Святослав Князев | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» со Святославом Князевым. 

– Всем привет. Это медиа «Трамплин» и подкаст «Знай наших!». Сегодня в нашей студии человек редкой профессии, у нас в гостях лепидоптеролог Святослав Князев.

Святослав, здравствуйте. 

– Доброе утро. 

– Вас очень сложно застать в городе, и нам каким-то образом повезло. Спасибо, что вы нашли время прийти к нам в студию. Я так понимаю, что частые отъезды из города связаны с вашей деятельностью. 

– Да, конечно. Так и есть.

– Вы изучаете бабочек уже больше 20 лет. Что это вообще за деятельность, как она у вас появилась? 

– Деятельность эта в первую очередь научная, а появилась она из детства, когда я был ещё в возрасте лет 6–7, мы с родителями выезжали на природу, там собрали первых каких-то бабочек, сделали простую коллекцию, повесили на стеночку – и она у нас висела долгое время в квартире, я любовался. Потом мне дедушка подарил первую настольную книжку «Определитель бабочек» авторства Корнелио, и по этой книжке я начал свою первую коллекцию определять – что это за виды бабочек у меня. 

– То есть тогда взрослые поспособствовали уже. 

– Конечно. Поддерживали родители, и дедушка с бабушкой тоже, никто никогда ничего не говорил против, только за. И помогали всячески. По этой книжке я определил, мне стало интересно, а что же ещё из этой книжки я могу поймать у нас, в окрестностях нашей дачи, грубо говоря. И я начал уже как-то системно ходить и ловить, чего у меня нету ещё в коллекции. Коллекция стала расти. 

– На даче много оказалось? 

– Да, много. Дача у нас была в Муромцевском районе, тайга. 

– Богато. 

– Там хорошие леса, луга цветущие, и много всяких бабочек летало. Собралась уже побольше коллекция. Но это, конечно, ещё было детское такое, простое, неоформленное увлечение. 

– А в детстве вы уже как-то систематизировали или нет? По каким признакам? 

– Вот, по этой книжке. Я начал подписывать названия видов, какие-то первые семейства уже узнал – дневных бабочек. Ночными тогда я ещё, конечно, ещё не занимался. Потом в институте я уже более осмысленно стал подходить к этому, я написал диплом по бабочкам Муромцевского района. 

– То есть бабочки вас в университет увели. 

– Да. То есть в университет меня увело не только увлечение бабочками, а вообще в целом природа. Потому что, когда я решил поступать после 11-го класса, думаю: а куда же я хочу пойти, чтобы было что-то связано с лесом? Посмотрел все наши университеты и остановился на Аграрном университете, где было «лесное хозяйство» – и на «лесное хозяйство» я поступил, и там уже занимался лесной энтомологией, потому что была нужна привязка к теме дипломной работы, сделал диплом по бабочкам Муромцевского района. 

– Сегодня вы единственный, наверное, человек в Омске, в Омской области, который описал более полутора тысяч бабочек Омской области. 

– Не описал, а обнаружил в Омской области. Описать вид – это когда вид ещё вообще неизвестен науке, никто его не находил вообще. Делается детальное описание бабочки, с какими-то морфологическими особенностями, даётся название этому виду и публикуется. А все эти виды, которые у нас в Омской области, – они уже известные науке, то есть они были описаны когда-то, частично из Европы, из каких-то других мест, другими учёными, названия у них уже есть, уже описаны. Но в нашей области они не были известны, не были найдены. И наша работа по Омской области заключается именно в том, чтобы всю эту фауну исследовать, обнаружить максимальное количество видов и пополнить новыми видами, каким-то ещё неизвестными на этой территории. 

– Почему они не были обнаружены? Потому что происходит миграция бабочек какая-то? Они в одно время есть, а в другое нет? 

– По разным причинам, в том числе и по этой причине тоже. Некоторые мигрирующие виды у нас есть. Но большая часть видов не была обнаружена по той причине, что территория была белым пятном на карте в плане фауны чешуекрылых, то есть просто не было специальных исследований. Какая-то деятельность была в районе Омска и, скажем так, железнодорожных станций, расположенных на этой линии, в начале XX века проводились такие исследования у нас в регионе, а северные районы, южные районы – они вообще не расследованы, никто этим практически не занимался, за исключением пары человек, любителей-коллекционеров, кто просто собирал для себя коллекцию. А вот так, чтобы системно взять и исследовать всю территорию – таких исследований у нас не проводилось. 

