Юрий Рыженко | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Юрием Рыженко.

– Здравствуйте. Это подкаст «Знай наших!» на медиа «Трамплин». Сегодня мы будем говорить с одним из омских изобретателей. У нас в гостях учредитель и директор компании «Оранжел» Юрий Рыженко.

Юрий, здравствуйте. 

– Здравствуйте. 

– О своей команде и своих разработках вы говорите, что «делаете странные вещи». Коммунальный робот-уборщик «Белка», которого вы презентовали в прошлом году, по-моему, в Омске... 

– В позапрошлом. 

– Уже в позапрошлом, получается. И который прошёл отбор на федеральный форум. Это тоже «странная вещь»? И в чём там странность? 

– Странность её в том, что у меня есть большое желание довести её до рабочего варианта. Мы в новостях видим очень много заявлений, что там появилось, сям появилось, там робот-уборщик, там коммунальная машина, но мы живём и не видим их на улице. 

– Да. 

– Потому что они дорогие, потому что они не заменяют человека с метлой. 

– Сейчас идёт работа над второй версией робота, я так понимаю.

– Да. Первая версия, которая выехала в позапрошлом году, – первый блин комом. Даже не то что комом, всё-таки я только начал заниматься робототехникой на этом роботе, и многое в реальной жизни получилось совершенно не так, как я себе представлял из кабинета. Это вообще очень интересная проблема – изобретательство. Что-то себе навыдумываешь, а потом в жизни получается всё не так.

– С чем это связано? 

– Только недостаток опыта. 

– А финансирование? 

– А тут мы плавно подходим к тому, почему тема «стрельнёт»! Изначально этот робот предполагался быть максимально изготовленным своими силами из подручных материалов (либо материалов, которые изготовляются серийно). Например, колёса у него от гироскутера. Гироскутер в магазине сколько стоит? Новый – десять тысяч. За десять тысяч мы получаем сразу два колеса и плату контроллера, который ими управляет. А ещё и батарейку. Там четыре колеса, значит, двадцать тысяч. Если начать покупать какой-то специальный мотор, цена материалов сразу на порядок возрастёт. Если мы начнём это продавать, мы должны сразу цену материалов умножить на пять, чтобы предприятие само имело возможность выплачивать зарплату работникам, тем, кто будет это собирать, какие-то накладные расходы. Цена готового робота вырастает просто в какие-то космические дали, это получаются десятки миллионов рублей. Понятно, что тут уже суровые законы экономики не разрешат такому роботу расти. 

– То есть широкое производство не получится в любом случае. 

– Если это будет изначально дорого, это никто покупать не будет. Я такую слышал фразу от одного из руководителей сети «Лента» про маркетологов: «Вы можете выдумывать какие угодно товары и способы, но план в конце концов сделают бананы и туалетная бумага». Самый дешёвый и ходовой товар. И опять же, суровые законы экономики. У нас дворник получает (к сожалению! Это не самая оплачиваемая специальность), пусть он получает тридцать тысяч рублей на руки, это значит, что он получает пятьдесят тысяч с налогами, предприятие ему платит. То есть дворник в год стоит шестьсот тысяч рублей. 

– Намного дешевле того же коммунального робота-уборщика. 

– Обычно в экономике предполагается срок окупаемости – два-три года, возьмём по максимуму – три года. Максимальная конечная стоимость робота должна быть: 3х600 тысяч = 1 800000 рублей. Разделим эту сумму на пять, получится что-то в районе... 

– Около четырёхсот. 

– Триста пятьдесят, да. Соответственно, вот исходные данные для построения робота. Есть триста пятьдесят тысяч, можете ни в чём себе не отказывать. Если посмотреть на те роботы, которые представлены, на них видно лидар. Лидар – такое устройство для навигации роботов. Лидар до начала санкций стоил миллион двести. Такая вот экономика получается. Это всего лишь условия задачи. Поэтому изначально была задача – вот триста пятьдесят тысяч рублей (а лучше – дешевле), в этот бюджет надо уложиться. 

– Вы сказали, это нереально. 

– Я сказал: «Я это сделаю». Я же инженер. 

