Антон Панькин | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с историком, организатором историко-культурных мероприятий, музыкантом, путешественником Антоном Панькин. 

– Антон, здравствуйте. Я бы хотела выяснить всё-таки, кто вы больше – путешественник, историк? Как вы сами себя идентифицируете? 

– Вы знаете, я иногда задаюсь вопросом самоидентификации, и очень трудно себя определить в каком-то профессиональном ключе. Или какой-то статус, например, «человек семейный». С этим трудно, потому что я на самом деле ведь не являюсь всем этим. То есть да, я этим занимаюсь. У меня в ВК статус был прошлым летом: «Я не тот, за кого вы меня принимаете». Люди меня с чем-то ассоциируют, но я вовсе не это. 

– То есть это всё маска? 

– Это всё жизнь, и это то, что было. Сейчас-то мы с вами просто общаемся, а все эти истории – это моя жизнь до момента. Я не знаю, что будет; знаю, помню, что было. 

– Тогда так. Чем занимаетесь сейчас?

– Чем занимаюсь... Вчера я записывал песню на студии, песню, которой много лет, она появилась в Санкт-Петербурге, когда мы там жили, лет десять-двенадцать. И так случилось, что она обрела форму, мы её собрали в каком-то новом качестве. Мы её не записывали вообще – и получили приглашение записаться на студии. И мы это сделали вчера, мы очень редко записываемся – и это было так легко и комфортно. Удивительно лёгкая запись! Обычно это напряг, а тут так легко всё пошло. Мы записали всё очень здорово. 

– Это было вчера? 

– Да, вчера. 

– А сегодня? 

– Я так вдохновлён этим, я заряжен этим сегодня утром, днём – настолько мощное событие. А сегодня что? Сегодня я занимался «Щитом Сибири», заявкой на конкурс. Мы пытаемся переосмыслить проект, если он в этом году состоится, то будет 19-м по счёту, его надо куда-то двигать, он же должен расти. Мы уже и то, и это сделали, и всё сделали, чтобы что-то новое было. 

– Расскажите нашим подписчикам немного об этом проекте. 

– О «Щите Сибири»? 

– Да. Это ведь то, что касается реконструкции исторических событий? 

– Это один из старейших в Сибири фестивалей исторической реконструкции. В этом году, если будет, то будет 19-ый по счёту. Он начинался когда-то в контексте эпохи Средневековья, а теперь разросся до мультифестиваля, то есть представлены разные эпохи: от античности на территории современной России (это Крым); и Великая Отечественная война также представлена, и всё это – много людей, много объектов (объектов исторической реконструкции), это и рыцарские латы, и римский доспешный комплекс вооружения. Вот это всё через воинскую, конечно, культуру идёт, как-то так получается, что фестиваль – военно-исторический тоже. Мы доходим до Великой Отечественной, и там у нас техника стоит. Люди приходят на весь день, и они через людей, которые этим живут, через эти объекты и те моменты интерактива, которые мы вкладываем в фестиваль (например, исторический квест или мастер-классы, ещё какие-то прикладные активности), получают очень много ярких образных впечатлений. История для них перестаёт быть просто текстом, логической связкой. Она впечатывается, и возникает интерес к истории, он возрастает. И ценность прошлого возрастает. А ведь это очень глобально, потому что это тот материал, из которого человек формирует свои жизненные стратегии, это его идентичность. И что человек захочет – с лёгкостью, например, покинуть город Омск? Да. А может, и страну. И просто искать лучшей доли где-то. А кто-то скажет: «Нет, вот моя земля, это мой культурный код, мои люди». Вот такие решения тоже имеют какое-то основание, и мне кажется, что изучение истории, в том числе самостоятельное, является основной для принятия таких решений. Человек пользуется вещами, если задуматься, то многое из того, чем мы пользуемся, создано предшествующими поколениями, а основы для этого заложены ещё раньше. Мы относимся к этому так небрежно в наш XXI век... Отношение к вещам! Обращаясь к истории, мы открываем колоссальный воспитательный потенциал. 

– Молодёжи много приходит? Школьников? 

