Юрий Баженов | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Юрием Баженовым. 

– Всем привет! Это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». Сегодня говорим о кинематографе, и у нас в гостях сценарист, режиссёр документального кино, член гильдии неигрового кино и телевидения, лауреат региональных, всероссийских и международных фестивалей, преподаватель кафедры режиссуры и хореографии ОмГУ им. Достоевского, директор кинокомпании «Сибирь» Юрий Баженов.

Юрий Дмитриевич, я рада приветствовать вас. 

– Доброе утро. 

– Насколько я знаю, вы автор более чем 50-ти документальных фильмов и пяти – сейчас поправьте, если я ошибаюсь – фильмов игрового плана. Почему именно документальное кино стало частью вашей жизни? 

– Что касается документального, 50 – да, это такая подходящая цифра была, но на самом деле никто уже не считал их, и я в том числе. До сих пор иногда понимаю... есть момент... оп-па, когда это было? А когда это было? Ориентировочно – да, и мы все любимы, понятно, что подход такой в душу вливаешь, что-то забылось, что-то ярко в памяти.

Что касается игровых, то не совсем точно. Я автор одного игрового проекта, а так я просто в команде участвовал, в юности ещё, в студенческие годы.

Почему документальное? Что называется, так карта легла, в процессе обучения почему-то дикий интерес именно документальное вызвало, и настолько это очевидно было, я даже не пытался разобраться, почему именно, хотя группа была смешанная – игровое и документальное. Интересно было здесь и сейчас, живой момент. Знаете, такая полушутка-полуправда, есть поговорка: «В игровом кино режиссёр-бог, а в документальном – бог – режисссёр». Вот так вот. Потому что на самом деле – можно всё! Хоть табуретку. Вопрос – кто на ней сидел. И история – увидеть в обычном необычное, зацепить этот момент, драматургически развить. К сожалению, бытует уже устоявшееся мнение, что документальное кино – а чего там, взял камеру и пошёл снял. Да ничего подобного. Те же законы драматургии, то же построение, эта некая история, которая с чего-то началась. Ты хочешь рассказать её, будь то человек или будь то событие, ты их развиваешь, выстраиваешь. Я абсолютно не играю в шахматы, но у меня такая аллегория: документальное кино – это игра в шахматы. 

– То есть никогда не знаешь, какой будет следующий ход.

– Абсолютно нет. Ты можешь придумать сценпланы, это обязательно. Борьба до сих пор ещё идёт даже среди вузов, что существует некий сценарий в документальном кино. Его нет, существует сценплан, а сценарный план – что я хочу, откуда я зашёл, какие-то ключевые точки и финал – к чему я хочу прийти. Это тема, идея. Даже музыкальный клип без этого не может быть. Всё подчинено – есть такое понятие «архитектоническое построение» – даже мы с вами живём по этим принципам. 

– Мне кажется, это интереснее, чем игровое. 

– Вот этим меня и зацепило. По поводу «что сложнее» – спорный вопрос, документальное – это вечный напряг, это дикий кайф, когда ты всё-таки понял, почему я взял в герои этого Васю, чем он интересен и чем же эта история закончится. По поводу «предсказать» – мы же не знаем, идём по улице – и с какой стороны прилетит, извините, кирпич. Прогнозировать можно. Вот в эти моменты... Смотрите, пешеходный переход: мы часто видим в Омске – гитаристы, баянисты, просто нищие стоят, да? Мы зашли. Кого-то заинтересовало, кто-то остановился. Вот я из этих, если это интересное. Если это просто, то лучше сто рублей дать и пройти мимо, чтобы замолчал. А представьте ситуацию: к этому нищему ещё один нищий подошёл, конфликт начался, театр начался, началось кино, началась завязка. Мы не знаем, чем завершится. Но уже была завязка, мы будем наблюдать. Вот этим цепляет документальное кино. 

– Вы помните ваши первые фильмы? 

– Я помню... это даже не фильм, это несколько переходящее от расширенного репортажа. Опыт был печальный, это был крайний север, трагическая история про мальчика, погибшего в армии. «Груз 200» назывался. Удалось. Я был юн, цеплялся, не боялся, извините, пинком открывать кабинеты высокого начальства, был скандал, мне пришлось из города исчезнуть. 

