Роман Залесов | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!». Медиа «Трамплин» Омск

Дата публикации: 10.02.2024

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Романом Залесовым – человеком, фамилия которого стала известным брендом далеко за пределами Омска, совладельцем мастерской мужского костюма.

Почему рубашка за 15-20 тысяч рублей – это абсолютно нормально? Сколько лет нужно работать на раскрутку бренда, чтобы он начал работать на тебя? Для чего к производству привлекаются китайцы, умеющие классно копировать? И почему развитие невозможно без пассионарности?

Ответы на эти и другие интересные вопросы читайте на сайте «Трамплина».

– Роман, бренд ваш известный, но справедливости ради скажу, в достаточно узких кругах. Можете рассказать, в каком сегменте вы работаете и кто ваши клиенты?

– Сразу небольшая ремарка. Всё-таки фамилия не только моя, фамилий у нас в названии бренда две, вторая фамилия – это мой партнёр Юля Скок. Было бы нечестно, несправедливо не упомянуть её. По поводу сегмента – принято считать в Омске, что мы работаем в премиальном сегменте, хотя это не совсем так. Мы понимаем, что для Омска этот чек существенно выше среднего, но это не премиальный сегмент, мы шьём – для тех, кто ещё не в курсе – костюмы и рубашки на заказ, это наша основная специализация, мы это делаем на уровне выше массового рынка, но ещё пока не достаём в репутационном весе до марок, которые известны в Италии и Англии. Хороший итальянский костюм ручной работы из тех же тканей, которые используем мы, очень редко стоит меньше 3,5–5 тысяч евро. Если это будет очень серьёзный бренд – Kiton, Isaia, Brioni, Zegna – исполнение индивидуальное или хотя бы с подгонкой, то костюм может стоить уже и 5, и 7, и 8, и 10 тысяч евро.

– То есть для Омска это нереально.

– Есть и в Омске люди, которые заказывали эти костюмы когда-то. Мы предлагаем сопоставимый уровень качества, но пока ещё бренд не настоялся, у нас ещё нет такого веса. Вот когда нам будет 50 лет...

– Как хорошее вино.

– Сто процентов. И тогда мы сможем просить деньги просто за то, что внутри будет лейбл «Залесов и Скок». Одиннадцать лет для любой итальянской марки... Одна из самых молодых итальянских марок – это Kiton. Они начали работать в 90-х годах, 30 лет. И только сейчас они получают дивиденды от того, что они работают такое время. Они очень много денег вкладывают в рекламу, в позиционирование бренда – и только сейчас это приносит свои плоды. Нам надо ещё немного подождать и не снижать планку качества, тогда лет через 10–20, я думаю, мы сможем говорить уже о какой-то составляющей в каждом продукте, которая будет закладываться именно исходя из того, что наш бренд, наше изделие чего-то стоит не только в плане исполнения работы, но и в плане качества, уровня и репутации.

– Вы к этому стремитесь?

– Сто процентов. Это единственный путь в индивидуальном пошиве.

– Приоткройте завесу тайны – кто ваши клиенты? Если можете, скажите.

– Топ-менеджмент, юристы, адвокаты, чиновники, часть политического истеблишмента, предприниматели. Самая благодарная часть нашей аудитории – это предприниматели. Это люди, которые сами зарабатывают деньги, которые знают, что такое добавленная стоимость и никогда не спрашивают нас о том, почему эта вещь столько стоит. Потому что они знают, что такое ручная работа и что такое – в принципе делать деньги. Поэтому рубашка за 15, 16, 20 тысяч рублей – это абсолютно нормально, потому что там работы столько, что ни один нормальный предприниматель не будет спрашивать, почему так дорого.

– Всё с иголочки. Я знаю, что первые пробы себя в качестве бизнесмена у вас начались ещё в школе. Бизнес тогда, кажется, погорел.

– Приятно, что вы готовились к беседе.

– Но вот этот факт – он говорит о том, что вы всё-таки уже тогда тяготели к получению прибыли, к какому-то проявлению себя в таком качестве.

– Не говорит. Начало 90-х – это время, когда все пробовали себя в бизнесе, но мне было шесть лет, поэтому говорить о себе как о предпринимателе с большим будущим было всё-таки рановато. Потом, уже спустя много лет, я, уже окончив первый университет, не задумывался о том, что я могу стать бизнесменом. Я представлял себя в работе по найму и это была всё-таки какая-то творческая работа – КВН, вечеринки, сценарии, радио, телевидение. Мне нравилось говорить в микрофон, мне нравилось что-то придумывать, мне нравилось что-то рассказывать людям, но думать о том, что я буду шить костюмы, совладеть одной из самых крупных мастерских по пошиву мужских костюмов в России – не мог представить.

– Я сейчас думаю: какой же голос пропадает!

