Анна Шинковая | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

---

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с человеком, который поёт сердцем, обладательницей завораживающего, бархатного голоса, солисткой Омской филармонии, преподавателем вокала в Омском колледже культуры и искусства и художественным руководителем в школе эстрадного вокала Анной Шинковой. 

---

– Любопытный факт в вашей биографии и, мне кажется, несколько парадоксальный: при всех имеющихся на сегодняшний день регалиях вы в детстве ни одного дня не учились в музыкальной школе. Как так получилось? Родители не сильно настаивали или понимали, что если есть дар, то он и так проявится? Или не было времени просто заниматься? 

– Я благодарна своим родителям за то, что они особым образом в моей судьбе оказали такое влияние – не нажимая, не давя, давая мне возможность заниматься всем, чем я хотела. Я и в театральной студии занималась, и у-шу какое-то, что-то такое, постоянно сменяющиеся интересы. Наверное, музыка вообще не рассматривалась как что-то серьёзное, достойное для выбора профессии, скажем так. Поэтому в моей жизни был просто музыкальный кружок, в котором меня научили играть правой рукой какие-то гаммы и левой рукой – басовый ключ рассмотреть. Вот так получилось. Не было музыкальной школы на самом деле, это не байка. Так получилось, что случайно я попала в эту сферу, то есть никогда не участвовала ни в каких профессиональных вокальных конкурсах, и выпал мне такой счастливый билет – стать ученицей легендарной омской певицы Татьяны Абрамовой. Так случилось, так сложились карты, так судьба распорядилась.

– Вы просто пели и пели в детстве? 

– Да, как Абрамова всегда говорит: «Ты прямо на кухне пела? Посуду мыла, пела и решила, что пойдёшь в певицы». Конечно, так и было. Всё детство я пела. Мне кажется, очень многие девочки воображали себя Аллой Пугачёвой, например. Женя, моя младшая сестра, была София Ротару, а я буду Алла Пугачёва. Я вставала на табуретку, давали мне всегда какие-то мамины духи или что-то, дезодорант какой-то – как будто это микрофон, и я пела. Папа любил очень, когда приходили гости, у нас всегда было очень весело, много гостей, шумные компании веселились, всегда пели за столом. И папа всегда любил, когда я брала шаль такую цыганскую и мы с ним что-то танцевали – «Цыганский хор», это моя любимая песня была в детстве (тоже песня Пугачёвой). Я её до сих пор иногда исполняю.

– Но дома ведь никто не пел? 

– Мне кажется, в то время пели все. Без песни русская душа вообще тогда не жила – в советское время. И это речь не про рюмочку чая. 

– Я про профессиональное пение. 

– Профессионально – нет конечно. Мама товаровед, бухгалтер, вот эта экономическая история, она училась четыре года в медицине, потом не смогла – жалко людей очень, она всё близко к сердцу принимала, эмпат такой, ей всё казалось, что это очень больно, не смогла пойти в эту профессию. А папа всегда мечтал быть лётчиком, но по состоянию здоровья как-то не получилось у него, не сложилось – и он был радиолокационником, сажал самолёты, всё равно с этой сферой себя связал. Они обладатели прекрасного слуха, пели, напевали что-то в компании, но никто не владел ни инструментом, ни профессиональными навыками никакими.

– И в 11 классе вы решаете идти поступать на филфак. 

– Я хотела, я не решала. Я хотела, но потом как-то очень быстро перехотела. Не знаю, почему. А вообще я же ещё целый год училась на экономиста, на бухгалтера. В смысле, не училась, а ходила на курсы, потому что надо быть или бухгалтером, или парикмахером, как папа говорит. Год я отучилась в технологическом техникуме, чему вообще безмерно благодарна, потому что сейчас, если какие-то причёски девчонкам нужно помочь сделать, мне всегда это нравилось. Целый год поучилась, умею стричь, умею завивать.

– Это пригодилось вам? 

– Конечно. 

– А в какой момент вы всё-таки решили поступать в Омский колледж культуры и искусства и встретились с Татьяной Станиславовной Абрамовой, что сыграло в вашей дальнейшей жизни ключевую роль? 

– Вот как получилось. Отучившись год в техникуме... Сейчас расскажу, вы вообще, наверное, удивитесь! Мне кажется, это вообще мало кто знает. Я ещё работала в шашлычке. 

– Чудеса профориентации, которой не было. 

– Я умею профессионально жарить шашлык. И ещё я работала в точке горячего питания. 

– Замечательно. 

– Я гамбургеры могла делать очень ювелирно. Кетчуп, майонез, сладкий, острый, чесночный. Да я шучу, это случилось в 1997 году – я пришла в колледж культуры, вернее была консультация перед вступительными экзаменами. И я поднялась в кабинет, который был указан. В кабинете – за закрытыми дверями – пела девочка, и она пела так классно, так красиво, так волшебно! И я просто думаю: как я, куда я... Меня не то что не возьмут, я даже не пойду показывать свой голос. А потом я узнала, кто это – это ныне моя подруга Ольга Быкова, прекрасная вокалистка, она на год старше меня, так могло бы случиться, что мы учились бы на одном курсе, но я пошла поступать годом позже. Пришла с такой необычной программой, тоже интересная история была, хохма, как мои любимые музыканты говорят. Вступительные экзамены были в базовом ДК, у колледжа культуры есть базовые ДК, то есть ты не на сцене поёшь, а условно ставишь кассету (тогда ещё были кассеты), минусовую фонограмму. Приёмная комиссия – Поляков Юрий Викторович, Соловьёв Андрей Николаевич, ну и Татьяна Станиславовна Абрамова. 

– Тогда ещё не знали их? 

– Нет конечно. Я вообще не знала никого. Абрамову только я знала – она певицей приезжала к нам в школу, я училась в школе № 107, они приезжали с программой по творчеству Есенина. Для меня это был большой шок, что в городе может существовать такого уровня певица. Сейчас вспоминаю – мурашки идут. 

– Это было потрясение? 