– Даже так. 

– Да. Но фильм-репортаж так и назвался, я его сохранил и иногда смотрю и сам себе удивляюсь. Это ещё при тех-то временах. Он получился. И никогда режиссёр не преследует цель! Наоборот – не навредить герою. А тогда я помню, что мне было приятно, что он имел резонанс, и на семью погибшего мальчишки обратили внимание, вплоть до того, что квартира, финансово начали помогать, так скажем, грехи замаливать. 

– Получается, что в документальном кино режиссёр – он не просто режиссёр, а ещё и, можно сказать, журналист, следователь, если хотите. 

– Конечно. Это всё смежное. Вообще в кино, как по мне, нету деления – документальное, игровое, если уж с позиций режиссуры. Режиссура либо есть, либо нет, вот и всё. Об этом не стоит даже задумываться. Можно назвать себя режиссёром, продюсером, неважно. Продюсер игрового кино что делает? Продюсирует, какая разница? Продюсер хоккейной команды, футбольной. Так же и здесь: режиссёр, продюсер, тренер футбольный, хоккейный... Это однородственные термины. Для меня режиссёр должен быть режиссёром. 

– Но изначально-то вы выбрали не путь режиссёра.

– Выбрал путь... Да, путь был вообще с актёрства, по первому образованию я актёр драмы и кино, вокалист, в музыкальном театре пел до 1996 года солистом. Я не знаю, господь видит, наверное. Там исходное событие было очень заманчивое и замечательное. Я сейчас это с улыбкой вспоминаю. Семья вообще по отцовской линии военная, единственный артист был – брат. Младший брат от отца – он артист был, по гастролям, по заграницам в те годы. Вот угораздило же его, когда мне было семь лет, привезти японскую 8-миллиметровую кинокамеру в подарок. 

– Случайности не случайны. 

– Да, случайность – не случайность, и с тех пор я... Был на Любинском проспекте такой магазин «Сокол», это сцена была, как я специально родителей туда гулять водил, потому что там плёнка была, там химикаты. С этого началось, до сих пор хранятся первые плёнки, и сейчас смотришь... Вот это и есть документальное кино. Это тоже отпечаток. Это абсолютно бессмысленные какие-то... это же кайф был, дикий кайф. Конечно, это отпечаток, наверное, дало. То, что актёрскую школу прошёл, – что называется багаж, это всё в плюс. Вообще режиссёр – он к сорока годам формируется по большому счёту. В двадцать лет – это только задатки, которые необходимо либо развить, либо увидеть педагогу, а в сорок и дальше...

– Вы во сколько сформировались, если самим критично посмотреть? 

– То, что после тридцати трёх, когда кардинально с актёрской судьбой, и даже в УВД поработал, искал себя.

– И даже сталеваром побывали.

– А сталевар – это нет... Я вижу, вы всё посмотрели! Сталевар – это недавно фотографию в архиве нашёл, перебирал. Дико гоготал. Фотография красивая в этой форме одежды. Это был первый курс политехнического института, сразу после школы. Когда я называю: «у меня растут года, скоро будет...» – получу диплом и буду получать стеклопосуду, да. 

– Это не туда занесло?

– Это действительно занесло, я ловил дикий кайф, это первое знакомство со студенческой жизнью. Кто услышит – всем из политеха привет! До сих пор с Маришкой, отличницей, дружим, встречаемся и подколы идут. Я говорю: «Ну дай списать химию, начерталочку. Ну дай списать». С позиций точных наук я абсолютно никакой, мне интересна была студенческая жизнь – это общежитие, праздники. А чем занимался? Да фактически весь год – бывший спортсмен! – выступал за политех, на коньках бегал. Гитара, пел в хоре, в СТЭМ под руководством Погодаева, известного в Омске режиссёра... 

– Владимира Дмитриевича? 

– Да-да-да. Это была замечательная студенческая жизнь. Что касается учёбы... Вечный двоечник. Дошёл до второго курса – у меня было четыре академических задолженности. Это о происхождении фотографии – это первая практика. Опять же, какой там металл варить! Мне было интересно: чумазые, здорово, красиво. Я смотрел на металл заворожённо, потому что красиво. Не с позиций технологии. 

– С позиции режиссёра, наблюдателя. Эту атмосферу почувствовать. 

