Андрей Картавцев | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших

---

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с российским певцом, поэтом-песенником, привет композитором, автором песен Юрия Шатунова Андреем Картавцевым.

---

– Это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». Сегодня у нас в гостях российский певец, поэт-песенник, композитор, автор песен Юрия Шатунова, а ещё при этом при всём – омич, поэтому он сегодня у нас в подкасте. Представляю вам Андрея Картавцева. Андрей, здравствуйте.

– Здравствуйте. Спасибо, что пригласили.

– Сегодня все, кто следит за вашим творчеством, заметили то, что вы на какой-то новой творческой волне. Это действительно так?

– Я бы сказал, что просто пришло, наверное, моё время. Я к нему очень долго шёл, я работал, очень много работал. Я думаю, что человек, который вкладывает очень много сил, здоровья, творчества, чем-то жертвует, обязательно в конце концов чего-то добьётся. Рано это произойдёт, поздно это произойдёт, повезёт – произойдёт рано, не повезёт – вообще нет. Судьба, кто-то сверху смотрит, говорит: «А почему бы не дать ему шанс».

– Вообще вы начинали в 80-х, там много было ансамблей. Вы можете рассказать, как это вообще начиналось, как вы зарождались?

– Давайте ранетки, помойку мы отпустим, не будем про это говорить. Это там, где я нашёл гитару, папа натянул новые струны – и я первый раз начал.

– Это, наверное, уже все знают.

– Да. Школа. Одиннадцатая школа, Левобережье. Если я не ошибаюсь, директором школы была Ермакова. Был выпускной и надо было выступить, а в школе не было ансамбля. Искали вокалиста, нашлись гитаристы, барабанщики и так далее, а я там где-то что-то пел, меня услышали и привели к директору. Она говорит: «Давай попробуем попеть». Я говорю: «Давайте». Получилось так, что мы какие-то конкурсы выиграли, потом ещё какие-то конкурсы, потом спели на вечере, как-то всё хорошо пошло. Я поступил в Омский автотранспортный техникум, пришёл туда сразу в ансамбль. Я не знал, что они репетируют, у них репетиционный зал был бывший мужской туалет – из туалета всё вынесли, зал сделали. Называлось оно «каморка», и там я продолжил. Группа называлась «910», потом через год мы подрались, распались, я заново туда пришёл, заново собрал свой коллектив – это был 1987 год, и вот с этого момента начиналось творчество Андрея Картавцева уже по-настоящему. Образовалась группа «Нежный возраст».

– Знаменитая.

– Начали писаться первые альбомы, мы начали гастролировать, начали выступать в различных ДК, в разных городах, в Омске очень много выступали. Потом была армия, в армии у меня не получилось попеть, я там больше другим делом занимался.

– То есть вы в песни и пляски не попали.

– Да. Я служил в разведке. После этого была студия «Пирамида Арт», если не ошибаюсь, рулил ею тогда Иван Белоусов, это продюсер известной группы «Мамочка», где были Лёша Гализдра, Андрей Кириллов и так далее. Там и Тимур Тимирбаев работал, Олег Фауст. Я почему заостряюсь на этих фамилиях-именах? Потому что люди, которые в теме, их знают, им будет приятно это услышать ещё раз. Ребята, если вы меня слышите, вам большой привет и спасибо! Появилась группа «Азбука любви», ужа записано два альбома в профессиональной студии, мы начали гастролировать, Ваня Белоусов нас начал возить везде. Мы выступали, было всё здорово. Потом опять раскол, опять распались, потом была группа «Адмирал MC», потом я познакомился с Сергеем Гололобовым – это был 1996 год. Он до сей поры является моим другом, моим концертным директором, это такая вторая половина моего творчества, моей жизни и так далее. Он до сих пор со мной, я ему очень благодарен. Кстати, он даже здесь сейчас со мной сидит, его вы не видите, но он рядом. Поддержка. Группа называлась «Адмирал MC», там были я и Алексей Бурвин. Мы погастролировали, попели очень хорошо, плотненько, потом мы распались. Потом я ушёл в одиночное плавание – стал писать очень много песен, но они были особо никому не нужны, я нигде не выступал. У нас это называется «положил в стол». И однажды я прочитал в каком-то объявлении, что Юрий Шатунов просит, чтобы авторы присылали ему различные песни и так далее – искал людей для сотрудничества. У меня была песня, называется «Не хочу», я взял и её послал. Я понимал, что там ловить было нечего, потому что я очень много песен посылал различным нашим известным артистам – и там никто не отвечал никогда. Но самое интересное, что именно такую тему, чтобы собирать песни с народа, начал именно Шатунов, самый первый. Потом уже все подхватили. Сейчас зайдите на любой официальный сайт любого артиста – там везде «для контактов с авторами». Любой! Стас Михайлов, Лепс, кто угодно. Но начал именно Шатунов.

– Хорошая практика, кстати.

– Да, песни из народа. Просто наконец-то стали обращать внимание на людей, которые умеют писать.

– Не только слушают, но ещё и пишут.

– Правда, это, скажем так, редкость. Я уже с этим столкнулся – мы отступим от этой темы – очень много людей присылают мне различные песни, тексты, музыку. В почтовый ящик постоянно это приходит, от пятисот до тысячи в сутки. Я не успеваю это всё физически прослушать, поэтому где-то моя команда слушает. И ещё я у Юры научился слушать... это называется «с двенадцати секунд». То есть ты включаешь запись, и в первые 12–30 секунд ты понимаешь уже: стóит/не стóит, цепляет/не цепляет. Я этого раньше не умел, он меня этому научил. Я говорю: «Мои песни так же слушал?» Он: «Нет, я от начала до конца слушал, потому что меня цепляло». Но мне повезло в этом плане.

– Повезло с материалом, который вы отправили?

– Да. Потому что я не писал под «Ласковый май» этот материал. В этом не было моей ошибки, ошибка была у всех остальных, что они писали под Кузнецова, а Юра этого не хотел.

– То есть он намеренно от этого отходил.

– Он всегда считал, что Кузнецова никто не переплюнет, и это на самом деле так. Это человек, который построил такой музыкальный пласт! Ведь тогда, в то время, давайте будем откровенны, группы тех времён для молодёжи, для пацанов, девчонок – первая любовь (и безответная), первые чувства. Про это никто не пел именно так, как надо было для молодых.

– Начали петь сверстники.

– Мне самому было 14–15 лет. А группа «Ласковый май» – это Кузнецов, это гармония, эти песни – они запоминались. Первый альбом я запомнил, я даже его не учил, а просто запомнил тексты, они очень легко ложились на ухо. С такой крыши судить, вот как сейчас я пишу, с этого момента – это надо иметь огромный талант и попадание. Поверьте, это очень тяжело – так написать, чтобы людям сразу ложилось на ухо, воспринималось. Музыка – это же душа, вот как вы написали, и если ваша душа это примет, тогда это будет здорово. Если нет, то это тогда мусор. Мне всегда говорили: почему вы, Андрей, не оканчивали музыкальную школу. Я поступал в музыкальные школы, но я там учился по неделе – и убегал, мне не нравилось. Смотрите, очень много людей учатся в музыкальных школах, я не спорю, они нужны, знать нотную грамоту, азы – это надо обязательно. Мне пришлось самому это всё учить. Но для этого понадобилось время, я должен был до этого дойти сам. А тогда – маленьким мальчиком – меня мама брала за ухо и тащила в музыкальную школу.

– То есть родители всё-таки хотели.

– Да. Потому что я отличился в детском садике, оказывается, я умел петь ещё и там. Я так репетировал песню про гвоздок, я сейчас помню – «брал молоток, забивал гвоздок» куда-то там. И я прямо так пел! А когда надо было выступать уже в реале, то есть собрались родители, меня вывели – и я такой...

– Оказывается, надо было не только уметь петь!

