Сюда же стягивались бригады и батальоны для переформировки. Красноармейцы с фронта, – усталые, голодные, вшивые, но всегда бодрые. Первым делом – стричься, в баню, а потом в клуб… Тяга к театру была почти поголовной, <…> при каждом батальоне или полку организовывалась драматическая студия…» (Королевич Вл. В агитпоезде имени Сталина (воспоминания) // Современный театр. 1928. № 8. С. 4).

С 1921 г. Владимир Владимирович был артистом и режиссёром московской Мастерской коммунистической драмы, затем (до 1923, согласно автобиографии) работал в Театре миниатюр. В то же время Королевич пытается вернуться в литературу как поэт. В составе так называемого «Ордена воинствующих имажинистов» он подписывает в ноябре 1922 г. «Манифест новаторов» (его деятельность в «ордене» этим практически и ограничилась).

Довольно продуктивно Королевич работал и в кинематографе. В соавторстве с Давидом Гликманом (1874–1936) написал сценарий к «немому» фильму режиссёра Николая Петрова «Сердца и доллары» (1924). Сдаётся нам, господа, это была комедия… Итак, годы НЭПа. В Ленинграде живут две семьи однофамильцев Ивановых: семья чертёжника и семья нэпмана. К чертёжнику Иванову приезжает из Америки погостить их племянница Джен. Одновременно к нэпману Иванову приезжает американский племянник, безработный инженер Гарри. Племянник торжественно принимается нэпманом, рассчитывающим получить мифические капиталы путём женитьбы Гарри на своей дочери. Спустя некоторое время выясняется, что американцы перепутали своих родственников. Безработный инженер изгоняется разочарованным нэпманом, а миллионерша-американка отдает своё сердце молодому пролетарию Иванову, сыну чертёжника Иванова. Но судьба не обижает и Гарри, ибо вместе с ним уходит и дочь нэпмана Иванова. В итоге сын советского чертёжника и американец едут на сооружение Волховстроя, где оба они служат делу советского пролетариата. «Противопоставление высоких моральных качеств советского человека нравственному облику нэпманского обывателя» – резюмирует журнал «Огонёк» (1924. № 51). Уважаемые читатели, а вы не знали, что автором сценария (хорошо, пусть соавтором) первой большой комедийной кинопостановки в СССР был уроженец Омска? Теперь знаете… Критики отнеслись к ней в основном скептически. Королевича и Гликмана (в основном почему-то доставалось Владимиру Владимировичу) упрекали за «мещански разработанный сценарий и отсутствие резких контрастов между враждующими лагерями... отсутствие какой бы то ни было социальной сатиры. Авторы сценария комедии “Сердца и доллары”, по-видимому, решили быть больше американцами, чем сами американцы…» (Кино. 1925. № 3. С. 8). В то же время журнал «Рабочий и театр» (1924. № 12) пришёл к выводу, что «следует поставить в заслугу сценаристам, режиссёру и актёрам попытку создать новый, свой, советский фильм, направляя значительную долю внимания в сторону сатиры. В общем “Сердца и доллары”, несомненно, будут приняты рабочим зрителем».

С середины 1920-х гг. Королевич переключился на кинокритику – публиковался в периодике и в 1926–1927 гг. напечатал целую серию книжек о популярных актёрах и актрисах немого кино: «Рудольф Валентино», «Ната Вачнадзе», «Барбара ЛяМар», «В. Малиновская», «Леатриса Джой», «Мэй Муррей», «Пола Негри», «Рамон Новарро», «Пат и Паташон», «Пауль Рихтер» и др., а также сборник очерков и статей «Женщина в кино» (1928). Эту книгу Влад Королевич начал с «рабочего класса» кинематографии, но – его женской части. По мнению автора, женщине изначально принадлежала отнюдь не только роль приманчивого «полового товара» на экране, но и прозаическая функция «трудовой единицы» за экраном, на ниве копировки и монтажа плёнки, а теперь она уже претендует почти на весь спектр профессий молодого искусства: сценариста, режиссёра, оператора… Что до женщины на экране, то, по размышлению Владимира Владимировича, из «красивой бабы» она желала стать «мастером». «В начале 1926 года я возвращаюсь вновь в театр своей пьесой, посвящённой современной Польше, “Тайная Вечеря”. Пусть это будет новая ошибка, но только тот, кто неудержимо идёт, падает и ошибается, только тот может найти», – это строки из цитированной уже автобиографии бывшего к тому времени «не футуриста», претендента на трон в «Кафе поэтов». В какой театр он вернулся со своей пьесой, неведомо…

Королевич – режиссёр и сценарист документальных кинолент «Страна Чувашская» (1927), «Битвы жизни» (1930), «Моряки защищают родину» (1931) и «Горячая кровь» (1932). Автор одной из первых советских инсценировок романа Льва Толстого «Анна Каренина» (1928). 1929–1930 гг. Владимир Владимирович посвятил работе над полнометражной кинокартиной «Сектанты», посвящённой осуждению «культурных практик сектантства». Общий пафос «антирелигиозной фильмы» был направлен на то, чтобы показать зрителю «истинное лицо» сектантов, «скрытое за маской внешнего благочестия и трудолюбия», а в материалах киноэкспедиции Владимира Королевича отмечалось, что «“верующие” были чрезвычайно жадны до денег. Шагу бесплатно не желали ступить. К счастью, аппетиты у них были небольшие. Начали с 50 коп., плата с каждым днём удваивалась» (Кино и жизнь. 1930. № 1. С. 3). Снимавшийся в общей сложности в течение двух лет, фильм Королевича «Сектанты», агитирующий за новую «веру», отрицающую Бога, но признающую в качестве высшей силы партию и её «апостолов», вышел в прокат в 1930 г.