– Вы хотите сейчас довести до того момента, когда можно будет выпустить в серийное производство? 

– Да. Мне реально хочется, чтобы в наших парках ездили роботы и собирали мусор. 

– Всё отсюда родилось. 

– Это прикольно. 

– А вот ещё оборудование, то, с чего в принципе началась и родилась ваша компания, – подземная радиостанция. 

– О, радиостанция! Мне с детства нравились фонарики и рации, я официальный радиолюбитель лет, наверное, с шестнадцати. Как можно было получать какие-то официальные бумаги, я с тех пор имею эти бумаги, я выходил в эфир, мне это очень нравилось. В те времена, когда я это начинал, никаких раций не было, и это было вдвойне интересно. Когда я услышал про проект подземной радиостанции, мне захотелось к нему подключиться, потому что это интересно. Получается, я такой дофаминовый наркоман, интересно мне.

– Вы за это изобретение получили первое место в Томске на Форуме молодых учёных. 

– Потому что это интересное изобретение, и оно выглядит очень антинаучным. Я не скажу, что я там был главный изобретатель, я делал только часть этого изобретения – отвечал за цифровую обработку, передачу данных. Радиостанция – это очень сложное изделие, не скажу, что я целиком её изобрёл, конкретно эту подземную радиостанцию. 

– Работали всей командой. 

– Да, команда была большая, восемь, наверное, человек. Ну, как считать – бухгалтеров считать или не считать? Хотя они тоже помогали и обеспечивали. Рота обеспечения.

Радиостанция интересна тем, что она антинаучна. «Антинаучна» в кавычках, там на самом деле всё по науке, всё хорошо. Считается, что под землёй связи нет, и, когда мы показывали эту радиостанцию, первая реакция была: «Шарлатаны! Так не бывает!» Много было походов в шахты, в рудники, в пещеры, много раз было доказано, что она работает. Кстати, в последний раз эту радиостанцию испытывали в Кемерово. На испытаниях была ситуация – штатная система связи в шахте по проводу, и группа, которая испытывала эту радиостанцию, уже отошла на 700 метров, связь по проводу уже работать перестала, а наша радиостанция всё ещё работала. И они по радиостанции вызывали машину, которая пришла бы и забрала их. У всех были достаточно удивлённые лица и немой вопрос: «А почему у нас до сих пор такой станции нету?» 

– Ваша радиостанция может уловить связь до километра, по-моему. 

– Да, до километра – это в калийном руднике. Это тоже были интересные испытания, мы тогда как раз искали финансирование, и представитель инвестора послал своего человека, чтобы мы поехали на «Уралкалий». Мы спустились в калийный рудник и получили дальность километр. Всё, представитель инвестора всё увидел своими глазами, записал, всё работает. 

– И Европейское космическое агентство пользуется данной рацией? 

– Как это ни странно, у Европейского космического агентства есть спелеологическое подразделение. Обстановка в пещерах очень стрессовая для человека, поэтому они в пещерах проводят тимбилдинг, командное слаживание. Космический экипаж – как они там должны работать, несколько человек – спускают в пещеру. В пещере темно, там абсолютная темнота; там холодно, там влажно; там нужно тяжело физически напрягаться, по пещере лазить. И это стрессовая обстановка, в которой у них есть задание: вести наблюдения и научные исследования. И они в этой тяжёлой стрессовой обстановке слаживают экипажи. Пещеры опасны чем? Если на поверхности идёт дождь, то пещеру может очень быстро затопить – пещера же это вообще что? Это вода промыла в земле какие-то полости. Поэтому им нужен был ещё резервный канал связи: помимо того, что у них есть проводной телефон, они ещё использовали радиосвязь. Сказали, всё прекрасно работает, отличное устройство. 

– А у нас в России не пошло дело?

 – Мы наступили на одни из стандартных граблей стартапа: есть такой этап жизни, называется «долина смерти». 

– Поясните нашим подписчикам, что это такое. 

