Старики и головорезы: чем удивляет новая экранизация «Трёх мушкетёров»

Если исторический кинематограф – кондитерская, то экранизации Александра Дюма в нём – самое вкусное пирожное. Примерно так можно было бы перефразировать девиз одной популярной в Омске сети заведений. Эта музыка наверняка будет вечной: только в прошлом году вышли британский и французский фильмы по «Трём мушкетёрам», а начиная с 8 февраля российский зритель сможет оценить продолжение французской картины.

Венсан Кассель и Ева Грин в главных ролях, причуды сценаристов и правильно освоенный бюджет вполне в силах обеспечить публику двумя часами удовольствия (это показала уже первая часть, «Три мушкетёра: Д’Артаньян»). Российский зритель, глядя на всё это, должен преодолеть дополнительную трудность – забыть про отечественный фильм Юнгвальда-Хилькевича, но здесь нет ничего невозможного. Было бы только желание немного отстраниться от «Пока-пока-покачивая…», чтобы посмотреть на приключения трёх мушкетёров и одного гвардейца из полка Дезессара свежим взглядом.

Итак, что нового может узнать поклонник Михаила Боярского и поэзии Ряшенцева из французской кинодилогии? Автор этих строк посмотрела первую часть и ждёт вторую (пираты уже выложили версию «среднего качества», но в этой истории хочется поддержать производителя). Определённый набор открытий – настоящих или гипотетических – и правда есть.

Открытие первое: у д’Артаньяна есть имя.

Имя есть – и герой даже называет его, представляясь Тревилю и своим противникам перед дуэлью. Мы, конечно, понимаем, что когда-то д’Артаньяна крестили, и знаем, как звали его прототипа, графа де Кастельмора, но вот так слышать с экрана «Шарль д’Артаньян» – это необычный опыт.

Ещё одного важного персонажа в картине зовут «Арман де Силек д’Атос д’Отвиль, граф де Ла Фер». Прозвище здесь стало частью фамилии и появилось имя, которое прежде нигде не звучало; а вот Арамис и Портос остались просто Арамисом и просто Портосом.

Стоит отметить, что Дюма раскрывал эту тему крайне экономно. В его романах мушкетёры никогда не называют друг друга по имени. В пьесе «Юность мушкетёров» миледи называет Атоса «Оливье», имя Портоса остаётся неизменным, а Арамис, он же аббат д’Эрбле, упоминается однажды под именем Рене. Кстати, так его называет и герцогиня де Лонгвиль в фильме «Мушкетёры двадцать лет спустя», впуская ночью в окно своей спальни.

Понятно, что такая деталь – просто символ попыток отойти от сложившихся образов, найти что-то совсем новое или забытое. Интересно, что сценаристы «заморочились» пока только с двумя персонажами. Арамиса и Портоса после первого просмотра даже трудно отличить друг от друга. Первый не слишком много думает о духовной карьере, второй не слишком выделяется физической силой и наивностью. Может быть, во второй части появятся госпожа Кокнар или история о том, как юный «аббат» год учился фехтованию, чтобы первым же выпадом убить салонного обидчика на дуэли? Очень этого хотелось бы.

Открытие второе: д’Артаньяну всё равно, за что драться.

Рецензенты романа Дюма хором констатируют: писатель нисколько не преувеличил суровость французских нравов 1620-х годов, – скорее, даже смягчил её. Мушкетёры убивают без особой причины («колоть колол, но разве ненавидел?»), но благодаря таланту автора и общему повествовательному задору это воспринимается как нечто естественное. В фильме Юнгвальда-Хилькевича схватки происходят исключительно под музыку и актёры скорее дурачатся, чем изображают настоящую схватку. У Мартена Бурбулона (режиссёра французской экранизации) всё совсем иначе.

В первой же сцене, заслышав женский крик, д’Артаньян обнажает шпагу и бросается убивать – непонятно, кого, непонятно, зачем. В сцене несостоявшейся дуэли с будущими друзьями он отчаянно и насмерть дерётся с гвардейцами кардинала под серым парижским небом. Сколько народу там полегло? Во имя чего? Дальше – защита английского герцога, потому что об этом попросила красавица Констанция, и участие в наиглупейшей, если подумать, истории с подвесками. На пути в Англию и обратно д’Артаньян определённо был готов убивать, и странно, что эта готовность не понадобилась.

В целом напрашивается простой вывод. Он вытекает из текста Дюма, если перечитывать его взрослым, ускользает при просмотре советского фильма и снова возникает в голове благодаря фильму французскому: д’Артаньян – авантюрист и головорез. Не больше и не меньше.

Открытие третье: Миледи совсем не обязательно было вешать.

