Виктор Вайнерман | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»  

– Виктор Соломонович, вы один из создателей и первый действующий директор Омского государственного литературного музея имени Достоевского. Были с перерывами руководителем музея, а музею, на секундочку, 41 год исполнился. Такая преданность делу в современном мире – большая редкость. Что вам помогает находиться на одном посту уже без малого полвека?

– Ответ на этот вопрос кроется в представлении о вообще музейной профессии, я бы так сказал. Потому что мне, например, хотелось раньше – до музея – заниматься разным. Мне хотелось быть журналистом, хотелось быть актёром даже, меня интересовала литература, мне интересно было открывать что-то новое, интересно было работать в команде, и когда я совершенно случайно оказался в музее, то вдруг понял, что это то место, где я могу и развить свои способности, их реализовать – и не просто речь шла обо мне, а я мог сделать для музея, для людей что-то, что может быть сложнее сделать другим. Таким образом мы с музейной работой, помогая друг другу, шли по жизни вместе и вот, идём до сих пор. Мне никогда не хотелось сменить профессию, честно говоря, хотя возможностей было много. Но желание не появлялось. Скажу честно, никогда не было такого желания – что-то переменить.

– То есть реализовать себя здесь можно полностью.

– Мне так показалось, что можно полностью, да. И поскольку, видите, у нас же не частный музей, это не моя частная лавочка, меня назначают, назначили в своё время, потом контракт со мной заключили, поскольку моя работа, видимо, носит положительный характер и её результаты принимаются, то и я продолжаю работать, потому что, если бы это было не так, то, наверное, давно можно было бы сказать: «Извините, Виктор Соломонович, но вы нас не устраиваете, до свидания». Но пока этого не происходит, работаем дальше.

– Она созвучна вам – эта работа? Вы ведь ещё, насколько я знаю, достоевсковед, многие ваши труды посвящены изучению жизни и творчества Достоевского.

 – Наш музей рассказывает о большом периоде в истории литературы нашего замечательного региона – от XVIII века по сегодняшний день, и Достоевский, может быть, самый великий писатель, самый значимый из тех, кто побывал в Омске и для кого это пребывание в Омске не осталось бесследным. В его романах, написанных после Омска, в каждом из них есть омский след. Я об этом много говорил, говорю и буду ещё говорить неоднократно. И поскольку Достоевский всегда привлекал и привлекает внимание наших посетителей, то приходится постоянно находиться в состоянии творческой неуспокоенности, то есть знать его произведения – все его произведения. Я не знаю, много ли есть в Омске людей, которые прочли полное собрание сочинений, включая «Дневник писателя», письма, заметки, записные книжки. Не говорю уже о произведениях от начала до конца! И причём прочли их с карандашом в руках, делали выписки и так далее. Мои личные интересы тоже были связаны с Достоевским, я ещё в университете писал курсовые, дипломную работу писал о творчестве Достоевского. В принципе, мои творческие, научные, литературоведческие интересы совпали с тем, что было необходимо для работы в музее. Но, я ещё раз повторяю, у нас не один Достоевский, у нас 200 лет истории литературы, у нас выдающиеся, громкие писательские имена можно назвать, не говоря уже о декабристских литераторах, – Иннокентия Анненского, который родился в Омске, Павла Васильева, Леонида Мартынова, Георгия Вяткина. Роберт Рождественский здесь свои детские годы провёл. В Омске родился известный в советские годы писатель Сергей Венедиктович Сартаков, который написал романы «Философский камень», «А ты гори, звезда». Можно очень долго продолжать этот перечень, этот список. Мы рассказываем о них в нашей экспозиции и будем рассказывать впредь, стараясь делать этот рассказ как можно более подробным и обстоятельным.

– А люди часто приходят именно на другие имена? Не на Достоевского.

– Приходят, но реже, чем нам бы хотелось, конечно, потому что последние годы, к сожалению, история литературы нашего региона отражена в нашей экспозиции всего в трёх залах, ей там очень тесно, ей там некомфортно и мы хотели бы развернуться, переформатировать эту экспозицию. И это будет сделано, уже такая работа ведётся по подготовке создания реэкспозиции. Но сейчас мы о ней и говорим не так много, как хотелось бы, и делаем не так много, как можно было бы сделать в этом направлении.

– Что такое реэкспозиция? Это переезд действующей выставки, экспозиции в другое здание? Расширение планируется?