– Всё хорошо, когда вначале дали денег на разработку (нам, кстати, в этом плане очень сильно помог Фонд содействия инновациям, который ещё Фонд Бортника называется). Очень полезная организация, они очень помогают, большое им спасибо, благодаря им вообще эта радиостанция появилась. А потом мы вышли в самостоятельное плавание, так скажем. И этот тяжёлый момент, когда внешнее финансирование кончилось, а заказчики ещё не стали платить достаточно денег, чтобы организовался самоподдерживающийся процесс. Мы вот этого не пережили. 

– Сейчас можно как-то реанимировать эту ситуацию? 

– Всё абсолютно возможно технически. Более того, я знаю, как делать не надо, потому что эта радиостанция, которую сделали, она первый блин комом. Опять же, возвращаясь к первым блинам, прототип-демонстратор – да, попробовали, принцип работает, после этого надо переделывать всё по-другому. Это значит, что то, что сделали, это всё надо пустить в корзинку и сделать заново, но по-другому.

– Вы бы сейчас взялись за этот проект? За радиостанцию – подземную или подводную. 

– А подводная уже была. После того, как мы не пережили подземную радиосвязь, совершенно случайно наткнулись на заказчиков, которым нужна была подводная радиосвязь. Наша команда, которая разбежалась после подземной связи, снова собралась в единый кулак – и мы сделали подводную радиостанцию, даже два вида. На новых физических принципах, так она «обзывалась». Что значит «новые физические принципы»? Вообще для подводной связи используется так называемая гидроакустика, звукоподводная связь, которая основана на том, что вода не сжимается, жидкости не сжимаются, и мы с одной стороны эту жидкость толкаем, а на другом конце Мирового океана она тоже толкается, потому что она несжимаемая. У этого способа есть много недостатков. Например, один из таких недостатков – нельзя быть в воздухе и связываться с объектом под водой без опускания антенны под воду. А мы делали радиостанцию, которая на сверхнизких частотах позволяла работать под водой. Мы добились дальности в 50 метров между двумя водолазами, причём это через границу раздела сред. То есть командир мог стоять на корабле, водолаз мог быть внизу, и антенну в воду опускать не надо. Вроде бы «а что такого»? А если представить такую ситуацию, что у нас есть какой-то подводный беспилотник. Он идёт подо льдом, а сверху над ним воздушный беспилотник, они так могут в паре работать – и работать подо льдом, к примеру. Эта радиостанция в силу своего принципа получилась несколько громоздкой: ну, как – для водолаза громоздкая, для беспилотника нормальная. А потом сделали ещё и свою гидроакустическую станцию, у которой, например, можно было батарейку под водой менять. 

– Где вы это тестировали? В условиях Арктики? 

– Да. На учениях «Умка», где три подводные лодки всплывали, там радиостанцию смотрели, показывали Путину, Главком там посмотрел, сказали: «Всё окей, хорошая штука». Маленькие гидроакустические станции мы на Чёрном море испытывали, вот там как раз финансирования на проект не хватило – и он закрылся. 

– Я, знаете, к тому, что эти изобретения – они ведь действительно могут жить в кабинетах, в научных лабораториях, но так, чтобы их внедрить на пользу людям... 

– Банальная туалетная бумага. Мы живём в капитализме, у нас есть рынок. 

– Подводная тоже не продаётся? 

– Подводная тоже не продаётся. Почему? Потому что вольные дайверы могут купить импортную. Те, которые дайверы специального назначения, им ничего продать нельзя. Им надо, они хотят, но не могут. 

– Это такая участь нашего российского изобретателя? 

– Да ну что вы! Это к изобретательству не имеет никакого отношения. Изобретательство – это желание сделать жизнь лучше и решить нерешаемую проблему. Вот есть какая-то проблема, она никак не решается. Каждая такая проблема – это как личный вызов. 

– Проблемы ещё не было, но вы уже сработали с вашей командой на опережение. 

– О, про микроэлектронику. 

– Нужно было срочно импортозамещением заняться. 

