Ефим Аркин | Текстовая версия подкаста «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с основателем и художественный руководителем заслуженного коллектива народного творчества ансамбля «Звонница» Государственного центра народного творчества Омской области, профессором кафедры музыкального искусства ОмГУ им. Ф. М. Достоевского, заслуженным работником культуры России Ефимом Аркиным. 

---

---

— Ефим Яковлевич, здравствуйте, здравствуйте!

— Я вас приветствую!

— Вы ведущий омский фольклорист и со времён своего студенчества объехали с экспедициями, наверное, все сёла, все деревни Омской области. Какой он вообще, колорит корневой сибирской песни?

— Объехал я, конечно, не все деревни, абсолютно все объехать невозможно. Но много объехал, особенно северные районы, часть южных районов. Я начинал, конечно, с севера, где было больше старых переселенцев, старожилов Сибири. Юг заселялся, смешиваясь с новопоселенцами, особенно конец ХIХ — начало ХХ века. Столыпинская волна — открыли Транссибирскую магистраль, и вот народ сюда поехал: обещали подъёмные и прочее. Это новопоселенцы. А у меня основные записи были как раз на севере, куда новопоселенцы обычно не добирались. Там старожилы сохранялись в более-менее законсервированном виде; тогда удалось, конечно, многое записать. Начиная с 1978 года, это была моя первая экспедиция студента Саратовской консерватории. Первые места, которые я посетил, это был Тевризский район. 1979 год, тоже ещё будучи студентом, — Оконешниковский район, Тара. Коллективы были очень интересные, было что записывать. И потом, конечно, были следующие экспедиции. После окончания консерватории работал в профессиональных национальных коллективах, это Камчатка и Тува, четыре года я проработал. Вернулся и опять продолжил экспедиционную деятельность, с 1985–1986 года, и в восьмидесятые, девяностые, начале двухтысячных продолжал ездить.

— На севере какой материал собирали: песни, частушки?

— Конечно же, песни. Я выпускался из консерватории как фольклорист (у меня три специальности было, но в том числе фольклорист), поэтому — песни, музыкальный материал. Это очень важно, потому что до меня, конечно, много собирал наш пединститут имени Горького, потом госуниверситет, но это были филологи. Их музыка не интересовала, многоголосие не интересовало. Они молодцы, они, конечно, очень много собрали, но песня без музыки неинтересна. Мы читаем тексты и не понимаем, поэт пишет произведение? Поэтическое произведение самодостаточно, это текст. А в песне текст не самодостаточен. Комплекс самодостаточен — в связи с мелодией. Поэтому собирание именно музыкального материала, конечно, идёт вкупе с поэзией. И тем более если не только один исполнитель. Я ходил-бегал по всей деревне, собирал группы, которыми они привыкли петь, чтобы было многоголосие. Вот это самое интересное!

— То есть там уже были готовые коллективы?

— Ну как коллективы, это бытовые коллективы. Как вот они собирались…

— ...улицей, несколькими домами?

— Обычно не то что улицей, они могли быть в разных местах — их по деревне могло раскидать. Но те компании, 3–4, 5–6, обычно женщин, но могли быть и мужчины, которые не один десяток лет припевались друг к другу и создавали очень интересные образцы многоголосия, то, что было присуще русской культуре, народной традиции веками. 200 лет назад оно, конечно, не было таким развитым на Руси. Но постепенно многоголосие развивалось.

— О чём на севере-то пели?

— В принципе, пели песни те же самые, что и вся Россия. Но в чём отличие — они же давние переселенцы. То, что они привозили, конечно, трансформировалось. Изначально это привозилось из каких-то деревень, и там они пели то, что пели. Постепенно какие-то люди всё равно приезжали, где-то поселялись группки, даже старожилы. Они обменивались. Новое поколение: если рождались талантливые люди, они по-своему осмысливали.

— Что-то своё привносили?