– Но теперь уже вы обнаружили всё? 

– Нет, не всё. Даже за этот год пять новых видов мы добавили, и есть определённый списочек у меня – того, что ещё, по идее, должно быть в области, но пока не находится по тем или иным причинам. Ездим, ищем, иногда удаётся, иногда – не очень. 

– Как это происходит?

 – Как происходит? Садимся в машину, приезжаем... 

– То есть вы потенциально знаете, что в этом районе должен быть вот этот вид. 

– Да. С учётом знания экологии, распространения каких-то особенностей вида, мы можем спрогнозировать, где в области этот вид теоретически может нам встретиться. Естественно, это не даёт никакой гарантии, что он будет в это время в этом месте. Здесь же множество факторов влияет – лето холодное, и задержка у всех видов на месяц пошла. Мы приехали в то время, в которое оно должно летать, а из-за погоды оно ещё не вылетело. Или, наоборот, было жаркое лето – и уже отлетало. У бабочек период лёта небольшой в основном. У большинства видов – одна, две, три недели максимум, и можно просто не попасть на вылет. 

– То есть впустую съездить? 

– Да. Но впустую практически никогда не бывает, потому что мы же не за одним конкретно видом едем, мы исследуем всё, что там есть в этот момент. Если что-то не нашлось, ничего страшного. Что-то другое всё равно найдётся. 

– Информацию в любом случае увезёте. 

– Информацию да, потому что своего рода кадастр этой фауны проводится, в каждой точке все виды переписываются, в какую дату какие виды прилетели. Это всё учитывается, поэтому в любом случае какая-то информация идёт, нуля не бывает никогда.

– Чем интересны бабочки Омской области?

– Бабочки Омской области интересны в первую очередь своим разнообразием по природным зонам: у нас в регионе есть и тайга, и лесостепь, и степь. Благодаря этому фауна достаточно разнообразная. У нас есть и лесные виды, и какие-то степные виды, есть даже эндемичный подвид переливницы, который у нас в этой коробочке представлен, вот эти рыженькие. Это Apatura metis irtyshika, она даже названа в честь нашей реки Иртыш Коршуновым в 1982 году. У нас она встречается только в пойме Иртыша. 

– И только у нас? 

– Только у нас, да. Вид встречается ещё в европейской части и на Дальнем Востоке, а подвид – irtyshika – только наш, сибирский. 

– В лесостепной, наверное, богаче бабочка выглядит, краше. 

– В лесостепной зоне больше разнообразия за счёт того, что здесь перекрываются и лесная, и степная фауна. Поэтому здесь побольше видов. 

– Что помогает поездки осуществлять? За счёт чего? Может быть, гранты какие-то? 

– Бывают гранты, да, безусловно. Бывают гранты от университета, но это не всегда, нечасто и не всегда их хватает, скажем прямо. Поэтому большая часть экспедиций проводится за свой счёт.

– Вот это любовь к бабочкам! 

– Конечно. 

– Практическое применение ваша деятельность где находит? 

– Самое главное практическое применение – это научный выход в виде публикаций. Бывает, что и новые виды мы описываем: не из Омской области, а в целом из других экспедиций. Мы ездим не только по территории региона, мы ездим по всей России, в ближнее зарубежье, в дальнее зарубежье. Я дважды бывал в Южной Африке. 

– В этом году, да? 

– В этом году тоже. Это первое практическое применение. Фундаментальное исследование вообще любых насекомых, в том числе и бабочек, это база для таких прикладных отраслей, как лесная энтомология, сельскохозяйственная энтомология, какие-то смежные отрасли. Мы занимаемся теорией, всё, что используется дальше, мы уже не отслеживаем, куда оно идёт. 

– А как далеко вам удавалось уезжать за поиском какого-то нового вида, новых открытий? 

– Самое дальнее – это ЮАР, конечно. У меня была большая экспедиция, можно даже во «ВКонтакте» у меня на страничке почитать, там она освещена как дневник. И результаты тоже хорошие получились. 

– Что там интересного, нам расскажите. 

– Там самое интересное, ради чего я поехал, это реликтовая крупная очень красивая бабочка – тонкопряд Leto venus называется. За ней специально я выезжал, искал. По ней практически нет никакой информации, потому что это очень локальный эндемичный вид, живёт строго на южном побережье ЮАР, причём такой узкой полосой вдоль берега. И на самом деле было очень мало данных, где и как ловить – мне было неизвестно. 

– Даже местные не знают? 