– Да, потрясение, потому что мне казалось, что вообще такое невозможно в городе Омске. Не знаю, почему. Мы ходили, конечно, и в театр всегда, нас водили на разные постановки и в ТЮЗ, и в драмтеатр, и в музыкальный театр. Но филармонии почему-то не случилось в моей жизни на тот момент. Они приезжали, бывало, концерты разные были. И тогда – да, я впервые её увидела. Вот, собственно, девочка спела песню – тогда была популярная песня Натали «Ветер с моря дул». И Татьяна Станиславовна в сердцах сказала: «Моя любимая песня!» И что вы думаете? Человек шесть потом подряд – у всех же на кассете была песня «Ветер с моря дул» – ставили её и пели. Потому что девочка вышла и сказала всем: «Это её любимая песня». Она-то сказала так в шутку, а получилось, что приняли всерьёз. Но я решила не менять программу, пела «Цветные сны» из фильма «Мэри Поппинс, до свидания» и песню, которую мне посоветовала моя – как я всегда говорю – двоюродная мама, Аслана Анатольевна Юдакова, которая была заместителем директора по воспитательной работе в школе № 107, я к ней тоже очень привязана и благодарна ей по сей день. Она меня научила держать микрофон в руках и разговаривать со сцены. Наверное, это с её лёгкой руки я начала петь, когда в школе образовалась такая музыкальная наша банда первая. Мы поздравляли учителей с Днём учителя, и тогда мальчишки как-то так сбились в музыкальную группу, а меня взяли вокалисткой. Это был десятый класс. Я до этого что-то там поигрывала на гитаре, что-то там пела. Ну и вот, она мне сказала: «Аня, у тебя низкий голос, надо показывать его, потому что он необычный». И я пела песню Ирины Аллегровой «Транзитный пассажир», там очень низкие ноты: «Ты говорил: расставаться полезно...» Тот тембр голоса, который у меня был на тот момент, там интересно как-то очень раскрылся. И Татьяна Станиславовна подняла голову. Потому что поступают достаточно высокие голоса у девчонок – ну, 17–18 лет. А тут вдруг она – ух ты, что это такое интересное. Она же меня нигде не видела – на конкурсах я никогда не выступала, а она всегда была в составе жюри, нигде ни на каких концертных площадках. Откуда девочка? Как её брать? Голос есть, понятно сразу. Слух есть, понятно. И вот она спрашивает у своего супруга, у концертмейстера своего, Полякова: «Ну что мне с ней делать?» В общем, хохмили-хохмили надо мной между собой, они же, знаете, музыканты такие ребята, всякие шуточки отпускали. Она говорит: «А серьёзно если?» Серьёзно – говорит: «Подними её наверх, в 405-й кабинет». В который я как раз таки и не пошла годом раньше. «Подними, распой её, поймёшь, послушаешь». Там практически сразу объявляли результат вступительных испытаний, тогда поступало порядка пятидесяти человек в 1998 году на эстрадный вокал, это был третий набор эстрадных вокалистов. Две девочки получили пятёрки, кто-то получил четвёрки, остальным поставили сразу двойки, видимо, это за «Ветер с моря дул». А мне предложили подняться наверх. И там она меня как раз пораспевала. А я пионер, мне сказали: «Рот открой!» – я открыла. То есть я пионеркой была на самом деле, очень послушная такая, покладистая в чём-то бываю... иногда. 

– Тем более не знали, что вообще хотят. 

– Что нужно? Нужно открыть рот, издавать звуки. 

– Там решилась ваша судьба.

– Я так думаю, да. И я поступила на бюджет тогда, так вот получилось. 

– Это счастье.

 – Я считаю, что это на самом деле счастливый билет. 

– Да. А как вы считаете, если бы не встреча с Татьяной Станиславовной, вообще была бы у нас сегодня такая Шинковая? Вы бы пробили дорогу другим путём? 

– Я не знаю. Мне кажется, я вообще тогда так не мыслила. И никогда так не мыслила. Я просто честно выполняю всегда то, что мне нравится. Никогда я не ставила себе цели быть, как сейчас говорят, «звездой». А что это такое? Для меня это до сих пор какой-то непонятный термин. Мне кажется, я просто пою, я чувствую, я так дышу, я так живу. Меня это волнует, тревожит – я же создаю программы не просто развлекательного характера, что-то там попадает в моё сердце, мне кажется, что это будет иметь отклик в сердцах других людей. То есть – я всегда «про что», а не «как, зачем». 

– А вот на тот момент, самый главный, наверное, начальный, были мысли, что даже если не пройду, не попаду, то какая тогда альтернатива?

– Мне кажется, что двумя годами ранее, до того, как я поступила, у меня был такой спектр широкий, выбор был – быть парикмахером (ну да, поучилась), быть учителем...

– Или в шашлычке остаться.

– Ну да, ну да. Знаете, как я его делаю, этот шашлык? Вы хоть раз ко мне приезжайте на дачу, я вас угощу. 

– Думаю, так же, как и поёте – профессионально! От души, от всего сердца.

– Это я так хвалюсь, хвастаюсь. Просто очень люблю готовить, мне очень нравится кормить людей, чтобы вкусно было. Это, кстати, с возрастом пришло, вот это хлебосольство.

– Да? 

– Мне кажется, да. Да то время – вспомните! Пирожки вот так тазиками напекли, вынесли на улицу – и все дети довольные, счастливые и радостные. Это повсеместно было. Когда много, сытно, люди довольные, весёлые, радостные... Не знаю, как объяснить. Как будто это так и должно быть.

 – Мне кажется, и на сцене вы такая же.

 – Я не могу себя со стороны видеть или понимать, какая я. Многие говорят, наоборот, очень холодная. А мои друзья, мои близкие люди говорят, что «на сцене ты какая-то другая совсем. Когда ты в жизни, в быту – общаемся, разговариваем, совершенно другая – тёплая». А на сцене, может быть, просто собранная. Мне же хочется все задачи выполнить, которые я сама себе ставлю. Поэтому, наверное, вот эта собранность, возможно, даёт ощущение холодности. Конечно, я тоже люблю поюморить где-нибудь, когда в кураж войдёшь. 

– Почему нет. Вы уже двадцать лет на омской сцене филармонии, верно служите. Вы даже делали концерт в прошлом году, юбилейный вечер был. Скажите, за эти двадцать лет вы пели уже, наверное, во всех жанрах. А есть те, куда ещё не зашли? Что-то хотелось бы попробовать, но пока по той или иной причине не берётесь.