– Да, надо было ещё научить маленького человека держаться, скажем так, на сцене. А этому не научили. Родители вот так сидели, я представляю, как это было. Мама мне до сих пор рассказывает: никто ничего не понял, но по выражению твоего лица – все боялись спугнуть, потому что ты бы заплакал.

– Забил бы гвоздок.

– Мне казалось, что они все были от меня в шоке, что я так прекрасно спел. Мне похлопали, а потом вышла преподавательница и сказала: «Этот мальчик никогда не будет больше петь». Она ошиблась. За мою жизнь очень много кто ошибался в отношении меня.

– О чём вы писали тогда, в 80-е, когда ещё выступали в ансамблях? О чём были эти песни?

– Знаете, почему мы поссорились и развалилась группа в техникуме? Потому что я хотел, чтобы мы пели свои песни. Все группы тогда – это называется каверщики – мы брали чужие песни, исполняли. А я писал свои, говорил: «Давайте свои, давайте попробуем вот это и вот это». И мы выучили, записали одну из моих песен, она называется «Мы пальцы». Тогда был Виктор Цой очень популярен, и там – «мы пальцы, которые сжимают сильный кулак». Помню, выступали на День автомобилиста в омском автотранспортном техникуме – накрасились, с гитарами вышли и вот эту песню как дали! Мы её спели – и такая тишина, а потом взрыв оваций. Это было просто что-то! И даже учителя стояли, на нас смотрели. Одна песня! А до этого мы пели их миллион, только чужих. И я подумал, что парни поймут, но там получилось всё наоборот, там больше было зависти.

– Вы всё-таки настояли на своём, чтобы писать свои?

– Да, хотелось своё. Я не понимаю, как можно петь чужое. Можно учиться у другой музыки, у чужой музыки – учиться аранжировкам, учиться определённым музыкальным ходам, учиться текстам. Например, я бы никогда не подумал, что текст надо писать так, чтобы было в припеве много гласных. А русский язык богат буквами «ц», «ч», «щ», «ш»... Со стороны это слушается...ну, так. И даже когда ты в студии работаешь, записываешь вокал, потом ты сибилянты убираешь и так далее – «ц», «щ», вот эти наши буковки.

– Встреча с Шатуновым – вы можете сказать, что она изменила вашу судьбу?

– Да, очень сильно. Фактически это человек, который полностью повлиял на мою творческую жизнь, от начала до конца. Который мне все эти четырнадцать лет, что мы дружили, очень много рассказывал, объяснял и учил, не подозревая даже об этом сам.

– То есть, пока вы дружили, он не знал, что вы ещё и можете петь? Вы так рассказывали – теоретически бэкграунд у меня хороший...

– Это получилось спонтанно. Давайте разложим всё по полочкам. Песня «Не хочу» – она ему понравилась, он мне позвонил. Историю, как он мне позвонил, уже вся страна знает, я не буду пересказывать. Потом он приехал осенью (по-моему, в ноябре) в город, давать концерт в Омске, и позвонил мне, чтобы мы встретились. Я пришёл, мы встретились, пообщались. Я не буду рассказывать подробности. Он настолько к себе расположил... Но я служил в разведке и не «поплыл», и это был огромный плюс, он мне потом об этом сказал. Просто было его восприятие как человека, а ещё такое ощущение, что мы с ним в одном дворе росли, с одной миски ели, если образно говорить. Вместе за одну рогатку держались, вместе играли. Очень много было схожего! В этом парадокс был. Иногда мы общались после этого уже, и очень много направлений, в которых мы чувствовали себя комфортно – и в жизни, и в творчестве, даже в компьютерных играх. Очень было много общего, может быть, поэтому. Но он всегда говорил, что «у меня очень мало друзей, но я благодарен судьбе, что у меня есть ты». Он не представляет, как я благодарен был судьбе, что у меня был он в моей жизни.

– Вы на тот момент – вспоминая сейчас – как себя чувствовали? Я даже не представляю. Что вы в себе на тот момент ощущали?

– Скажем так, когда он приезжал гастролировать в наш город или в Новосибирск, он потом приезжал ко мне. Мы останавливались у меня дома, мы постоянно беседовали, писали, разговаривали. Мы очень много разговаривали, я не буду рассказывать о чём, это будет некрасиво, да и не надо это знать. Но с каждой новой беседой, с каждой новой встречей я открывал этого человека для себя по-новому и я понимал, что люди не знали, какой он на самом деле, как он умеет петь на самом деле. Не знал и не знает никто. Просто Юра один раз спел мне так, как он мог и хотел петь – это небо и земля! Но он сказал: «Такой Шатунов им не нужен». Один раз мы даже записали песню, он спел именно таким голосом, она называется «Я и ты», но этот дубль никуда не вошёл, он потом перепел уже в своей манере, и вот это вошло во все альбомы. А вот этот оригинал – как он мог петь по-другому – он у меня сохранился. Но этого, естественно, ни для кого нет.

– То есть это ваше, личное.

– Да, это мой архив, это останется со мной. Давайте так, он научил меня азам – как писать музыку, делать аранжировку, как сводить. Он всё это умел, он сам этому учился, он был очень хороший звукарь. Он приезжал в Омск, в Концертный зал – и настраивал всё под себя сам, наши звукари вот так сидели просто.

– По-моему, не только у нас в Омске, он всегда настраивал.

– Он человек гениальный, с гениальным слухом. Я поражался иногда! А он говорит: «Ты что, не слышишь?» Я говорю: «Нет». Он: «Да вот же!» И он очень был скрупулёзный, очень рукастый был, умел всё делать своими руками. Дома всё делал своими руками, у него была даже построена возле огорода сарайка. Ну, сарайкой её было трудно назвать, потому что там не сарайка была. И там у него все эти инструменты.

– Бытовое помещение.

– Да, он очень скрупулёзный, педантичный, практичный. У него прямо всё так разложено, всё аккуратненько. Такой он был человек – хороший человек, хороший друг, талантливый умный человек, композитор хороший. Кстати, он писал песни, он писал стихи, писал музыку. Я говорю: «Почему ты не сделаешь свою песню? Слова, музыка Юрия Шатунова». Он говорит: «Ещё не дошёл, ещё рано».

– То есть это следующий такой уровень.

– Да. Я говорю: «Тебе, наверное, лень?» Он такой: «Нет». Много всего было, мы и ругались, и ссорились, и мирились. Всё было. Когда мы ссорились, он кричал: «Я же звезда!» Я говорю: «Нет! Ты не звезда для меня, мы друзья».

Когда мы с Юрой познакомились, начали работать вместе, я стал покупать аппаратуру домой, создавать свою студию – всякие пульты, ревера, короче, весь хлам.

– В многоквартирном доме?

– Да. Меня соседи очень любят, прямо обожают.

– Это повезло.

– Всё написание песен, черновики – у них происходят. В общем, как раз он должен был приехать ко мне домой, а я знал, что концерт будет, я гордился, всё расставил, протёр, думаю – сейчас зайдёт, начнём писать. Он заходит – «Таня, привет!» Они уже с Таней знакомы. «Саша, как дела?» Коты сразу убежали. Заходит в комнату и видит вот это всё. Говорит: «Дрюня, Дрюня, давай пакет». Я: «В смысле?» Беру пакет из «Ленты» – и он просто берёт аппаратуру – и туда. Всё, что нажито непосильным трудом – всё туда. Говорит: «Этого ничего не надо, это всё мешает». У него с собой сумка – достаёт из сумки такую звуковую карту. «Вот здесь – всё, последнего поколения, это то, что надо». «Я тебе сам всё сделаю», – говорит. И полез, там Юркина попа торчит под столом, он там коммутирует. Заходит Таня с кофе. «А где Юра?» Он: «Танька, я здесь! Что?» Да уже и ничего. В общем – это о чём говорит? Он вот такой был.

– Простой?