— Конечно! Оно трансформировалось. С веками стиль усложнялся. Он становился всё интереснее и интереснее. Может быть, исчезал вот этот налёт суровой древности, я имею в виду певческой. Музыка получалась более развитой. Отдалённый пример (уйдём из нашей Омской области) — такой феномен, как некрасовские казаки на Дону, которые ушли более двухсот лет назад в Турцию, обиженные царским правительством. Они сказали своим потомкам: пока самодержавие на Руси не исчезнет, мы не вернёмся. И вот они вернулись. К ним кинулись этнографы, музыковеды, и они увидели, что вот как оно было 200–250 лет назад «в консервной банке» в Турции, так оно и сохранилось: двухголосие, одноголосие. А Дон к этому нашему времени пел уже такое развитое многоголосие, это просто потрясающе! То есть вот они выросли из этого зерна; я о чём и говорю, те переселенцы, которые у нас были 200 лет, они, конечно, не пели так, как я записывал. Можно как раз как пример взять некрасовских казаков.

Со временем они трансформируются, возможно, не удержат они в чистом виде; всё равно к ним приезжают, за двести лет много кто ещё что привнёс. Я говорю о традиции распева. Но распев, который был в то время, когда удалось записать этих певцов, был очень высокого уровня. Самые яркие группы — это Крестики Оконешниковского района, чалдонский коллектив. Это Крутинка. Если Крестики — это южные переселенцы, то Крутинка — это северные переселенцы. Это очень сложный стиль, многоголосный, интересный. Талбакуль, это север Колосовского района, семейный ансамбль Анисьи Григорьевны Бахтиновой, три женщины. Её сестра, у них разница в двадцать лет, ей было 80 плюс-минус, а сестре на двадцать лет меньше, — 60. И плюс сноха. Они втроём — великолепный образец многоголосия, особенно лирика. Сама Анисья, будучи старшей, помнила более древние жанры — хороводные, вечёрочные. Те, что помоложе, — они лирику с ней прекрасно поют. Анисья была ещё и хороводница. Кто такая хороводница? Это девушка, которая заводила хороводы, была по натуре лидер, музыкальная, с хорошей памятью. Многим фольклористам в России известен хоровод «Чёрный ворон воду пил», я от неё его записал — она заводила, объясняла… Общение с этими людьми дало вот этот материал. Было много исполнителей. Допустим, Гаврила Леонтьевич Кучуков, он из самой Колосовки. Он был певец, которого приглашали на все вечёрки. Как он говорил, он уходил с вечера и до утра вёл вечёрки. У него голос уникальный, тенор-альтино — редчайшие в природе мужские голоса. Когда ставишь запись, все думают, это женщина поёт. Да, у него такой высокий голос был. От него много песен записано, вот они (вошли) в мой сборник, в 1993 году вышел: «Со венком я хожу» — там отдельный раздел, где-то около 40 песен Гаврилы Кучукова. Это я называю самых ярких исполнителей. Помимо этого, было очень много прекрасных коллективов, может быть, не таких масштабных, но очень интересных, и просто отдельные исполнители. И отдельное — это казачество.

— Это, получается, уже юг Омской области?

— Да, центр и юг. Это Черлакский район, это Иртышская казачья линия, это Горькая линия, Пресногорьковская, Марьяновка, Москаленки, Исилькуль. Вот только что вышел сборник, я принёс его, — «Горькая линия». Я покажу его.

— А казачьи песни — с ними как обстоит дело, существуют ли они ещё там, на месте?

— Нет. Да и крестьянских нет. А казачьи раньше (исчезли). Почему? Видите, у нас же Колчак, Третья столица. Казачество поддержало Колчака, и это им не простили. Были просто жуткие репрессии. Когда я ездил писать, это конец 80-х — начало 90-х, начало 2000-х, люди просто...

— ...боялись?

— Боялись, они не признавались, что они казаки. Приходилось с ними так (аккуратно) беседовать, объяснять... И когда они уже к тебе проникались доверием, тогда они постепенно раскрывались. Вот этот страх сидел. Только после перестройки, когда (началось) возрождение казачества, тогда уже да.

— Слушайте, сколько лет!

— Да. Они рассказывают, как родители их, как деды закапывали шашки, обмундирование, сжигали фотографии. Ну, мне удалось кое-какие фотографии собрать и песни записать, выходили у меня казачьи издания. Это что касается казачества, потому что были сильные репрессии… И запрещали петь.

— Как вам удавалось входить в доверие к этим людям? Приезжаете вы из Омска...