– Зовите почаще. Я могу вам джинглы записать.

– Но прежде, чем вы стали совладельцем такой мастерской, вы ряд профессий сменили, да?

– Десятки, если не сотни.

– Как этот поиск шёл? Как вы себя находили, кем вы были? Как вообще пришли к тому, что вы должны шить костюмы?

– Это как раз очень логичный ответ, потому что то, чем я занимаюсь сейчас, это закономерный итог, это точка соприкосновения большинства профессий, которые были до этого. А раньше был просто поиск. Пришёл учиться в университет, первый семестр отучился, как все – интересно, но местами скучновато. Стал искать себя, чем можно ещё позаниматься, узнал, что есть профсоюз, что есть сборная КВН транспортного университета, что есть мероприятия, которые надо готовить, писать к ним сценарии, вести их, готовить реквизит и так далее.

– А поступали на кого?

– У меня первое образование – вагоны. В теории я умею ремонтировать грузовые вагоны.

– Замечательно.

– Я до сих пор помню тему своей дипломной работы. Но, начиная курс с третьего, учёба стала медленно отходить сначала на второй план, потом на третий. Окончил я с большим трудом, но, тем не менее, честно абсолютно получил диплом и после этого отправился в свободное плавание. Потом был ещё год работы на радио, я отработал год в утреннем эфире. Потом я немного диверсифицировался, пришёл на телевидение, потом мне стало скучно в принципе в Омске, я уехал учиться в Прагу, отучился ещё год в Высшей школе экономики в Праге и там себя попробовал во многих профессиях. Скажем, в Праге я свадьбы снимал – как фотограф, вёл – как ведущий, писал сценарий – как сценарист. Кроме этого – писал пресс-релизы для компании «РусГидро» и занимался ещё много чем.

– Широкий спектр.

– Да. Потом вернулся сюда, был запасной аэродром в виде работы на телевидении, я ещё год отработал в утреннем эфире, потом ушёл в рекламу и уже параллельно с рекламой стал развивать собственный бизнес.

– Это та история, которая гласит, что вы начинали с бабочек, с галстуков. Но всё-таки что-то ведь повлияло на то, что именно бабочки, именно галстуки? Мне интересно рождение этой идеи.

– То, чем я занимаюсь сейчас, это место, где сходятся все мои бывшие профессии. Во-первых, собственные потребности – большой рост, широкие плечи, узкая талия и длинные руки...

– Нигде не могли найти?

– И сейчас не могу, и десять лет назад не мог, и в принципе для меня покупка костюма и любой шопинг, не считая каких-то спортивных вещей, это всегда была мука.

– Как и для меня.

– Как и для большинства мужчин. Поэтому они не парятся и приходят к нам в гости. Это первое. Второе – когда мы играли в КВН, первый год мы играли вообще в чём придётся, на второй год, когда мы стали занимать какие-то весомые места, нам стали давать денег на форму, сначала мы покупали её готовую. И потом, когда мы вышли на серьёзный уровень, нам профсоюз выделил денег на пошив нашей формы. И вот тогда я понял, что одежду можно не только покупать, но и шить.

– А вы сами перешивали эти костюмы?

– Нет. Кавээновская форма – это же джинсики, футболочки, лонгсливы, худи. Вот когда мы шили форму в 2007 году, я на себе прочувствовал все прелести – идея, эскиз, реализация, примерка, воплощение и эксплуатация, вот все эти этапы, которые я сейчас до сих пор прохожу, это всё, конечно, было сложновато для неподготовленного человека.

– Вы в буквальном смысле держите иглу и шьёте? Вот в тот момент это так было? Сейчас-то понятно, что у вас уже команда.

– Когда мы заказывали форму, если мы говорим про кавээновское прошлое, то нет конечно. Я просто искал ателье, которое может всё это сделать. Потом сам ездил материал закупал, отдавал в ателье, ездил на примерки с ребятами. А после того, как у нас уже свой бизнес с Юлей пошёл, мы сначала шили галстуки и бабочки самостоятельно. Как выглядел мой рабочий день в 2012 году: я просыпался в четыре часа, чтобы в шесть сидеть в кресле у стилиста, полчаса нас там приводили в порядок, в семь утра я сидел перед камерой с петличкой, полтора часа мы честный прямой эфир отводили, у нас никогда не было записи. И после этого мне надо было бы поехать домой спать, но я ехал за Юлей, отвозил её в университет, потому что она доучивалась на пятом курсе, возвращался домой, кроил галстуки. Юля училась, занималась своими делами, вечером мы встречались у моих родителей и всё это дело собирали. Иногда буквально ночами. А потом продавали.

– А вы эти галстуки, бабочки надевали на эфир?

