Жестокий романс о самурае: каким получился спектакль по Ибсену в «Пятом»

Всё начинается с пути воина. Старик, медленно катящийся по сцене в инвалидной коляске, читает вслух правила самурая: главное, о чём следует помнить с первого до последнего дня года, – что самурай должен умереть. На этом японская тема в новом спектакле «Пятого театра», пожалуй, исчерпывает себя. Главные герои здесь норвежцы, живущие, кажется, в конце XIX века – после революции Мэйдзи, но до того момента, когда европейский пенсионер смог бы увлечься чтением «Кодекса бусидо» или Миямото Мусаси. Поэтому никаких харакири в «Гедде Габлер» точно не будет. А вот за то, что до финальных аплодисментов доживут все герои, заранее не поручится никто. Это же Ибсен – сами понимаете.

Так вот. Главные герои – супруги Тесман, только что вернувшиеся из долгого свадебного путешествия. Он – симпатичный и немного жалкий книгочей, пишущий труд о средневековых кустарных промыслах Брабанта, заполучивший слишком красивую жену и слишком роскошный дом. Она – та самая Гедда Габлер, вышедшая замуж случайно (даже в названии пьесы осталась её девичья фамилия) и, похоже, совсем не желающая спокойной и уютной семейной жизни. Всё, к чему она стремится, – затянуть беднягу мужа ещё глубже в долги. Позже появляются «бывший» Гедды, талантливый и берущий всё от жизни писатель, и весьма практичный и преуспевающий судья, от которого Гедда слышит недвусмысленные предложения об адюльтере. Ещё появляется пара пистолетов – любимых игрушек главной героини.

Зритель, не читавший пьесу, может долго теряться в догадках о том, к чему всё это приведёт (ну то есть кто и в кого выстрелит). Заявленная с первых сцен классическая тема мещанского быта, затягивающего высокие души, отсылает к шиллеровским «Коварству и любви». Оформившийся любовный многоугольник вполне может напомнить российскому зрителю «Бесприданницу» Островского – и мы готовы ждать, что доктор Йорген Тесман воскликнет «Так не доставайся же ты никому!», а потом фру Гедда, лёжа на сцене с расплывающимся на груди багровым пятном, всех простит и всем скажет спасибо.

Честно говоря, автору этих строк хотелось бы чего-то совсем другого – без крови и смерти. Подумаешь, зрителю намекнули на что-то: если ружьё провисело на стене все пять актов – это само по себе может стать эффектной неожиданностью. Однако у режиссёра была пьеса, и он ей следовал, а чтобы внести что-то новое, нагнетал атмосферу с самого начала. Добавил текст о самурайской смерти («Не сомневайся, зритель, Гедда умрёт в конце!»), включил энергичный саундтрек, под который герои должны были подавать самые обычные реплики, заставил каких-то девушек в прозрачных чёрных одеяниях выползать на сцену. Сквозь всё это нагнетание холодных страстей, долго происходившее на пустом месте, с большим трудом пробивался к зрителю текст классика – живой и тёплый.

К счастью, всё изменилось во второй половине спектакля. Когда проявился драматизм, заложенный Ибсеном, получили обоснование и своеобразная пластика героев, и неожиданные музыкальные решения. Защекотала нервы игра с эпохами: режиссёр, не меняя текста, явно отсылающего нас в конец XIX века, снабдил актёров сотовыми телефонами, заставил их общаться с помощью СМС и показывать друг другу видео из путешествий. С определённого момента действие происходит сразу на двух, а то и на трёх временных и пространственных плоскостях: вот основные герои общаются на сцене, вот на экране слева транслируется снятое ими в далёкой Франции видео, а вон там справа, за стеклянной дверью, происходит без звука что-то ещё (персонажи пьют вино, делятся новостями и не замечают, как разворачивается в зоне их периферийного зрения настоящая драма).

Чтобы театр стал эффектным по-настоящему, он должен стать чуть похожим на кинематограф. Этот принцип, наверняка презираемый снобами, режиссёр очередной «Гедды Габлер» использует вовсю – и в итоге сюжет пьесы, растиражированной всеми ведущими театрами мира, вполне может заиграть новыми красками. Особенно хорошо это понимаешь, когда на фоне киноэкрана живым героям спектакля начинают являться остальные. Мёртвые (прошу прощения за спойлер). С этого момента «Гедда Габлер» становится пьесой ещё и про кино – искусство, которое Ибсен не успел полюбить.

Кто в кого выстрелит, пролетит ли над сценой «мохнатый шмель», при чём тут феминизм и самураи – обо всём этом лучше узнать из первых рук. Ну а мы поделимся разве что одним ценным открытием: если рукописи не горят – бывает достаточно просто утопить ноутбук. Гедде Габлер это здорово помогло. По крайней мере, на определённом этапе.

Автор: Николай Дубровский

Фото: «Пятый театр», Анна Шестакова