— Ну как вам объяснить. Беседуешь с людьми, может, здесь воздействуют мои какие-то личностные качества, умение расположить к себе. Это появилось уже с годами. Да и, может, буквально с первой экспедиции я понял, как общаться. Но бывали сложные певцы, которые, по-русски говоря, ломались, но…

— ...но никто не отказывал?

— Ну приходилось долго работать… В конце концов они пели. И долго я записывал. После ряда экспедиций я понял: если человек упирается ногами-руками, как тот Ванюшка на лопате, которого в печку суют… Я уже потом понимал, что тратить силы бесполезно: ему нечего сказать. Если есть что сказать — он немножко так, для форсу, а потом всё равно раскрывается. Поначалу я, по-русски говоря, до посинения (уговаривал), и всё равно люди пели. За исключением тех моментов, когда было видно, что бесполезно.

— Казаки пели в основном воинские песни?

— Всякие. Если они сохранились, пели воинские, женщины пели много лирических песен, в основном лирика похожа на то, что рядом, но были и специфические казачьи. Обрядовых меньше было у казаков. Хороводных они почти не водили. Все праздники престольные, Рождество, Новый год, на Василия (это Старый Новый год), это они отмечали, у них были и колядки, всё было у них тоже. Они кое-что перенимали, хотя они обособленные, они себя считали привилегированным сословием. Рядом крестьяне… Но это тема отдельного рассказа. Даже по фотографиям застал ещё тех старых суровых казачек, типаж этих казачек; таких суровых женщин, старух ещё удалось застать.

— Мощные женщины!

— Да, такие типажи. Они (сами) в себе, знают себе цену, знают, из какого они сословия... Таких я застал. Человеческий типаж, он не веками меняется, а десятилетия — и всё. Вы смотрите старые советские фотографии и видите, что люди другие, физиологически другие, лица другие, не то что взгляд, они скуластые. Физиология меняется, скелет меняется. Типажи меняются. Образ жизни меняет человека. Люди становятся выше, лица меняются, потому что нет тяжёлого крестьянского труда. Те крестьяне, даже дети, которых я видел в первой экспедиции, — сейчас дети другие. Дети не так заметно, а взрослые — заметно.

— Сегодня уже нет экспедиций, сегодня уже нет людей, которые являются носителями этой культуры.

— Если так посмотреть, деревенские старушки этот вид где-то всё равно сохранили. А среднее поколение — уже нет.

— Почему нет вот этой преемственности, передачи культуры?

— Во-первых, (всё) размывается — это по всему миру, но у нас это в меньшей степени. Ну как вы думаете? Включил телевизор — зачем мне песни петь?! Раньше в деревнях баян, гармонь, а сейчас-то и гармонистов уже нет. Гулянка — включили магнитофон, петь не надо — за тебя споют. Что такое русская гулянка без песни, без гармони, без баяна?! А песня — она всегда была. Даже вот взять последние годы экспедиций — бабушка скажет: вот я на улице не буду петь, скажут, они там пьяные… Ассоциация — если ты запел, значит, пьяный. А вовсе нет! Они, понятно, почти всегда просили: нам бы «100 грамм», мы тогда лучше петь будем. Допустим, пример. Одна певческая группа (теперь уже не помню, конечно, где, их сотни были): мы когда соберёмся петь, человек 5, 6, 8, мы рюмочку нальём всем, но только пригубим, и часа три-четыре поём, пока не выпоемся, и не притрагиваемся, иначе песни не будет.

— То есть меру надо знать, дозу для песни.

— Да, иначе будет просто, по-русски говоря, дурное пение. Я с этим уже сталкивался, потом обжёгся и бутылочки перестал выставлять. Потом — да. Перед этим — нет, ну, рюмочку выпьете, и всё, больше вам нельзя. Вот я так (однажды) обжёгся. Новый Карасук Крутинского района. Великолепный певец. Я привёз к нему студию ГТРК песни писать. Попали под Рождество. Вот у них уже там всё накрыто, сидят, и рюмочки тут. Я говорю: нет, всё, давайте петь! В ответ: нет, ну праздник же, давай хоть рюмочку выпью. Ну хорошо. ...И я потом пожалел. Он, видимо, до этого уже «квакнул». И его стало так немножко вести в сторону, и в голосе слышно, что человек выпивши. Поэтому никаких рюмочек! Петь только трезвыми.