– Вы знаете, лет пять назад среди реконструкторов, прозвучала такая шутка о том, что реконструкторами станут только дети реконструкторов. Какой-то был спад в клубах, а теперь как будто дети поколения зумеров – кто всегда с телефоном – они выросли (8–9 класс), они телефон из рук не выпускают – и они начинают интересоваться историей, они интересуются настолько, что они готовы не только стрелять из лука и фехтовать, делать что-то ещё, они шьют! Мальчишки шьют. Они, попадая в среду исторической реконструкции, учатся тому, что им не очень понятно. Мальчику в восьмом классе – шить? Костюм себе сделать, например. 

– Получается, они не зрители, а непосредственные участники этого события?

– Да, конечно! И они потом, пройдя курс, например, по истории, по фехтованию, стрельбе из лука, по ремёслам, по керамике, создают себе костюмы, а потом проводят квест для других – и у них появляется мотивация. Вот такая воспитательная и образовательная форма, в которой есть мотивация участия в открытых проектах, довольно простая ведь. 

– Это не единственный проект – «Щит Сибири»? 

– Ну, это вообще не «Щит Сибири», это «Школа юного реконструктора». Это проект, который в межсезонье происходит. 

– Но всё туда же направлено – на «Щит Сибири»?

 – Это то, что готовит кадры для реконструкции в Омске. Мы провели одну школу, вторую сейчас проводим. Квест был в 17-18 феврале в «Меге», второй исторический квест по Раннему Средневековью в этот раз, только по Раннему. Приехали люди из других городов, мы сделали локации, можно было ходить, всё изучать, в том числе ремёсла: керамику, чеканку, ткачество, комплекты вооружения, костюмы. Всё в такой квестовой манере – всё можно было трогать, делать, выполнять простые практические задания.. Это и есть проект Центра исторических проектов «Щит Сибири», если так можно сказать. Есть фестиваль, и когда-то лет пять назад группу фестиваля мы переименовали в Центр исторических проектов «Щит Сибири», потому что появились такие проекты, как «Прошлое говорит» (квест в центре городе), «Школа юного реконструктора». Уроки живой истории появились. 

– То есть появилось очень много проектов, и это чтобы не путаться уже.

– Это мы по области ездили командой на одной машине, с кучей реквизита, посещая школы в районах зимой. Такое приключение! У нас есть же Петропавловка, это такое место, где развалины винокурни. Я могу ошибаться. 

– Это где завод?

– Это завод, да. И там очень классная школа, обалденная школа. Из окна кабинета учителя истории виден вот этот вот завод. Я смотрю и думаю: «Вот я бы не прочь поработать учителем истории здесь. Чуть-чуть». Но именно чуть-чуть, я не учитель истории. Я не тот, кто знает много и может это детям по полочкам разложить. С нами в проекте «Школа юного реконструктора» работает мой друг Иван Русанов, вот он преподаватель в школе, и он это так делает, я хочу сказать... Я бы так не сделал! Он столько информации детям умудряется дать за 45 минут урока. Я так не могу. И он готовится как школьный учитель, у него слайды, у него конспект, у него всё это потом остаётся. Сколько времени он на это потратил... Вот такой человек-золото, понимаете?

– Надо просто любить, и всё получится – и слайды составить, и конспекты. Скажите, как часто вам удаётся путешествовать и как вы путешествуете? 

– По-разному. Я думаю, что время дальних странствий прошло в том ключе, в котором звучало году в 2018-м, 2017-м, когда я мог просто планировать и куда-то ехать. Это было время дальних странствий – сюда, сюда. А сейчас как-то с этим чуть посложнее. Понятно, что с 2020 года сложнее, и у меня родился сын в 2020 году, и всё в какой-то другой формат перешло. Но мне удалось в прошлом году дважды съездить в джунгли, потому что есть проекты, которые это позволяют делать, у нас в Москве есть организация, компания, которая занимается услугами консалтинга, бизнес-консалтинга, и она реализует различные концептуальные программы, в том числе обучающие и туристического характера – когда собираются люди, заинтересованные в своём развитии, в развитии своей деятельности. И, как «Клуб путешественников», выезжают в далёкую страну, там они сочетают программу по развитию, по прокачке своего мышления и путешествия. Попадают в разные очень крутые места. Вот в таком формате мне удалось съездить. Если бы не этот формат, не знаю... Благо у меня есть подруга Елена и мы 15 лет это делаем вместе, получается выезжать с группой, во-первых, очень хороших, интересных людей, а во-вторых, два раза на Бали я слетал в прошлом году.