– Реэкспозиция – это создание новой экспозиции. Но поскольку речь идёт о постоянно действующей экспозиции, то мы называем её так. Если бы говорили о создании новой выставки, мы бы говорили иначе. Выставка – это экспозиция, которая носит временный характер, а экспозиция – это то, что работает десятилетиями иногда.

– Постоянная.

– Да, постоянно действующая экспозиция. Вот мы хотим перевести рассказ об истории литературы нашего региона в отдельное помещение, это изначально было необходимо. Когда музей создавался, он создавался по тематико-хронологическому принципу, то есть мы рассказывали об истории возникновения литературных традиций по хронологии – от XVIII века шли в XIX век, там конец XIX – начало XX. По хронологическому принципу. Достоевский там занимал всего лишь один зал, и то, что сейчас находится в музее – шесть больших залов посвящены Достоевскому – это движение навстречу пожеланиям публики. Люди, не только омичи, но и те, кто приезжали к нам из других городов, из-за границы, говорили, что «мы хотим больше узнать о Достоевском», поскольку у нас есть на территории бывшего Советского Союза семь музеев Достоевского. Я говорю так, подчёркивая, что один музей находится в Казахстане – в городе Семипалатинске. Но у каждого музея есть своё лицо, они тоже все рассказывают об Омске. В Москве Достоевский родился, там есть экспозиция о Достоевском в замечательном, прекрасном реконструированном музее Достоевского в Москве. В Петербурге есть прекрасный музей, где последняя квартира Достоевского, и там тоже есть омский раздел. Но Омск – это третий город в судьбе Достоевского, без которого весь мир не знал бы великого писателя Достоевского, потому что в Омске произошло перерождение убеждений Достоевского. Именно в Омске, здесь, пройдя, как он сам говорил, «горнила испытаний», он обретал осанну, выковывалась его вера в Бога, его истовая вера – истовая, подчёркиваю это слово – вера в Россию, в русский народ. Он здесь задумывал свои произведения. Откройте «Преступление и наказание» – где Достоевский мог бы узнать психологию преступника, человека, совершившего преступление, если не здесь, среди каторжан? Вот эти мучения убийцы, его колебания – признаться или не признаться, как, кому, где, как дальше жить, как строить свою судьбу. Не случайно ведь эпилог «Преступления и наказания» переносит нас в Омск. Открывая его, читаем: сидит на берегу широкой пустынной реки, стоит город – один из административных центров России, в городе крепость, в крепости – острог, и туда заключён ссыльнокаторжный второго разряда, как и сам Достоевский, Родион Раскольников. Возьмите последний роман Достоевского, «Братья Карамазовы». Двадцать пять лет прошло после выхода Достоевского из каторги, и что же мы видим? Прототипом одного из главных действующих лиц, Дмитрия Карамазова, стал бывший омский каторжанин. Был в Омске каторжанин Дмитрий Ильинский, который был осуждён на большой срок каторги за убийство своего отца. И когда прошло десять лет – Достоевский в «Записках из Мёртвого дома» об этом рассказывает – выяснилось, что он невиновен. Ему сказали: извините, судебная ошибка произошла. И вот эта страшная судьба невинно осуждённого человека волновала писателя всю его жизнь. Как можно об этом не говорить и не рассказывать, когда Омск – неизгладимое воспоминание, неискоренимое воспоминание во всей судьбе Достоевского. Поэтому Омск привлекает внимание иностранцев, наших туристов, школьников. Они хотят посмотреть, где же это, что же это происходило с ним такого, что перевернуло его сознание.

– И тот макет острога, где он сидел.

– Там не только макет острога, там и кандалы есть.

– С какими результатами музей встретил 41-й день рождения? И повлиял ли на эти результаты юбилейный год Достоевского, который отмечался в 2021 году? Может быть, какие-то проекты удалось осуществить, фонды пополнились?

– Говоря о 2021 годе – он уже как бы в прошлом, уже третий год с 2021 года прошёл. Мы приняли участие в очень больших, значимых проектах, достаточно, наверное, будет сказать, что музей и я приняли участие в семи документальных фильмах, снятых по творчеству Достоевского. Один из них могу назвать, это замечательная кинолента «Плэй», двухсерийный фильм, который сняла Светлана Веретенникова, омский журналист, замечательный кинорежиссёр. Она недавно сняла фильм об Анненском, была большая премьера этого фильма. Мы участвовали в нескольких конференциях, международных проектах.