– Да. Настолько, что надо сделать – и он сделает. Он так всю мою студию выкинул, я потом её на Avito честно продал. Вот эта звуковая карта до сих пор у меня сохранилась. Мне уже предлагают продать её и так далее. Он любил дарить подарки, кстати. А я не люблю принимать...

– Без ответа?

– Вы знаете, у меня такое сложилось: я всегда потом что-то буду должен. Может, это неправильно.

– Это тяготит, это обязывает вас.

– Да. А я не люблю быть должным. Я максимально не люблю долги, всегда всё отдаю. Такой я человек, не люблю быть никому должным.

– Встречка какой была?

– Он мне дарит микрофон ручной работы, таких два – у него 264-й, у меня 265-й, специально. Их делает мастер в Германии, во Франкфурте, там какая-то династия микрофонов, они именно хендмейд и они штучный товар, их в продаже просто нет. Они сделаны под тембральность, там какие-то другие мембраны стоят. Он говорит: «А у нас с тобой одинаковые тембральные эти, поэтому петь одинаково хорошо, это тебе подарок от меня».

– Без шнура.

– Да. И я такой: «Юра!» Он: «Да бери. Я кайфую, что тебе, ты чего». А я: «Ты чего, я не могу». И потом он дарит эту звуковую карту. Потом синтезатор за песню «А лето цвета». Говорит: «Я хочу сделать тебе приятное. Вижу, что ты не можешь, но я от сердца, мне это нравится, Андрюха, – тебе дарить подарки, людям. Возьми, память будет. И будешь на нормальном инструменте играть». Вот такой он был. Он знал, что это меня тяготит, но как-то так обставлял...

– Издевался?

– Как-то умел так сказать, чтобы... Ну, он свой был, реально свой. И он маски не надевал, не придуривался и не играл – ни на сцене, ни в жизни. Если ему что-то не нравилось, он уходил в себя, он просто тебя не замечал: сидит, на тебя смотрит, а тебя нету. Я поначалу сильно на него обижался, а потом это понял. Потом, когда он приехал ко мне домой последний раз, второго февраля – сидит, со мной разговаривает, а я сижу и туда смотрю, вдаль. А он: «Да ладно, заколебал!» «Ты здесь?» То есть вот так.

– Ну, это уже стёб такой.

– Это была последняя встреча. Самая сильная.

– 2022 год.

– Он хотел успеть на 50 лет на мои – 21 января. У нас идея с ним была, вдвоём проговаривали с ним, но там не получилось по дате – концерты и так далее. Но всё равно он приехал, 1 февраля приехал, я за ним на машине поехал, он в «Маяке» был в гостинице на набережной. Я приехал, забрал его, мы приехали домой, там уже его любимая рулька была, он любил сало, рулька такая, Таня ему делала. Это был самый тёплый вечер за всё наше время общения, знакомства, дружбы. Самый-самый тёплый. Мы разговаривали часов шесть-семь – обо всём.

– И самый последний.

– Да. Он говорит: «Андрюха, спасибо тебе, это было что-то». И мы там фотались.

– Как будто правда прощались.

– Он вообще не любил фотографироваться. А тут – пойдём сфотаемся. Мы с Таней сидим: «Юра, это ты?» Он: «Пойдёмте селфи поделаем». И мы там втроём с Танькой селфи делали, фоток наделали штук пятьдесят, наверное. Я только три или четыре показал, там есть такие всякие прикольные – и я не стал.

– Мужские. Между нами, мальчиками.

– И всё, я его отвёз, простились. Ничего не могу понять... Не хватает сильно его, конечно.

– Но где-то в одном интервью или на выступлении – я готовилась к передаче, к подкасту – и услышала такое, что он вас даже заставил петь.

– Да, было дело.

– То есть он таким провидцем оказался.

– Когда я писал в стол, я на себе как на исполнителе поставил крест.

– Вы просто забыли, забили и всё.

– Я тогда как писал песни – я писал музыку, писал текст, делал аранжировку, напевал всё это всеми голосами и эту демку бросал ему. Он её слушал, где-то что-то доаранжировывал – и исполнял. Сам выбирал песни. Так я писал для него. И мы договорились, что каждую новую песню, которую буду записывать, я буду показывать ему – ну, на всё время. И каждую песню, которая была новая, я всегда показывал ему или Аркадию. И была такая песня «Не рви мне душу». Я ему скинул, Аркаша говорит: «Нет, это не Юрино, это больше какой-то шансоно-поп, это в ту степь».

– «Не рви мне душу, наливай»?

– Юрка говорит: «Давай, выпусти. Спето классно, прямо вот в изюм. Давай, выпусти. Океюшки, Андрюша?» Я взял и ради интереса в интернет выложил просто. Потом мне дня через два жена говорит: «Ты видел, сколько просмотров?» А я не на YouTube выложил, а просто где-то в интернете. Там умные товарищи пираты взяли эту запись, сделали открытку, выставили, а там полтора миллиона просмотров за два дня. На открытке, на песне. А у меня канал YouTube был заведён давно, но там вообще ничего не было, у меня было всего три просмотра, и я всегда радовался. А тут – пять! И я такой прибегаю: «Таня, пять просмотров!» Она говорит: «Это мама, папа, я, дочь и ты». Мы там балдели. И я звоню этому человеку, который выложил мой клип, говорю: «А почему вы выложили мою песню?» Он говорит: «С чего я знаю, что это ты Андрей Картавцев?» И я понял, что здесь надо что-то делать – надо развивать свой канал, надо регистрироваться.

– Чисто юридически.

– Да. И я начал вот это всё охватывать, мы сняли первый клип. И благодаря Юрке... Нет, благодаря Юрию Васильевичу Шатунову вот это всё произошло и происходило. А потом какая-то шла череда – пошла песня «Никто из нас не виноват», потом «Обманщица», потом «Не сомневайся никогда», и они все хитами становились!

– Это то, что он не взял?

– Да. А потом пожалел. Мы как-то с ним года за три до его смерти... я не называю смертью... до его ухода – он говорит: «Андрюха, а прикинь, если бы я это взял?» Я говорю: «Прикинь, как бы ты пел – вообще по-другому».

– Тогда бы поспорили, кто звезда.

– Он говорит: «Давай ты на мои пятьдесят лет разрешишь мне спеть все эти песни? Мне же пятьдесят будет». Я говорю: «Конечно, без проблем. Но без права. Как ты мне – без права». Он такой говорит: «Ладно».

– У вас какой-то был контракт, что вы сейчас можете исполнять все песни, которые поёте?

– Конечно. Написано, что я имею право исполнять как автор. Но как автор – ты их можешь исполнять. Ты не можешь их издавать. Но исполнять на концертах – да, у меня есть право, конечно. Те песни, которые написал я для Юры. Так они и должны звучать, пока звучат песни, жив артист, его творчество, о нём помнят. Мне многие в интернете пишут: «Вот, вылазишь за счёт Шатунова, нафига ты исполняешь его песни?» Это такая глупость! Я понимаю, есть правило: не обращай внимания на идиотов. Но я очень благодарен судьбе, что таких комментов, скажем, из ста процентов – процентов пять.

– В каждой бочке есть ложка дёгтя.

– Даже в telegram-канал ты выкладываешь какие-то свои песни – там лайки ставят, ну, знаете, «сердечки» и так далее. И обязательно появится три «блевотины». Вот эти три «блевотины» в течение двух лет – я всегда их жду. Значит, они меня смотрят! Второй год смотрят. Антиреклама – это же самая лучшая реклама. Они этого не понимают, они сами создают мне рекламу своими гневными постами. Я раньше обращал внимание, принимал близко к сердцу. Сергей делал всё, чтобы меня оградить от этого – они втихаря с админами там это удаляли, а я всегда встаю в пять утра, ложусь в одиннадцать, а встаю в пять, в четыре утра, так всю жизнь, а они в это время спят. И я всё это просматриваю. Я понимал, что они удаляли, но ничего не говорил. Но я всё это знал. А сейчас... Мы с Юрой на эту тему говорили ещё тогда, он говорил: «Андрей, ты со мной свяжешься – пожалеешь много-много раз». Я говорю: «Почему?» Он: «Ты не представляешь, у меня какие фанаты. Они могут тебя принять, а могут не принять». Я понял потом. Не буду говорить, что я понял, но я понял.