А вот о периоде жизни Королевича примерно с 1933 по 1940 г. никаких сведений не установлено. Конечно, можно вспомнить, несколько изменив, патетическое восклицание Остапа Бендера: «С такой биографией и на свободе!», но в нашем случае к действительности оно отношения не имеет. Мы только можем предполагать, что Владимир Владимирович каким-то образом сумел перебраться в Алтайский край, и, вполне вероятно, неспроста… На официальной странице в социальной сети «ВКонтакте» Алтайского краевого театра драмы им. В.М. Шукшина (Барнаул) сообщается: «1941 год для театра начинался удачливо. Во главе слаженной, творчески сильной труппы стоял театральный мэтр – художественный руководитель Николай Павлович Николаев... Рука об руку с ним работал талантливый режиссёр Влад Владимирович Королевич». В начале июля в Алтайский исполком поступило директивное указание Всесоюзного комитета по делам искусств по СНК СССР о сокращении штатов театрально-зрелищных предприятий, в итоге – 23 августа 1941 г. – театр перестал существовать. Из библиографического справочника «Бийск литературный» узнаём, что в годы Великой Отечественной войны Влад Королевич активно посещал в этом городе литературное объединение, собиравшееся при местном радиокомитете. 

А теперь предоставим слово самому Королевичу: «С 1944 года мне, художественному руководителю Тульского областного драматического театра, пришлось возглавить Тульское театральное училище. Выпускные спектакли этого училища в 1947 году были высоко оценены комиссией из Комитета по делам искусств и ЦК ВЛКСМ. Из выпуска тульского училища был создан театр и направлен в г. Белгород. <…> Работать в полуразрушенном Белгороде было трудно…» Театр постоянно гастролировал по городам Украины, а также в Туле и Курске. 30 августа 1950 г. выходит приказ Управления по делам искусств при Совете Министров КФССР № 113: «Организовать в Сортавала [Карело-Финская ССР] второй русский драматический театр передвижного типа и принять в своё ведение … Белгородский драматический театр, переведя работников этого театра на работу в КФССР с 22 августа 1950 г. <…> Главным режиссером театра назначить Королевича Владимира Владимировича, переведя его с работы в Белгородском театре с 22 августа 1950 г.» Театр приехал из Белгорода не с пустыми руками. В его репертуаре было 14 готовых спектаклей, поставленных преимущественно Королевичем. Первый сезон на новом месте решено было начать с пьесы украинского драматурга Вадима Собко «За вторым фронтом». Артисты «стремились в своём спектакле наиболее ярко вскрыть подлое нутро заокеанских поджигателей войны. Мы голосуем своим спектаклем, всем нашим творческим сердцем за мир во всём мире. <…> Затем мы покажем произведение великого пролетарского классика А.М. Горького “Васса Железнова”, с предельной яркостью и лаконизмом рисующее разложение капитализма в России. <…>. Наряду с произведениями советских авторов, составляющих основу репертуара театра, нами будут показаны пьесы русских и иностранных классиков: “Невольницы” А. Островского, “Коварство и любовь” Шиллера, “Овод” Войнич. Начиная свою работу в Сортавале, мы уже готовимся к большой поездке по республике. Все наши помыслы направлены к тому, чтобы наши спектакли помогали труженикам КФССР в их труде на благо Родины», – писал Королевич (Красное знамя. 1950. № 172. С. 2), знакомя сортавальцев с планами нового театра, и если бы наша книга была посвящена служителям Мельпомены, чьи судьбы связаны с Омском, то Владимиру Владимировичу, безусловно, нашлось бы место на её страницах…

В городской и республиканской периодике публиковались материалы Королевича о театре, а в 1950 г. в сортвальской партийной газете появилась статья «Деятель советского искусства В.В. Королевич (кандидат в депутаты городского Совета по избирательному округу № 1)». Трудно поверить, что в ней говорится о некогда поклоннике великого князя, нон-конформисте с «эротическим» уклоном, «жонглировавшим идеями монархических реставраций»: «Владимир Владимирович <…> праведный проповедник сценического реализма и социалистической морали советского актёра и гражданина. <…> “Я хочу, чтобы к штыку приравняли перо...” Эти слова Маяковского – творческий девиз Королевича. Искусство должно быть надёжным и острым оружием. Оно было таким оружием с самых первых лет его работы. <…> В Гражданскую войну на Южном фронте возглавлял театр агитпоезда имени Сталина. Артисты выступали в таких крупных городах, как Николаев и Херсон, а иногда и просто на железнодорожной насыпи при свете одного прожектора. Революционные спектакли принимались зрителями с восторгом, но находившиеся среди зрителей белобандиты швыряли в актёров камнями и стреляли. Эти боевые фронтовые спектакли наложили навсегда отпечаток на творчество В.В. Королевича»  . Кто знает, может, среди швырявших камни, были и представители той самой «мутной массы», что просачивалось в «Кафе поэтов»…

Стал ли Владимир Владимирович депутатом – вопрос вторичный для повествования, но известно, что вскоре у него что-то не сложилось во взаимоотношениях с труппой, и он покинул Сортавалу. Известно также, что Королевич жил и работал в Калуге, где и скончался 14 февраля 1969 г. Псевдоним уже давно был его фамилией, ныне редко вспоминаемой историками литературы. Правда, в одном ряду с Игорем Северяниным, Владимиром Маяковским, Алексеем Толстым…

Ю.П. Перминов. «Имена, забытые Омском», Том 1