– Смотрите, если я эстрадная певица, то, наверное, вот этот жанр – он очень благодатная почва, потому что можно петь и лирические протяжные (условно) песни, и романсы какие-то, и народную песню (стилизацию) можно петь, и чистую, хорошую, настоящую эстраду, евро-поп, к джазу прикоснуться. Говорят – «джазовая певица», но я не джазовая певица, я понимаю этот стиль, этот жанр, но не настолько погружена, чтобы считать себя джазовой певицей. Тем более нужно очень хорошее знание языка, а это немножко, скажем так, другая механика, язык диктует.

Какой жанр... Я, конечно, никогда не пела классику – классическую академическую музыку. И туда... нет, не буду ходить, потому что это совершенно другое. То есть арии какие-то. 

– А рок? Народные какие-то напевы? 

– Обожаю рок, всю жизнь обожала рок! И народную музыку тоже начала с годами, кстати, понимать, принимать и любить.

– Но не петь?

– Немножко петь. Чуть-чуть пою. 

– А страшно заходить в новое? 

– Когда нравится – нет. Тогда окунаешься с головой и просто начинаешь понимать структуру... Как бы это сказать... В народной музыке совершенно по-другому, по-иному выстроено дыхание, другой ответ – он в основном грудной. И вибрации другие.

– Артикуляция другая.

– Вибрации другие, артикуляция другая, это механическое. Я имею в виду, что всё равно мы, музыканты, особенно вокалисты, получаем удовольствие не от того, что нам аплодируют, не от того, что нам цветы дарят, не от того, что у нас гонорары большие. А от того, что мы можем воспроизводить эти звуки, мы получаем удовольствие от своего голоса.

– От процесса.

– От голосовых вибраций. Это такая интересная механика. Из курса методики: любое твёрдое тело, находясь в состоянии колебаний, издаёт волну. То же самое – связки, они же издают волну, когда друг об друга ударяются, смыкаются. И вот эта волна – я про эти вибрации говорю – она проходит по всему телу. Мы же с вами знаем все эти чакры, «Ом-м-м», чего это они сидят там и «омкают»? Просто так? Нравится? Конечно, нравится! Это какие-то частоты, медитация. 

– Хорошая работа – когда пришёл, помедитировал. Ещё и аплодисменты сорвал!

– Ещё и аплодисменты, да. У меня получается, что база моя – это Органный зал, я хожу иногда по Органному залу и думаю: «Божечки, спасибо тебе за то, что я работаю в таком красивом месте». Представляете, в Органном зале ходишь, а это твоя работа. Люди приходят сюда на праздник, а ты каждый день там трудишься. Красиво же. Мне очень нравится.

 – Красиво, и мне кажется, там такая камерная обстановка – мало людей, мало слушателей (по сравнению с Концертным залом). 

– Да, там совершенно другая атмосфера, и публика приходит, которая любит только в Органный зал ходить. Есть зрители, которые любят приходить и в Концертный зал, и в Органный зал, просто им важен, например, исполнитель, они хотят что-то новенькое услышать, им не важно, где это будет происходить – в Концертном зале или в Органном зале. А есть те, кто любит определённую акустику Органного зала и приходит за новыми программами только туда. 

– Это и ваша возможность достучаться до каждого практически, в буквальном смысле. 

– Вы знаете, мне кажется, что даже в Концертном зале мне хочется достучаться до каждого, и подтверждение тому было неоднократно. Я получала такие отзывы, и мне это очень приятно, когда человек сидит на 25-м ряду в Концертном зале и говорит: «Мне кажется, что ты пела для меня». Это такая самоцель – донести до сердца каждого то, что мне хочется сказать со сцены.

– Вы не очень любите участвовать в конкурсах – профессиональных и вообще каких-либо. Но состоялась «Новая звезда», 2021 год... 

– Да. 2021 год – выпуск был, вы правы. Это был выпуск, а запись в сентябре 2020 года.

– Как вы рискнули, как решились?

– До сих пор думаю, что это такое вообще было со мной в жизни. Для меня конкурсы – я это всегда говорю и рассказываю – не возможность доказать себе, что я что-то могу, что я что-то умею, чему-то научилась и чего-то достойна. Конкурс – это такое жёсткое испытание, такой стресс, ты понимаешь, что идёшь на то, что тебя будут дифференцированно оценивать. Но есть люди, которые получают удовольствие от этого. «Вы любите биться об стену головой? Нет, я не люблю биться об стену головой – и я не буду». Это про меня история. Не хочу, зачем я буду себя насиловать таким образом. Поэтому в моей жизни было очень мало конкурсов. Один раз это был конкурс в 2007, по-моему, году, «Молодые патриоты России», это был радиоконкурс, в нём я приняла участие и получила лауреатство I степени. Я пела такую сложную песню, она называлась «Ты припомни, Россия». Очень она многочастная, там такой развёрнутый сюжет, палитра такая огромная была. Хотя она достаточно разговорная, надо было донести. Этот конкурс был, потом какой-то был, когда я окончила колледж в 2002 году, в Новосибирске был. Видите, я их по пальцам могу назвать. Потом международный конкурс в Москве – «Современное искусство и образование», там тоже лауреатство мы с мальчиками взяли, и я сольно взяла лауреатство. И потом – как раз таки «Новая звезда». Огромный промежуток времени: 2009 год и вот, 2020-й. На меня вышла продюсер телеканала «Звезда» Дарья Пиманова, она написала мне в личном сообщении и пригласила меня поучаствовать в этом конкурсе. Я очень удивилась, потому что я её помню – это дочка Алексея Пиманова, нашего известнейшего журналиста, ведущего – она очень талантливый человек, обаятельная цельная личность. Мы с ней познакомились, я спросила: «Нужна я – или, может быть, кто-то из моих студентов? Может быть, какой-то возрастной ценз есть». Нет, не было, приезжайте. Просто на тот момент были не очень крепкие заявки от Омской области, 86 регионов на тот момент участвовало, и нужно было представить Омск, Омскую область. Для меня это была новая история. Что это такое – конкурс? На «Голос» я не поехала и не поехала бы. У нас постоянные концерты, как я могу выдернуть какой-то кусок своей жизни и поехать на конкурс. «Извините, ребята, мой кассовый концерт отменяется, потому что я поехала на конкурс». Да боже мой, такого быть не может. Я в жизни за 20 лет перенесла только один концерт просто по состоянию здоровья, потому что была бешено больна, у меня был жуткий бронхит, температура 39,3. это единственный концерт, который я перенесла на две недели позже. Концерт Вертинского, о чём я очень сильно сожалею. До сих пор, понимаете? Меня вот эта совесть мучает, что ли. Люди должны были прийти, сдавать билеты... И раз мне предложили, думаю: «Почему бы и нет». Это же просто интересно – сам процесс. Как это – ты придёшь, будут что-то снимать, рассказывать? Я просто любопытная очень с детства, любознательная.