 – То есть это не просто отдых, это обязательно работа. 

– Да, я работал с этими людьми. И индивидуально работал, и мы довольно сложные маршруты реализовали, мы много перемещались, и кто-то говорит: «Как вы смогли столько мест посетить за три недели?» Да, мы всё изъездили – и все окрестные острова, и куда только не попадали! Такие путешествия у нас были в Англию. Этот проект продолжается 15 лет. Жизнь – она из чего строится? Ты что-то начинаешь, если ты это не бросил, а каким-то образом сумел сохранить и приумножить, оно через какое-то время вырастает. Люди не делают ставку, например, на долгосрочное партнёрство: они здесь работают, там работают, с этим, с тем, кто-то – сам. А долгосрочное партнёрство, например, даёт возможность участвовать в таких проектах и делать их. Потому что когда-то однажды сработавшиеся люди – это великая ценность. Они могут делать больше, чем каждый из них по отдельности, они сходятся – представьте, если это команда из троих – это очень круто. На этом строится вся проектная деятельность. Включая «Щит Сибири», вот такие партнёрские схемы в моей жизни. Я без них, наверное, ничего бы не мог. Всё, что я делаю и могу, это благодаря тем людям, которые со мной в это играют – притом я бываю и на первых, и на вторых ролях, жизнь меня по-разному через это учит.

– То есть жизнь – прямо игра для вас? 

– Жизнь – да, игра, такой квест какой-то. А путешествовать... Вы знаете, я думаю, что в перспективе путешествий станет больше, такое ощущение у меня. 

– Но ведь путешествия требуют немалых затрат. 

– Нет. Это прямо вопрос номер один, хорошо, что вы его спросили. Дело в том, что у людей есть определённые ценности, приоритеты. Человек, для которого свобода как ценность велика, при первой возможности делает что-то, у него на это мотивация есть. А есть люди, у которых совсем другие ценности, они считают, что нужно заработать много денег – и такой подход уместен, можно и так. Но тот, у кого свобода – это ценность в первых рядах, он всегда куда-то едет, потому что он не может не ехать. 

– И деньги найдутся. 

– И деньги найдутся. Некоторые люди после проектов мне говорили: «Вот, уехал в Англию, заработал на фестивале сколько-то». Они не знают бюджета, по которому я ездил в Англию. Мы тогда летали за 13 тысяч туда и обратно, из Москвы. И с палаткой, и стопом в том числе, с женой вдвоём путешествовали по этой Англии, забирались в Шотландию, и мы потратили столько, сколько люди тратят в Турции. Тот, кто хочет, всегда найдёт возможность, не в деньгах дело. Путешествие – это не всегда про комфорт, и уж тем более, если вы делаете ставку на то, что оно будет трансформировать вас. В этом должен быть путь. Вы имеете план, а потом этот план рвёте – вы говорите: «Нет! Я хотел на юг, а теперь на север, в горы!» И неважно, что там не сезон. И тогда вы попадаете в такие ситуации – за три месяца они просто делают другого человека. Я когда-то уехал в Индию, прошло три месяца... И эти истории про то, что люди уезжают туда и какие-то другие возвращаются – как бы не другие, но что-то меняется. Концентрат опыта, особенно если он вышел на дорогу и просто поехал.

– Любое путешествие меняет человека. Уезжаешь одним, приезжаешь уже другим. 

– Конечно! Да, вот так путешествия у меня в жизни раскрываются, я к ним так отношусь – как к колоссальному энергонабору, к наполнению. Некоторые люди приезжают на отдых, а потом им нужно после отдыха отдыхать. То есть они приехали без деятельного заряда, они просто расслабились, а потом собраться не могут.

– Пассивно как-то. 