– Тут опять надо вспомнить про робота. Ввиду того, что стояла задача, что робот должен быть построен в очень ограниченный бюджет, многие компоненты этого робота можно сделать самому, и это будет стоить по цене электронных компонентов плюс стоимость моей интеллектуальной силы, которую я туда вложил. Компоненты стоят примерно как песок под ногами, а моя интеллектуальная сила – кто её считает. Она отдана бесплатно. Поэтому, когда я смотрел на конструкцию робота, я увидел, что там мне потребуется довольно много датчиков положения. Представляете, любой робот – это что-то движущееся, чтобы это движущееся правильно работало, нужен датчик, который будет показывать положение этой движущейся части. Робот у меня планировался коммунальный, то есть он должен был работать в пыли, в грязи, под дождём. Возможно, его из шланга поливать будут. А если он за собачкой уберёт, так его издали из шланга надо будет поливать. То есть это должен быть датчик, который... 

– Вытерпит всё. 

– Да, который вытерпит всё. Возможно, даже детоустойчивый. Дети – самая разрушительная сила. Такие датчики у нас в стране не выпускались, они были импортные и стоили достаточно дорого, на тот момент один датчик был в районе пятидесяти тысяч рублей, а на такого робота надо штук шесть датчиков. Соответственно, сразу триста тысяч, мы в бюджет не проходим, у нас же ещё колёса и компьютер, и покрасить надо, на краску деньги ещё оставить. Я решил, что надо разработать такие датчики. Посмотрел, как сделали иностранцы, прикинул, что я могу сам сделать, какие у меня есть возможности. На основе этого сконструировал, как оно должно быть, перед этим книжки почитал, подумал, какие-то макеты сделал. А в этот момент начались санкции. И тогда мне коллеги говорят: «Ты поедь на выставку “Металлообработка” и предложи, вдруг такой датчик кому-то нужен, станкостроителям, например». Я оформил датчик в коробочку и, как тот китаец из известного старинного мема – «очки н-н-нада?» – так с этой коробочкой ходил по выставке «Металлообработка» и буквально говорил: «Инкодер н-н-нада?» Я не шучу, это так и было. Тогда этот инкодер был воспринят достаточно прохладно, в одном месте мне даже сказали: «Знаешь, мы бы в прошлом году даже разговаривать с тобой не стали, а в этом году давай-ка свои контакты, будем смотреть». И с того момента проект начал развиваться. Эти датчики оказались востребованы много где, сейчас мы организовали проект «Русский инкодер», который занимается абсолютными датчиками положения для тяжёлых условий эксплуатации. 

– Сегодня где они могут использоваться, кроме робота-уборщика? 

– Они не только могут, они уже используются. Они вагоноопрокидыватели крутят, они станками управляют, скоро они ледоколы будут водить. 

– Вот так вот! И это омская разработка. 

– Да. Мы сейчас занимаемся оформлением документации и сертификацией в речной и морской регистр, и после этого они пойдут в винторулевые колонки для ледоколов, потому что они устойчивые ко всему, плюс к тому – они не боятся ударов и тряски. Где у нас удары и тряска? 

– Да везде. 

– Да, это из робота. Ну, понятно, что эти же датчики будут использоваться и в роботе, и из-за этих датчиков сейчас несколько притормозилась работа с роботом, потому что надо было вывести их до промышленных образцов, а между макетом и образцом, который может изготавливаться серийно, – достаточно много работы, причём такой нудной, оформительской. Там и документацию оформить, и с подрядчиками поработать, несколько итераций нужно сделать, чтобы конструкция технологичная была, удобная в сборке, настройке. Поэтому робот чуть-чуть на паузе, но не совсем, с роботом работа продолжается, датчики всё равно для робота пойдут. 

– Это датчики угла поворота, да? 

– Это датчики угла поворота. Станки начинают выходить из строя, у меня сейчас есть несколько заказов именно на станки, потому что датчики имеют особую форму – кольцеобразную, которая достаточно специфическая, а из тех датчиков, которые есть на рынке, кольцеобразных немного, они все импортные – Англия, Германия – они с нами не дружат. Станки – это такие изделия, которые работают обычно в грязи, в стружке, и датчики там стоят в самых нагруженных местах. Попала стружка, отлетела в датчик – она его покарябала, и всё, станок за много миллионов встал, а запчастей для него нет. 

– Какие станки работают на ваших датчиках? Можете сказать? 

– Трубогибы. И сейчас делаем датчик для поворотных станков обрабатывающих центров. 