– Конечно, в том числе. У меня даже рубрика была, где мы пытались рассказывать это. Бесплатный способ продвижения, партизанский маркетинг. Конечно, я рассказывал про этикет, про правила дресс-кода. Это нам в каком-то смысле очень помогло.

– И фамилии тоже?

– Конечно. Личный бренд – это единственная вещь, на мой взгляд, которая в индивидуальном пошиве может принести ощутимое количество клиентов. Если придумать любое название... Компания, не знаю, «Ракета»! Что в этом слове? Ничего. Кто за ней стоит, как это спозиционировать? Это надо очень долго стараться. А вот когда ты свою фамилию ставишь на кон – во-первых, это общемировая практика, всё-таки большинство итальянских и английских мастеров, на уровень которых мы равняемся, называют мастерские своими фамилиями. Когда человек ставит на карту свою фамилию, это самое ценное, что у него есть.

– Это и обязывает ко многому.

– Сто процентов.

– Вы шьёте исключительно из импортных тканей.

– Да.

– Импортные нитки?

– Нет.

– Нет? Я просто думала, что это такая принципиальная позиция.

– Мы с удовольствием будем шить рубашки из российского хлопка, но его не производят. Хотите, вам сошьём рубашку из шуйского ситца?

– Не то пальто.

– Вот, кстати про пальто. Как раз именно пальтовые ткани мы иногда используем советского производства. До перехода армии на эти пуховики с цифровым камуфляжем все ходили в шинелях. Шинельного сукна в Советском Союзе было сделано столько, что оно до сих пор у нас складах хранится километрами. Мы его покупаем у заинтересованных лиц и делаем приталенные пальто и бушлаты по индивидуальным меркам, с нашей технологией, с ручными петлями, с натуральными пуговицами. У нас сейчас в работе два таких оливковых пальто, одно из них шьётся для меня, а другое для нашего клиента, у нас сегодня примерка, через три часа.

– То есть в России есть всё-таки качественные ткани, ещё и где-то лежат.

– Было, было. Сейчас – нет, ничего не происходит. Мы с радостью! Мы даже в 2014 году после всем известных событий с Юлей всерьёз задумывались о том, чтобы открыть производство полного цикла, но натурально привезти из Англии овечек, пасти их здесь, стричь их здесь, получать из них пряжу, нить приемлемого качества, вычёсывать их и делать из этого ткань... Отказались от идеи. Горизонт планирования такого предприятия – это даже не пять, не семь, это десятки лет.

– Там какие-то определённые овечки? Они особенные?

– Да. Более того, почему в России не получается делать многие продукты даже на импортном оборудовании с импортным сырьём...

– Почему?

– Условия не те. Вода не та – вода жёсткая. Есть история про лучший кашемир – это Монголия, высокогорные районы, Китай, Индия. Вот этих овечек, которые дают кашемир, пытались завозить в другие страны – и получается всё равно не тот материал. Трава не та, воздух не тот, вода другая.

– У нас в прошлом году многие бренды ушли из России, из Омска. Как это повлияло и сказалось на вашем бизнесе?

– Положительно. Стало больше людей у нас в качестве гостей, клиентов. Одеваться-то где-то надо.

– То есть переориентировались люди.

– Я не могу сказать, что мы отслеживаем, какую-то в разы увеличивающуюся статистику по количеству гостей у нас, но их стало больше. Мы сами думали о том, чтобы релоцироваться – и эта мысль остаётся до сих пор «планом Б». Есть вещи, которые очень сильно повлияли и на производство, и на качество продукта, и на поведение наших гостей. Если 11 лет назад, когда мы только начинали историю с аксессуарами, даже не с пошивом одежды, самой сильной составляющей была не экономическая. Мы не думали про деньги, про прибыль, мы хотели сделать что-то красивое и показать это людям. Эта же история получила своё продолжение в виде готовых костюмов и рубашек. Людей, которые способны оценить эстетику, становится всё меньше.

– Почему так происходит?

– Вопрос риторический. Но, я думаю, что вы можете догадаться. Потому что другим людям это неинтересно, другие приоритеты. Всё-таки костюм за 100+ тысяч – это товар-роскошь.

– А была идея сделать это всё-таки доступнее?

– Не просто была, она есть, она существует, и я могу вам рассказать, что сейчас у нас есть новое направление. Очень немаленькую часть заказов мы стали отдавать в Китай на пошив. В Китае существует огромное количество фабрик, которые умеют делать всё. Даже часть оригинальных вещей Louis Vuitton делается в Китае. Главное – найти хорошую фабрику. Мы нашли хорошую фабрику, которая умеет очень классно копировать вещи. Мы снимаем мерки с готового изделия – пальто, рубашка, пиджак, брюки, костюм целиком. Я всё это дело заполняю в форму на ноутбуке, отправляю туда, а ткань отправляется из Италии и Англии в Китай, отшивается там, приезжает сюда в виде полуфабриката, то есть там нет выметанных петель, пришитых пуговиц, изделие не отутюжено. Мы его примеряем на клиенте и, если мы точно сняли мерки, посадка обычно не вызывает вопросов. Доводим его до ума и сдаём. Это быстрее и дешевле. У нас можно сейчас заказать костюм, который будет стоить, может быть, не в два, но в полтора раза дешевле.