— Зато сегодня существует вот такая антология (показывает на книгу на столе).

— Да, она так и называется: «Звуковая антология омского фольклора».

— Это ваш авторский архив?

— Да.

— Это бесценные вещи. Виктор Владимирович Титарёв. Всё, что вы собирали в своих многочисленных многолетних экспедициях, всё это здесь (указывает рукой на книгу).

— Ну, ещё не всё. Лучшее сюда вошло, но не всё.

— Расскажите.

— Во-первых, над самим названием я очень долго думал. Сейчас уже все говорят, что оно очень удачное: «Ушедшее. Живое. Вечное». Лет семь, наверное, (на это) ушло. По разным причинам, не потому что там работы было на семь лет, а по не зависящим от меня причинам оно всё тянулось, тянулось… (но я в это время всё равно продолжал работать). 14 дисков с голосами народных исполнителей, ну и я там немножко на одном диске пою. Это наша совместная работа. Особенно, конечно, Евгений Шабанов, проработавший большую часть жизни на ГТРК «Иртыш», звукорежиссёр, мы с ним больше 30 лет сотрудничали, он не так давно ушёл… И помимо этого то, что я продолжал в пандемию делать, вошло. Тут около 400 образцов.

— Все оригинальные?

— Да. Потом ещё около 200, они в печать не вошли, но вошли в электронном виде. Они на флешке есть, на QR-коде есть.

— Покажите нам.

— Давайте вы сами откроете, вам интересно будет.

— Так, это вот первый том, второй том (вытягивая книги из оригинальной суперобложки).

— Можете их вытащить. Там и фотографии, и разные иллюстрации, тексты песен. Правда, ноты я туда не стал включать, потому что очень большой объём работы: 400 песен с нотами… и я бы просто увяз, и мы бы к этому времени ничего не выпустили. У многих песен ноты есть, они уже сейчас туда включаются в электронном виде. Книга выложена на сайте, и туда эти ноты уже вошли.

— На сайте ГЦНТ?

— Да, на сайте ГЦНТ.

— Покажите нам дальше, как эта гармонь устроена (передаёт книгу автору).

— Пожалуйста (разворачивает суперобложку в виде гармони лицом и вынимает два текстовых тома). Вот два тома, а это диски. Их 14. Идея гармошки моя, с Ольгой Макаровой (это талантливый дизайнер) мы долго работали. Вот здесь (показывает) вставлена флешка, где в электронном виде около 600 образцов.

— То есть дублируется плюс ещё дополнение?

— Да, вот это всё, полиграфия, диски и плюс ещё то, чего тут нет: около 200 песен.

— Богатейший труд!

— В таком виде никто не выпускал. Это оригинальная, так сказать, придумка.

— Где разошлось, по каким центрам, по России, не по России?

— В России. Министерство культуры и ГЦНТ наш, конечно, поучаствовали. Книги — на выделенные Министерством культуры Омской области деньги. ГЦНТ — организация, через которую делалось это. Флешка — выделил наш ГЦНТ Омской области. Диски, гармонь — это оплачивала фирма «эVRика», тут она указана, Виктор Владимирович Титарёв. Тоже огромные деньги вложены, это очень дорогостоящая вещь. Их 40 с небольшим экземпляров, они пока ещё разошлись единично. Была презентация в конце 2023 года в Москве, в Музее кино на ВДНХ, когда были выпущены только ещё сигнальные образцы. Был подарен экземпляр Московской консерватории, Государственному Российскому дому народного творчества в Москве — 2 экземпляра. Вот я ездил в Новосибирск, презентовал Новосибирской государственной консерватории. Ещё планирую подарить Саратовской консерватории, которую я окончил, это моё родное учебное заведение. Планирую в Санкт-Петербург. По таким специальным учебным заведениям. И, конечно, она есть в электронном виде. В Государственной книжной палате. Она разослана по библиотекам. Я думаю, возможно, в первом полугодии сделаем презентацию. Потому что надо и нашей «Пушкинке», и ГЦНТ подарить. Это же омское, оно и в Омске должно быть!

