Профессия – хранитель. Омичам показали сокровища фонда музея имени Врубеля, спрятанные от посторонних глаз

В Генерал-губернаторском дворце Омского музея имени Врубеля открылась выставка «Стиль в эпохе декоративно-прикладного искусства», на которой можно полюбоваться на предметы роскоши, которыми когда-то пользовались богатейшие фамилии страны: Романовы, Юсуповы, Долгоруковы. Благодаря этому хранилище фонда декоративно-прикладного искусства немного разгрузилось, и сотрудники смогли пригласить в свою святая святых журналистов. В 107 шкафах здесь хранится около 4900 предметов из стекла и керамики. В четырёх залах на выставке наверху разместилась только одна десятая часть всех хрупких сокровищ музей.

На входе посетителей встречает негласный оберег фонда – пёс, появившийся в коллекции музея после выставки «Дайте мишке шанс». Это современное произведение из московской мастерской Игоря Клименкова. В омском музее хранится ещё несколько работ оттуда – конфеты, календари, бумажные самолётики. Всё выполнено из бисквита – неглазурованного фарфора.

«Аристотелевский принцип подражания действительности здесь во весь рост», — комментирует Михаил Ермола и. о. замдиректора по научной работе Музея имени Врубеля и по совместительству наш гид по хранилищу.

Рядом с предметами современного искусства – роскошная стеклянная ваза с узором в виде вишни. Вероятно, ей в своё время любовалась семья Романовых. Чтобы подтвердить свою догадку, музейщикам даже пришлось воспользоваться помощью искусственного интеллекта.

«Вот этот предмет находится в коллекции русского дореволюционного стекла, это период Николая II, объединённый императорский фарфоровый и стекольный завод, – рассказывает Михаил Ермола. – Есть даже гипотеза, что ваза находилась в великокняжеском дворце. Косвенно это определили по снимку 1914 года. В периодическом журнале, посвящённом дореволюционным усадьбам, фигурирует сильно засвеченный снимок. Мы даже пытались прояснить ракурс конкретного предмета в интерьере с помощью нейросетей. Напротив распахнутого окна стоит нечто округлое, и в соотношении с габаритами можно предположить, что вот эта круглая ваза. Проблема в том, что мы аналогов пока не нашли в других музейных собраниях. Есть также гипотеза, что эта вещь была вмонтирована в бронзу. Период поступления может косвенно подтверждать, что в принципе она могла там находиться».

Музейным работникам иногда приходится превращаться в настоящих детективов, чтобы докопаться до истины и выяснить, откуда к ним попал экспонат.

Так произошло с фрагментом облицовки, который изначально попал в Омск, датированный XVI веком с информацией о том, что был изготовлен в Италии. Однако, проведя целое расследование совместно с коллегами из «Эрмитажа», появилась гипотеза, что вещь старше на два века и, вероятно, произведена во Франции. Сейчас это изображение безымянного средневекового рыцаря – самый древний экспонат в музее имени Врубеля.

Впрочем, его хранители с одинаковым трепетом относятся золочёному японскому фаянсу из провинции Сацума, керамическим маслёнкам-обманкам советского периода или дулёвскому чайнику «Красавица». Все эти предметы – бесценные вехи разных времён, историю которых и призван сохранять музей.

«Коллекция состоит как из авторских, так и из тиражных вещей. Наша работа – это непрерывный процесс. И, конечно, ошибки мы делаем. Публикуется новый каталог, книга, статья. Материалы соотносятся, и что-то правится или нет. В этом смысле мы фиксируем хаос как порядок. Какие-то вопросы, безусловно, закрываются окончательно. Но большинство гипотез всё ещё могут подтвердиться», — продолжает Михаил Ермола.

Многие вещи поступают в музей от дарителей. Особенно много их появляется после тематических выставок. И здесь самое сложное отказать людям – не все предметы подходят для музея по своему состоянию или уникальности для коллекции.