– А там какого уровня были участники из других регионов? Они тоже были уже опытные? 

– Очень разные. Мне кажется, суть этого конкурса как раз таки в том, что это не профессиональный отбор, ты можешь быть вокалистом, певцом любого уровня и попробовать себя. 

– Я просто к тому, что если ты уже состоявшийся, работающий, собирающий залы, то кому что доказывать?

– В тот момент так и получилось, что я привыкла работать в одном жанре, как раз пробивать зал энергетикой, каким-то посылом, словом, а здесь совершенно по-другому всё, то есть мне, кто смотрит видео сейчас, говорят: «Ты очень сдержанная там». А потому что там меня попросили: ни рук, ни вот этого «чересчур». Я эмоциональный человек, я на сцене эмоциональна. Я делаю всё, чтобы донести то, что я хочу сказать. А здесь – нет. Здесь вообще другая какая-то жизнь! Камеры, перед камерами ты должен быть сдержанным, никакой там вот этой всей Италии. Процесс сам, конечно, интересный.

– То есть акцент только на голос?

– Я пересматриваю своё выступление, я же тоже критически к себе отношусь... Критично. Не скажешь, что я там сильно переживала, но на самом деле у меня всё внутри, конечно, трепетало – потому что один дубль, один. Нету перезаписи! Просто тебя могут остановить – и всё. И когда я пела в тот момент, я не думала о том, что сейчас будет. Я же понимала, что могут гасить звезду, но я об этом не думала. Мне очень хотелось дойти до самых высоких нот, потому что у меня был нездоровый голос, я переживала, как я возьму эти ноты, потому что первую высокую ноту я взяла хорошо, вторая – такая, скажем, кривоватая, там гласный звук поменялся, по-другому надо было зайти. А ещё работали в энейрах, а я не привыкла работать в энейрах – это наушники, гарнитура. Мы привыкли акустически по-другому себя слышать, а здесь... В общем, ради этого, наверное, и ехала – посмотреть, как это всё устроено, что это такое, взбудоражить немножко себя. Тонус такой жизненный.

– Это и новый опыт. 

– Конечно! Да, вот именно за новым опытом.

– Встрясочка. А вы своим студентам, ученикам советуете участвовать в конкурсах? 

– Не то что советую или не советую. Если у них есть такое желание, я поддерживаю. У меня все потрясающие, у меня все очень интересные вокалисты, все очень разные. 

– Но вы не настаиваете? Что сейчас будет такой-то конкурс, мы все поедем, готовьтесь.

 – Нет, я так не веду себя. Я не такая. Я какая сама, так и к ним. «Хотите?» «Да, хотим!» «Будем, пойдёмте». Рассказываю. Девочка на четвёртом курсе у меня учится – Полина Перевалова – вот её я намеренно заставила идти на конкурс, потому что мне было интересно, каков будет процент потерь на конкурсе. Тогда приезжал Андрей Билль, он был председателем жюри конкурса «Таланты, рождённые Сибирью». И она взяла лауреата I степени! Она очень достойно выглядела, мне хотелось просто посмотреть на неё. Там девчонка, конечно, тоже с головой, с такими потрясающими вокальными данными! Знаете, есть такие голоса – природно даны. Её можно, мне кажется, в любую больницу отправлять, чтобы она пела, – и люди будут исцеляться. Есть такие голоса – положительно заряженные, вот она такая. Очень много у меня таких звёздочек ярких, талантливых. По-разному со всеми взаимодействуем. Вот с Полиной – да, настаивала. 

– Переходим уже ко второй части, так скажем... 

– Марлезонского балета?

– К преподавательской вашей деятельности. Есть ли какое-то ощущение, что пришёл – да, бриллиант! Или на начальном этапе этого не видно? Это я про детей говорю, конечно.

– С детьми же я не занимаюсь. У меня в школе эстрадного вокала Анны Шинковой ребятишки есть, но изначально я себя не видела в этой роли, в роли педагога, который будет работать с маленькими детьми. Я хотела, чтобы это всё-таки была профессиональная помощь вокалистам, которые, например, не имеют какого-то образования, но поют. Просто им нужно подсказать, подкорректировать. Почему я к этому шла, почему я думала об этом? Сейчас мы вернёмся и к вашему вопросу попутно. Когда я сама осталась без педагога, в 2003 году не стало Татьяны Станиславовны... Вот представляете, человек, который меня выпестовал, только-только из-под её крыла, из-под её руки – и потерять человека... Не могу, всегда плачу, до сих пор больно. И когда ты никому не можешь доверить... 

– То есть вы остались в тот момент, если так можно сказать, сиротой. 

– Да. 

– И вы эту боль сейчас не хотите допустить... 

– Я просто понимаю, как это, когда тебе некому подсказать. 

– Чтобы был наставник, друг. 

– Вот даже не то что наставник и друг, не в этом дело. Если относиться к своему голосу как к ребёнку – это же внутренний ребёнок твой... Правильно вы говорите, сирота. Это что-то такое – ты же бережёшь его, и в чужие руки отдать это очень страшно. Не потому что поломают, у тебя уже всё есть. У меня, как я говорю, оловянные, лужёные связки, они у меня крепкие очень, ничего там не порвётся, не в этом дело. Но вдруг тебя поведут, ты же ещё не действующий певец – я ещё тогда не действующий певец была. Меня научили чему-то, но ты же ещё не оброс вот этими какими-то инструментами, в хорошем смысле шаблонами.

– Не заматерел. 