Я и оцифровываю, и обрабатываю сейчас сам. И ансамбль пишу сам.

— Вот к слову об ансамбле. Многие из этих произведений, которые здесь, в звуковой антологии, поёт ваш ансамбль «Звонница». Ансамблю на будущий год будет уже 40 лет.

— Да, в этом году 39, в будущем — 40.

— Единственный, наверное, такой яркий ансамбль, который воплощает всё это народное творчество.

— Не единственный. Есть, конечно, у нас фольклорные ансамбли в Омской области. Может, (наш) по возрасту старейший. Конечно, коллектив очень многого достиг. Мы ездим. Но мы же не филармонический коллектив.

— Вы любительский коллектив.

— Да, и мы ездим каждый год.

— Насколько понимаю, последняя ваша поездка — на Енисей. Был фестиваль...

— ...казачьей культуры. Нас сами нашли, пригласили.

— Вы соревновались, можно так сказать, с профессионалами.

— Да, и даже не бледно выглядели. Может, даже наоборот, покруче кое-кого.

— Как вам удаётся на протяжении почти сорока лет держаться на этом высоком уровне? Ведь вы с самого начала взяли эту планку.

— Во-первых, конечно, оригинальный репертуар, наш, тот, что записан. Во-вторых, профессиональная требовательность, недопущение неграмотных, непрофессиональных исполнительских моментов. Чтоб традиции более-менее соответствовать. Ну, как вам сказать, точно передать то, что пели возрастные исполнители, — это очень сложно. Как я говорю, надо прожить ЕГО жизнь, чтоб спеть так, как он поёт. С его мироощущением, с его традиционными вокальными навыками. Но стараемся, поэтому кое-что получается.

— А кто участники, это профессионалы?

— Нет, непрофессионалы. Базовое зерно коллектива — несколько девушек, уже женщин, которые заканчивали у меня на кафедре факультета культуры народно-певческое (отделение) и уже много лет поют. И есть люди, наверное, полколлектива, которые не имеют народно-певческого образования, вообще музыкального, поэтому такой смешанный состав. Профессиональный коллектив — это когда работают и за это деньги получают, имеют план концертов. (Что такое профессионалы, я знаю, я уже говорил.) Поэтому — любительский коллектив.

— Какой репертуар поёте? Что это за песни по жанру, по смысловому выражению?

— Мы поём разный репертуар. Конечно, основа — это протяжные песни, лирика, многоголосие. Это сложные песни, они интересны, мы это поём. Я называл коллективы, вот их песни мы поём, других исполнителей песни поём. Публичное исполнительство, когда к тебе приходят зрители, оно должно быть разным, разноплановым. Поём песни игровые, плясовые, (присутствует) хореография, у нас есть отдельные просто фигурные танцы, кадрили, которые я записывал. В основном мы пляшем кадрили и кое-какие фигурные танцы не кадрильного плана. Народная хореография. Инструментальное творчество — это я играю; как в мультфильме: «Я играю на гармошке у прохожих на виду» (улыбается).

— Гармонист есть!

— Да. У меня и записей гармонистов много. В антологии есть диск гармонистов. И перенимал я наигрыши от них. Поэтому инструментал народный, пение народное, хореография, которую я записывал, какие-то обряды. Мы ставили фрагменты свадебного обряда, есть фрагмент рекрутского обряда, который я на конкурсе представлял (Всероссийский конкурс любительских коллективов). Он грантовый, это президентская программа, каждому жанру давался один год. И среди народно-певческих мы вошли в число лучших двадцати фольклорных коллективов и выиграли грант два миллиона. (Это уже два года назад.) Мы использовали эти деньги на инструменты, на записывающую аппаратуру, на творческие поездки. А так у нас много разных достижений: крупнейший сибирский фестиваль, он раньше назывался «Саянское кольцо», сейчас «Мир Сибири»: не раз лауреатами становились, пять раз мы там были, «Золотую Ирию» там выигрывали. Раньше, в своё время, был самый крутой конкурс «Голоса России» (не знаю, есть ли он сейчас), там лауреатами были дважды. За границей мы бывали. Правда, пандемия и потом все эти события (помешали), подорожало всё...