– Несмотря на сложную логистику?

– Она очень простая, ничего сложного в этом нет.

– Так кажется – туда-сюда.

– Вы просто загоняете деньги на баланс предприятия у этой фабрики, если даже поставщик не работает сейчас с Россией, вы просто пишете своему китайскому агенту, говорите: «Дорогой друг, надо заказать эту ткань». Он говорит: «Не вопрос». Берёт свою небольшую комиссию – и через неделю ткань уже у него.

– Есть сложности с поставкой тканей?

– Есть.

– Как вы выкручиваетесь?

– С большим трудом. Это вещь, которая больше всего влияет на моё профессиональное выгорание сейчас. Потому что вместо творчества, вместо контента, вместо маркетинга приходится половину рабочего времени проводить в письмах нашим посредникам, агентам, фабрикам. Тут кто-то принципиально отказался работать, с кем-то мы сами в одностороннем порядке перестали работать, потому что знали, что эти логистические издержки будут слишком высокими, костюмы будут стоить каких-то нереальных денег. А с кем-то нашли контакт.

– Это, опять же, сложно всё поставить, да?

– Третья страна – Казахстан, Узбекистан, Турция, Киргизия. Но есть и те, с кем у нас очень крепкая дружба. Наверное, самым нашим любимым поставщиком материалов является швейцарская компания Alumo, мы работаем с ними почти 10 лет. В 2014 году летом, когда мы уже шили одежду по меркам, мы испытывали огромные трудности с материалами, потому что в Омске их не было, в России было очень мало, их надо было везти из-за рубежа, мы это прекрасно понимали. Для того, чтобы везти их из-за рубежа, ещё когда работали все курьерские службы, когда можно было легко сделать заказ, и через несколько дней получить ткань, мы сделали запрос этой компании. Мы ещё были никем, у нас мастерская была размером вот с эту студию, может быть, чуть-чуть побольше. И мы написали: «Здравствуйте! Мы классные ребята из Омска, мы хотим шить рубашки из ваших тканей». Логично было предположить, что они нас пошлют мягко. Они ответили, сказали: «Вау, интересно! Омск? Классно! Давайте пришлём вам образцы». И через неделю приезжает вот такая стопка материалов, образцов! Это лучшие ткани в мире. Вам любой из портных, кто шьёт рубашки на хорошем уровне, скажет, что Alumo – это одни из лучших тканей.

– Какими характеристиками, кстати, должны обладать ткани, из которых вы шьёте, которые предпочитаете?

– Если это рубашечная ткань, сорочечная, то это длинное волокно, экстрадлинноволокнистый хлопок. Вообще нормальный производитель, во-первых, никогда не скрывает все характеристики своего материала – какого сорта хлопок, где он был выращен, кто его собирал. Есть маркировка: один из лучших хлопков – это египетский хлопок, есть сорт хлопка «Гиза 45». Экстрадлинноволокнистый материал, который, как правило, обладает малой сминаемостью и большой долговечностью. Хорошая рубашка даже при активной эксплуатации должна выдерживать не меньше ста стирок. То есть это 2–2,5 года эксплуатации. Каждую неделю вы носите рубашку, потом её стираете и после ста стирок она всё равно должна быть жива. Рубашка, которая на мне сейчас, сшита в 2018 году... или в 2017-м, я уже не помню. У неё уже второй цикл воротника и манжет – мы заказываем ткани всегда с небольшим запасом, и как только воротник и манжеты начинают стираться, бахромить, мы их отпарываем и пришиваем новые. И рубашку можно носить ещё год-два.

– И ваши клиенты тоже так могут прийти?

– Они регулярно это делают. У нас ремонты сейчас – это процентов 10–15 загрузки сорочного дела. Приносят, да. И если ткань в наличии (или её можно дозаказать), конечно, это будет всё равно дешевле, чем сшить новую рубашку. К тому же, если есть отработанное лекало и сам материал нравится, зачем искать добра от добра. Вот такие мы фетишисты.

– Вы согласны с утверждением: если хочешь сделать дело хорошо, сделай его сам?

– Мы с Юлей очень долго не поручали некоторые операции нашим мастерам. Пример: все петли на костюмах «Залесов и Скок» выполнены вручную. У нас нет петельной машины с глазком. Любое пальто, любой пиджак, любые брюки, даже сшитые в Китае. Мы там машинные петли не заказываем. Мы с Юлей это делали до января 2018 года.