– А я стараюсь так наполниться, чтобы мне потом ещё хватило хотя бы дней на десять этого ресурса. Когда я с Бали весной прошлого года вернулся, мне одна моя знакомая (она тоже путешествует) сказала: «Антон, у тебя глаза балийские». То есть человек приезжает оттуда – и он солнцем наполнен, он заряжен всем вот этим цветущим, этой зеленью и жизнью на острове. 

– Вы уже пропитались всем тем.

– И он излучает радость, уверенность, у него всё хорошо. А когда у человека всё хорошо, он на жизненные трудности смотрит иначе. 

– Восток – несколько экстремально, я бы даже сказала. Какие-то истории происходили с вами? 

– Со мной обычно случаются приключения, а не злоключения. Однажды ночью я поднимался на вулкан Батур и был вынужден оставить байк просто на входе, ночью. До того, как там появятся группы. Я хотел один, мне не нужен был проводник. Мне подсказали, как туда попасть, но встретили и сказали, что вообще-то так делать нельзя. Я говорю: «Ну, вот я приехал. I am local». Они смеются: «Ну какой ты местный! Мы вообще сюда приехали». Они для Кинтамани – приезжие, они откуда-то из Денпасара, из большого города на острове. И я пробираюсь наверх, оставляю байк здесь, поднимаюсь в числе первых – вулкан не очень высокий, спускаюсь. А мои друзья, которые едут следом, через несколько дней делают точно так же – и им пробивают шины в колёсах. Они как-то добираются в город, потом забирают байки... А у меня всё обошлось.

 – Почему так повезло-то вам? 

– В дороге всегда везёт, если ты как бы прислушиваешься к ней. Вообще тема поездки в том, чтобы поток в путешествии открыть: когда вы попадаете в ситуации и они срастаются, когда вы успеваете на последний автобус, когда ваш автобус сильно задерживается, и вы с огромным рюкзаком бежите, не зная куда, не понимая толком, что происходит, но вы бежите и буквально перед вами автобус закрывает двери. Вы говорите: «Стойте, это автобус в Яншо?» Они говорят: «Да». Это в Китае. И такие ситуации происходят постоянно. Это маркер того, что вообще в жизни так и должно быть, наверное. Мир, мне кажется, не склонен строить козни, он открыт человеку, он вообще-то «за». Такая установка в путешествии – без неё просто никак. Тогда ничего не получится! Тебе нужно довериться миру и понять, что он что-то предлагает и он за меня. Вот тогда будет приключение.

– Как-то вы понимаете, что вот знак, что я, например, должен поехать? 

– Люди уезжают с Бали, они говорят: «Знаете, нам надоели эти ситуации, мы попадаем в эти ситуации постоянно». Тебя как-то перетряхивает, это же остров-вулкан, это не райский остров, это остров-вулкан, там трясёт, там извержения были не так давно. 

– А вы наполнились энергией. 

– Да. Потому что я на байке ездил по джунглям.

– Вас заряжают джунгли? 

– Меня вообще природа заряжает. Очень – тропики, широколиственный лес. Но и природа родного края! Когда я уезжаю надолго, я потом начинаю вспоминать: вот берёзки, вот поле... Ровная земля. Почему это есть, не знаю. Я как-то это чувствую.

– Вы такой человек природы, мира. 

– Я человек природы, да. Я им стал, я не был таким, я был человеком города, только города. 

– Чем вы занимались до того, как пришли к проектам культурным? 

– Я занимался скаутингом. 

– То есть всё не просто так.

– Скаутская организация – она такая, она дисциплинирует и направляет тебя на саморазвитие. Скауты постоянно чему-то учатся. Это же «разведчики». Они чему-то учатся и изучают мир. Поэтому скауты и в природе выживать умеют, и географию знают, и первую помощь оказать могут. В Омске особенно скаутское движение было и остаётся очень творческим – скауты снимают фильмы, везде путешествуют, постоянно в театральном что-то делают. В Омске скаутская организация существует, она занимается детьми. И другие скаутские организации в России оценивают деятельность отряда очень высоко, хотя он молодой. Скаутинг в Омске был, потом закончился на какое-то время, а потом снова появился. На базе школы существует скаутский отряд. Я прихожу туда песни под гитару петь раз в пару месяцев. 

– С ребятами? 