– Местные тем более не знают. Это как у нас: местного спроси, где поймать вот эту стеклянницу... Вам никто не скажет. 

– Где-нибудь на капусте сидит. 

– Специалисты, наверное, знают, но на них нужно как-то выйти, у меня такого выхода не было. Я просто проанализировал различные литературные источники, данные из интернета и так далее, всё сопоставил, выбрал место, куда мне можно было бы поехать – и поехал. В нужное время приехал в нужное место, обнаружил, нашёл, сфотографировал, все стадии получил. 

– Это всё было ночью. 

– Да. Она ночная. 

– Это же особые условия – ночные. Как удаётся работать? 

– Да, но ночью на самом деле гораздо интереснее ловить, потому что дневных бабочек на порядок меньше видов, чем ночных. Даже у нас в Омской области условно 145 видов дневных бабочек, а все остальные полторы тысячи – это ночные. 

– То есть они больше любят по ночам летать.

– Ночью жизни больше, да.

– Мне ещё интересно, сколько вот этих вот боксов у вас дома, как это уместить, потому что это тоже требует хранения. И как за этим за всем ухаживать? 

– Таких коробок 30х40 у меня порядка пятисот штук, они хранятся на специальных стеллажах, под которые я полкомнаты выделил – всё это стоит вдоль стены, аккуратненько, компактненько. 

– Здесь же наверняка нужно соблюдать какую-то определённую температуру? 

– Да нет, температура комнатная. Тут главное условие – герметичные коробки, чтобы туда не проникали вредители, чтобы не влияло изменение температуры и влажности на сами образцы, тогда всё будет хорошо храниться. Будет храниться веками. 

– Каждую бабочку вот так вот на иголочку – это же чуть ли не ювелирная работа. 

– В общем-то, да. 

– Ломались крылья, бывало так? 

– Сейчас, конечно, такого не происходит, а когда только начинал... Больше всего страдают усы у начинающих. Усики очень легко отламываются. 

– Ага, вот у этой нет усика. 

– А крылья, в принципе, не отломить так легко. Есть специальная методика, есть расправилка, она делается из определённого южноамериканского дерева бальса. Дерево очень мягкое, оно по плотности как пенопласт, но при этом очень плотно держит булавку, очень хорошо прижимается к нему крыло. Крылья расправляются, прижимаются специальными ленточками, булавочками всё обкалывается, высушивается неделю-две, в зависимости от температуры и влажности. И всё, бабочка готова после этого, подкалывается географическая этикетка обязательно: где была собрана бабочка, когда, кем, географические координаты указываются, и всё, это уже становится коллекционным образцом, который можно поставить в коллекцию.

– У вас есть бабочка, которая далась вам тяжелее всех? 

– В плане поимки или по нерасправке?

– Именно поимки, да. 

– Наверное, как раз этот южноафриканский тонкопряд. 

– Чем там было сложно? 

– Сложно логистикой, сложно неизведанностью, не было никаких гарантий, что я встречу и поймаю. В неизведанное просто ехал, наугад. Это очень дорого, это другой конец земли, тем не менее получилось.

– Совместные экспедиции с другими такими же энтомологами делаете? 

– Конечно. Мы постоянно выезжаем с коллегами. Ездим с коллегами, ездим иногда с институтскими работниками, по-разному. Частенько я езжу один. В этом году я ездил на Кавказ, у меня была экспедиция – один на машине, из Омска по всему Кавказу, от Адыгеи до Дагестана. 

– На Кавказе-то, наверное, ещё больше бабочек. 

– Фауна побогаче за счёт того, что там горы. В горах всегда больше видов, потому что есть высотная поясность: начинается с каких-то предгорий, потом идёт лесной пояс, потом альпика, гольцы и так далее. И в каждой зоне живут свои виды, в горах, конечно, разнообразие повыше, чем на равнине.

– Есть цель поймать какую-то конкретную бабочку?

– Цель-то, конечно, есть. В первую очередь это поиск новых видов, в этом году, например, на Кавказе я нашёл новый для фауны России вид, он ещё не был известен в нашей стране, был описан из Грузии, в России пока не регистрировался. Вот, обнаружил. Я за ним тоже ездил специально, нашёл. 

– В каких-то музейных коллекциях вы встречаете то, что пока вы не можете сами поймать, сами увидеть? 