Если говорить о приобретениях, то музей, конечно, одной из задач ставит приобретение прижизненных изданий Достоевского, и наши фонды, экспозиции пополнились прижизненным изданием Достоевского «Бесы». Это единственное прижизненное издание Достоевского, здесь нам помогли коллеги из Петербурга, из Петербургского музея. Мы приобрели его – я не буду называть цифры и суммы – раз в пять ниже аукционной цены. По их же рекомендации реставратор из Эрмитажа нам эту книгу привёл в порядок, отреставрировал за определённую сумму денег. Сейчас она находится в экспозиции. У нас очень много чего нет, но мы стремимся.

– К чему стремитесь?

– Во-первых, чтобы были все прижизненные издания Достоевского. Мы бы хотели, конечно. Мы бы хотели получить, найти какую-то рукопись, записку, какие-то неизвестные факты. Я могу с гордостью сказать, что, когда мы ещё только готовились к открытию музея, мне удалось в Военно-историческом архиве в Москве найти послужной список коменданта Омской крепости, Алексея Фёдоровича де Граве.

– В каком году?

– В каком году нашёл? Это было в 80-м, по-моему, году или в 81-м. Там же удалось найти ранее никому не известный чертёж Омского острога, он сейчас у нас в экспозиции находится. Эти два документа мне посчастливилось впервые ввести в научный оборот. Этот опыт мне говорит, что в архивах ещё можно найти очень многое. Например, нет никаких совершенно воспоминаний о нахождении Достоевского в Омском военном госпитале. Только сын одного из фельдшеров в «Сибирских огнях» в 1925 году опубликовал воспоминания – вспомнил, как его отец рассказывал о знакомстве с Достоевским. Но это один человек, а там было множество фельдшеров. Там наверняка была какая-то переписка между родственниками – «я помню, там был Достоевский, был такой каторжанин. А это тот самый, который...» Где-то же это всё есть, где-то же это хранится. Почему я говорю об этом с такой уверенностью? Когда ушёл из жизни Иван Семёнович Коровкин, я приехал к нему в дом, чтобы собрать для музея то, что ещё осталось. И нашёл там тетрадку самодельного автора, Андрея Девятова, она была сшита руками автора, там были вырезки из фронтовых газет с публикациями его стихов. Я стал искать этого человека, нашёл его семью – его уже не было в живых. Почему так издалека рассказываю, сейчас поймёте. Я разговариваю с дочерью в её новой квартире на Сулеймана Стальского, прекрасный тогда новый дом был. Говорю: «Вот, Андрей Иванович Девятов меня интересует». «Да, это мой дедушка». «Он занимался поэзией, вот такую тетрадку я нашёл. Есть ли его рукописи, может быть?». «Да вы знаете, он же и с Горьким переписывался!» Я замер. Потому что ни один омский корреспондент Горького не известен. Говорю: «А как вы об этом узнали?» «Ну, мы же жили в частном доме, у деда был такой сундук кованый, замок такой большой на нём висел. И он, когда чуть выпьет, открывал замок, доставал оттуда письма Горького. Он посылал свои стихи Горькому Алексею Максимовичу, Горький ему отвечал, было несколько таких писем. Он его стихи разбирал, советовал». Я говорю: «И где же это? Посмотреть хотя бы, если не для музея». Она: «Да вы что, мы же в частном доме жили». Я говорю: «И что?» «Мы же переехали, куда сундук дедов тащить сюда?» Говорю: «И где же он?» «Ну, мы последний раз печку протопили и всё».

Понимаете, поэтому такие находки наверняка есть где-то. Я помню, Сергей Николаевич Поварцов, известный омский журналист, преподаватель, филолог, много очень сделал для введения в научный оборот сведений о Леониде Мартынове, об Исааке Бабеле и других известных литераторах – вот он приходил в музей, а я там сижу в бумагах, в отчётах, в планах. «Виктор Соломонович, а что вы тут сидите? Там сносят дом на Северных, а там купеческий дом, в подоконнике можно что-то найти, там прятали церковные книги, там даже горшочек с золотыми монеточками можно найти. Пошли!». Я говорю: «Да мне отчёт надо сдавать, некогда». «Ну, сотрудников дай». «Где? Один экскурсии проводит, другой уехал по собирательской работе, я его отправил к такому-то человеку». Людей всегда не хватало. Да, конечно, многое погибло, потому что мы просто не успевали. К тому же Ивану Семёновичу Коровкину, когда краеведы из Любино позвонили, что умер такой известный краевед, скорее приезжайте, там родственники со связками уникальных экспонатов стоят у крыльца, подъезжают машины, им – бутылку, а они – связку! Книги уходят уникальные, документы. Приезжайте». Как всё делается? Я пишу заявление: «Прошу предоставить мне командировку». Директор думает, как и что, бухгалтерия думает, как ему деньги дать. Проходит неделя, через неделю мне выписывают командировку.