– С ребятами. Старые походные туристические песенки. Скаутинг – это про вежливость, про скромность, про добро, про дружбу, про уважение.

– Про взаимовыручку. 

– Про находчивость и про подготовленность к жизни. Скаутинг может куда угодно: и психология – пожалуйста, для старшеклассников. Я рос в такой организации. Да, потом она как бы прекратила своё существование, потом возродилась, и я снова в ней. То, что мне давали тогда, чему учили – я сейчас отдаю. 

– То есть вы в этом потоке постоянно. 

– Эти вещи в жизни очень нужны. Они как бы меня поддерживают, я понимаю, что вот это не зря, это точно не зря. Ты что-то получил, а потом что-то отдаёшь. Тебе родители дали – ты детям отдаёшь.

– Так вы и пришли к идее преподавать детям и заниматься с детьми? 

– Нет. У меня была практика работы с детьми, я понимал, как с ними общаться, как сделать так, чтобы им было интересно, чтобы они оставались, чтобы они росли, учились нормальной коммуникации, чтобы самоорганизации учились. Но мы задумались, как сделать так, чтобы люди, кто попадает к нам на разовые фестивальные проекты, не просто потрогали, прикоснулись и сказали «здорово», а могли позволить себе как-то следовать за интересом, изучать дальше, что-то пробовать, что-то делать. И мы стали планировать проектный год. Нам понадобились малые формы, а когда ковид пришёл, фестиваля не было, и мы были вынуждены проводить маленькими экскурсионными группами в городе квесты, потому что массовые – нельзя. Так постепенно какие-то новые формы рождались, и мы настолько увлеклись новыми формами, что мы теперь понимаем: каждая форма собирает определённых людей. Вот эти ручками любят делать, а эти думать любят, а этим просто экшен посмотреть, но они тоже хорошие, и они тоже готовы помогать, и это вообще люди, которые готовы помогать, из их среды волонтёры приходят. С ними начинаем работать – и появляется сообщество, это самое ценное. Сообщество людей, которое разделяет какие-то определённые установки, например ценность исторического прошлого (если мы говорим про историки-культурную плоскость), вообще опыта прошлых поколений. 

– Где вы базируетесь с ними?

– Вы знаете, сейчас мы базируемся в парке «Россия – моя история». Там есть такой замечательный закуток, небольшая площадь – мы наполнили его реквизитом, и так как «Школа юного реконструктора» это не постоянная программа, она разовая – на три-четыре месяца собрали там локацию, но потом один проект за другой проект цепляется, снова «Школа реконструктора», потом мы снова будем писать проект, потом у нас клуб появляется, эти дети остаются, им нужны занятия, и мы, получается, как бы и продолжаем. А помещения какого-то – стационарного, чтобы заехать – у нас почему-то нет.

– А куда дети приходят – постоянно в разные места? 

– Они в РМИ («Россия – моя история». – Прим.) приходят. Наши поиски помещения пока не увенчались успехом. Довольно трудно найти в Омске помещение для какого-то исторического парка, для некоммерческой организации, чтобы не сдавать потом эти площади в аренду, а чтобы какую-то деятельность вести, в том числе в рамках грантовых проектов. Довольно сложно найти такое помещение, но мы давно ищем, и я думаю, что в какое-то время просто найдём. 

– Вы существуете только за счёт грантов? 

– И за счёт тех самоподдерживающихся клубных организаций, которые существуют в Омске и образуют Ассоциацию военно-исторических клубов «Твердь». Это разные самостоятельные клубы, которые в том числе выросли с нашей поддержкой. Когда-то я, например, клуб создал – «Братина», когда-то «Орден» стал самостоятельным клубом, но он в общем-то и был всегда. «Орден Святого Георгия». Потом «Римляне» появились, но это уже когда «Щит Сибири» в Парке Победы был. Пришли ребята-историки и выросли до клуба. Их восемь человек, они историю изучают, костюмы у них есть, они могут на фестивале локацию выставить, они в другие города ездят и здесь проводят мероприятия – сами пишут гранты, выигрывают их и проводят уроки по античности в школах. Это ребята, которые когда-то пришли на «Щит Сибири». Я сказал: «А чем вы занимаетесь?» Он: «Я историк». «А о чём пишешь?» Он говорит: «Вот, о Риме пишу». Я: «Давай реконструкцией займись». И он занялся! Представляете? Это так здорово! Вот это сообщество реконструкторов живёт и там есть молодёжь, молодёжь разная, сейчас и 8, 9, 10 класс. 