– Да, не заматерел. У тебя ещё нет этого панциря, который где-то можно надеть – это пальтишечко красивое – и выйти. И как вот – в мир? Даже не в плане дружбы и наставничества, нужны хорошие уши со стороны, которые тебя могут услышать, понять и подсказать, откорректировать. В этом смысле мне очень нравится общаться с профессиональными музыкантами, которые порой не имеют профессионального образования, но это профессионалы. Например Анатолий Чернявский – вокалист, великолепнейший певец, просто потрясный. Я говорю: «Толь, ну как?» Он: «Как? Я записывал себя. Вот я записал себя, я слушаю себя, делаю выводы. Переписываю до тех пор, пока мне не понравится самому». Это он мне рассказал – я уже в зрелом возрасте была.

 – Такая работа над ошибками.

– Да, конечно. Это лучшее, что может придумать вообще человек: записывай себя и слушай, анализируй и вноси какие-то коррективы в этот процесс. А иногда человек не может объективно, он запутался, он не знает, как правильно – или правильно/неправильно. Или у него есть зажим какой-то, просто физиологический, или психологический зажим. А как это всё связано? Психологический зажим – это сразу слышно, на голосе отражается. И, конечно, мне в этом смысле очень хотелось бы не зарабатывать на этом деньги, а приносить какую-то пользу своими ушами и какими-то уже приобретёнными способностями, возможностями, которые у меня наработаны.

– То есть это всё вами выстрадано.

– Так-то – да. И про учеников – вы спросили про конкурсы – поэтому разные такие подходы. 

– Вы стали, наверное, омской примадонной, песни которой вы пели в детстве, мечта сбылась. А есть ли песни, о которых вы мечтаете сегодня? 

– Сейчас готовим программу, называется она «Слава за кадром». Концерт будет посвящён творчеству певиц, которые пели, озвучивали многие фильмы – это и Жанна Рождественская...

– Которых мы не знаем в принципе. 

– Да. Кто-то знает, конечно. 

– Голоса знаем. 

– Да. Кто-то знает, кто-то не знает. Елена Камбурова – её многие знают, у неё свой прекрасный театр. Я ходила на её концерт, и она меня, конечно, заворожила. Заворожила знаете, как интересно? Всё, что неправильно, – она поёт так, это так трогает. Всё, что по правилам по нашим по техническим, – вот вообще неверно, а берёт! Вот просто соглашаешься, она поёт про эту кружку молока, а ты её представляешь – эмалированную белую кружку и в ней деревенское молоко. Да, деревня сразу... 

– Ломает стереотипы?

 – Классно вообще. Я очень такое люблю: когда вопреки. Вопреки технике, вопреки каким-то законам... Настолько может человек увлечь и как-то повести за собой, и ты погружаешься, можешь себе на «внутреннем экране» такое нарисовать... Что-то своё. Здорово!

Вот, и 10 февраля этот концерт выйдет. Там ещё будут песни Аиды Ведищевой, будут песни, которые звучали в разных концертных программах, за 20 лет созданных мною в Омской филармонии... В смысле – мной... Нами, конечно! В сотрудничестве с музыкантами, в сотрудничестве с авторами программ. И будут какие-то новые песни, которые ещё никогда не пела. 

– Но о которых мечтали? 

– Нет конечно. Как мечтаешь? Смысл мечтать и к своей мечте не идти? Есть песни, которые, скажем так, мне кажется – я ещё не готова к ним. 

– Это какие?

– Недавно переслушивала ту же Жанну Рождественскую, но всё равно в памяти – как пел это Александр Градский. У Жанны Рождественской, надо сказать, четыре октавы в голосе. Это очень большой диапазон, это очень много. У меня рабочих – две с половиной, наверное. Это прямо сильно постараться надо.

 – Но вы стремитесь к четырём? 

– Нет. 

– Это нереально? 

– Наверное, реально. Но я никогда не ставила себе такие задачи. Диапазон ради диапазона ни к чему. Я так считаю, может быть, со мной кто-то не согласится. Мы же понимаем, что находимся не на спортивном состязании, когда «быстрее, выше, сильнее». Помните, «О чём говорят мужчины»: «Как-то не концептуально он пробежал»? Это про меня. Для чего это делать? Развивать диапазон, чтобы у тебя были эти ноты? Классно, можешь гордиться собой, у тебя они есть, и что дальше? Не ставила себе такую цель никогда.

Так вот, про песню. Вот, например, песня «Как молоды мы были», которую пел Александр Градский. Вот её я не пела ни разу и, наверное, когда-нибудь спою. Может, когда мне будет 50, если у меня будет рабочий голос. Сегодня я, видите, баритончиком разговариваю. Мне кажется, мне подвластен сегодня репертуар Хворостовского. Да я шучу, конечно! Болезнь сказывается вот таким образом, какого-то универсального средства нет.

– А почему – песни Градского? Там нужны какие-то верха поднять, нет? 

– Там тоже очень диапазонистая песня. И плюс ко всему, наверное, ещё должен быть пройден какой-то отрезок пути – творческого, жизненного, тогда уже можно будет поворачиваться через плечо и смотреть – «первый тайм мы уже отыграли». Как-то так. 

– Про болезни эти, которые иногда выкашивают, вырубают. Как вы справляетесь, когда грандиозный концерт, а тут нагрянуло внезапно? Приходится выходить? 

– Вот 13 октября случилось такое вот чудо со знаком минус. Это была пятница, я почувствовала, что начинаю заболевать, в понедельник. А во вторник я пришла на репетицию с Камерным оркестром, потому что не прийти не могла, потому что как раз были написаны новые аранжировки к концерту, который будет в пятницу. Чтобы представляли, что это: в двух отделениях концерт, приезжают ко мне и гости из Тюмени на сцене со мной стоять вместе – Марина Прихненко, она тоже училась у Татьяны Станиславовны несколькими годами позже. Мы общаемся, мы дружим, она солистка Тюменской филармонии. Я её пригласила, и она мне не отказала, очень радостно мы с ней спели вместе дуэт. Приезжает Дарья Чехомова из Тюмени, в народный мой блок. У меня как весь концерт строился – он был в двух отделениях. В первом отделении – фрагменты программ, которые за последние пять лет мы создали в Органном зале, то есть мы их постарались перенести и скомпоновать на площадке Концертного зала. А во втором отделении – скажем так словно – мои хотелки, где звучали и джаз, и народная музыка, и эстрадная музыка, и рок. Со мной был Камерный оркестр, усиленный электронными струнными... И во вторник я спела это всё, а в среду с утра я проснулась практически не разговаривающей. Скрипящей! Среда – не разговариваю, температура, болезнь, всё. Прямо болезнь, что делать, она «садится» на связки, я понимаю, что в пятницу прямо будет пик всего. В четверг разговариваю со своим другом, Володей Белоусовым, это мой близкий товарищ, уж он-то мой голос очень хорошо знает, потому что иногда он озвучивает... Говорит: «Анютка, переноси, ты не споёшь завтра ничего» (в четверг мне говорит). Я иду, плачу и разговариваю вот таким басом. Он говорит: «Нереально, ты ничего не споёшь, два отделения – ну куда». А все уже приехали, билеты проданы (и давно!). Что может помочь? 