— Сегодня, наверное, за границу так часто не удаётся выезжать?

— Можно, но это стоит больших денег. Нам это никто не оплачивает, мы за свои деньги ездим.

Были на зимних Олимпийских играх в культурной программе. Когда-то мы ездили; редкий случай, когда нам оплачивали, мы всегда сами платили. Франция, Италия, Болгария, Сербия, два раза Индия, Словакия, Чехословакия…

— Сибирский фольклор известен теперь везде!

— Предпочитают там, конечно, хореографию. Это я потом уже, поняв некоторые моменты, стал программы выстраивать так, чтобы были и хореография, и пение. Многих потрясало — они вообще не слышали многоголосие. Когда многоголосие звучало в определённых дозах, всё это звучало очень хорошо. Люди с интересом воспринимали! Ну и наши, конечно.

Помимо репетиционной работы большая часть жизни коллектива связана с этими поездками.

— Как вы считаете, народная культура, в частности, народные песни, — единственный вариант только вот в таком выражении жить, в издании каких-то сборников, в коллективах? На массовость уже рассчитывать не приходится, на бытовую культуру?

— Растёт у многих наших российских людей осознание, насколько это важно и нужно. Оно в широком быту умерло...

— И уже не возродится?

— В широком понимании в быту оно не возродится. Оно возрождается в локальном пространстве. Любительское, учебное исполнительство, профессиональное, потому что это сложная культура. Но это не значит, что оно сложное и никому непонятное. Люди, пришедшие на выступления фольклорных коллективов, понимают, с чем они сталкиваются, но на это надо немного времени и умение до них донести. А так оно сохраняется именно в любительских коллективах, объединениях, они встречаются, какая-то часть — на бытовом уровне. Пение ушло... Компании, я уже не говорю деревенские; в городе пели и уже перестали: ни в городе, ни в деревнях не поют.

— Не поют.

— Как я уже говорил сегодня, включили музыку, и... Уже не поют. Если раньше пели старинные песни, потом среднее поколение ещё пело какую-то лирику, романсы, а потом и это ушло. И частушки ушли. Ну, в самодеятельности частушку поют. То есть эти все традиционные жанры, к сожалению, ушли. Но оно (окончательно) не уйдет — написано (указывает на обложку книги): «вечное, живое». Оно перетекло вот в это (показывает на издание), то, о чём мы сейчас говорим: пространство людей заинтересованных. (Совсем) оно не уйдёт никогда! Не уходит классическая музыка, она ведь не искусство для всей массы: есть любители классики, есть джаз и его любители, есть народная культура, которую любят. Часть людей, которая любит это исполнять, и часть людей, которая любит это слушать. У каждого жанра искусства свои исполнители и свои зрители.

— И своё место, наверное, да.

— Не уйдёт классика, не уйдёт эстрада, она меняется, не уйдёт народное искусство, из быта оно ушло, а из исполнительства — нет. Вместе со всеми другими жанрами.

— Интересующихся народной культурой сегодня много?

— Много.

— Меньше стало?

— Мы можем понять это, только исходя из средств массовой информации. Включим телевизор — мы видим приоритеты. Вот этого (указывает на книгу) в приоритетах нет. Но оно существует помимо телевидения центрального и телевидения регионального. Это само по себе существует. Покажут — прекрасно. Из этого (кивает на книгу) если рискнут показать, как я говорю, веселушное, на «Поле чудес», например, «трулялюшки» я это называю, развлекательное. Редко-редко когда исконное что-то попадёт. Поэтому средства массовой информации особо на жалуют. А зря.

— Вы работаете с молодёжью. Даже по количеству студентов вы можете, наверное, сказать: угасает интерес или не угасает?

— Нет, он не угасает. Нет массового, повального увлечения...

— ...но так или иначе есть те люди, которые интересуются.

— Есть. И оно не умирает. Наоборот, становится больше любителей. Увеличивается количество людей, которым это нравится.

— Что вас подтолкнуло в своё время заниматься именно народной культурой, народными песнями, ведь вы родились, по-моему, и выросли в Омске.