– Расскажите уж.

– Юрины – не люблю слова «фанаты»...

– Поклонники.

– Поклонники его творчества, это как-то лучше звучит.

– Те, кто принимает.

– Да. Красиво. Они как бы все разные, есть прямо очень... ладно, назовём фанатизированные. Но те, которые адекватно воспринимают, их – большинство. Но есть и вот эти, но всегда же есть минус и плюс. И люди после ухода Юры помогли мне пережить это, они помогли мне дальше двигаться, я очень благодарен им, когда они приходят на мои концерты, а я знаю, что они приходят. Они самые первые всегда покупают билеты, когда выходит реклама. Я очень благодарен этим людям, я очень ценю этих людей. Вы даже представить себе не можете, насколько.

– Мне кажется, они нашли в вас спасение своё?

– Давайте по правде, отбросив всё.

– Давайте.

– В этом стиле сейчас кто пишет и кто поёт? Именно в этом стиле, в настоящем шатуновском стиле (не беру тех, которые косят, которые пишут пятьдесят песен про него и так далее, которые хайпуют, на самом деле их очень много). Вот кто пишет?

– Вы только.

– И всё. Это на самом деле так. Вы даже не можете представить, сколько я мог сделать видеосториз и шортов [shorts] с Юрой и напиариться, если бы захотел пиариться. Я выкладывал бы каждый день такие кадры, которых ни у кого нет. А зачем? Мне-то это не надо. Даже меня упрашивали сделать в России концерт в Юрину память, я сделал – и это другой совсем формат – я сделал в память о нём, не памяти Юрия Шатунова, а в память о нём. То есть петь эти песни – его, свои – чтобы он там слышал, чтобы о нём помнили.

– Словно он здесь, рядом.

– Да. Я до сих пор езжу, у меня есть папочка с текстами, с нотами – и в конце наша фотография. Он со мной на гастроли ездит. Вот такая тема. Кто его знает, как было бы дальше.

– А если ещё тоньше взять и поговорить о том, что может быть на сцене. Вы ощущаете какое-то незримое присутствие, поддержку, помощь – какие-то такие высшие силы, которые вам помогают выступать? Может быть, благословение какое-то.

– Я вам так скажу: Юра сказал «пой» – тогда, пять лет назад, с семнадцатого года, когда всё это закрутилось... с пятнадцатого года – я запел. Он сказал: «Ни в коем случае не останавливайся, у тебя есть своя взлётная полоса, ты по ней взлетел – не переходи на другую, у тебя всё получится, я в тебя верю. Шатунов в тебя верит!». Я не могу его подвести, я не имею права. Я никогда не буду кому-то нравиться, я такой, какой есть. Нравится – приходите на концерт, воспринимать, какой есть. Не нравится – не ходите. Дело-то не в этом. Но то, что я делаю на концертах, о чём я пою – я же вижу реакцию людей, вижу глаза людей, а глаза – это зеркало души. Когда поёшь – ты видишь зал. У меня разный возраст, у меня от пятнадцати до восьмидесяти!

– Практически та же история.

– Представляете, от пятнадцати – до восьмидесяти. Значит, я что-то в этой жизни умею, значит, я правильно всё делаю. Мне люди показывают съёмки, очень много присылают, где там бабушки танцуют, ей восемьдесят, она еле встала, но там такой дэнс! И молодые девчонки стоят пятнадцатилетние. То есть они отдыхают. Почему я всегда новые программы показываю в Омске? Потому что это...

– Свои, родные?

– Нет, мне нравятся все города, где меня принимают. Я ни об одном городе не могу сказать плохо. И в Беларуси в Минске был, в прошлом году мы ездили. И в Москве, и в Петербурге, и в Ульяновске. Где я только не был! Это официальные концерты, не считая таких выступлений, где приглашают. Людям нужна эта музыка, в ней есть гармония.

– Вы сейчас именно про музыку в стиле 80-х?

– Да, про свою музыку.

– Про свою музыку. Но она всё-таки ближе к той.

– Это моё время, я на этом вырос. Нет, моё время как юноши – это были 90-е, а вот то, что во мне зарождалось, то, что на меня повлияло, это, конечно, 80-е. Это Modern Talking, Bad Boys Blue, a-ha и так далее. Я всё впитывал – когда этого не было, а потом это всё вдруг открылось, когда перестройка. Мы всё это услышали, на нас всё это свалилось, и появился выбор – если вы внимательно послушаете первые аранжировки «Ласкового мая» Кузнецова, то это чистый Modern Talking. Это басы, это барабаны, это те ревера на рабочих, то есть для музыкантов, звукарей это сразу слышно. Тогда музыка Дитера Болена, его стиль, аранжировки Луиса Родригеса, который ему делал, повлияли на всю музыкальную индустрию всего мира. И 13–14-летнего мальчишку, который лежал в кровати со сломанной ногой и добивался девочки Лены – мне нравилась девочка Лена с четвёртого класса, я про неё песню написал «Одинокая Мадлен», которую меня просили сделать, я сделал. Кстати, на удивление, песня стрельнула в альбоме очень сильно, я удивился. Тот текст, та музыка – я просто их обновил и записал.

– Вот так вот темы оттуда – сегодня откликаются.

– У меня получилось так: она меня игнорила, игнорила, и в восьмом классе (или в седьмом) мы взяли билеты, с классом должны были пойти в ТЮЗ, у меня были места рядом с ней. Я такой: «Ну всё! Наконец!»

– Какое счастье.

– И потом мне ломают ногу на физкультуре.

– Вот из-за этого?

– Кстати, я об этом не подумал. В общем, я смотрю телевизор в ночь с 31 декабря на 1 января. По Первому каналу идёт «Звёзды зарубежной эстрады», а по второму – премьера «Покровских ворот». Я смотрю «Покровские ворота», это самое родное, мой любимый фильм. Прибегает папа, а он Первый канал смотрит, тогда были катушечные магнитофоны «Сатурн», катушечные – и все писали с телевизора песни. Отец забегает: «Там такая девчонка поёт! Такая песня! Переключи!» Я беру плоскогубцы, переключаю канал, а там Томас Андерс поёт, Modern Talking. Когда стали камеру опускать ниже, у него там... в общем, это не женщина. Я говорю: «Папа, это мужчина, просто он так выглядит». Потом наша тётя Люда звонит, говорит: «Это индеец, он индеец, потому у него такие волосы». Это целая отдельная история. Они пели три песни – «Ты моё сердце, моя душа», «Небеса будут знать» и «Чери, чери» [Cheri Cheri Lady]. И вот эти три песни – это первое, что повлияло на весь мой музыкальный вкус.

– Такой щелчок произошёл.

– Да. Я очень плохо учился английскому языку, английский вообще не знал, только «тэйбл» и «фэйс», всё. Мне надо было понять, о чём они поют, и я за один год с четвёртого по десятый класс прошёл весь английский, все учебники.

– Какая мотивация!

– Потом взял учебники высшей школы английского языка, то, что преподают в универах. Я хотел понять! Я хотел писать вот так. Язык мне понравился, что он вот такой. То есть настолько это влияние было. Я экстерном сдавал английский, потом поступил, сразу сдал его – я не ходил на него. Но дело даже не в этом. Я, помню, старался петь, а у меня не получалось, как у Томаса Андерса, жилы вот так торчали, соседи вешались, а я там орал так. Представляю, что это было. Это уже отдельная история, история солнечного детства Советского Союза, мальчика, который в нём рос.