«Очень много вещей от дарителей. Бывает, что попадают выморочные вещи. Не так давно при сносе дома просто диким способом, там обнаружили трофейную тарелку времён Второй мировой войны, супница РКК Дмитровского фарфорового завода. Мы собираем не просто вещи, а интенции эпохи, направленность сознания, — объясняет наш проводник по миру эстетики. — Менялось отношение к материалу, в частности, к фарфору. В нашем сегодняшнем понимании это вещь достаточно утилитарная, хотя и не без декоративной подоплёки. Но ещё на рубеже XVII—XVIII века, она продолжала восприниматься европейцами, как нечто сакральное. Сохранилась масса легенд по поводу того, что фарфоровая чашка может проявить яд в напитке. Что фарфор является оберегом от пожаров. У Андреа Монтеньи есть работа «Поклонение волхвов». Там на переднем плане один из главных волшебников держит китайскую кобальтовую чашу. Фарфор для европейцев того периода был экзотикой. В XVIII веке её начали присваивать. Потом, после Наполеона, когда определился порог нашей современности, фарфор утратил функцию драгоценности наравне с золотом. Развивались технологии, совершенствовались росписи, новые формы внедрялись в силу технического прогресса. Такие же моменты можно проследить в отношении стекла».

В самом дальнем зале хранилища находятся дореволюционные российские произведения декоративно-прикладного искусства. Например, канделябр и фигура обезьяны, произведённые на Императорском фарфоровом заводе. Оба предмета украшали Михайловский дворец. Эта гипотеза уже подтверждена фотографиями.

Чтобы восстановить фигуру обезьяны, пришлось поработать реставратору музея Михаилу Ведерникову. Это стало его аттестационной работой. Состояние этого предмета изначально оказалось ужасающим. Изначально фигура была разбита. Внутри даже обнаружили цемент и газету 1956 года. В таком состоянии вещь досталась музею. Сейчас она восстановлена, недавно находилась в экспозиции и вызывала большой интерес у посетителей.

Другой предмет – канделябр – вероятно, был задуман Августом Шписом – человеком, который отвечал за проектную деятельность на императорском фарфоровом заводе в конце 19 – начале XX века. Также ему принадлежит авторство ещё одной вещи, хранящейся в фонде омского музея – футляру от часов, выполненному из фарфора и бисквита.

«Всё пытаемся раскопать, какой в нём был часовой механизм. Но это сложнее, чем кажется. Специалисты по часам определиться не смогли, — рассказывает Михаил Ермола. – Вещь была реставрирована. Но во время температурных аномалий в Омске, когда доходило до минус 40 градусов, повело металл, поэтому склейка расшилась. Вероятно, это будет комплексная реставрация: как-то надо будет укрепить металл и склеить керамическую часть. Это специфика нашего существования. Прямо под нами находится система распределения воды в отоплении. Соответственно, в межсезонье, когда температура сильно скачет, в этом помещении Генерал-губернаторского дворца это чувствуется крепче всего».

Как выяснилось, главный враг хранителей керамики и стекла – это не температура, а вибрация. Особенно непросто пришлось коллекции во время недавних работ по облагораживанию территории в Городском саду и вокруг Генерал-губернаторского дворца. В частности, очень сильная вибрация шла во время утрамбовки грунта, а сотрудникам музея пришлось быть особенно бдительными, чтобы защитить фонд.

«Но, несмотря на то, что мы совмещаем реставрационную мастерскую, рабочие места и хранение, организация работы здесь приемлема», — заверил наш гид.

В следующем зале Михаил Ермола попытался воссоздать обстановку, как на фото с первым директором музея Фёдором Васильевичем Милёхиным. Гобелены, расположенные на стене на старинном снимке, к сожалению, утрачены после музейных распродаж, проходивших в стране в 1930-е годы. Однако три фарфоровых экспоната удалось сохранить.