– Однозначно. Музейные коллекции это очень большие депозитарии материала, который накапливался десятилетиями, столетиями. Особенно это коллекции Зоологического института РАН в Петербурге, или в Новосибирске – Институт систематики и экологии животных. Огромнейшие коллекции, которые, безусловно, хранят в себе ещё массу даже новых таксонов, которые пока не описаны, они ждут своих исследователей. Исследователи находятся – и таксоны находятся. 

– С ними сотрудничаете? Какие-то проекты есть? 

– Естественно. 

– Расскажите об этом, тоже интересно. 

– Я занимаюсь семейством тонкопрядов, систематикой этого семейства. И в Зоологическом институте РАН в Санкт-Петербурге изучил коллекцию, обнаружил там ещё не описанный вид из Туркмении. Готовится описание.

– То есть это прямо ваша исследовательская работа.

Были ли какие-то истории, которые будоражат кровь? 

– Всегда меня этот вопрос в тупик ставит. 

– Чуть ли не свалился с какого-нибудь предгорья или ещё что-то. 

– Нет, я так не рискую обычно. 

– Но вот – бабочка! И вы с сачком ходите? 

– Да, конечно, с сачком. Сразу скажу, что у меня не бывало никакой смертельной опасности.

– А где адреналин аж зашкаливает? 

– Ну, бывает, что машину засадишь так, что не выехать, а потом нужно идти за несколько километров, искать, как её вытаскивать. В прошлом году в горах на Алтае мы ехали на Укок – из-за того, что там дождями сильно размочило все дороги, не получилось доехать до искомой точки, пришлось нам в течение целого дня выкапываться, за то время ни одна машина по дороге не прошла, в конце концов мы сломали домкрат, пришлось идти вниз. 

– Не было желания отказаться вообще ото всех бабочек?

– Нет. Бабочки совершенно ни при чём. Крокодилов тоже я не видел ни разу, не знаю, почему. У каждой реки всегда стоит знак «Осторожно, крокодилы!». Я всегда бегу к этому знаку с фотоаппаратом, чтобы найти крокодила и сфотографировать – и ещё ни одного не встретил. 

– И гориллы тоже? 

– Нет, гориллы это маленько другие страны, это Кения, Танзания. А бегемотов видел, да. Бегемоты опасны, издалека смотрел, фотографировал. Классные звери, в Лимпопо плескались. Очень громкие, их ночью слышно хорошо – дышат, фыркают в своих зарослях. В ЮАР все эти опасные звери – «большая пятёрка»: там слоны, буйволы, гиппопотамы, крокодилы, кто там ещё, львы, да – живут на специально отведённых территориях, это национальные парки. 

– Всё контролируется? 

– Да. Вообще вся территория ЮАР разделена на разные частные территории, на национальные парки-заповедники. Там нет такого свободного посещения лесов, как у нас. У нас можно приехать, развести костёр, пожарить шашлыки. В ЮАР такого нет, там все территории огорожены колючей проволокой под напряжением, вдоль трассы идёт заборчик с колючей проволокой – и никуда свободно не заехать. Там нужно либо договариваться с национальным парком или заповедником, либо на частной территории арендовать какое-нибудь бунгало или лоджу так называемую, в которых можно за денежки пожить, поохотиться – у них сафари есть.

– Вы как пробирались?

– Точно так же. Я арендовал поместье, грубо говоря, с территорией – и там жил.

– И ещё не факт, что она выберет это поместье и прилетит сюда. 

– Конечно, не факт. В этом и заключается сложность. Я анализировал распространение, фотографии на «Натуралисте» смотрел, сейчас есть такое популярное приложение для гражданской науки. Потом всё это накладывал на карту в Booking, смотрел, что там сдаётся в этих местах, выбрал наиболее подходящее – на мой взгляд – местечко, забронировал его. Наобум, так сказать, приехал, оказалось всё правильно. Нашёл. 

– Всё сошлось. 

– Зиму сидишь и смотришь карты. Раньше я только по Омской области штудировал, куда и зачем я могу поехать летом, списочек ещё большой.

– Мне кажется, здесь вообще бесконечность. Они же могут появляться и появляться. Совершенству нет предела.

– В общем, да. Меняется климат, меняются некоторые условия, причём у каждого насекомого есть определённая амплитуда, когда какой-то вид даёт вспышку. Эти амплитуды могут от года до 20 лет варьироваться.

– С чем это связано? 