– С вами всё понятно, а скажите теперь, почему сегодня так популярны 80-е годы, музыкальное творчество, почему так откликается у людей?

– Душа. Душа просит гармонии.

– То есть это самое гармоничное за последние несколько десятилетий.

– Нет, хороших песен много, и сейчас есть хорошие песни. Но их почему-то мало – те, которые тебя цепляют, те, которые ты сможешь спеть и за столом, и сидя в окопе, и любимой девушке, и когда тебе плохо.

– Они актуальны в любой ситуации.

– Да. Они проходят через душу, потому что они с душой воедино. А если у вас просто хороший бит, куча фраз, извините, вы однодневка.

– И нет смысла.

– Есть хит, есть шлягер. Шлягер – это навсегда, хит – это одноразовая вещь. Этому меня научил Юрка. Он говорит: «Пиши шлягеры». Я говорю: «Юра, как я могу?» Он говорит: «Давай концерты». Я: «Как я могу давать концерты, у меня...» Он: «У тебя десять шлягеров! Люди с одним поют всю жизнь, а у тебя их десять, у тебя просто стенобитная программа».

– Он вас зарядил.

– Да, он меня постоянно – «давай-давай» – подталкивал. А я: «Да я... Оно мне надо?» Действительно, пишу и пишу, общаемся, семья – хорошо, работа любимая, я столько лет отработал. И так далее.

– Вы помните свой первый большой концерт? Он был наверняка в Омске? Расскажите, расскажите то, что вы никому не рассказывали.

– 1997 год, Омск. Группа «Адмирал MC». Мы рвём везде! Мы даже с «Иванушки International» выступали. Мы как звёзды. Мозг отсутствовал напрочь, надо было съездить на рынок и у Гудвина купить мозги.

– Так и должно быть.

– А Сергей нас на землю опускает: «Ребята, вы ещё никто». Мы: «Нам надо сделать концерт в Омске! Мы тут соберём!» Он: «Вы не соберёте». А у него были последние сто долларов, а до этого он все деньги влупил в костюмы, во всё остальное. Оставалось сто баксов. Он говорит: «Я сто долларов вложу в вас». В общем, он нас не отговорил. Мы решили сделать концерт на Левом берегу во Дворце молодёжи. Этих денег хватило почему-то оплатить аппарат – напечатать билеты и всё такое. Он лукавит, он потратил больше, он просто нам так говорит, а на самом деле – больше.

– Он инвестировал верно.

– Он в нас поверил, мы верили в себя безупречно. Всё, день концерта, мы представляем, что там уже всё ломится. И когда мы выходим на сцену, а там человек 25–30 сидит. Наши друзья, родственники, пара забредших алкоголика. Сергей Грушевский сидел и ещё Миша Куликов, Лёха Гализдра.

– Плохо не стало?

– И вот здесь произошло самое главное. Сергей сказал: «Я из-за этого остался с тобой работать». Что происходило у меня в душе – это был экшен, не знаю, это была мелодрама, Армагеддон, это было всё. Это секунды, а люди на меня смотрят – даже мои родственники, даже те двое поддатых и все остальные, особенно Гализдра смотрел, и Серёга... В его глазах я прочитал: или сейчас, или никогда. Даже такая публика, попробуй! И мы отработали концерт просто на десять с плюсом, мы реально выложились. И после этого люди выходили и говорили – «никто же не знает, что так...» Серёга подошёл и говорит: «Если бы ты развернулся, ушёл... Но ты отработал на совесть. Сколько ты будешь этим заниматься – я буду всегда рядом». И вот сколько лет прошло – он рядом, до сих пор в меня верит. Я тогда поклялся, что я никогда в Омске выступать не буду.

– Но вы выступали и выступаете до сих пор.

– Это отдельная история. 2019 год... Всё это время в Омске я не выступал ни разу.

– С 1997 года вы не выступали по 2019 год. Что вас заставило?

– Сергей говорит: «Делай концерт». Юрка говорит: «Делай концерт». Я: «Да вы чего?». Он: «У тебя столько материала, у тебя миллионы просмотров». Если взять песни «Никто из нас не виноват» и «Не рви мне душу», если взять все те не удалённые, кто на мне делал деньги, все эти выставки на YouTube и везде-везде, там было, наверное, больше пятисот миллионов просмотров точно. «Никто из нас не виноват» только в Турции набрала двадцать семь миллионов за неделю. Банили потом, банили, это целая отдельная история. Меня пираты поздравляли с днём рождения, желали мне здоровья. Пираты на YouTube мне писали: «Вы не представляете, сколько мы денег на вас сделали, дорогой вы наш». Я сначала думал, что это стебутся.

– Розыгрыш.

– А они каждый год и до сих пор меня поздравляют. Пишут: «Вы, конечно, сейчас стали не так доступны, чем раньше, но мы же осваиваем Rutube». Заходишь на Rutube – там ох. На YouTube уже меньше.

– Как с этим бороться? Это тоже отдельная тема. Или не стоит уже?

– Давайте про 19-й год.

– Давайте.

– Серёга, Юрка – все меня ломают: «Давай, давай!» Я: «Мы не соберём». После того – все в меня поверили, а до того мы ездили потихонечку, выступали в других городах, и там всё хорошо прямо, очень хорошо. А в Омске я, честно, боялся. Они меня уговорили, мы вложили деньги – мы все вложили, все скинулись, сумма была очень приличная, от слова «очень».

– Удалось отработать её?

– Да. Мы вышли чисто в ноль.

– Это тоже плюс.

– Мы не стали завышать цену на билеты, у нас до сих пор цены на билеты в Омске самые демократичные. До сих пор.

– Сколько? Можете озвучить?

– Тогда у нас было от 350 до 1500 рублей. В 19-м – 800, это самый дорогой был.

– А сегодня?

– От 850 до 2500.

– Демократично.

– Это потолок, 2500 – это первые ряды. И самое интересное: люди выкупают полностью весь средний ряд. То есть первый, второй – и вот так вся середина. Потом начинаются продажи тут, там.

– Ну да, так всегда.

– В общем, всё, концерт. Я просил, чтобы мне не рассказывали, сколько людей пришло, чтобы все молчали. Но все улыбались. А мы дали концерт в ДК «Сибиряк» на Красном пути. У меня музыканты, мы живьём играем – всё там друг другу пожелали, они выходят – они первыми вышли, я стою за кулисами, смотрю – а они улыбаются, лыбу дают. Народ хлопает – и я выхожу, а там народу! Я смотрю, у меня вот это щемящее чувство, я там чуть не заплакал, побежал на сцену. Серёга в этом плане говорит: «Ах». Но это не так, конечно.

– То есть это полная противоположность 1997 году.

– И я понял, что меня приняли. Тогда и Юра был жив, тогда он огромную роль сыграл. Если честно, больше поверил в меня Серёга – Сергей Петрович Гололобов. Он до сих пор в меня верит. Ну и концерт прошёл на одном дыхании. Знаете, когда я перестану давать концерты и уйду?

– Когда?

– Когда люди перестанут говорить так в конце концерта: «И всё?» Когда концерт – два часа! – пролетает на одном дыхании, на одной энергетике, то ты делаешь всё правильно. Как только этого не будет, я пойму и уйду.

– То есть тут нужно тоже вовремя всё понимать.

– И тогда, в 19-м году, – «Как всё?!» И все стоят, никто не уходит. Вот это вот. Это был очень сильный толчок. Серёга говорит: «Давай сделаем ещё один концерт в Омске». Я говорю: «Да ты что». Он: «Давай!» Мы сделали ещё один концерт – через два года.

– И вот недавно.

– Это уже четвёртый. Представляете, какие мы наглые – мы четыре концерта в Омске дали! Мы взяли этот же зал, там был аншлаг, но это был первый – в принципе один-единственный – концерт в память о Юре. Людей было очень много, не хватило билетов – и люди стояли, спрашивали на улице билеты. Там дедушка один зашёл и говорит: «Я такое лет двадцать назад видел, когда люди искали билеты – есть у вас билетик? – на концерт». Зал был забит. Это был самый эмоционально тяжёлый концерт в моей жизни, наверное. Очень тяжёлый. Там воспоминания.