– Уже давно всё в печке.

– Я приезжаю туда, я помню этот момент прекрасно. К дому подхожу, захожу – запах свежесваренной молодой картошечки, посыпанной укропчиком, прямо щекочет ноздри. Захожу, там семья собирается обедать. Говорю: «Вот, так и так, я из Омска, из музея, что осталось?» Говорят: «Ничего не осталось, всё уже разобрали, ничего нету. Ну иди в угольный сарай сходи, там на растопку что-то приготовили». Я туда направляюсь, там нахожу вот эту тетрадку, о которой я говорил, – Андрея Ивановича Девятова. Там нахожу подлинную фотографию, на которой в центре наш омский поэт Георгий Андреевич Вяткин, а рядом братья Бунины – Иван Алексеевич и Юлий Алексеевич, 1909 год.

– И фотография у вас сейчас.

– Она у нас в экспозиции, да. Но она могла бы и сгореть благополучно. Уникальная фотография лежала на растопку. Я не знаю, как её никто из коллекционеров, которые с бутылками приезжали, не забрал. И где все эти материалы сейчас находятся... Потому что до меня (где-то дня за три) приехали омские архивисты, которые оперативнее оформили командировку. Но они, как мне говорили местные любинские краеведы, два мешка увезли. Сейчас это всё введено в научный оборот, всё доступно. Архив Коровкина, что там ещё осталось, что было ещё, можно посмотреть в Госархиве. Но погибло очень многое. Я таких примеров могу приводить очень много. Примеры человеческих беспамятности, нелюбопытства, равнодушия – им несть числа, они вопиющие, к великому сожалению.

– Есть ли планы по расширению музея?

– Да. К счастью, нам сейчас передали два павильона, которые находятся на территории бывшего Выставочного сквера. В этом году должно закончиться оформление проектно-сметной документации, и мы предполагаем, что в одном из них будет экспозиция «Писатели-омичи», та самая реэкспозиция, о которой я вам говорил. А во втором павильоне у нас впервые – это будет, наверное, уже сорок второй год работы музея, не знаю, когда это будет – появится выставочный зал, которого у нас не было все эти сорок лет. Мы же открывались как филиал музейного объединения. Когда я пришёл тогда к директору объединения, говорю: «Как мы открываем музей без выставочного зала?» «А зачем он тебе? Ты ко мне приходи, у меня залов полно, я тебе здесь выставку сделаю». Когда мы потом разобрали один из залов, делали там выставки – у нас были совершенно уникальные выставки, о них можно отдельно рассказывать. Мы зарабатывали хорошие деньги, мы отдавали всё в кассу объединения. Для следующей выставки мне нужен, допустим, ящик гвоздей, я прихожу к генеральному, говорю: «Денег дайте». «А нету у меня на тебя денег». «Как это, я же вам денег сдал в кассу». «Мало ли, что ты сдал. У меня без тебя потребностей много». Поэтому, как только предоставилась возможность после восьми лет нахождения в объединении, я сделал всё, чтобы музей вышел из состава объединения, обрёл самостоятельность. И с 1992 года, с 1 января, появилась ставка директора музея и музей стал Омским государственным литературным музеем, самостоятельно работает.

– Получается, это основное здание коменданта, так скажем, – в нём будет размещаться только Достоевский?