– А занятия по йоге? Нет? 

– В моём исполнении? Вы знаете, я практиковал йогу какое-то время, может быть, года полтора или два. Я практиковал цигун примерно год, довольно регулярно. Сейчас я занимаюсь японским фехтованием в школе «Катори Синто Рю» – в Омске есть такая школа, у неё даже в трёх местах идут занятия. Это классическая японская школа, она, скорее, позиционирует себя как культурное наследие, как центр изучения японской культуры вообще. Это традиционное искусство, фехтование, которому как тогда учили (оно записано), так же и учат. Есть определённая передача. 

– Кому-то это нужно в Омске.

– Это нужно в Омске, это нужно в России. В России очень много и преподавателей, и учеников. Это не спорт, это очень прикладное, но в то же время это мягко и правильно. Это парная работа, это про спокойное состояние, про медитативное состояние в каком-то смысле, про свободный ум. В этом есть и философская какая-то концепция. Это очень интересно людям, которые учились-учились, а потом повзрослели, но они чувствуют, что здесь не просто физкультура, не просто сложные вещи какие-то с палочками разными. Здесь есть философия, и это здорово. Меня это привлекло, мне хотелось, чтобы та составляющая, которой я когда-то занимался, когда это ещё было историческое фехтование на заре исторического средневекового боя, где полный контакт – почти всё, бьют везде, всяко и как угодно. Ну, колоть нельзя. Ещё есть ограничения, да, но это очень жёстко. В Омске раньше так не было, когда мы сражались, когда у меня были доспехи, в голову – два очка, если это турнир, а в корпус – одно. А сейчас везде одно. А сэр Джон наш говорит: «Ребята, в голову-то сложнее попасть, за голову – два!» В Омске всегда было больше про фехтование, а не про борьбу, и как только это закончилось и начался спорт, я перестал этим заниматься. Я тогда уехал в Питер играть музыку почти на два года. А потом вернулся – и не вернулся к этому, нашёл японское фехтование только спустя какое-то время. 

– В Питер уезжали зачем? За музыкой? 

– Музыку играть. У нас в шпиль-бэнде тогда было девять человек. Мы выступили в Москве на большом фестивале, у нас был план переезда в Санкт-Петербург. Мы переехали туда не все: кто-то не доехал, кто-то в принципе не поехал. Потом ещё были перестановки в составе, музыка полностью поменялась – мы ставили цель, что будем заниматься только музыкой, ничем больше, и этим зарабатывать. Мы этим занимались, зарабатывали, хотя работать приходилось много и играть буквально везде. Это привело к тому, что форма стала очень хорошей, мы много играли, много были в тёплом состоянии – вы знаете, когда музыкант постоянно играет, у него руки всегда помнят, он приходит и ему распеваться не надо, он рот открыл и всё хорошо.

 – Почему вернулись в Омск? 

– Во-первых, в плане творчества из-за этой постоянной рабочей нагрузки с музыкой творчество сошло практически к нулю. Когда занимаешься зарабатыванием и играешь много музыки, потом приходишь домой и уже не хочешь играть музыку, не хочешь придумывать. Очень много этого было.

И, конечно, тогда мы ещё не были женаты, но Наталья (моя жена) уехала в Омск. У неё папа здесь, она уехала по каким-то своим причинам. 

– Это были какие-то внешние обстоятельства всё равно?

– В том числе. Мы поехали через Тобольск, через фестиваль «Абалакское поле» (с Сергеем и с командой), доехали до Омска, высадились в Омске – и он спрашивает меня: «Антоша, в Питер-то вернёмся? У нас там вообще-то ребята, мы альбом записываем». Я говорю: «Серёга, нет, не вернёмся». «А что делать будем?» Я говорю: «Есть план получше. Надо ехать на зимовку в Индию». И мы уехали в Индию на зимовку, а потом Наташа ко мне туда приехала, и я там сначала мотался полтора месяца или два, а потом ещё с ней по тому же маршруту. Вот такое время было. Сейчас другое время.