– Даже не понимаю.

 – Чудо, бог и чудо.

– И холодная вода.

 – И холодная вода со льдом. Нет конечно. Я пишу, звоню своей любимой Зое Юрьевне Зубовой, это мой фониатр. Говорю: «Я вот такая вот прекрасница». Она говорит: «Ну, приезжай». В пятницу в час дня – на следующий день – я приехала.

– Буквально за пару часов до концерта. 

– Сколько прошло там... В час я приехала, в семь начало концерта. Но мне же ещё надо что-то пропеть к пяти часам, потому что коллективы ещё заряжены – и детские, и взрослые, и всякие разные. Нужно что-то ещё воспроизводить, какие-то звуки. Что-то там она мне попромывала, повдувала, почистила, покапала каких-то там запрещённых, как мы с ней говорим, но нет, конечно, это так, условно, шучу. Она говорит: «Связки нормальные, просто кашляешь очень сильно». Они же бьются от кашля, они набухшие, твёрдые, тяжёлые, не могут сомкнуться, край не смыкается. Говорит: «Что, молиться все будем». Все вот так пальцы просто держали. В общем, наверное, ангелы-хранители очень сильные, и люди, которые молятся за меня, наверное, как-то бог был благосклонен ко мне – отстояла, отработала, и те, кто не знал этой истории, никто не понял, что что-то не так. Пересматриваю – сама удивляюсь, честно. 

– Вы вообще себя считаете счастливым человеком?

– Удачливым или счастливым? Счастливым прямо? 

– Давайте в профессиональной деятельности возьмём. Просто создаётся ощущение, что действительно сопутствует удача... Ладно, пусть будет «удачливым».

– Счастливый человек... Да, вот смотрите. Один человек, который встретился мне на пути, сказал, что человек должен быть счастлив независимо от обстоятельств. Есть у тебя новая сумочка или нет.

 – Такое внутреннее состояние, которое не сломать ничем.

 – Должно быть так, но оно не всегда получается. Я счастлива тем, что могу честно выполнять то, что, мне кажется, у меня неплохо получается. От этого я счастлива. А как сказать, что кроется за этим, ведь просто мало кто понимает, мало кто знает: Анна Шинковая – это прямо созданный продукт. В своё время Ирина Пронина была руководителем отдела концертной деятельности и дала мне очень хороший старт. Так сложились тогда обстоятельства. Мне кажется, почему так получилось – был уже опыт, были хорошие способности, были очень классные, добрые, профессиональные люди вокруг.

 – И это удача уже? Это не просто счастье. 

– Да, это уже удача. И до сих пор мне кажется, что человеческий фактор в нашей профессии – это самое основное. Потому что иногда тебе кажется: ты не вывезешь какую-то махину в виде проекта, какого-то большого концерта и понимаешь, что есть какой-то отрезок, за который не совсем ты отвечаешь – если он полетит, то полетит всё. Но каждый человек, который отвечает за этот отрезок, в силу твоих с ним человеческих взаимоотношений, делает это максимально качественно, и всё складывается. Иногда на самом деле думаешь: на честном слове прямо держится – ну и вывозим. Я, конечно, просто благодарю вселенную, судьбу, бога – кто как это называет – за то, что пока получается так. Очень не хочется, когда выходишь на сцену... бывает же такое, когда ты выходишь на сцену... редко, с моей хорошей памятью, но бывает – а у тебя чистый лист бумаги, ты не помнишь ни одного слова. Вот что тогда делать? 

– Что делать? Суфлёра нет. 

– Да. Я действительно говорю...

– А что делать-то?

 – Ну, по-разному бывает. Один раз выхожу на сцену, начинается вступление песни – «Так не должно быть, но снова я взгляд...» Я помню просто смальства эту песню, каждое слово помню. Выхожу, фонограмма играет, думаю: «Сейчас вот... И что я должна делать?» Я не помню, как она начинается! Там один мужчина на меня так посмотрел пронзительно, и я сразу всё вспомнила. Как-то так: подходишь, а потом как-то раз – и включается. А один раз нет, и это было очень долго, долгая песня была. Программа по творчеству Роберта Рождественского, мальчишки выходят – «Премьер» – они там как будто статуи, как будто такой создаётся образ, что это сон. Песня (а её пела Эдита Пьеха), там такой проигрыш между куплетами – «ту-ту-ту-ту-ту», а мы поём на голоса с мальчиками, и там начинаются слова: «Тебе сказала ночью: “Тебя я видала с другой”». А я хожу между ними, там по сценарию мы так придумали, что я хожу между этих статуй... И я не помню, как начинается первый куплет! Я между этими статуями подхожу к ведущей, к Ларисе Дубининой, говорю: «Лариса, как начинается песня?» Она: «Не помню». Я опять иду между мальчиками, подхожу к Юрию Викторовичу Полякову. Говорю: «Дядя Юра, как песня начинается?» Он: «А? Что? Какую песню-то играем?» А эти – стоят, «ту-ту-ту-ту-ту». Короче, я вспомнила начало второго куплета, второй куплет начинается так: «Это было начало приближеньем конца, я где-то её встречала...» То есть это было – как будто бы так и надо. Монтаж! Кто знал песню, у них на внутреннем экране первый куплет прошёл, а кто не знал – не понял, как должно быть. В общем, «ту-ту-ту-ту-ту» навсегда в моей жизни. 

– Своё новаторство. 