– Только Достоевский. Где Достоевский бывал, это будет мемориальный дом, тогда можно будет со временем расширить экспозицию. Я давно хочу сделать – поскольку Достоевский бывал у коменданта – муляж. Комендант крепости Алексей Фёдорович де Граве был человеком тучным, грузным, я хочу посадить его в кресло, со всеми орденами, с эполетами, показать, как это могло быть при Достоевском. Если речь идёт о каторге, то хотелось бы тоже посадить там (или положить) арестантов, показать, как это всё было, в каких условиях жил Достоевский, потому что сейчас посетители видят всё это на картинках. Да, лежат кандалы, их можно взять в руки, посмотреть, погреметь ими. Да, у нас есть интерактивная экспозиция, куда можно спуститься в цокольное помещение, можно посидеть на нарах, посмотреть, как выглядело клеймо, которым клеймили вечных арестантов, которых навсегда ссылали. Но в современном музее, особенно литературном музее, без элемента театрализации просто не обойтись. Мне кажется, что необходимо эти элементы более активно вводить, мы надеемся, что в будущем мы сможем это делать – благодаря небольшому расширению экспозиции. У нас в принципе места большого там не будет, у нас не хватает фондохранилища, мы один из залов, который освободится, хотим занять фондохранилищем, нам негде хранить экспонаты.

– Площади ещё нужны. Ещё такой вопрос у меня: как сейчас будет выглядеть музей, когда рядом апарт-отель, давным-давно уже построили какой-то жилой дом. Вроде как историческая часть города. Не будет ли вам мешать? И так есть проблема, что вы находитесь далеко от основной магистрали.

– К сожалению, мы тут ничего поделать не можем. Мы надеемся только на цивилизованность владельцев этого коммерческого предприятия. Сейчас разрабатываются планы по благоустройству территории – совместно. То есть там будут какое-то красивое ограждение, посетители, обитатели этого отеля будут к нам приходить тоже, будут нашими гостями, посетителями. Конечно, там будут некоторые проблемы, я думаю, с безопасностью здания, но будем это обсуждать совместно с создателями этого учреждения.

– То есть это такая палка о двух концах. С одной стороны – новые люди, новые посетители...

– Это будет зависеть от цивилизованности – ещё раз повторю – хозяев, современных бизнесменов.

– Но сотрудничать можно.

– Можно и нужно, я думаю. Мы это и делаем, и они в общем-то не отказывают, потому что во многом благодаря их желанию, их доброй воле эти павильоны нам переданы. Потому что они немного заехали на нашу территорию, мы с ними вели долгие переговоры – в том числе на юридическом уровне. В конце концов они предложили нам довольно большую площадь в одном из своих корпусов, мы заключили мировое соглашение, которое было закреплено решением арбитражного суда. Потом они сказали, что не успевают, а они обещали к 2021 году уже сделать, и они же предложили вместо этих пятисот метров в своём здании предоставить нам вот эти павильоны, они практически обеспечили перевод этих павильонов в собственность Министерства имущественных отношений с передачей их Министерству культуры Омской области. Ну и с передачей их в бессрочное пользование литературному музею для расширения экспозиционных площадей.

– Хотелось бы поговорить ещё о родственниках Достоевского. Как часто вам приходится с ними встречаться? И планируете ли вы, когда все переезды случатся, пригласить их сюда в Омск на открытие теперь уже главного, так скажем, корпуса, посвящённого Достоевскому?

– Вы же у нас были недавно в музее, у нас во втором зале открыта очень интересная выставка, называется «Потомки Достоевского: от Фёдора до Фёдора». И там одна из сотрудниц нашего музея, главный хранитель Ольга Юрьевна Овчинникова, даже генеалогическое древо создала сама. И там есть фотографии, на которых я запечатлён вместе с внуком – Дмитрием Андреевичем Достоевским, вернее с праправнуком и с его сыном, прапраправнуком Алексеем Дмитриевичем Достоевским. С Алексеем мы познакомились в Семипалатинске, жили с ним в одной комнате даже, встречались недавно в Оптиной Пустыни, где открыли памятник Достоевскому. Он приезжал в Омск, меня в то время как раз не было в музее, я не работал эти годы. Но я думаю, что он с удовольствием приедет, если мы его пригласим на какое-то из значимых мероприятий, которых у нас впереди, надеюсь, много будет. А там дальше – его маленький сынок, наконец родился сын Федя у него, названный в честь деда. Не случайно выставка у нас называется «От Фёдора до Фёдора». У него же всё дочери рождались, трое дочерей, а сейчас четвёртый – Феденька родился. Поэтому Федя подрастёт – приедет.

– Чаще всего удаётся с ними видеться именно на каких-то конференциях, встречах, посвящённых творчеству писателя?