– Почему?

– Это очень тонкая работа. В пиджаке есть два элемента, которые не подлежат корректировке. Это карманы и петли. Если вы карманы неаккуратно прорезали или у вас ткань посыпалась на кармане, это брак, это некондиционное изделие, его надо переделывать целиком. Подклад можно перекроить, припуски в швах есть, можно рукав сделать шире, уже, длиннее, короче. Лацканы тоже – здесь припуск есть. Карманы – всё, это привет. Петли то же самое. Вот эта петля, она обмётана вручную, здесь порядка пятидесяти стежков, может, чуть побольше. Как только вы начинаете её вымётывать – а на мне сейчас, кстати, твидовый пиджак, эта ткань как раз очень сильно сыпется – и как только в процессе вы нитку перетянули, у вас ткань посыпалась. Всё, переделывайте целиком пиджак. Мы очень долго не доверяли эти тонкие операции нашим мастерам, сами делали. Нам мастера приносили почти готовые пиджаки, мы вымётывали петли, и только потом они пришивали пуговицы и утюжили.

– А потом вы их научили?

– Да. Потом мы уже просто устали, потому что поток увеличился, и тратить большую часть рабочего времени только на петли... Сейчас иногда по старой памяти мы это делаем. Иногда у нас есть какие-то даже нововведения – на лацкане пиджака есть один из видов петель – миланская петля. Её вообще не умеет делать никакая машинка, там необычный стежок-восьмёрочка, её видно, она очень объёмная. Здесь не такая, но у нас на многих пиджаках они есть. Её не умеет делать машина, но, кстати, умеют делать китайцы.

– Китайцы всё умеют делать.

– Я прямо представляю, когда заполняю в бланке заказа, что надо сделать ручную миланскую петлю, такой огромный цех с китайцами, которые делают только миланские петли. Так вот, машинка такие петли делать не умеет, и мы очень долго сами учились это делать. Более того, не в интернете. В интернете практически нет никаких гидов, инструкций, как эта петля вымётывается. Есть одно видео на итальянском языке. Сейчас, может, больше, но когда я пытался научиться делать миланскую петлю, – одно видео на итальянском языке. Коротюсенькое.

– Но ведь главное – увидеть.

– Вообще неочевидно было! Там такой хитрый стежок, что мне пришлось на YouTube на скорости 0,25 смотреть его пятьдесят раз.

– Научились!

– Да. И сделать самому, наверное, двадцать петель, каждая из которых занимала минимум два часа. Сейчас это минут двадцать-тридцать.

– Теперь я понимаю, почему ваши костюмы в такой ценовой категории.

– Это эстетическая составляющая. Человек может даже не разбираться, но интуитивно ты всё равно можешь понять – рубашка в клетку, и рисунок должен быть совмещён, как только он где-то не совмещается, это уже режет глаз. Вам не надо быть экспертом в текстильной отрасли или в индивидуальном пошиве. Это всё считывается просто на раз. Поэтому для нас не совместить клетку где-то – это грех.

– Кто-то ещё сегодня так же работает, как вы? Есть у вас намечающиеся конкуренты или, может быть, уже действующие здесь, в Омске?

– Вы знаете, три года назад мы были второй мастерской за Уралом, ещё в Хабаровске была наша коллега, она сейчас закрыла предприятие и уехала, куда – не знаю, наверное, в Москву. Ближайшие конкуренты были в Екатеринбурге, но сейчас, насколько я знаю, именно в формате bespoke, то есть там, где можно заказать костюм, который сошьют на месте, не отдавая ничего на аутсорс, даже в Екатеринбурге не осталось приличных мастеров. Вот эта часть России от Урала до Дальнего Востока – это просто белое пятно на карте, где есть одна такая.

– Как мы рады за омичей. А ещё и за москвичей. Вы недавно тоже открыли там мастерскую, да? Вторую точку, получается.

– Да, год назад. Это был разумный дальнейший шаг развития. Юля очень сильно настаивала на том, что нам надо быть в Москве. Причём первый опыт был не открытием полноценной мастерской, а формат выездных примерок. Эти встречи во всём мире называются trunk show: trunk – это багажник или кофр, чемодан. То есть – «шоу из чемодана». Когда портные, закройщики приезжают в другой город, набирают заранее заказы, снимают большой номер в отеле с гостиной, принимают там заказы, снимают мерки и проводят там же промежуточные примерки. Мы в таком формате съездили в Москву два раза и поняли, что очень долго, дорого и неэффективно. Поэтому к середине года, к лету, мы уже понимали, что нам нужна своя офлайн-мастерская. В июне мы на пять дней приехали в Москву для поисков, обыскали весь ЦИАН, довольно умно, кстати, поступили: у нас был свой бюджет, мы знали, какое помещение мы хотим, хотя и были розовые очки. Мы хотели за 100–150 тысяч рублей снять большое помещение в центре Москвы с парковкой и приличным ремонтом. Смешно, да?