– Мощно. 

– Есть заказы от компании «Пумори», которая у нас станкостроительная. Есть запросы от изготовителей систем ЧПУ, тоже, видимо, когда у них запрашивают их систему, что-то хотят поворачивать, а контролировать нечем. 

– Эти санкции, которые наступили, открыли вам путь? 

– Если с датчиками, то да. 

– Над чем ещё работаете сегодня? 

– Я сейчас работаю над системой управления этим мобильным роботом, так как задача мобильного робота – уложиться в небольшой бюджет, то и система управления у него должна не использовать дорогое изделие, лидар. Моя задача – отказаться от экзотических зарубежных деталей, которые нам поставляют только недружественные страны. У нас же есть и дружественные страны, которые поставляют нам другие компоненты. И я из этих других компонентов строю систему управления. И эта система управления тоже должна быть построена на обычных видеокамерах, без использования лидаров. А обычные видеокамеры дальше уже обрабатываются с помощью алгоритмов. Это интересно! Я ведь роботом начал заниматься, потому что это прикольно, это интересно, это огромный проект, в который можно погрузиться и долго из него не выходить. Я толстые книжки любил читать обычно, потому что открываешь какую-нибудь книжку – «Граф Монте-Кристо» – и знаешь, что у тебя впереди тысяча страниц интересного текста. 

– Целое путешествие. 

– Так и здесь с роботом. Датчики надо сделать, датчики – целый мир, как оказалось. Систему управления надо сделать. Сейчас ещё приступим к рабочим органам, которые будут снег убирать, окурки и прочие «подарки», бутылки и бумажки. Это же тоже будет целый мир мехатроники! 

– А есть у вас какие-то планы, мечты, когда запустить можно этот робот? 

– Здесь очень опасно, надо относиться к этому как к процессу, потому что, если начнёшь ставить себе сроки, то очень легко выгореть. Не успел к сроку, к дедлайну – выгорел. Лучше относиться к этому как к процессу: чего достиг, вот и результат. 

– Есть ли какие-то конкретные заказы? К вам обращаются? Может быть, какие-то государственные организации, компании. 

– По датчикам сейчас обращаются. У меня есть разработка для РЖД, буквально сегодня опять из РЖД обращались. Устройство, которое проверяет систему АЛСН в локомотивах, компактное, переносное. 

– Где вы сегодня базируетесь? Кто ваши коллеги?

– У нас есть лаборатория, где мы и базируемся, там мы всё разрабатываем. Коллеги – конструкторы, электронщики, продвиженцы. 

– Это выпускники наших вузов? 

– Да, конечно. Никого у нас иностранцев нету. 

– Чем вы заряжаетесь, откуда эти идеи? 

– Жизнь идеи даёт. Есть много диабетиков, а у нас до сих пор не решена проблема, чтобы измерять онлайн уровень сахара в крови у человека, то есть никто в мире эту проблему ещё не решил. 

– Это вы как пример привели? 

– Это как пример, да. 

– Или это очередная потенциальная разработка? 

– Я просто в эту сторону думал и мне не хватает тут медицинских знаний. С точки зрения электроники можно всякое померить, но тут надо бы ещё понимать, как это интерпретировать с медицинской точки зрения. 

– Наверняка каждая разработка требует ещё каких-то дополнительных знаний, не только инженерных. 

– Конечно. Чем больше знаний, тем лучше. 

– Можно в этом плане посотрудничать. 

– Знаете, какая ситуация была: «КВАРЦ групп», компания, которая обслуживает наши ТЭЦ, от них был запрос «а вот как бы проверить влажность дымовых газов». Я взял и изобрёл датчик для измерения влажности дымовых газов. Датчик-то я изобрёл, а «КВАРЦ» что-то не желает. Но это неважно, было интересно, и всё. Я изобрёл, мне радостно, я доволен. 

– Могут ли такие изобретения лежать, что называется, годами, а потом раз – и в какой-то определённый момент будут пользоваться спросом? 