— В Омске, да. Что у нас раньше по радио звучало? Народные хоры. Кстати говоря, в советское время народные хоры звучали. Сейчас они не звучат вообще. Ни на радио, ни на телевидении. Разве что канал «Культура» иногда покажет. И вот звучит радио: в 60-е, 70-е годы поёт русский хор… Я радио выключал, мне было неинтересно. 1974 год. Чёрно-белое телевидение. И вот я впервые увидел, тогда это был экспериментальный при Союзе композиторов Московский фольклорный ансамбль Дмитрия Покровского. Меня это потрясло просто до глубины души.

— То есть нужно было увидеть, не только услышать?

— Я увидел, что такое настоящая народная культура, народное искусство, традиция. И это мне дало первый толчок, потом я узнал путём обстоятельств, а, кстати говоря, обстоятельства определены свыше...

— Вы не первый, кто говорит в этой студии об этом.

— Для меня это уже неоспоримо. И вот я узнал, что в Саратове есть такое отделение руководителя народного хора (тогда так называлось, да и сейчас так называется), руководил им профессор (тогда ещё доцент был) Лев Львович Христиансен, он основал его. Это бывший руководитель Уральского хора. Известный советский фольклорист, который собирал, публиковал... Я поступил, пять лет обучался. Лев Львович меня приглашал остаться у них на кафедре. Но нет, меня влекло другое.

---

---

— Домой?

— Нет, не то что домой, а работа в профессиональном коллективе. Ну ладно, говорит он. И он меня сосватал на Камчатку. Вот судьба… Сейчас объясню. Лев Львович нам читает лекцию по народному творчеству. Это уже последние лекции перед окончанием учёбы. Речь о певческих народных коллективах Советского Союза. И вот он говорит: на Камчатке есть такой оригинальный профессиональный коллектив — ансамбль танца «Мэнго». Там руководитель Александр Гиль… Я пишу, пишу, конспектирую, а потом думаю: что мне эта Камчатка, всё равно я туда не поеду, и бросил, писать не стал. Потом проходит время — месяц, два, три, не помню, приезжает с гастролями в Саратов «Мэнго». Лев Львович приглашает на кафедру руководителя, мы сходили на концерт. А потом мне уже выпускаться по распределению. Он: хочешь поехать на Камчатку? — Давайте, хорошо, поеду. Позже я вспомнил про эту лекцию. Так что...

— …так что все лекции нужно записывать — пригодятся (смеясь).

— Никогда не говори «никогда». Такова судьба. Два года проработал там, оттуда пригласили в Туву в Государственный ансамбль песни и танца «Саяны» хормейстером. Там два года проработал. В итоге вернулся в Омск. Там был квартирный вопрос нерешаемый, и я бросил всё и поехал в Омск.

— Какие сегодня перспективы у «Звонницы»? Какие-то ближайшие планы.

— Каких-то грандиозных перспектив мы не намечаем. У нас уже просто идёт такая из года в год…

— ...работа.

— Работа, да. Гастрольную, как правило, задолго трудно предугадать: высматриваешь, созваниваешься либо тебя находят и приглашают.

— Я знаю, у вас на сайте даже есть объявление, что вы принимаете людей, даже можно заполнить заявку.

— Давал я такое объявление, но это было давно.

— Работает эта система?

— Работает, да.

— Приходят люди?

— Изредка спрашивают, но всех подряд я не беру. Потому что начинать (обучать) человека с нуля и воспитывать… Я могу так только взять — у нас немножко недостаток «мужского населения»...

— Понятно.

— ...их я могу ещё взять поработать. А девушки чтобы приходили готовые или почти готовые. Поэтому большой востребованности нет. Ну, мужчины — да. Приходят, и получается — «я тебя слепила из того, что было». Ещё, допустим, мы делаем кадриль, это четыре пары, там долгое время было три мужчины, и вместо мужчины девочки плясали.

— Не хватает.

— Да, и моменты чисто профессиональные в пении тоже: высокие голоса, и сейчас нехватка низкого мужского голоса. Поэтому есть определённая востребованность.

— Так вот мы можем обратиться к мужчинам!

— Да.

— Двери открыты?

— Да, пожалуйста!

— Я вас благодарю за беседу. Вам огромное спасибо, что пришли.

— Не за что, на здоровье!

— И удачи вам!