– Это понятно, связано с соответствующим событием.

Сегодня вы поёте сами – и ещё в паре с Игорем Марксом. Как родился этот шедевр «Скорее бы май»?

– Песня была написана в 2012 году, была написана мной полностью для Юры. Юра сказал, что она очень сильно напоминает песню «Седая ночь». «Но – говорит, – она мне нравится! Я, Дрюня, её сделаю, когда придёт время». И самое интересное – когда мы разговаривали, время подходило именно к 2022 году, он уже был готов. А там, вы не представляете, там была не только «Скорее бы май», там ещё шесть песен, наработок, до которых дошло время. Он был готов их делать. У меня даже есть черновики, где он начинал эту песню делать.

– А что значит готов? Внутренне?

– Да. Он никогда не брался за песни, к которым был не готов. Он никогда не пел в студии, если был не готов. Должно быть настроение. И я так же делаю. Сейчас мы приходим в студию записываться, я говорю: «Давайте так: вырубаем все телефоны, я настраиваюсь и меня никто не трогает, никто не отвлекает, я вхожу в образ и я пою». Сколько раз я пою – пока не остановлюсь. И так идёт по кругу, я пою, пою. Мне именно поймать надо – и ловим именно тот момент, когда песня спета не кусками, а одним дублем. Вот именно такой дубль мы берём. Мы из кусков не составляем песню, как это очень сейчас модно: ты раз пятьдесят спел, хорошие куски вставили.

– Меньше затрат.

– Да. Но это не то.

– Это – неправда.

– Передать песню, настроение в один раз, когда ты один раз споёшь, – это совсем другое. Она эмоционально другая. И если вы послушаете мои песни, вы сразу поймёте.

Игорь – человек-загадка для меня. Он появился в жизни Юрия как раз в тот момент, когда проблема была с хорошим аранжировщиком. И здесь появился Игорь. Благодаря ему песни стали звучать интереснее, насыщеннее. Он действительно гениальный аранжировщик, в этом плане он просто молодец. А я ещё узнал, что он ещё и поёт! Когда я с ним столкнулся, когда Юра ещё был жив, когда делали аранжировки – мы по скайпу связывались. Один раз делали на мою песню аранжировку, помню, переделывали «А лето цвета». Мы тогда познакомились с Игорем, Юрка нас познакомил. Ну, он такой скромненький, сидит, что-то делает. Тоже видно, что Юрка там довлеет, скажем так. Юрка всегда довлел.

– Звезда.

– Он так – «цыц!», и мы такие [изображает робость]. Такой он был прикольный. Мы особо не общались с Игорем, привет – привет, знакомые и знакомые. Нас сблизило после того, как ушёл Юра. Мало того, что Игорь хороший аранжировщик, он хорошо поёт, прямо хорошо поёт, он чувствует песню, он умеет петь, он умеет передать. И сам он пишет хорошие песни, у него очень много хороших песен. Я не знал, я потом, когда с ним более-менее познакомился, уже нормально стал это слушать и открыл для себя человека по-новому. Я думал: просто аранжировщик, а он, оказывается, гениальный творческий человек.

– Талантливый аранжировщик, многогранный.

– И что меня зацепило – то, что про него очень много писали гадостей. Юрины поклонники такого бы не написали, это вот эти... хайперы, как их называют, я не знаю этого слова. Плохие люди, нехорошие люди. Плохих людей нет, есть люди, которые поступают плохо. Мы же не рождаемся плохими, мы рождаемся все одинаковые, а потом идёт от наших поступков, я так считаю. «Где он был, когда Юра умер». Начали приплетать всякую ерунду, не зная вообще ничего про человека, не зная про ту ситуацию. Его настолько травили, на этом мы вот как-то сошлись. Он переживал, но не показывал виду. Я говорю: «Игорь, давай запишем песню, есть “Скорее бы май”, музыку, текст написал, есть такая вот аранжировка. А ты сделаешь аранжировку как раз в Юркином стиле – столько проработал. Давай вместе её споём». А нас пригласили в Минск выступать, в Беларусь. Как раз была два часа программа: пел час Игорь, и час – я.

– Это осенью 2023-го?

– Да. И мы специально для этого записали эту песню. Он у себя в Казахстане спел, я у себя в России спел, мы всё это дело свели. Я разрешил ему петь на своих концертах эту песню, он может спокойно её исполнять, без проблем. Про это никто не знал, мы держали всё это в сюрпризе. Представляете, мы выходим в зал, Минск, людей битком, весь зал забит. До Игоря с Юрой ездил я, поначалу, где-то 2012 год, когда альбом был, где песня «Лето цвета».

– Это когда он вас представил в Омске.

– Да.

– В своём родном городе.

– Я говорю: «Зачем ты вот это...» Он: «Ты должен был начинать понимать всё с самого начала, я дал тебе азы, я дал тебе почувствовать вот это, вот это, потому что я верю. Я твой сенсей, я тебя буду учить». Юрка всё прикалывался. Это сейчас я понимаю, почему он говорил такие вещи. Но я не могу их вам сказать. И почему я должен петь и давать концерты. И я буду это делать.

Вот, мы приезжаем в Минск, выходим выступать, а мы договорились так, чтобы мы вместе не выходили – Игорь спел первую часть программы, потом вышел я. Я говорю: «Ты встанешь аккуратно за клавиши, они обалдеют – что такое? А потом просто из-за клавиш выйдешь и будешь петь». Этого никто не ожидал, мы это придумали буквально. Я выхожу, начинаю петь, они смотрят, кто на клавишах – ничего себе! А потом я просто разворачиваюсь, иду за клавиши, он выходит и начинает петь, а я встаю за клавиши. А это всё вживую, всё натурально. И народ там просто – ах.

– Удивили, как обещали.

– Да. Это было что-то, именно вот эта песня. Мне не нравится слово «хайп», но мы там типа хайпанули, взорвали вот этой песней, и она пошла. Сняли клип и так далее. Вы не представляете, как её воспринимают сейчас – когда я на концертах пою.

– А есть вообще в планах выступать вместе с Игорем?

– Да, в Астане у нас будет концерт 6 апреля.

– Да, это понятно, что концерты, сейчас вы будете обкатывать. А что-то писать?

– Мы вместе записали песню под Новый год. Мы как договорились: «шесть песен я напишу, шесть песен ты напишешь». Это будет альбом, двенадцать-четырнадцать песен (если по семь), мы их запишем, вместе споём и выпустим. В планах такое есть.

– Можно же и дуэтом работать дальше.

– Можно. Но дуэты, есть такая штука... Почему дуэты распадаются? У меня было четыре дуэта – двух капитанов на одном корабле не бывает. Или ты принимаешь условия – как помощник. А я всегда был лидером, потому что я писал, я знал, как, чувствовал. Я вижу, как. И я не могу это отдать.

– То есть вы точно бы не смогли петь в дуэте.

– Точно, сто процентов.

– Именно поэтому у вас никогда не возникало мысли спеть вообще втроём – Игорь Маркс, Юрий Шатунов и Андрей Картавцев?

– С Юркой была идея. Мы разговаривали об этом, но там не получилось. Но, возможно, такое бы получилось – пусть это было бы некрупно, в клипе или каком-то отдельном видео, но это бы получилось.

– Разово.

– Была такая идея, разговаривали про это – одну песню. С Игорем... Я не знаю, но он умеет дружить, он умеет чувствовать творческого партнёра, скажем так. А у меня такого нет. Мне кажется, у нас бы получилось, наверное. Но он бы потом убежал.

– Он бы не выдержал вас?

– Там тиран. Я не знаю, как Серёга меня терпит. Я бы два раза застрелил, потом ещё раз застрелил и ещё раз.