– Безусловно. Датчик влажности дымовых газов чем интересен, вот есть дымовая труба, температура дыма на выходе трубы должна быть такой, чтобы конденсат в трубе не образовывался, то есть дым должен быть достаточно горячий, потому что, если в трубе будет конденсат, там же сера сгоревшая есть в дыму, и сера плюс вода – даст кислоты, серную, сернистую, и эта кислота, этот конденсат, стекая вниз по трубе, очень быстро её съест. А если будем очень горячий дым выпускать, то получается, что мы тепло будем в воздух выкидывать. Нужно поддерживать этот баланс, чтобы температура трубы на выходе была максимально близкой к тому, чтобы конденсата не было, и максимально холодная. Этот датчик бы помогал. 

– Что это даёт в жизни? 

– В жизни это даёт огромную экономию. Потому что, понятно, что ТЭЦ смотрит на то, чтобы у них труба не заржавела раньше времени, а для этого им приходится больше угля подкидывать и больше тепла выкидывать в атмосферу. 

– В будущем какие изобретения станут популярными? 

– Все изобретения, облегчающие жизнь, будут популярными. 

– Будем надеяться, что на все изобретения у вас хватит времени. И чего ещё нужно? Сил и финансирования, думаю. 

– Если вещь нужная, то финансирование валится сверху. 

– Само найдётся. 

– Изобретать же можно какую-то ерунду, а можно что-то полезное. Как только начинаешь изобретать что-то полезное, то сразу находятся желающие это купить, причём вот с теми же датчиками – нам начали платить за них деньги ещё в тот момент, когда их ещё и готовых не было, потому что они нужны и люди готовы были ждать полгода, девять месяцев, пока мы их разработаем, – и заплатить вперёд. Это показатель того, что оно нужно. Про медицинскую тему – есть такая особенность у человеческих почек, что когда они болеют, они не болят, а когда они уже заболят, это значит, что уже всё, человек уже инвалид I группы, он одной ногой в могиле стоит, это опасно. Видно только по анализам. Есть желание сделать устройство, которое измеряет, например, уровень белка в моче. 

– Это в домашних условиях? 

– Да, чтобы это было в домашних условиях и буквально было две лампочки: красная или зелёная, зелёная – всё нормально, красная – сходи к доктору, что-то не то. 

– Но это тоже к медикам надо. 

– Тоже к медикам. Тут у меня просто были проблемы со здоровьем, пришлось с медиками пообщаться, так что я в этом вопросе подковался. И вот если бы такие устройства, которые делают анализы... Причём тут тоже такой вопрос ограничений – многие же скажут: «Так всё же есть! Всё работает!», но оно всё работает как? Там какие-то сложные лабораторные методы, и даже не сложные, но они требуют расходников, а надо, чтобы устройство такое было, что купил, повесил и забыл про него. Это только вот пользуешься, а оно тебе светит: красненькая – не так, зелёненькая – зелёненькая. Всем зелёненькой лампочки! Это ограничения, да. Сейчас ведётся работа по исследованию этого момента. Вплоть до того, что скрининг на предприятиях проводить. Какое-то предприятие у себя поставило в туалете такую штуку, человек пришёл на работу, а ему там раз – красная лампочка светит, он зашёл к врачу, сдал анализы и всё, глядишь, можно будет обойтись пилюлей, а не гемодиализом. 

– И вовремя. 

– И вовремя. Можно вылечиться, да. Знаете, есть такая печальная байка, что у каждого врача есть своё кладбище. Так вот, у каждого изобретателя есть свой огромный мусорный контейнер, в который он складывает то, что он изобрёл – ну да, вроде работает. Или не работает, раз – и положил туда, и чем больше контейнер, тем лучше изобретатель. 

– У вас он большой? 

– Огромный! 

– Есть, в чём покопаться, есть, что достать на случай, если это будет надо. 

– Конечно. Любая разработка – получилась она или не получилась – приносит знания. И в следующий раз я уже опираюсь на эти знания, которые я получил на предыдущей получившейся или не получившейся разработке. 

– Будем надеяться, что робот-уборщик тоже будет востребован, нужен. Знаете, я уж пожелала вам и сил, и времени, и финансирования. Новых вам идей, которые действительно помогут нашим людям, чтобы их было больше полезных! 

– Спасибо.