– Я несколько таких моментов помню, их не так много. Тоже Юрий Викторович в Органном зале – сидим, он играет вступление к песне «Опустела без тебя земля». Я: «Опустела без тебя земля...», вторая строчка – нет. Он играет. Я: «Так же падала в садах листва...», четвёртая – опять нету. Он говорит: «Сижу и думаю, что будет дальше? Вспомнит, не вспомнит или будет вокализом петь?» Я там что-то подхватила со второй части куплета, допели. Потом, конечно, вспоминали, смеялись. Он говорит: «У меня-то была жуткая паника, я играю, делаю вид, что всё так и должно быть». В общем, все подумали, что это какая-то новая трактовка.

А один раз песня «Этот закон давно известен – неинтересен мир без песен. Проснись и пой, проснись и пой!», аранжировка классная такая, нашли минусовку клёвую. Выезжает, значит, мой танцевальный проект «Малина» – они выезжают на роликах, классно всё так придумали, такая интересная постановка. Я за кулисами стою – они должны первыми выезжать, а я между ними пробираюсь в концертный зал. Стоит дядя Саша Беленя, я говорю: «Как песня-то начинается?» Он: «Какая?» Я: «Так я сейчас пою песню, вот эту, “Проснись и пой”». Он говорит: «Анька, я не знаю! Люся, Люся, иди сюда, Аньке петь сейчас. Как песня у неё начинается “Проснись и пой”?» Короче, за кулисами пытались все вспомнить. Я пошла, начинается вступление – и у меня так же по щелчку включается, и я – «Этот закон давно известен...» 

– Это настолько на автомате... И этот автомат может подвести...

– Кнопку заклинило, надо что-то отжать. Но эти истории на самом деле могу по пальцам пересчитать, их не так много. А вообще с памятью мне повезло, я вообще ничего не забываю. 

– Кроме некоторых песен. 

– Иногда перегрузка случается.

 – С собой можно бумажечку распечатать. 

– Нет, нет. С недавних пор мы иногда ставим себе суфлёр-экран. Не очень удобно, потому что иногда ты по постановке должен быть где-нибудь высоко на станке, а с моим минус семь ничего ты не увидишь. 

– Бесполезно. 

– Да. Поэтому учите, женщина, наизусть, пожалуйста, все свои песенки. 

– Лояльны ли вы к своим студентам? 

– Да я вообще, мне кажется. 

– Делаете ли какие-то допущения? Это про тот человеческий фактор.

– Я достаточно демократична. Допустим, в системе оценивания для меня важно, чтобы человек сам оценил себя и научился себя оценивать сам, поэтому я иногда такую штуку проделываю: могу разобрать их по косточкам, но оценку они будут ставить себе сами за какое-то дифференцированное выступление. Условно – зачёт, или концерт, или экзамен. По итогам работы я поставлю оценку, могу поставить, но мне хочется, чтобы они сами смогли это сделать. Я не терплю лень. В профессии лени быть не должно. Наверное, потому что меня так учили. Наверное, потому что я сама к себе в плане профессии требовательна. Конечно, иногда до последнего тянешь, тянешь, думаешь: «Столько всего учить надо, столько материала...» Откладываешь на потом, а всё равно же потом тебе это надо учить! 

– А потом навёрстываешь просто. 

– Да, потом просто понимаешь, что ты же не можешь выйти неготовой. Это видно будет, это слышно будет, и самой от себя будет не очень, в общем – противно. 

– А есть среди студентов – раз уж мы пошли к ним – такие действительно достойные уже выхода на сцену филармонии?

– Ну, я ими горжусь, горжусь... У меня же, получается, студенты начались когда? В 2004 году я начала свою преподавательскую деятельность. 

– Кто-то из них уже коллеги ваши?

– Конечно. Многие преподают в моей школе, я тоже их обожаю, уважаю, они уже по-своему мыслят. Я же даю базу, те знания, без которых нельзя. Это такая «подушка безопасности» для того, чтобы физиологично в этом процессе существовать, находиться. Можно этому всему научиться, взять курс купить себе, пожалуйста. 

– Экстрим-вокал. Наслушаться, насмотреться. 

– Да. Или хочешь мелизматики. Пожалуйста, миллион преподавательских моментов, которые можно освоить, в интернете. Но вот базу мало кто даёт. Мне кажется, что это очень важно и ценно.

Есть у меня очень яркие звёзды – Ксения Медведева, Татьяна Пальянова, Аревик Матевосян. Мне кажется, кого не возьми – такие яркие звёзды есть. Катя Махно великолепная, Кристина Пенченко, Маша Илькова. Ну очень много, я могу называть их всех, я их всех очень люблю. Сейчас у меня четвёртый курс – Полина Перевалова, это тоже чудо чудесное. Просто сейчас кого-то не назову – потом будут смотреть, скажут: «Меня не назвала!» Первая моя выпускница Гульфия Шайхутдинова, которую я взяла и с первого по четвёртый курс вела, я тоже ею очень горжусь, она сама преподаватель, поёт в коллективе на татарском языке, сама преподаёт в колледже. Это одна из первых моих выпускниц, которая тоже пришла преподавать в колледж. И вот она как раз настолько жёсткий педагог, что я иногда поражаюсь, думаю: «Неужели я такая была?» Где-то, мне кажется, я могу глазки приподзакрыть... 

– То есть птичек из-под вашего крыла уже вылетело немало. 

– Немало, да. Мне кажется, что, если они хотят лететь высоко, я только помогу. Я обожаю, когда они едут куда-то дальше учиться, что-то познавать в жизни хотят, ещё что-то другое, параллельно чему-то учатся. Потому что вокалист... Да, вот что отличает! Есть певец, есть артист, есть вокалист. И эти ниши можно заполнять – и то, и другое, и третье. 

– А вы кто? 

– Я? Ну я – певица. Надеюсь, что артистка. 

– Мне кажется, артистка.

– Ну и певица. Я хотела бы быть профессиональной, скажем так, актрисой. Но этих знаний с точки зрения школ – у меня их нет. Артистка – да, наверное, с детства. Мне кажется, это что-то уже вложенное. А певица – мне кажется, это такой более подходящий для меня термин. Артистка-певица. Да, я артист в специализации «певица». Вокалист – нет, наверное, не могу я сказать, что прямо вокалистка. 

– Потому что эмоций очень много и вы их тоже передаёте, такой вот цельный образ. 