– Если можно, расскажите о том, как семья воспринимает вас сейчас. Гастроли, каждый день вы где-то...

– Я думал, вы спросите, как воспринимают клипы.

– И клипы тоже! Но это вторая часть моего вопроса.

– Давайте начнём с гастролей. Моя жена постоянно просится на все гастроли. Я знаю, почему. Но я не смогу себя чувствовать комфортно, не смогу ни расслабиться, ни творчески что-то сделать, когда я знаю, что где-то там человек, который меня любит, ждёт – я буду думать о нём. Такой я человек. Как она там? А в зал попала? Всё у неё хорошо, ничего не болит? Она там покушала? Вы не представляете, как я над своими детьми – как коршун. Есть мама, есть папа-коршун. Старшая – Дашка – как-то более-менее, она воин, викинг, она всё сама. А младшая – такая папина дочка.

И так же о жене. Она просится, и я взял её в Минск. Во-первых, у неё родитель из Беларуси, она наполовину белоруска (отец белорус, мама русская).

– Вы её оттуда привезли, когда в армии служили?

– Нет, она сама себя привезла в Омск. Я не знал, что мне так повезёт. Её встретили родственники – и больше я её не видел. Они меня спасли, её увезли. Она их не видела никогда. А там Гродно, Минск, Брест – они приехали. Вы знаете отличительную черту женщин-белорусов?

– Я знаю, потому что вы озвучили это на концерте. Я никогда не замечала, но теперь буду специально.

– Вот серьёзно, приедете в Беларусь – просто посмотрите внимательно. И они очень добрые, они отзывчивые, они какие-то такие люди – от земли, я не знаю, приземлённые. Очень легко с ними общаться. Белоруссия мне очень понравилась.

Мне очень нравится Питер, Санкт-Петербург – если мы начнём говорить.

– Питер – там же все омичи потому что.

– Я первый раз почувствовал гордость за свою страну. Первый раз в жизни. Когда увидел Санкт-Петербург. Это культурный пласт, это наследите, эти дома, дворцы, эта память, Пётр I, эти коты питерские. Этот «золотой треугольник», Екатерина Великая, Петергоф! Кронштадт, эта история! Я понял и я стал гордиться, что я русский – первый раз в жизни я осознал, что такое русский и что такое Россия, благодаря Санкт-Петербургу. Представляете, сколько надо было прожить и дойти до этого.

Москву я люблю. Москва... Метро, люблю в метро кататься. Но не в час пик. Я приезжаю в Москву, от Серёги сбегаю, пока он там.

– Потому что у нас нет метро? Поэтому?

– Нет-нет, я метро настроился, ещё пацаном был, меня отец возил. Сейчас построим метро! Я из армии пришёл – сейчас достроим метро. Я женился – сейчас будет точно метро.

– Я из университета выпускалась в 2008 году – нам обещали, что мы с выпускного поедем сразу в метро.

– Я помню этот момент. В метро ты стоишь, катаешься, надеваешь наушники, слушаешь музыку и смотришь на людей, на всё.

– Мы отошли от главного. Как жена воспринимает клипы – клипы достаточно откровенные, про правду, про любовь.

– Знаете, благодаря клипам я очень многому научился в плане сниматься, вести себя.

– Актёрское мастерство.

– Да. Мне это очень помогло, благо со мной хорошо работали и девушки у меня были партнёршами очень грамотные актрисы ТЮЗа. Соня Федоровская, я очень ей благодарен, она первая, кто снялся у меня в клипе, это «Обманщица», мой первый клип, который очень хорошо пошёл. Это одна из любимых песен людей, которым нравится «Обманщица». «Обманщица» это вообще что-то с чем-то. Мне скинули сториз – раннее утро, балкон, пятиэтажка, мужик выставил колонки и играет «Обманщица». Ему снизу кричат: «Задолбал! Два часа одна песня!» Оттуда: «У меня судьба!» Это, по-моему, в Челябинске. Если мы поедем на концерт в Челябинск, я бы хотел этого человека увидеть на концерте. Такой прямо преданный фанат, два часа! С этой песней много чего связано. И первый мой опыт постельных сцен связан именно с этой песней. А у нас был режиссёр, постановщик и сценарист – Эдуард Белоусов. Он очень хорошо умел чувствовать и снимать такие моменты, а я всегда стеснялся, мне всегда казалось, что я толстый. Кстати, благодаря этому клипу я пошёл заниматься фитнесом потом, сбросил 27 килограммов. Это отдельная история. А Соня классно выглядела, она фитнесом занимается, такая прямо очень миниатюрная девочка. А я вот до сюда мог снять, а дальше – не мог. Пучок нервов! Были такие моменты, когда надо было целоваться и всё такое.

– Так скажем – очень откровенные сцены.

– Да, и моя жена не очень бы это приняла. Раз уж мы заговорили о ней и об отношении к клипам, в общем, когда сняли клип – мы очень много сцен оттуда, конечно, убрали, его должны были по цензуре пропустить. Собрали, смонтировали, мне привезли его – Эдик, режиссёр, привёз его домой. Собралась вся моя семья, дети сели, жена, он включает этот клип... Сначала старшая такая... Младшая: «Папа!»

– Мне нет восемнадцати!

– И Таня такая – как у быка глаза красные. Короче, я понял, что клип не зашёл.

– То есть вы без разрешения.

– Когда клип закончился, Таня такая: «Все встали, вышли. А ты – остался». Ой, я как вспомню.

– Как вот из таких ситуаций выходить сухим из воды?

– Я такой: «Таня, пойми, я большой артист! Ну... хочу им стать». Этого, конечно, не было. Она со мной поговорила. Я: «Таня, ты же понимаешь прекрасно». Она: «Можно ты меня оградишь от этих клипов?» Но я знаю, что она всё равно их смотрит, ей всё равно нравятся песни. Как Соня рассказала: «Я была неправа, как более придирчивая». «Ты такой человек, это часть твоей работы».

– Мудрая жена, всё понимает.

– Да, в этом плане мне повезло.

– Можете ли вы сказать, что ваши фанаты – это, как Шатунов говорил: это моя армия, это моя надежда и защита?

– Сейчас – да.

– Это всё приходит с годами?

– Я рад, что люди, прекрасные женщины – всегда рядом со мной. Не могу их назвать фанатами. Поклонники моего творчества. Они всегда рядом, они очень сильно помогают, они меня поддерживают. Я действительно благодарен им, они играют огромную роль в моей концертной, творческой судьбе, не подозревая об этом. Я очень люблю слушать истории.

– Например?

– Иногда они мне что-нибудь рассказывают, иногда пишут записки, иногда пишут директ о своей жизни. Я очень многое узнаю и на основании этого пишу тексты, песни. То есть я не люблю придумывать, я ни одну песню не придумал.

– Это такое непосредственное общение...

– Которое даёт мне темы для песен. А женщины – они многогранны, они всегда интересны. Вот с мужиками неинтересно, там всегда одна линия. А женщина видит по-другому, чувствует по-другому, о ней интересно писать.

– И для женщин, наверное, вы пишете больше.

– Да, это основная армия, скажем так, поклонников моего творчества. Даже если брать по YouTube по процентам – есть специальная шкала аудитории – 85% женской аудитории. 15% мужской.

– Можете ли вы себя назвать счастливым человеком?

– Да, наверное, могу. Ну, я не совсем на сто процентов счастливый, скажем так. Ладно, если серьёзно, у меня всегда одна картина перед глазами: я уже такой старый, седой, но очень красивый, сижу возле камина – ну хочу я камин! – в кресле-качалке, тут внуки.

– С книжкой в руке, сказки.