– Да. Какая там технология! Чего там передерживают, какая там точка кипения (мы, кстати, находимся в здании «Точки кипения»). Смотрите, как красиво.

На втором курсе в декабре был благополучно за академическую неуспеваемость отчислен. Видимо, толчок судьбы был сразу. Отец у меня такой суровый был, через три дня я был в армии. 

– Ух как! 

– Ровно в конец призыва, декабрь. Конец призыва – 26 декабря, а 23-го я был уже в части. 

– Новый год уже отмечали там.

– Тоже забавное время. Когда служим, все ноем, есть поговорка. Мы эти 730 дней вспоминаем всю жизнь, так оно и есть. Тяготы забываются, остаётся – первое серьёзное познание жизни. При всех плюсах, при всех диких минусах, но там проявляются люди в ту или в другую сторону.

– Это действительно так. И мужчины вашего поколения – для них армия это такая отдельная большая история жизни. 

– Абсолютно. В то время началась Афганская, у нас в России всегда периодически что-то как-то. Из моего поколения, из моих одноклассников – никто не боялся этого. Действительно, какое-то воспитание, пусть громко называется патриотическое. «Я в армию не пойду? Да я что, сачок что ли?» Наоборот, были удивлены. Ты – в политехе. Я сказал: «Отчислили». «У тебя папа...» Отмазать на раз было, но через три дня – в части. Не было этого. Были ли моменты сожаления в первые полгода службы? Я скажу честно: были. Потому что встаёшь со слезами, этот весь дурдом армейский, который действительно присутствует, кто служил в те годы – поймёт. 

– В любом случае – адаптация у человека. 

– Адаптация в любом случае, когда приходишь в часть, когда уже учебка – почти три месяца ребята под автоматом, тебя встречают: ты откуда, белая ворона. Чтоб служба мёдом не казалась – на толчок с бритвочкой. Знакомство с армией. 

– Патриотизм в ваших фильмах – во всех фильмах? 

– Конечно. Абсолютно во всех. У меня в основном темы... Портрет не портрет, а это человек, проявление человека в тех или иных обстоятельствах. Патриотизм – конечно. Он есть. Я даже об этом не задумывался. Отношение к жизни, отношение к своей профессии... Как мастер говорю: чёрного вокруг нас более чем достаточно. Ребята, хотите стать художниками – ищите добро. Патриотизм – это тоже добро. Масса фильмов, все 50 – где он там есть. Не обязательно его выпячивать. Но когда человек смотрит и остаётся впечатление, он понимает: да! Момент – задумался, «а, это вот так бывает». Вот это и есть проявление патриотизма – заставить человека думать о том или ином событии. 

– Сегодня у нас как с патриотизмом? Хватает, не хватает? Мы часто задумываемся? 

– Были годы – и 90-е, когда реальный развал шёл, разруха. Какой там патриотизм? Да никакого.

– Бизнес, деньги, «новые русские». 

– Бизнес, деньги, вот это засилье порнушки, войнушки в телеке. Я в те годы окончательно перестал смотреть телевизор – и до сих пор. Серьёзно, я его смотрю, если вижу комедии Гайдая в ретроспективе. 

– Только это? 

– Да. Старые фильмы, классика, чёрно-белое кино. Даже документалку не смотрю, к сожалению. Таких каналов нет. Но для этого есть интернет. А в те годы попёрли буквально все эти «поющие трусы» и так далее, всё однотипное. Как-то это сразу обрезало. Да и слава богу, надо свой багаж формировать было. Хожу по улице, наблюдаю. Вообще я ловил себя на мысли – хожу в жизни, а со стороны кто наблюдает, подумает – дурачок. Я монтирую в голове. Я на вас смотрю, на ваш взгляд, на позу – и образы, образы. 

– И уже создаёте? 

– Вы с микрофоном, камера напротив. В каком порядке – это уже настолько во мне сидит, я даже не анализирую, почему это.

– Это как у музыканта, он уже нотами составляет. 