– Омичу всё по плечу.

– Приехали – и каждый день из этих пяти мы посвящали поиску в одном из районов Москвы. Один день мы ходили по Замоскворечью, смотрели в день 10–15 помещений. К концу дня мы просто доползали с Юлей до своих отелей... Конечно, обломались, поняли, что нет – либо надо увеличивать бюджет, либо урезать свои аппетиты. Мы вернулись сюда, подепрессовали недели две, потом всё-таки собрались и увеличили круг поиска, увеличили бюджет. В конце июля Юля улетела в Москву. Я помню прекрасно этот день, в Москве был ливень, такой прямо тропический, и Юля присылает мне видео с помещением, в котором сейчас находится наша мастерская. Говорит: «Приезжай». Я смотрю – классно, беру тут же билет, и утром на следующий день я был в Москве, мы это помещение посмотрели, подписали договор – и через полтора месяца открылись.

– Не пожалели?

– В этом есть очень большие плюсы и очень большие минусы. Самый большой минус я вижу в том, что мы с Юлей разделились всё-таки. У нас очень классный был симбиоз. Есть вещи, за которые отвечаю больше до сих пор я, есть вещи, которые лучше получаются у Юли. Мы за это время виделись много раз, потому что я в Москву приезжаю, а Юля в Омск – нечасто. У нас она была всего один раз за этот год. Конечно, отсутствие этой общей энергии очень сильно сказывается, потому что я очень сильно выгораю, на мне сейчас практически всё, кроме непосредственно пошива. А на Юле все те же задачи, только в Москве. И в Москве, конечно, цена ошибки намного выше, хоть там и аудитория больше, и люди богаче, и в целом там с продажами дела обстоят полегче, чем здесь. Но надо постоянно держать руку на пульсе, надо постоянно быть в этом состоянии потока. Отсутствие моей помощи там и её помощи здесь – очень сильно сказывается.

А плюс в том, что мы, открыв мастерскую в Москве, очень легко увеличили чек в два раза. В начале этого года соотношение выручки было три к одному в пользу Омска, то есть на каждые заработанные три рубля здесь приходился один рубль в Москве. К середине года это соотношение было где-то два к одному, то есть в Москве было в два раза меньше заказов, на сумму в два раза меньшую, чем здесь. А на прошлой неделе Москва обогнала нас, к концу года, я думаю, что будет прирост ещё процентов десять.

– То есть прямо идёт в гору.

– А у вас не принято спрашивать про цифры?

– Про цифры – нет, но если вы хотите, то давайте.

– Нет, хвастаться не буду.

– Я догадываюсь, о каких цифрах идёт речь. Но думаю – к чему это?

– Те пара десятков миллионов рублей, которые были для нас потолком в Омске, сейчас очень легко стали реализовываться в Москве. И там в принципе перспектив побольше. Поэтому я уже могу без всяких секретов сказать, что в следующем году я в Москве буду проводить намного больше времени. Всё-таки в Омске мы будем сокращать. Во-первых, сокращать производство.

– В Омске?

– Это очень неблагодарное занятие. Если мы, может быть, года три назад ещё были с Юлей полны оптимизма на тему кадров, обучения молодёжи, то в этом году мы попрощались с очень многими молодыми сотрудницами, они абсолютно демотивированы, они не хотят ничему учиться.

– Что происходит?

– Людям ничего не надо. У них есть смартфон, у них есть место, где они живут...

– Диван.

– Диван, да. И у них есть TikTok, какой-то круг общения. Всё. Реализация их как профессионалов в ближайшем обозримом будущем не считывается вообще никак, сколько бы мы ни старались.

– Но так или иначе вы оставите здесь хотя бы даже какую-то часть производства?

– Конечно. Было бы глупо отказываться от того оборота, который сейчас есть. Поэтому все мастера, которые у меня есть, как раз моя основа, я в них уверен, поэтому у нас и с заказами всё хорошо, и, конечно, они будут здесь. Но силы на развитие буду тратить не здесь, а там, в Москве. Плюс у нас есть сейчас очень много интересных направлений для развития. Во-первых, мы вернулись к пошиву джинсов на заказ. Мы когда-то их начинали делать, год, наверное, 2018-й. Не было проблемы шить джинсы здесь, но была большая проблема с материалом. Хороший деним купить малым метражом невозможно, либо он будет стоить каких-то космических денег.

– Аня Попадюк недавно у нас была в студии и тоже рассказывала об этом.