– Обязательно виски со льдом. «Дедушка, расскажи, что у тебя было в жизни, расскажи самый интересный момент в жизни. Дедушка, мы гордимся тобой». Такие моменты... А что я мог рассказать, если бы я этого не попробовал – изменить свою жизнь и сделать то, что я люблю делать, что мне нравится? Я уволился с работы, на которой проработал почти тридцать лет. Поверьте, я очень хорошо зарабатывал, работал в очень солидной компании на очень хорошей должности. И я ушёл. Я пришёл, написал заявление, отдал – никто мне не поверил, все были в шоке: как так, уйти в таком уже немолодом возрасте (но ещё и не в пожилом), как раз мужчина в расцвете лет.

– Это сильный поступок.

– И изменить всю свою жизнь. Во-первых, меня поддержала моя семья, а это для меня имеет огромное значение. Мои родители, мама (отца уже нет). И я рискнул. Реально поставил всё, просто всё – и люди, те, кто пишут гадости, они не понимают, даже не знают, чего это стоило, как это стоило, через что пришлось пройти. Потому что в то время, когда я работал на той работе, всё было хорошо. Но я там не раскрывался – это был «день сурка», как у очень многих. Думаю, больше половины людей. Тридцать лет «день сурка» – ничего не производя, ничего не делая. Ты живёшь, маленькая болваночка в одном большом механизме. А ты умеешь писать музыку, песни, которые написал для Юры, – они гремят. Юрка всегда говорил: «Уходи», это началось лет десять назад. «Уходи, пиши, уходи в это плавание, это твоё». Нет, а вдруг у меня не получится, вдруг никто не... Это слово «вдруг». Хотя вдруг – только пук, но всё равно.

– Страх всегда мешает.

– Здесь просто раз – и всё. Когда после этого мы делали первый концерт, как было страшно, что никто не придёт. Трындец просто. А когда ты выходишь – и там полный зал, то такой: «Блин, не зря». А потом ты приходишь в Москву – и там полный зал. Ты приезжаешь в Питер – там полный зал. Потом в Ульяновск – там полный зал. А когда ты выступаешь в Минске – и все на тебя смотрят, все тебе доверяют, и ты не должен обмануть, ты должен спеть живьём, а два часа петь живьём, поверьте, не так легко. Мне пришлось брать уроки у педагога по вокалу. Я заново стал учиться петь, заново, с ноля. И сейчас я могу два часа продержаться благодаря Людмиле Михайловне Дорониной.

– Наш знаменитый омский педагог.

– Когда она приехала, говорит: «Я приехала сама, потому что он омич». Мы ни разу в жизни не виделись, я зашёл, а она так: «Пойдёмте». Два часа она меня мурыжила – спойте вот это, дышите вот так, сейчас связочки помоем. Я говорю: «Может, это я не умею петь? Может, у меня голоса нет, слуха, как-то мне не нравится». Она на меня так смотрит: «Голубчик, как вы протянули букву «с», поверьте, даже оперный певец по времени минуту десять не протянет. Вам сказали глупость, у вас просто не раскрыт». И она мне что-то почистила, я потом вышел как окрылённый. Тут ещё педагог по вокалу ко мне – раз! Оказывается, там оказывается, что я могу и высоко, и так и сяк, меня научили как делать переходы. Я до сих пор учусь, мне всегда нравится чему-то учиться. Ты развиваешься, ты не стоишь на месте. Это общие фразы могу накидать, конечно, но нет, главное – что ты растёшь внутри себя. Когда ты живёшь в гармонии с самим собой, у тебя всё получается, и твоя семья рядом с тобой начинает жить в гармонии. Начинают совершаться какие-то определённые поступки от тебя и от твоей семьи, которые радуют всех и которые ведут дальше вверх. Вы не стоите на месте, жизнь – она как лестница со ступеньками, ты поднимаешься: детский сад – первая ступенька, школа – вторая, третья, четвёртая. Ты пошёл, пошёл... Главное же не свалиться. Нужен фундамент, а фундамент закладывается знаниями. Вот я знаю, что такое вечный двигатель, он давно изобретён. Это любовь. Это вечный двигатель, который заставляет сердце мужчины биться в десять раз быстрее, создавать, придумывать, делать, двигаться дальше, менять мир. Любовь. Ни одно чувство больше этого не достойно.

– Любовь к Омску может удержать вас в Омске, на месте?

– В Омске меня не любят. Да я шучу. Простые люди в Омске меня любят.

– Я о таких планах недалёких – вы не планируете покидать Омск? Потому что, когда человек растёт, достигает, может быть, каких-то пределов здесь. Мне не очень нравится слово «провинция».

– Знаете, чего мне не хватает в Омске? Какого-то творческого... можно назвать это ростом, но это не рост. Здесь я не могу до конца раскрыться.

– Нет каких-то дополнительных возможностей?

– Я не знаю, как это объяснить. Вроде, мне никто и не мешает, но и не дают возможности. Я не могу этого понять. Приезжаю в другие города, в тот же Екатеринбург, там есть «Уральские пельмени», «Чайф», куча всего. Ими гордятся, их все знают, им дают возможность выступать – всё для них делается максимально, помогают. Здесь такого вообще нет. Здесь я вкладываюсь, вкладываюсь – всё сам. Вы не поверите, когда мы начинали концерты, то всё, что мы зарабатывали... Я думал, меня жена из дома выгонит. Когда я ушёл с работы, была какая-то денежная подушка безопасности. Я из неё тянул, Серёга – из своей семьи, мы скидываемся напополам – реклама, организация концертов...

– То есть нет каких-то заинтересованных людей.

– Они есть, но они смотрят, наблюдают – собираю я залы, не собираю.

– Не помогают.

– Они приходят на концерты, я даже знаю, кто. Я их знаю, в зале вижу. Они сидят и смотрят – получится у него? Или не получится у него? Нет чтоб просто помочь – чуть-чуть. Не надо от вас ничего, просто вот в чём-то чуть-чуть, хотя бы в аренде зала, хотя бы где-то на радио.

– Никого не просили?

– Нет. В Москве – предлагают сами. Подходят, предлагают, помогают. В Питере так же.

– Это убивает в Омске творческих людей.

– Мне так сказали: «В Москве вы без работы не останетесь вообще». И предлагают там, там и там – записать, снять. А я не хочу в Москву. Она мне нравится, там самореализоваться можно очень хорошо, поверьте. Я даже знаю как. Для этого всё есть. Вроде бы, дурак, ехал бы в Москву!

– А в Омске что-то держит.

– А вот что-то здесь... Я здесь писать могу, я здесь дышать могу, здесь люди другие. Я сибиряк, я родился в этом городе.

– Тогда надо найти какой-то компромисс.

– Меня не воспринимают в этом городе. Это обидно, потому что – самое интересное – в других городах меня знают намного лучше, вот прямо намного лучше, чем в родном. А может, это и хорошо.

– Может быть.

– А с другой стороны – это нехорошо. Нет, я не говорю о славе, об узнаваемости. Я не об этом. Я о возможности дать какую-то площадку, о возможности выступать, о возможности звучать на радио, появляться на телевидении, о возможности что-то делать, создавать, быть нужным этому городу – помимо того, что я делаю. Это абсурд, когда тебя знают во всей стране, а не в твоём родном городе. Самое интересное, что никто в других городах не верит, что в Омске меня никто не знает.

– Мы сейчас выпустим подкаст – и узнают.

– Они думают, что я здесь на яхте по Иртышу вот так езжу. Да нет, как бы в Омске особо не знают.

– Спасибо вам большое.

– Пожалуйста. Обращайтесь.

– Как-то на печальной ноте закончили.

– Почему на печальной? У нас будут концерты, много концертов. Я не знаю, когда выйдет ваша передача, в какой момент.

– Я знаю, что у вас сейчас Москва, Казахстан, Новосибирск.

– У нас будет 3 марта Новосибирск, 6 апреля Астана, 19 апреля Москва, 25 мая Сургут, 15 мая Минск, а дальше я не помню.

Спасибо, что пригласили, было приятно с вами пообщаться.