– Да, видимо. Берёт инструмент, играет – не думая, а потом ловит себя на мысли: что за мелодия? Да, это вот эта мелодия. Так и у меня, я, пока с вами беседую, уже смонтировал, в каком порядке. Мы заговорили об этом, я проанализирую... вот оно! Это называется профессия уже в тебе. Вот чем мне была интересна документалка, слава богу, профессия режиссёра – это всю жизнь ученик. Всю жизнь. До самого... Герц даже, великий Герц ложился на операцию, снимал себя. Товарищ его снимал. Там другой подход. Но профессия – всю жизнь учиться. Жизнь-то развивается. 

– Обычный человек, наверное, тоже режиссёр.

– Абсолютно. Каждый человек – режиссёр своей судьбы. Не помню, кто сказал, но так оно и есть. Как я день построю? Пошли законы архитектоники, пошла драматургия. Проспал я сегодня – как в школе я часто говорил: первый урок – не пойду, второй – мир не перевернётся, из школы не выгонят, пойду к третьему. А если с утра встал – совсем другое отношение к учёбе. Вот они, законы построения драматургии. 

– Что сегодня происходит в Омске с кино, с кинематографом вообще? 

– В Омске происходит жизнь, как во всех городах. Кино? Мне сложно судить. Я в 2005-м вернулся в Омск, так звёзды сошлись. Не планировал оставаться, честно, хотя я действительно патриот города. Возвращался по определённой причине и остался, не жалею. Потом были приглашения трижды, и на НТВ, и в московские команды. Один раз сидел на чемодане. За час, благодаря жене... Посмотрел в её глаза и сказал: «Распаковывай. Всё». Причём я уже уволился (на телевидении работал). Ничего, вернулся. В те годы (это 2005–2006) фактически разговора о кино не было. Я не знаю, абсолютно без короны человек, но мне кажется, что я и не видел, что кто-то снимал документальное. Я акцентирую на профессиональном кино, любители всегда были, такие, как я в семилетнем возрасте. Раньше кружки были, Дворец пионеров, кинофотостудия, все чего-то снимали. А вот профессионально – по документальному я не помню, первые серьёзные попытки только среди учеников были. Игровое тогда я пытался, «Антенна 7» была – тогда полный метр пытались. Но это попытки. Время диктует свои условия, последние 4–5 лет. Из чего это складывается? Я уверен, что «энтузизисты» (как я называю, не «энтузиасты») были и тогда, чего-то добивались здесь по обучению, практике – и уезжали из региона. Яркого ничего не помню. Благодаря, наверное, и фестивальному движению – когда человек заинтересован. Может, это тоже толчок был, как у меня – 8-миллиметровое японское киночудо. Оно появилось, в последние годы есть, снимают профессиональное кино – игровое. Документальное не будем сейчас обсуждать, потому что, к сожалению, документальное кино... Я-то приверженец классического построения... 

– Но оно хотя бы началось? 

– Оно началось, конечно. И я безумно этому рад, рад видеть «Золотой Витязь» и на сцене – своих коллег по телецеху, которые добиваются. Я знаю, что есть хорошие работы. Плюсы-минусы профессии ученика, я повторюсь. В игровом кино серьёзные подходы есть, слава богу, это началось! 

– Что повлияло на это возрождение или появление? 

– Я не знаю. Может быть, фестивальная жизнь. Это немолодые ребята, может быть, с годами... 

– Вот я и думаю: может, был какой-то период, когда всё это осмысливалось, анализировалось. 

– Знаете, сейчас мысль пришла, гипотетически – после дикого застоя, после тихой тишины охота закричать. Может быть, это был момент накопления опыта. 

– То есть это само собой разумеющееся, наверное? 

– Было бы хуже, если бы чайник закипел, свисток просвистел – и всё заглохло. Тут обратный процесс пошёл. Разное, удачное, неудачное – не в этом дело, вода камень точит. Я знаю, в Омске будет кино, я уверен. Если ещё лет десять назад я думал: ничего тут не произойдёт, болото... Вот это, кстати, и причина оттока многих талантливых мальчишек, среди которых и мои ученики были.

– Многие уезжают? 

– Многие. Сейчас вижу перспективу в Омске... Наоборот бы. 

– Как-то приманить? 

– Не то слово.

– Оставить? 