– Вот! Хороший деним делают либо японцы, либо итальянцы. Есть такой прямо бренд мировой – это японский деним. Они делают деним до сих пор на станках, которые им американцы после войны оставили. Но американцы и вся их промышленность ушли далеко вперёд, а японцы остались староверами, поэтому их деним – он такой ядрёный, колом стоит. Там есть такие мемы: можно сшить джинсы из какого-нибудь 28/30-унцевого денима, сшить их и поставить, и они будут стоять без манекена. Представляете?

– Замечательно!

– И есть фанаты, есть поклонники таких вещей. Это, конечно, уже экстремальные примеры, но тем не менее. И такой деним купить можно, можно привезти его в Россию, но он будет стоить очень дорого. И самое главное – они не будут его продавать малым метражом, рулоном. 30–50 метров, но чаще всего разговоры идут: 300, 100 метров, 500. Километр ткани, представляете? А индивидуальный пошив – это история, когда клиент приходит и может выбирать из пятидесяти оттенков серого. В прямом смысле!

– Сколько же километров надо.

– Да. И у нас все эти образцы есть, но это костюмная ткань. Каждый производитель присылает нам десятки каталогов, в каждом из которых есть по несколько десятков образцов разного цвета, плетения, фактуры, структуры, состава. С денимом – вы представляете – это мне надо держать несколько десятков таких рулонов. Какая будет окупаемость, оборачиваемость этого материала?

– Хотя джинсы это такая достаточно, мне кажется, перспективная тема.

– Об этом и речь. Китай. Они прислали – и я купил у них образцы материалов, эти образцы у нас сейчас в мастерской, вы после записи нашего интервью можете прийти к нам в гости, и я покажу образцы.

– И заказать уже джинсы?

– Конечно. Но там есть нюанс, опять же. Китай очень хорошо копирует вещи, поэтому мне нужен будет от вас образец. Мне нужны джинсы, которые на вас хорошо сидят, или джинсы, на примере которых вы можете показать, что надо изменить. Либо – это уже совсем «план Б» – если вообще ничего нет, ничего не нравится, мы берём какой-то недорогой деним здесь, похожий хотя бы по структуре, не обязательно, чтобы он был натуральным, это может быть и стопроцентный полиэстер. Делаем из него макет, то есть сами кроим, собираем здесь, примеряем на вас, с макета я снимаю мерки и отправляю туда.

– Тоже как вариант.

– Часто делаем. Особенно для девочек. С мужскими силуэтами всё понятно, а вот девочки более вариативны в своих желаниях, поэтому мы перестраховываемся и делаем макет.

И вторая вещь, которая сейчас меня будоражит и мотивирует, это сегмент b2b, мы нашли несколько компаний в Турции и Италии, которые умеют печатать принты на тканях. И сейчас для одной организации – пока не могу говорить, пока не выгорело – мы печатаем серию нагрудных платков с тематическим сюжетом. Более того, из Турции я уже получил первые образцы пробы печати – качество печати нас устроило, нас не устроил материал. Сейчас, если мы найдём подходящий материал, я могу прийти в любую организацию, сделать им вот это предложение – можем напечатать всё что угодно. Можем напечатать логотип «Трамплина», можем напечатать, не знаю, дизайн вашей броши или даже ваш портрет.

2b-сегмент в этом плане абсолютно бездонный, неисчерпаемый. Количество костюмов, которое мы можем сшить по меркам в Омске, это уже практически константа, их количество не увеличивается. Мы шьём пять, семь, ну, десять костюмов в месяц. Нам этого хватает, но больше, скорее всего, не будет. А все остальные направления – джинсы, трикотаж, над которым мы сейчас думаем, b2b-сегмент, галстуки на заказ – печать, мы даже сейчас хотим попробовать привезти в Турцию или прямо у них заказать образцы своих принтованных подкладов. Представляете, вот у меня серый пиджак – и здесь серый такой, скучный подклад. Я снимаю пиджак, а там, допустим, эти пять деталей – спинка, бочок – там «Колхозники» Малевича. Представляете? Круто. Или наш логотип.

– Конечно!

– Вот такие вещи сейчас у нас в приоритете.

– В общем, осваиваете просторы дальше.

– Конечно. Надо расти не только в ширину и вглубь. Мы постоянно совершенствуем и технологию, и материалы, которые используем, мы держим руку на пульсе, получаем новые образцы материалов. А все приличные производители, с которыми мы работаем, не спрашивают: «Нужны ли вам новые каталоги?», они раз в сезон присылают нам новые. Сейчас мы уже будем получать весенне-летнюю коллекцию. Весной они пришлют нам осенне-зимнюю.

– Можете сформулировать свою формулу – в чём успех?