«Это одни из первых поступлений нашего фонда, — показывает Михаил Ермола. – Парные вазы – это копии Императорского фарфорового завода, сделанные со знаменитой французской гранд-вазы высотой около двух метров в декоре сатиров или фавнов – мы всё ещё спорим, кто это. Вот этот предмет – это кашпо, китайщина. Тоже Императорский фарфоровый завод. Она стояла прямо на столе, но с поддоном. Сейчас он утерян. Пока концов мы не нашли. Возможно, он пропал в 1930 годы во время знаменитых музейных распродаж. Опять же вот переход от эзотерики к экзотике. Китайщина как раз яркий пример того, как начали присваивать китайскую экзотику и трактовать её на свой манер. У нас есть несколько таких дореволюционных вещей».

В фонде хранилища Музея имени Врубеля есть и сами дальневосточные вещи, которыми вдохновлялись российские мастера. Например, нам показали огромное блюдо, расписанное морскими обитателями. Это единственный в омской коллекции представитель позднего императорского китайского фарфора. Об этом свидетельствует марка на обратной стороне.

«Что касается иконографии, то пятипалый дракон с жемчужиной, разноцветными облачками и огнём – это символ императорской власти, — уточняет Михаил Ермола. — Есть вероятность, что вот эти пресноводные гады значительной частью были нанесены позже. Вероятно, изначально просто по насыщенности муфельной краски после обжига на тарелке были крабик, группа рыб и креветка. А всё остальное добавили из-за слабой линии контура. Такое ощущение, что недообожгли просто. Краска не выдала то, что должна была. Вероятнее всего, что её разукрасили позже».

Все эти вещи объединяет, что они были скомплектованы благодаря Василию Милёхину в 1924 по 1928 год. Он очень тесно сотрудничал с государственными экспертами в составе музейного фонда. И, когда атрибуты аристократического образа жизни новому государству стали не особо нужны, их удалось сохранить в музейных собраниях. Фёдор Васильевич лично ездил на место и делал отборы будущих экспонатов.

Однако дальневосточная коллекция пополнилась и значительно позже. В 1998 году в музее специально провели выставку произведений японского фаянса, которая помогла собрать деньги на его покупку у коллекционеров.

«Это экспортный вариант фаянса, который поразил европейцев около 150 лет назад, — продолжает Михаил Ермола, — Как раз когда в эпоху Мэйдзи произошло открытие, в том числе и художественных японских достижений. Правда, японцы, чтобы поразить европейцев больше, усилили свою эстетику. Характерно игнорирование форм, чрезвычайная насыщенность. Если выставить эти вещи под определённым освещением, они заполнят собой всё пространство. Сюжет знаменитый, он касается буддийских святых. Парадокс в том, что не только европейцы интерпретировали дальневосточную эстетику. На примере этих вещей можно сказать, что японцы до известной степени тоже усиливали некоторые свои эстетические приёмы, чтобы впечатлить европейцев».

Далее нам показали удивительной красоты стеклянный бокал с изображением сцены охоты. Вещь XVIII столетия, которое стало для России золотым веком гравировки по стеклу. Рядом соседствуют предметы из двух сервизов. Один называется «на манер англицкого» с медальонами и виноградной лозой. В последний год своей жизни заказ на сервиз с подобным декором в Лондоне сделал Павел I. Но не дожил до момента, когда его доставили во дворец. Сервиз обошёлся казне в астрономическую по тем деньгам сумму – 1600 фунтов стерлингов. Пришлось выделить специального человека, смысл всей жизни которого теперь сводился к тому, чтобы сохранять такое сокровище.

«Их потом повторяли в этом декоре, это более поздняя вещь, — объясняет Михаил Ермола. — А с конца XIX века до 1917 года Николо-Бахметьевский хрустальный завод тиражировал этот сервиз. Почти в каждом собрании музея эти вещи есть, но они ценны тем, что имеют историю, контекст. А рядом несколько предметов из банкетного сервиза. Здесь выделяется предмет из уранового стекла (Современная наука точно установила, что есть и пить из такой посуды нельзя. Светится она не случайно, а за счёт радиоактивных компонентов. – Прим. авт.). Здесь специфика заключается в наличии медальонов, анаграмма заключена между стеклом. Вероятно, этот сервиз был изготовлен в 1860-е годы. Такие сервизы использовались у великокняжеских особ как приданное, и этот принадлежал Алексею Александровичу – сыну Александра II».