– Что происходит в головах юношей, девушек, которые пришли учиться профессии режиссуры кино? Первый год – да, теория, учебные задания. Ну, здорово! Отсутствие базы, отсутствие практики. Это то, что начиная со второго курса обрубает всё желание и руки. «Хватит говорить! Хватит играть в кино! Когда кино-то будем снимать?» Вот это здесь, в Омске, уже появляется. База не то что появляется, она есть уже. Есть где приложить свои усилия, попробовать. Другой вопрос, в каком качестве – волонтёр, не волонтёр. Именно сейчас в Омске есть пример этому, есть где учиться, практически учиться, у кого учиться – и увидеть со временем свой результат. Буквально в последнее время сформирована ситуация, когда «ну, чижики-пыжики, кричали о кино? Вот, есть возможность!» 

– Здорово! 

– Здорово-то здорово. Здесь действительно проявляется, кто хотел на бумаге снимать кино, кто на диване, кто в мечтах, а кто: «Я поехал! Начнём с нуля!» 

– Многие ученики, ваши воспитанники, студенты уже там прославились? Есть ли уже коллеги?

– Есть. Коллеги. Как только начинается площадка, кто услышит из «бармалеев» (я их называю «бармалеи») – на площадке я не педагог, зачётки убрали, я вам коллега. Видите, что я не то говорю или делаю, – спорим! В споре истина. Вижу, что вы не то – конечно. Тут не надо опасаться, что что-то не так, «ой, я не то сказал, это незачёт».

– Такое, знаете, живое общение. 

– Это живое общение. 

– Даже не с учителем, не с каким-то ментором, а именно с наставником.

– Начинается площадка, начинается момент обсуждения проекта, всё, ты мне не ученик, я тебе не мастер. Ты коллега, потому что кайф молодых – они по-другому мыслят. Почему я и преподаю который год, я же тоже учусь, я от них учусь. Иногда я пацан бесшабашный, как они. Иногда они – ух ты, профессура! Я им говорю: «О, уже профессора увидел». Это безумно интересно. 

– Друг-коллега. 

– Друг-коллега. Бывает полный антагонизм, и это тоже ценно. «А я вот так вижу!» Ну, видь, докажи. Опять же, возвращаясь к Омску: слава богу, слава богу, ты пришёл. Есть такая пьеса. Слава богу, началось!

– А вы вообще уезжали? Мне говорили, я как бы знаю эту информацию, но не подтвердила её нигде. Вы уезжали в Москву, жили какое-то время там? 

– Я учился в Москве, это уже после театра, оставался там на проекты, работал на НТВ. Это не мой город. Потом я уезжал на проекты для ТВЦ, где снимали маршрут на Крайний Север, там я отточил уже всё, уже после учёбы. С чего и началось: неслучайные случайности. Уезжал только на одну серию на проект – фабула такая: забрасывали в болото на лодках, и с лодками съёмочную группу на «вертушке», и мы по Юганам (это притоки Оби) шли. Быт, жизнь народов Крайнего Севера. Ехали на одну серию, ровно на три месяца, а остался лет на пять. А потом уже с севера в Омск. Череда событий – пожилые родители болели, я приехал попроведывать, ну и вот... 

– И остались.

– И остался. Хочешь рассмешить бога – расскажи о своих планах. Вот так и я, честно говоря: ехал на три месяца, остался; поехал в отпуск – остался. Не жалею. Жил в Москве – не мой город, я ненавижу суету. Вот ещё, наверное, почему документальное. Это начиная от команды, когда ты да я, да мы с тобой. Игровое – это такие дикие организаторские способности надо иметь, чего у меня нет, это честно. Док – это всё-таки... 

– Степенность?

– Степенность, локальность.

– Чтобы никто не мешал наблюдать. 

– Я вообще, когда снимаем проект, за то, чтобы даже звукорежиссёра не брать с собой. Три человека – это для дока толпа. Человек не раскрывается, потому что в душу же влазишь в беседе. Иногда даже камеру с собой беру, в зависимости от ситуации. Иногда вообще один на площадке.

– «Дела сердечные» – ваш фильм, знаменитый. Вы снимали его тоже втроём-вчетвером.

– Неслучайная случайность. Я и один снимал, и вдвоём, и вчетвером где-то снимали. Тоже случайное не случайно: угораздило в 19-м году загреметь на операционный стол. Буквально вчера виделись с моим доктором-спасителем, он вспомнил эту историю, когда я после операции в реанимации открыл глаза, говорит: «Я тебя за дурачка посчитал». Конечно, я этого не помню, а он рассказывал. «Глаза голубые – это от наркоза – улыбаешься и говоришь: “Доктор, а я про вас кино снимаю”». Там уже процесс шёл. 