Это открытие сделали для себя, скорее, авторы фильма. Рассказ Атоса в романе о том, как он, будучи «полновластным господином в своих землях», увидел клеймо на плече упавшей в обморок жены и тут же повесил её на дереве, не выдерживает никакой критики с точки зрения исторической правды и здравого смысла. Право приговаривать к смерти во Франции принадлежало короне со времён Людовика Святого (это за 300 с лишним лет до рождения Атоса). Граф женился на неизвестной, исполнял супружеский долг в полной темноте, а увидев клеймо, решил немедленно вешать супругу? Звучит очень странно.

Объяснить такие сюжетные повороты можно тем, что Дюма-отец при всём его таланте очень плохо разбирался в истории и ничего не понимал в жизни – а писать ему приходилось очень, очень много. Эпоху, в которой происходило действие очередного романа, он знал благодаря одной (много – двум) прочитанной наскоро книге, а условности и несообразности разного масштаба встречаются в его произведениях сплошь и рядом.

Авторы фильма, понимая всё это, сделали историю Миледи куда более логичной. Граф де Ла Фер узнал, что его жена в прошлом уже состояла в браке и убила мужа, а потому выдал её правосудию. Дальше были клеймение и повешение. Атос при таком раскладе – не нарочито благородный идиот, а несчастливец, выполнивший свой долг. И обречённый теперь на страдания.

Открытие четвёртое: Атос вполне может быть стариком.

Кстати об Атосе (едва ли не главном герое фильма). «Почти стариком» даже во времена «Трёх мушкетёров» считали его товарищи. Авторы картины сделали его почти стариком в буквальном смысле – таким, каким он должен быть в гипотетической экранизации «Двадцать лет спустя» или даже «Виконта де Бражелона». И есть ощущение, что этот возраст идеально подходит к «бэкграунду» персонажа, имевшемуся уже в 1625 году. На сколько десятков процентов это ощущение связано с игрой и внешностью Венсана Касселя, мы не узнаем никогда. Есть контекст и есть понимание, что вот это режиссёрское решение оправдано.

Открытие пятое: в «мушкетёрской» Франции и вокруг происходит много чего интересного.

Главное историческое наполнение сюжета и у Дюма, и в советском фильме – хроническая вражда между мушкетёрами и гвардейцами кардинала (в основном выдуманная писателем), любовь Анны Австрийской и герцога Бекингема (описанная распространителями слухов и авторами подложных мемуаров), совсем чуть-чуть войны с Англией (якобы вызванной той самой любовью) и ещё меньше осады Ла-Рошели. С великолепным эпизодом завтрака на бастионе Сен-Жерве на виду у защитников крепости, которые умирали от голода из-за блокады.

Авторы французского фильма взялись за ум и показали, что страна в 1620-х годах была расколота на два религиозных лагеря. Король Людовик XIII (не карикатурный, а весьма серьёзный и убедительный) должен принять сложное решение, ларошельские гугеноты пытаются его убить, ещё один гугенот (им оказывается Атос) спасает монарха. Дальше – настоящая гражданская война, в которой пощады не будет никому.

Кстати, Атос – тот самый персонаж, который больше всех отвечает за исторический контекст. Протестантизма мало: в суде рассказывают, что он «сражался во Фландрии с Соединёнными провинциями, в Баварии со Священной империей, в Курпфальце, Ломбардии и Савойе…». Получается, граф де Ла Фер участвовал в Восьмидесятилетней войне (надо полагать, на стороне Соединённых провинций – переводчик немного напутал), потом в войне Тридцатилетней, а до этого, в юности, – во франко-савойской войне 1600–1601 годов. Упоминание Ломбардии тоже могло стать следствием путаницы: сценарист мог вспомнить про войну за Мантуанское наследство, но не заметить, что началась она в 1628 году, когда Ла-Рошель уже пала.

К сценаристам остаются вопросы. Например: когда королю перед венчанием Гастона сообщают, что справа от него будет стоять Артюс д’Эпине де Сен-Люк, епископ Марсельский, это осознанная отсылка к другому роману Дюма или нет? Дело в том, что действие «Графини де Монсоро» начинается на свадьбе Франсуа д'Эпине де Сен-Люка и Жанны де Бриссак – родителей этого самого прелата.

Впрочем, во многом знании многая печаль. Фильм можно смотреть с удовольствием, совершенно не разбираясь в истории Франции раннего Нового времени: достаточно того, что исторический фон есть, и выглядит он убедительно.

Во второй части перед авторами стоит много вызовов. Миледи явно должна оказаться более сложным персонажем, чем в известных доселе экранизациях; Портосу и Арамису пора выходить на первый план; понадобятся масштабные батальные сцены и новые решения в истории с Констанцией, потому что иначе зачем это всё?

Совсем скоро можно будет увидеть, как с этим справились Бурбулон и остальные. Если уровень будет хотя бы средним (то есть немного ниже, чем в первой части), появится повод надеяться, что те же киноделы займутся экранизацией второй и третьей частей трилогии.

Автор: Николай Дубровский