– Да. Их туда приглашают, внимание всех достоевсковедов привлечено к ним. Хочется же с Достоевским поговорить, с тем-то невозможно, но хоть с потомком.

– Хоть как-то прикоснуться к этому.

– Они очень доступные люди, демократичные. Дмитрий Андреевич, правнук, он водил трамвай по улицам Петербурга. Я его как-то спросил: «А почему вы на трамвае не напишете “За рулём – Достоевский!”? У вас же тут просто бегом будут бежать за трамваем, не то чтто висеть на окнах, на дверях, можно же денежку на этом заработать». А он на это отвечал всегда очень категорично: «Мы, Достоевские, люди некоммерческие». То же самое можно сказать и про Алексея, он вообще был речником и водил пароходик по Неве в своё время. Тоже к коммерции относится весьма скептически.

– То есть абсолютно земных профессий люди.

– Абсолютно земных профессий, абсолютно демократичные, доступные.

– Писателем никто не стал?

– Дмитрий Андреевич пытается писать, хотя изначально он слышал первое выступление на конференции, говорил совершенно без скромности, говорил как есть: «Говорят, что природа отдыхает, вот на мне отдохнула природа, у меня нет писательского дара, но я готов написать доклад, рассказать о том, что рассказывала моя бабушка о моём дедушке». Вот как-то так. И он много рассказывал, сейчас ему уже много лет, он просто постоянно этого не делает, а раньше, как он перестал работать на трамвае, он водил микроавтобус, набирал группу приехавших на конференцию и возил их в Петербурге по местам Достоевского. С удовольствием рассказывал: дом Раскольникова, дом старухи-процентщицы и так далее. Он прекрасно знает Петербург, дай бог ему здоровья, конечно.

Алексей сейчас возглавляет наградную комиссию – есть общественная награда, орден «Звезда Достоевского», я тоже удостоен этой награды, вот тут знак ордена на мне. В 2021 году наш музей удостоился этой награды, у нас в первом зале помещены сразу две звезды – музей награждён «Звездой Достоевского» и «Звездой Лихачёва», «Созвездие талантов» – был такой конкурс, где наш музей выиграл и был награждён таким высоким знаком отличия. Нас знают в музейном сообществе России, мы уже имеем определённый вес, репутацию, с нами считаются, нас приглашают, наше существование учитывают, к нам приезжают. Любопытно, что в 1994 году, когда Солженицын окончательно возвращался на родину, он хотел ехать через Тюмень из Америки, с Дальнего Востока, но ему позвонили и сказали, что у нас в Омске есть музей Достоевского. Он сказал: «Еду!» и в 1994 году 4 июня первый его визит был именно в литературный музей. Есть фотографии, где я провожу ему экскурсию. Так что это не просто слова, а первый его визит, прямо с вокзала он приехал к нам в музей.

– А что он тогда говорил, как отзывался о музее и вообще – какие у него впечатления?

– Он больше молчал, иногда задавал какие-то вопросы, где ему было что-то непонятно в разделе о Достоевском. Он больше записывал – слушал, записывал, не знаю, какие он из этого сделал выводы. Я не нашёл нигде его размышления на тему пребывания в Омске. Об этом он потом говорил в Доме актёра, когда собралась публика, которая знала и любила его произведения. Ну, как-то так.

– Как вы считаете, Омск, омичи достаточно хорошо ценят значимость Достоевского? То, что они живут в городе, где такой великий русский писатель провёл четыре своих тяжёлых года.

– Это движение обоюдное. Откуда омичи узнают о Достоевском, о его пребывании в Омске? Очень хорошо, что на протяжении целого ряда лет руководство Омской области, руководство омской культуры делает многое для того, чтобы в памяти омичей, в их сознании пребывание Достоевского в Омске отложилось, запечатлелось. У нас университет назван именем Достоевского, улица Достоевского сохранилась, пусть и в обрезанном виде, маленьком, но на ней находится музей имени Достоевского. В Чкаловском посёлке есть библиотека имени Достоевского. У нас в Омске есть и памятники – не один! Два памятника больших, но я считаю, что третий памятник – это большой чугунный массивный барельеф работы скульптора Манжоса, который на нашем доме установлен, где бывал Достоевский. А в 2021 году на месте, где находился каторжный острог, был открыт памятный знак. Он тоже очень большой, эмоциональный такой – там орёл как бы вырывается из тюремной двери и пытается обрести свободу. Люди, которые подходят к этому знаку, вспоминают, что в «Записках из Мёртвого дома» есть потрясающая воображение сцена, где каторжане спасли раненого орла, лечили, ухаживали за ним. Он никого к себе не подпускал, шипел, пытался царапаться, клеваться. Они в конце концов выпускают его на свободу – и он, тяжело переваливаясь, побежал, потом пытался взлететь в сторону Иртыша. И они понимают, что орёл стремится к свободе, это всё-таки птица вольная, гордая – и каждый из них думал о себе, о своей судьбе, о том, что они тоже хотят свободу обрести, и что они сделали для того, чтобы эту свободу потерять, что им нужно сделать, чтобы свободу эту обрести.