– Зачем вам всё это надо было? Такие вот сплетения.

 – Какой-то Путь. Я не могу это объяснить. Мир движется через каждого из нас.

– Какой-то драйв, наверное. 

– Да, это стремление постоянно жить какую-то очень интересную жизнь, стремление жить жизнь удивительную, жизнь замечательную. Во всём! Это не обязательно ездить куда-то далеко, попадать в тропики. Очень много ситуаций, которые к этому ведут, и контекстов. Где угодно. Это то, к чему стремятся все люди – чтобы жизнь их была наполненной, чтобы они чувствовали: то, что происходит, оно так и должно происходить. 

– То есть вы бы не могли ходить на завод, грубо говоря, с 8 до 5 часов работать каждый день. Это бы жизнь прошла мимо вас? 

– Не знаю, у меня нет такого опыта. Я думаю, что кому-то это даётся сложнее, а кому-то проще. Есть люди, ориентированные на физический труд, например, у них крепкое телосложение, им даётся проще физическая работа. Кому-то будет сложнее. Но он тоже может это делать. Я в 38 лет – мне 40 сейчас – пришёл к тому, что нужно строить дом на земле, вдвоём с отцом. Да, мы взяли землю, пробурили скважину, поставили морской контейнер, завезли кучу стройматериалов и вдвоём, имея только проект (у меня опыт стройки нулевой) и возможность покупать хороший электроинструмент, мы стали строить дом. В прошлом году осенью мы поставили крышу – это A-frame, такой как бы шале, треугольный дом. Я столько открытий для себя сделал – стройка дома и создание пространства на земле. И мои друзья тоже в это потянулись: и Серёга Кампанелла, и Ведун, и Бенедикт. Все они стали строить что-то на земле. 

– То есть вы такой человек приключений. 

– Да, и у нас в компании тех, кто общается, делает проекты, были семейные пары, но не было детей. И у меня ребёнок довольно поздно появился, а потом они у всех просто появились. Как все землю взяли и давай строить, так же и дети появляются. 

– Земля, плодородие – дальше пошла тема.

 – В целом – да. Жизнь себя поддерживает и с ней всё хорошо.

– В Омске вам комфортно? 

– В Омске очень круто, я очень люблю город Омск, я счастлив, что родился и вырос здесь. Родное для меня много значит, даже в Омске у меня очень много мест, и я всегда, выходя в город, в центр города, наполняюсь. Для меня это место наполнения. Я могу ходить, и мне нравится, мне красиво, я знаю, где в Омске гулять красиво, я знаю, где в Омске есть разные настроения на улицах. 

– Назовите места эти. 

– Да это исторический центр весь. Всё, где педуниверситет, вот эта вся набережная. Надо просто ловить момент, надо идти, например, поздней весной на набережную и ловить в проталинах оранжевое вечернее солнце. Надо знать момент, когда красота рождается. Вечерние краски, закаты – страсть моя. В Омске лучшие закаты у меня из окна. Конечно, и на Северной Атлантике, где невероятные узоры облака рисуют... 

– Но там всё равно не такие рассветы, как в Омске. 

– Нет-нет, там хмуро часто очень. Красиво вот это всё, но хмуро. И даже на островах в тропиках, где такая палитра красок, такая нежная акварель... Но всё равно в Омске – очень достойно, очень. Много мест! Парк Победы, вы посмотрите, это же вообще место силы городское. Там достаточно чисто, там есть инфраструктура, там можно ходить гулять. Немного кто знает об этом. Там нет ларьков, это хороший парк для людей. 

– Где можно побыть, подумать.

– Где можно побыть, подумать. Куда можно прийти с ребёнком, где много снега, как раньше во дворах. И это в центре города. Через мост у тебя центр уже, это же очень удобно.

– Вы зарядили нас своим позитивом и своей любовью к Омску. 

– Спасибо. 

– Вам спасибо за беседу, за то, что пришли, нашли время. 

– Если есть что-то, что вы можете любить, это надо любить, я вот об этом. Спасибо, друзья.