– Особенности биологии каждого вида. Некоторые виды, например вот эти стеклянницы, у них гусеница живёт внутри корней или стеблей кормовых растений. У некоторых гусеница листики кушает, а вот у этих – в корнях. Скажем, пришла засуха в регион, три года у нас были сухие, жаркие годы, неблагоприятные для них. Они не будут вылетать, они там сидят, кушают потихонечку это своё растение. И когда погода начинает стабилизироваться, нормализоваться, увлажнение пошло – допустим, следующий год – благоприятные условия, и они начинают вылетать.

– То есть по бабочкам, по их деятельности, по жизнедеятельности можно определить, что вообще происходит с нашим климатом. 

– Да, бабочки это хороший биоиндикатор состояния окружающей среды. По численности бабочек, по видовому разнообразию можно говорить о состоянии той или иной территории. 

– И как у нас сейчас дела с этим?

– Вы знаете, в этом году всё значительно ухудшилось. То ли сказалось предыдущая засуха нескольких лет, то ли что-то ещё, но как-то в этом году очень скромно по бабочкам. 

– А дожди? 

– Да, несмотря на то, что год влажный, всё, казалось бы, для них благоприятно, но нет, ничего нету, очень мало.

– Вымирают?

– Нет, это не вымирают. Это что-то такое локальное, временное, пока не могу точно сказать. 

– То есть это всё в процессе, в динамике надо отслеживать. 

– Да, конечно, есть определённая динамика. К нам прилетели новые переливницы, которых не было в Сибири вообще. Тополёвая переливница появилась у нас в регионе с прошлого года, причём были единичные находки, а в этом году прямо массовое размножение у них – по северным районам. Такого количества никто не ожидал. Видимо, они пришли, заняли какую-то нишу, которая для них пока не готова – нету никаких паразитов, вредителей, хищники на них не реагируют, потому что их не знают. И вот, этот вид вселился, сейчас массово расселяется по Сибири и будет продвигаться на восток, как это было с предыдущим видом Apatura iris. Она точно так же в начале 2000-х появилась с запада, с европейской части, через Урал, зашла в Сибирь, сейчас уже даже до Байкала дошла и дальше. 

– Она уходит или здесь тоже остаётся? 

– Осталась, прижилась. Не все виды так остаются, вселенцев было несколько видов, какие-то прижились, какие-то – нет. То есть динамика фауны есть, она всегда присутствует, не всегда это с запада, например, бывают и восточные вселенцы. Вот эти вот орденские ленты – оба вида, которых в нашей фауне раньше не было, оба дальневосточные. Один был завезён с какими-то саженцами, вероятно, потому что первые находки были на садовых участках, в садовых товариществах. Вид развивается на дальневосточных видах яблонь и груш, какие-то саженцы привезли к нам, посадили дачники – и что-то попало. Куколки, может быть, гусеницы, яйца. Они вылетели, им тут понравилось. Кормовая база в садах есть, они размножились. Сейчас встречаются уже в разных районах области – расселилась, прижилась.

А вторая лента – прошла через Казахстан, это была естественная миграция. Через Монголию, Казахстане дошла до Южного Урала и уже оттуда пошла в Сибирь и в европейскую часть. Таким образом она прижилась, стала массовой. У нас в Парке Победы обычнейший вид стал, хотя раньше никто и помыслить не мог, что эта дальневосточная бабочка будет обнаружена в Сибири. Бабочки живут везде и всегда, даже в Арктике есть бабочки. У нас лучше, чем в Арктике, условия, поэтому у нас бабочек значительно больше. А в городе, естественно, бабочек на порядок меньше, чем в области. Здесь урбанизация, здесь агроландшафты, здесь нет лесов, нет полей, всё заасфальтировано.

– Детям с сачком погонять не сильно получится. 

– Нет кормовой базы для большинства видов. Поэтому бабочек в городе значительно меньше, чем за ним. 

– И разнообразия их.

Как вы думаете, стали бы вы энтомологом, если бы не тот случай, когда вы поехали с родителями на пленэр и там нашли бабочек? 

– Это очень сложно сказать. Мы же не можем узнать, что было бы, а чего не было бы. 

– Можете сказать, что вам повезло? 

– Конечно. Мне очень повезло с родителями, это была всесторонняя поддержка. Они были художники, тяга к прекрасному всегда была у нас в семье. 

– Вы эти краски всё равно видели. 

– Да, они тоже рисовали бабочек, и мне очень нравилось. Поэтому сложилось так, как сложилось.

– Я вам желаю найти самую красивую бабочку, самую ценную. Спасибо большое за беседу. 

– Пожалуйста.