– Пока вы были под наркозом, уже фильм готовился. 

– Я помню, что какие-то глюки там чего-то. Уже в палате – да, реально, и он подтвердил. Когда он пришёл – это я помню. Говорит: «Как себя чувствуете?» Я: «Сценарий пишу». И тогда он сказал: «Ребята, обратите внимание на пациента, у него, по-моему, крыша после операции поехала». Она на полном серьёзе! 

– Но и вы на полном серьёзе тогда задумали фильм. 

– Ну, там ещё и состояние, я был открыт: как это, у меня в мыслях не было, что меня не поймут. 

– «Кого оперируете-то, вы хоть заглянули?» 

– Я шёл по длинному коридору – такая аллегория. Длинный-длинный у КБ коридор – видимо, то, что пережил – тоннель, ведущий в никуда или куда-то в жизнь, там свет. Поймал себя на мысли: оп-па, это решение, это дорога, это путь. Я чётко знал, лёжа в больнице, что я сниму этот фильм. О чём он будет – чётко было. Потом, когда лежишь в палате, ты же не один, видишь другие судьбы. Это судьбы, это слёзы, это счастье, это радость. Потом узнал, насколько наши врачи уникальны по-человечески. Я с гордостью скажу: они не боятся брать отказников, тех, на которых поставили крест, – и, к счастью, эти люди, которым отказали (не буду называть центры), которых, давайте так скажу, отправили умирать – и их омские врачи вернули к жизни, эти люди живут, я с ними встречаюсь. Несколько людей – герои этого фильма.

– Не всё потеряно в Омске. 

– Да, поэтому сейчас говорю детям: не надо вам никуда, давайте здесь жить, здесь надо делать! Это место силы, это твоя родина. Это не высокие слова, это твоя родина, ты здесь родился. Говорят, что Омск – это болото, да пусть говорят. Я считаю, пусть говорят слабые, ну, ищите своё болото, болото – везде. Ты хочешь быть розовой лягушкой – едь дальше. Ты хочешь быть зелёной, незаметной, но квакать на своём болоте – и это будет такая какофония, вечером приди на это болото и послушай, сколько таких лягушек квакает, это же песня. Да, всё это складывается. Омск, конечно, не потерян. 

– Ваш очередной фильм – «Следжики». 

– О, это боль. 

– Как возникла идея? Где вы с этим столкнулись, как всё получилось? 

– Если «Дела сердечные» – такие трагические темы, опять же, «Груз 200» был (сейчас поймал себя на мысли, самая первая работа). «Следжики» – элементарно, проходишь этот путь, думаешь элементарно. На самом деле нет: это поиск, он меня греет, он ставит кучу вопросов – не для режиссёра, а для общества, для людей. Режиссёр не должен ставить себе вопросы и за счёт своего самопознания снимать и передавать это другим.

– Важно просто показать. Выводы люди сами сделают. 

– Выводы – конечно, все выводы делает зритель. Режиссёр в документальном – проводник, да и в игровом, конечно, повторюсь, он – проводник. Через него всё это передаётся.

Искал тему, мне интересна тема преодоления, безумно интересна. Яркие примеры искал, мысль пришла – паралимпийцы. Знаете, я сейчас как бы отвлекусь, а на самом деле нет: у каждого человека бывают минуты, когда ничего не хочется, депрессуха пошла. Увидел в переходе парня в тельняшке – без двух ног, а у него на лице такая улыбка, и тема родилась: паралимпийцы, ищи в Омске паралимпийцев, ищи ребят, которые не потерялись, не спились. И поиск вывел, я узнал, что в Омске есть чудные... 

– Юные мальчишки. 

– И не только! И девчонки же в команде. Юные чижики-пыжики, которые, несмотря на тяжелейшие заболевания (врождённые, приобретённые, ДЦП, «четвёртая группа» называется это) занимаются хоккеем! Следж-хоккей. Дети-инвалиды, какой хоккей, вы о чём! Я познакомился с тренером, сказал: «Я хотел бы познакомиться, посмотреть». Не то что я сейчас приду, кино сниму, ничего подобного. Я посмотрел – это не передать, это надо там быть. Там такие черти внутри у меня боролись! Пока эту тренировку смотрел, пока смотрел в их личики...