– Мне кажется, вокалист – это такое узкое понятие. У нас есть именно профессиональные вокалисты, которые настолько филигранно владеют голосом, что это больше такая «академовская» история. А у нас, представляете, на афише пишут: Вячеслав Дюднев – в скобках – баритон. Татьяна Харечко – в скобках – сопрано. Татьяна Семерьянова – сопрано. Анна Шинковая – эстрадный вокал. Голос не классифицируется у эстрадных певцов, это правда так и есть. Потому что – кто я? Драматическое сопрано? Да я вас умоляю, у меня просто этих нот нет в природе, я не могу быть драматическим сопрано. Примерно тембрально, если бы училась в музыкальной школе, – в какие-нибудь вторые альты меня, может, посадили бы. 

– Дар петь передался вашему ребёнку?

 – Ой, божечки мои кошечки, я всегда считала, что в семье двух музыкантов не может родиться ребёнок, который не интонирует... 

– Родился?

– Родился. В детстве «В лесу родилась ёлочка» он не собирал нотки рядышком. Ну вот нет! Он ритмичный, если бы я его отдала в музыкальную школу учиться на барабанах, мне кажется, у него здорово бы получилось. Он такой артистичный тоже в чём-то. Мы жили тогда в районе телевизионного завода, и Ваня Хорзов как раз был руководителем коллектива, который в ДК Свердлова базировался. Я говорю: «Вань, я тебе отдам Тимоху – просто, знаешь, потому что надо как-то развивать ребёнка со всех сторон. Но он вообще не поющий у меня». Он говорит: «Да не может быть, что ты говоришь такое». Я: «Правда не поёт, вообще не интонирует». Он: «Да я не верю вообще» (а у меня бывший супруг – тромбонист, профессиональный музыкант, у него очень хороший голос). Говорит: «Это просто исключено, природой не может быть обусловлено никак». Я: «Честно тебе говорю». Он: «Да я не верю». Всё, отдаю. В общем, парень у меня попел год. Сказал: «Мама, всё. Я для тебя год пел. Можно я больше этим заниматься не буду?» Всё.

– Это не его.

 – Таэквондо сейчас у нас.

 – Всё-таки природа отдыхает? 

– Ну, я не знаю. Сейчас (может, возраст пришёл?) мы начинаем с ним что-то вместе петь, напевать – и он попадает в нотки. Может быть, будет развиваться каким-то образом со временем. Я вообще верю, что можно и зайца твист научить танцевать, и медведя – рок-н-ролл. Мне кажется, всё это можно, но прямо заниматься надо. А если человеку это не нравится, то для чего его мучить? Есть такие люди, которые не попадают, но говорят: «Я петь люблю, я вообще так люблю петь! Слушайте меня, я сейчас буду петь, я пою». То есть там не получается, но человек любит, что делать. Вот таких, мне кажется, можно научить. А если не нравится, то смысл мучить парня. 

– То есть желание приоритетнее, чем способности? 

– Мне кажется, да. Поэтому сейчас, когда он что-то напевает и у него получается, у нас голоса сливаются – ему нравится тоже поймать вот эту волну.

– Унисончик.

Фраза, которую вы однажды произнесли: «Люди, которые живут в моём родном городе, вдохновляют меня мечтать, любить, бороться, двигаться вперёд и вести за собой» – она до сих пор актуальна?

– Да, конечно. У меня аж мурашки по коже пошли. Этот слоган мы придумали вместе с Мариной Давыдовой, когда я собиралась на «Новую звезду». Был сделан очень интересный ролик, жалко, что его нигде не показали, что-то я его не выложила на просторы интернета. Тогда мы немножко посочиняли, творчески погрузились в этот процесс, чтобы показать, представить наш город, наш регион, наших людей, которые здесь живут и творят, вдохновляют. Илюша Кандыба тогда пробовал себя в роли видеографа – и мне кажется, здорово получилось, интересно. Когда задают вопрос «почему вы в этом городе?», мне кажется, что это как раз самый что ни на есть ответ. Я здесь чувствую себя не просто на месте, я чувствую себя здесь нужной. Ведь были предложения, очень много их было. 

– Я не сомневаюсь. 

– Да, и Москва, и Тюмень, и так далее. Здесь как? Нужно же вперёд понимание, что есть условия, которые ты должен будешь соблюсти. То есть находиться условно под кем-то, чтобы тебе говорили: вот это петь, а вот это – не петь; вот это кушать, а на сегодня рот закрыла. Или в это одеваться, строго соблюдать какие-то правила, которые мне будут диктовать. Не с моим вольнолюбием! Это невозможно. Только я могу сама себя ставить в рамки, или какие-то обстоятельства, в которых я должна лавировать. Не могу, не смогу, и я понимала сразу, что это будет просто трата времени. Может быть, это приобретение опыта какого-то, да. Но я его и здесь прекрасно приобрела. Поэтому как-то сразу очень чётко стало понятно, определилось всё в моей жизни. И опять же, искренность – наверное, это важно. Я делаю это искренне. Может быть, это звучит пафосно, но служу омскому зрителю. А как ещё назвать? Я служу людям, да. Многие не понимают, насколько это трудно. Выглядит это всё очень красиво – у тебя не работа, а праздник сплошной. Ты вышла красивая, наряженная.

– За красивой картинкой всегда стоит такой труд! 

– Я надеюсь, кто-то это понимает, наверное. А особенно те, кто соприкасаются со мной просто в жизни. И это труд – не просто нарисовать себе условно лицо или сделать причёску, это совсем другое. 

– Получается, Омск – это то место, где вы чувствуете себя свободной? 

– Да. Я парю над Иртышом. Я люблю этот город, я его ощущаю, я люблю людей, которые здесь живут. Мне кажется, это действительно люди со стиснутыми зубами, но очень тёплыми душами и сердцами. Я здесь нашла своих и, наверное, как-то успокоилась в чём-то. 

– В своей стае.

 – Да, именно так. Здесь жизнь не менее яркая и прекрасная, чем могла бы быть в Москве. Наверное, это главное.

– Спасибо вам большое, что вы остаётесь нашей, омской, сибирской. Спасибо за беседу. 

– Спасибо вам тоже, мне очень приятно было с вами поговорить, повспоминать, погрузиться, такой процесс интересный получился. 

– Удачи вам большой.