– В пассионарности. Слово, которое у меня уже стало паразитом, смысл которого я регулярно объясняю своим сотрудникам – и новым, и тем, кто уже работает. Желание что-то изменить. Мне неинтересно приходить на работу, даже если бы я занимался тем же самым... Сейчас я в ловушку попал в Омске. Я прихожу на работу и занимаюсь рутинными вещами – пишу письма, умоляю привезти мне отрез ткани. Но какого-то нового творчества, развития – нет. Пассионарность – это желание что-то изменить. К лучшему в нашем случае. В первую очередь это эстетическая составляющая. Если думать в нашей сфере только про деньги, ничего хорошего не получится. Вы неизбежно придёте к тому, что будет падать качество, увеличиваться чек, и вы будете терять своих клиентов.

– Вы переходите в Москву больше руководить процессами или вообще хотите переехать на постоянное место, а уже оттуда руководить здесь?

– Конкретно для меня это сложный вопрос. Вот Юля Москву любит, она чувствует себя там комфортно, ей этот город нравится, нравится ритм московский, нравится движуха, вот эти бесконечные окна возможностей. Я Москву не люблю. За то время, пока я был там, за тот год, что мы работаем в Москве, я в общей сложности провёл там месяца два, два с половиной, наверное. За это время я успел погулять несколько раз по нашему району, где мы находимся – мы на Новослободской сняли помещение – и один раз был на Красной площади и сходил в Третьяковскую галерею. Всё. Приезжая в Москву, я снимаю отель или квартиру рядом с мастерской, просыпаюсь рано, прихожу на работу, что-то делаю, поднимаю глаза, а там уже десять часов вечера. Я иду спать. Утром картина повторяется. В Москве время – это прямо «Интерстеллар» с другой планеты.

– В Омске родились?

– Нет, я не омич, но здесь, конечно, ритм жизни покомфортнее. Во-первых, я живу рядом с мастерской, для меня не проблема пешком прийти или на машине приехать, не знаю, на самокате прикатить. Ритм мне нравится намного больше – я за единицу времени успеваю сделать дел в разы больше, чем там. Есть свои плюсы и минусы. Опять же, с точки зрения развития... В Москве мы снимаем помещение в новом жилом комплексе, мы первые арендаторы. Мы снимали помещение – там были просто голые стены и всё, ничего не было. Мы сами это всё обустраивали. Красиво обставили. В этом жилом комплексе квартиры стоят очень дорого, там квадратный метр – до миллиона рублей стоит. Но люди, которые увидели, что мы открылись, иногда перед тем, как сесть в свой Maybach с утра, приходят к нам и оставляют у Юли несколько сотен тысяч рублей. Здесь для того, чтобы мне заработать миллион рублей, надо очень сильно постараться. А там человек может за пару-тройку встреч эту сумму оставить.

– А мотивированных людей больше? Раз уж мы затронули эту тему.

– В Москве?

– Да.

– У Юли нет такой большой проблемы с кадрами, как здесь, люди идут к ней сами, причём даже от конкурентов приходят. У Юли недавно появился очень хороший мужской закройщик в Москве – человек, который сам может снять мерки и раскроить изделие, собрать его до готовности и получить за это деньги. Закройщики это... Чтобы вы понимали, когда мы ищем людей, я в объявлении пишу, что нам нужны портные и закройщики. На массовых производствах работают швеи. Швея от портного чем отличается? Швея сидит на своём производственном месте...

– И конвейерное производство.

– Совершенно верно. А портной – он головой работает, он умеет и пуговицы пришивать, и петли вымётывать, и пиджак утюжить. Может подкорректировать какие-то вещи. Это работа уже не спинным мозгом, а головным. А закройщик – это вообще единорог, таких людей по всей России осталось, может быть, десятка полтора. Один из них, самый крутой к востоку от Москвы и Питера, как раз работает у нас. И в Москве найти такого человека – это тоже большая удача. И он пришёл к Юле, причём пришёл от конкурентов. Казалось бы, кто мы в Москве? Никто! Там есть мастерские, которые работают не годами, а десятилетиями. Люди о нас узнают и приходят к Юле, говорят: «О, у вас классно, мы хотим работать у вас».

– Чем же вы притягиваете?

– Харизмой, наверное. Ну, у нас хорошие условия. Мы знаем ситуацию на рынке труда и платим больше, чем на массовке. Однозначно. На массовке, чтобы зарабатывать деньги такие же, как у нас, надо сидеть за машинкой в две-три смены. У нас всё очень просто, можете посмотреть объявления на Avito, на HeadHunter, прибавить к этому процентов тридцать и получить среднюю зарплату наших мастеров. Хороший мастер у меня получает очень приличные деньги, в Москве – тем более.

– Удачи вам большой. Что ещё тут можно сказать. Спасибо за встречу.

– И вам спасибо. Приходите в гости.

– Я приду, мне джинсы нужны.