– Какие мысли пронеслись в голове в этот момент? 

– Их миллион было: и «да», и «нет», и «не берись, завалишь», «не потянешь», «а кто, если не ты». Там много. 

– Это же войти в семью, в душу к маме, которая тоже переживает. 

– Конечно. Хорошее кино быстро не рождается, уже второй-третий год пошёл этого проекта. Контакты есть и с семьями. Мать – героиня, дети – уже и в Сочи на чемпионат съездили, чемпионами России стали, вот тебе Омск! Наши детки – чемпионы России, следж-хоккей. Самая тяжёлая «четвёртая группа» в разряде градации хоккея. Дети настолько чистые, открытые, настолько сильные. И у меня, да простят меня многие, была параллель: когда я вижу пацанов, идёшь по улице – хоть сейчас уши затыкай; и вот этих... Они тоже умеют крепкое слово сказать, в Сочи было из детских уст, потому что это игра, это хоккей. 

– Это хоккей, настоящие мужчины.

– Это тебе не в шашки играть, да. Они очень сильные, они настоящие – вот фраза. Они – настоящие. 

– Как вы собираете единомышленников? Ведь даже оператора нужно как-то замотивировать, настроить. Или здесь уже не оговаривается? Ты оператор, камера есть... 

– Конечно, если оператор тебя не понимает, то как он... Тогда не кино, а «кино, вино и домино» начинается. По-разному, опыт, в общем, не маленький. Кого-то с нуля учил, это называется «подстраиваешь под себя».

– И под себя, и под фильм. 

– Без этого, не поняв фильм, не может оператор. Знаете, сейчас ловлю себя на мысли: с правой стороны оператор, он слышит эти слова, он наверняка соглашается... Если это так? Так? Конечно. Просто присутствовать за камерой, спать – если ты оператор, ты вникаешь, ты смотришь. 

– Живёшь этой жизнью.

– Режиссёр – это душа фильма, а камера – это глаза фильма. Они либо косые, либо слепые, либо они открытые. Поэтому по-разному. Если Паша Манжос услышит – большой тебе привет! Это тот случай, когда фактически с нуля репортажный парень с новостей – и много-много фильмов с ним снято. Он стал мастером. 

– Он на «Следжиках» работает? 

– Нет, он не на «Следжиках», судьбы развели. На «Следжиках» работает – два года назад меня судьба – опять же! – свела на фестивале с человеком. Я сейчас скажу – никто не поверит, и опять Омск погладим по голове – с человеком, который ведущий оператор алмаатинской киностудии, с Алексеем Кирюхиным. На минутку, дважды лауреат Каннского кинофестиваля, с колоссальным опытом. Мы друг друга услышали. Он два года назад планировал переезжать в Россию, недавно он стал омичом. И судьба свела так, что мы сейчас с ним будем на одном проекте работать. В «Следжиках», конечно, мы с ним снимаем. Причём пока без финансирования, ищем-ищем-ищем. 

– Это краудфандинг? 

– Нет, от этого я ещё на «Делах сердечных» отказался, потому что это масса энергии, это надо иметь в команде директора, администратора, кто этим занимается. Когда ты на это раскидываешься, ты забываешь про фильм. 

– На что тогда удаётся снимать вот такие фильмы? 

– Пока Министерство культуры в Сочи помогло нам съездить, руководству Омской области спасибо. А что касается Омска, пока сами. Слава богу, на покушать есть пока, техника есть. Это в юности ты можешь быть альтруистом от и до. Сейчас – это же работа, это безумно дорогая техника, кто занимается, знают, сколько она стоит. Даже в документальном кино вся машина забита техникой. Как-то удаётся находить единомышленников, сейчас – в лице Алексея, который, когда встал вопрос – снимаем, продолжаем снимать? – «Однозначно снимаем».

– То есть должен быть такой здоровый альтруизм ещё и у взрослого мужчины. 

– Без него тоже нельзя. 

– На каком этапе сейчас работа? Что происходит со «Следжиками»? 