– А достаточно ли у нас в Омске сделано для того, чтобы помнить и знать Достоевского? Или здесь совершенству нет предела, как говорится?

– Совершенству, конечно, нет предела. Я всё-таки думаю, что много есть таких пунктов, о которых можно говорить. Например, если взять систему образования – в советское время до 1985 года учителя жаловались: на Достоевского отводится десять часов в школьной программе, это мало! Где там биографию изучить, «Преступление и наказание» невозможно изучить! Сейчас и этих десяти часов нет. Сейчас мы литературу не изучаем, а проходим. Надо классическую русскую литературу вернуть в школы, уничтожить этот ЕГЭ, убрать его оттуда немедленно, потому что в Америке этот ЕГЭ был придуман для школ, где учились умственно отсталые дети, отстающие в развитии. А у нас это внедрили повсеместно. Что это значит – ответить на 4–5 вопросов? Надо сочинение писать, где человек покажет, что он может думать самостоятельно, размышлять, анализировать, не соглашаться с критикой, в конце концов, высказывать своё мнение. Как он это сделает в ЕГЭ? Никак он этого не сделает.

Уже многое сделано, можно ещё сделать. Есть ещё места в Омске, которые можно было бы музеефицировать, про которые можно было бы сказать, что «вот здесь бывал Достоевский». На здании военного госпиталя, который находится на Гусарова, есть мемориальная доска, но её давно уже нужно обновить, она уже выцвела вся. Сейчас пытается наше Общество охраны памятников привести в надлежащий вид летние палаты военного госпиталя, они думают, что там были арестантские палаты. Я не буду ничего говорить по этому поводу, но пусть будет ещё одно место, где якобы бывал Достоевский. Места, где он ходил, куда он ходил работать – там, где сейчас пляж Центрального района, там стоял сарай, где каторжане толкли алебастр. Можно же его в стороне где-то поставить, создать. Места каторжных работ. Кирпичный заводик работал, через Тобольские ворота проходили на эти работы, они воссозданы, они единственные ворота, которые не были снесены – на них тоже можно поставить какие-то скульптурки, сделать скульптурки каторжан. Когда памятник Достоевскому работы Сергея Голованова устанавливался на Спартаковской – в створе Тарских ворот, то там, если обратите внимание, сейчас скамеечки поставили, а раньше там были такие ниши, по замыслу скульптора там должны были стоять небольшие скульптуры, которые изображают каторжан. Летом снег сойдёт – можно будет увидеть. Там, начиная от Тарских ворот, омские годы Достоевского в плитку вмонтированы: 1851, 1852, 1853, 1854. Там, где эти годы, там должны были стоять вот эти скульптурки.

– А Достоевский – во главе?

– А Достоевский – памятник. Такая скульптура интересная – как будто бы человеку снится что-то, или кому-то он снится. Он в длинных белых одеяниях – и он как будто плывёт, у него в руке книга, скорее всего, это Евангелие, и вот он плывёт в сторону Иртыша, где он видел свободные дали, оттуда он слышал песнь свободного – как тогда говорили – киргиза, где стояли юрты, где была свобода. Можно вот эти места создать, обогатить их, можно больше экскурсий проводить по Омску. Автобусную остановку к музею надо подвести, чтобы можно было детям приезжать сюда к нам.

– Я вашему музею желаю больше возможностей, чтобы они были шире, качественнее – и чтобы вас ценили по достоинству.

– Спасибо. Ещё больше ценили, скажем так.

– Спасибо вам большое за беседу. Всего доброго.

– Спасибо вам. Удачи, процветания.