Рядом очень яркие представители из коллекции дореволюционного стекла – роспись прозрачными эмалями. Ещё в 1830-е годы на Императорском стеклянном заводе был человек по фамилии Карцев, который придумал, как это делать.

«Вот эти яркие представители эпохи историзма, они в музейных собраниях существуют в единичных экземплярах. Похожие есть в «Эрмитаже», но там другая роспись – чуть погуще в стиле ренессанса. Но наши вещи извиняет то, что они по-своему уникальны. Гипотетически, потому что ближайших аналогов нет, автором этих работ выступал Иван Иванович Муринов», — продолжает Михаил Ермола.

В 1920-е годы произошёл отказ от эстетики, которая разрабатывалась аристократией и средним классом. Ситуация изменилась, быт поменялся, эстетика ушла. А уже новое поколение, которое пришло после Великой Отечественной войны, стремилось разработать новую эстетику простого советского человека, для его нового быта с дерзновенными начинаниями. Эти люди пришли работать на производство, и появились новые, занятные вещи.

Например, стеклянные предметы, расписанные Евгенией Вихровой на заводе «Восстание». Она возглавляла группу, которая занималась росписью малотиражных стеклянных вещей. Делалось это с единственной целью – усилить их эстетическую составляющую. Теперь у людей появился запрос не просто на утилитарные, но и красивые вещи. Узоры на сервизах «Деревенский полдень» и «Осенний сон», созданные в конце 1970-х, можно рассматривать очень долго.

Поиск новой эстетики продолжается и усиливается в вазах Людмилы и Дмитрия Шушкановых.

«Эта группа вещей представляет авторское малотиражное стекло, которое комплектовалось Людмилой Романовной Ведерниковой в советское время. Коллекция исключительная. Не так давно приезжали коллеги из Екатеринбурга – ахнули, — немного хвастается Михаил Ермола. – Этим вазам место не в интерьере, а в выставочном пространстве. Некоторые отмечают, что главная составляющая их творческого процесса была технологической. Шушкановы разработали несколько видов масс стекла. Но я с этим бы не согласился. Поиски и эксперименты в сфере технологий как раз были обусловлены поиском новой эстетики. Когда мы смотрим на эти вещи – это пейзаж».

Одни из недавних поступлений фонда керамики и стекла – доливные чайники из дулёвской коллекции. Они поступили в фонд от дарителя и уже успели побывать на выставке.

«Отец дулёвской эстетики, которая узнаваема по сей день, Пётр Леонов. Золотой олень, чайник «Красавица». Отдельные представители штофов для водки, также расписанные Леоновым. Примиряли яркость, нарядность с традиционностью. Розы-агакиши на чайниках, которые вырисовывались чуть ли не пальцем. Это всё очень впечатлило людей из Европы. Чайник «Красавица» получил Большую золотую медаль в 1937 году на выставке в Париже. А через 20 лет в Брюсселе проект «Золотой олень» также получил Большую золотую медаль в 1958 году. Если мы посмотрим современные каталоги, значительная часть того, что делают сегодня, — это повторение разработанных моделей, зарекомендовавших себя. Несмотря на то что и быт изменился, и достаток, но советская эпоха ушла, а эта эстетика всё ещё востребована. Это не инерция, не ностальгия – просто людей это пленяет. Эти вещи проработаны с художественной точки зрения, и они всё ещё способны находить своего потребителя».

Самое последнее пополнение фонда Омского музея имени Врубеля произошло буквально на днях. Это тарелка Санкт-Петербургского фарфорового завода, датированная 2025 годом. Уже сейчас хранители видят в ней уникальный музейный экспонат, историческая ценность которого со временем будет только расти.

Автор: Анна Микула

Фото: Александр Румянцев