– Если раньше она была прямо такая активная, мы снимали всё подряд... Ключевые события мы снимаем, конечно. То, что называется «уходящая натура». Это и дети, они же растут. У Алексея, кстати, был опыт – начинали снимать ребёнка в год, закончили в пять. 

– Это такая милота! 

– Это талант. А здесь мы ключевые события отслеживаем – чемпионаты, чемпионат Сибири будет; какие-то праздники, встречи. Там есть действительно финансовая сторона – нам не хватает техники, которой необходимо снимать хоккей, а она стоит ой как дорого. Поэтому мы ждём финансирования, оно будет – один продюсер работает, второй продюсер работает. Ключевой, знаковый момент – возвращаясь к сценарию (его нет, но был сценарный план), что у этих «бармалеев» кумир – ни больше и ни меньше – Александр Овечкин. Клюшка № 1 мирового значения. Буквально позавчера этот фрагмент был снят в Москве – встреча тренерского состава с Александром Овечкиным, который омской команде «Ладья» пожелал и её капитану всего самого-самого, обмен сувенирами. Теперь у них будет футболка, подписанная Овечкиным. 

– О, я даже не представляю глаза этих детей! 

– Если родители услышат – не передавайте. Потому что это вручение мы будем на открытии сезона им делать. Но я знаю, что они визжать будут – кумир! Он открытый человек, он такой наш парень. Вот тебе и звезда. Те, кто звёзды, корону не носят. 

– Правда. 

– Вот в таком плане идёт работа, и фильм будет, поверьте. 

– Вы преподавали или преподаёте – поправьте меня – сейчас в Кадетской школе? 

– Был этап времени, когда я распрощался с телевидением (или меня распрощали, это уже не суть важно). Дикий шок был, как-то всю жизнь я был приверженец того, что вот, трудовая, в которой написано: артист. Или режиссёр. И опять же, случайно – не случайно... мысль – через дорогу, где я живу, Кадетский корпус. Мальчишки, личики хорошие. Пошёл к начальнику, сказал: «В Омском кадетском нет киностудии. Может быть, попробуем?» У меня один из дипломов – преподаватель режиссуры. Попробовали: была создана киностудия, которая за пять лет делала всё, что возможно касаемо детских кинофестивалей, в том числе и по линии Министерства обороны. Омск начал звучать. Не с первого года, а со второго начали заявлять о себе. Дипломов была куча, вплоть до того, что на Кадетский центральный фестиваль мы каждый год с «бармалейками» выезжали – и без заветной для них не возвращались. 

– Как сейчас обстоят дела? 

– Опять же, видимо, период наполнения прошёл, в 19-м году я расстался с корпусом. Там масса причин. 

– Не будем вдаваться в подробности. 

– С детьми – они уже не дети, они офицеры – до сих пор созваниваемся. Когда в Омске – заезжают. Я для них по-прежнему «дядя Юра». 

– Как это здорово. 

– Есть печальное, есть горькое. Сейчас говорю – слёзы наворачиваются. 

– Судьбы этих мальчишек? Особенно сегодня. 

– Да. Коленька Данильченко, Царствие небесное – Герой России. А я его успел снять в двух фильмах, в таком виде он остался. 

– Бывают и такие моменты.

О чём вы сегодня мечтаете? Можно ли мечтать? 

– Если я скажу: чтобы был мир... На самом деле – да, без пафоса. Если в профессии – научиться ещё чему-то. Понятно, что я хочу, чтобы то, что мы задумали, сбылось. Если ты в это не веришь, зачем ты об этом думаешь? Это априори, это будет, и будет качественно. Я приверженец того, что лодка по реке не должна плыть со скоростью моторной лодки, она вёсельная, каждый гребок должен быть продуман. И «Следжики» будут, и другой игровой проект – будет, и будет это всё качественно. Ещё есть такое: чем больше на пути каждого фильма препятствий... Опять драматургия! Чем больше ты говоришь: «Всё, гипс снимают, клиент уезжает, шеф, всё пропало!» – это крючки, это тебя судьба испытывает. Преодолел – более качественно. И дальше идёшь. Будет, поверьте. 

– Спасибо вам за беседу, спасибо, что пришли к нам. 

– Спасибо. Приятно было пообщаться. Всего доброго.