«Всех к стенке поставим»: каким получился спектакль по документам омского управления КГБ

В омском Пятом театре на днях прошла необычная премьера. «История одного дела» — так обозначен жанр на афишах спектакля «Обжалованию не подлежит». Строго говоря, дел там три, и это рассекреченных архивных дела из архива Управления КГБ по Омской области. Заведены они были в послевоенное время, когда спецслужбы охотились на предателей, перешедших когда-то на сторону вермахта: бывшие диверсанты и палачи вели жизнь простых советских обывателей в надежде, что об их прошлом никто не узнает. В этих трёх случаях тайное стало явным, и дела закрыли после приведения в исполнение смертных приговоров.

Пьесу на основе документов написал Дмитрий Рябов, маститый драматург и поэт из Новосибирска. Ему принадлежат очень симпатичные вещи – например, от «комедии в одном желании» «Танго с манго» трудно оторваться, даже когда просто читаешь её, а не смотришь спектакль. В случае с «Обжалованию не подлежит» Рябов явно провёл большую работу, но не пошёл дальше создания единственной прямой, как стрела, сюжетной линии. Видимо, он сам поставил перед собой (ну или театр поставил перед ним) ограниченную художественную задачу: создать «документальный спектакль», сценическую иллюстрацию на определённую тему и с определённым посылом для зрителя.

Для понимания этого посыла важно понимать, что Управление ФСБ по Омской области не впервые рассекречивает документы из архива Управления КГБ, «основным преемником» которого (так это сформулировано в официальной аннотации к спектаклю) является. Профессиональные историки таким рассекречиванием явно недовольны. Ведь гриф «секретно» не снимается с архивных дел целиком, у специалистов не появляется возможность рассмотреть целый массив связанных между собой документов: им просто выносят из «закромов» ксерокопии отдельных бумаг, подобранных с определённой целью.

Происходят такие рассекречивания в связи с очередным 9 Мая, и документы неизменно связаны с Великой Отечественной войной: речь идёт о наименее спорной части работы ведомства за всю его 70-летнюю историю. В первый раз (будем считать это «пробой пера») рассекретили ряд документов, касающихся работы СМЕРШа. Во второй раз – документы о коллаборационистах из числа крымских татар, в третий – о коллаборационистах-поляках. Сейчас снова предатели, но национальный уклон не заметен, хотя одного из трёх героев спектакля зовут Александр Фридрихович Браун. 

Этот персонаж, попав в немецкий плен и позже выйдя на свободу, умудрился легализоваться в родном селе с чужими документами, успел стать отцом семейства и только после этого оказался в разработке МГБ. Выяснилось, что он был палачом на немецкой службе. Итог – смертный приговор. У героя второго архивного дела похожая судьба, но автор спектакля, кажется, намекает на самоубийство.

Интереснее всего получилось с третьим персонажем – выпускником немецкой разведывательной школы, который уцелел в 45-м и осёл в Омске под новой фамилией. Его сюжетная линия самая разработанная: на сцене этот герой улаживает семейные проблемы, дерётся с хулиганами, ходит на совещания. Сотрудники Управления, болеющие за своё дело, долгие годы ищут его и не могут найти. Наконец, всё удаётся благодаря случайности, но во время допроса герой принимает яд и уходит таким образом от заслуженной кары.

«Может быть, так даже лучше? — спрашивает один из следователей. — Сам себе вынес приговор, сам привёл в исполнение…». Но старшие товарищи его поправляют: ведь существует социалистическая законность, и надо, чтобы всё было в строгом соответствии с ней. Ради законности ещё до ареста подозреваемого один из сотрудников Управления ездил в командировку в далёкие Тайшет и Норильск – чтобы собрать надёжную доказательную базу. И дальше эта законность обязательно будет соблюдаться. 

«А ошибки мы исправим, — говорит один из сотрудников. — Всех сволочей найдём и всех к стенке поставим!». Занавес, аплодисменты.

Тут стоит отметить одну важную деталь. Отец последнего из арестованных, при царе смотритель тюрьмы в Бийске, был расстрелян в 1937 году за «диверсионную деятельность». Сын его вину не оспаривает, скорее, подтверждает репликой в духе «А хотя бы и так – всех вас убивать надо!». Интересно было бы почитать архивное дело бывшего смотрителя, узнать, насколько абсурдные обвинения ему предъявлялись и пытали ли этого подозреваемого сотрудники Управления, впоследствии, согласно спектаклю, проникшиеся уважением к формальным процедурам (во время Большого террора, как известно, пытки были разрешены и практиковались очень активно). Ещё интересно было бы узнать, не реабилитировал ли этого человека советский суд вместе со многими другими жертвами сталинских репрессий. В свете этих данных было бы проще оценить финальную реплику, —которую, кстати, малочисленная публика с энергией поддержала.

Впрочем, у придирчивого зрителя слишком мало не только исторической, но и, так сказать, эстетической информации. Мы получили экранизацию скорее документов, чем полноценной пьесы. Это интересный эксперимент, который не даёт права на острую критику, но вызывает определённые сожаления. Даже у Бориса Косицына, над персонажем которого (сыном смотрителя) драматург работал больше всего, слишком мало материала, чтобы по-настоящему развернуться. Слишком «картонными» и «правильными» получились чекисты — хотя авторы постановки, вероятно, и не хотели чего-то другого. Слишком искусственным оказалось вступление, написанное на протокольном русском языке, и трудно после него настроиться на театральный лад. Впрочем, афиши не обещают, что будет легко, а это аргумент серьёзный.

В числе достоинств спектакля образы двух других предателей, весьма лаконичные, но впечатляющие. Один искренне не понимает, почему ему не дают вести обычную крестьянскую жизнь после палаческой работы в плену. Другой сломлен всем, что с ним случилось, и всем, что наделал, и сам вяжет верёвку из разорванного постельного белья. Такой финал вызывает у зрителя мрачное удовлетворение, но достаточно ли этого для спектакля? Ответы могут быть разными.

Автор: Николай Дубровский 

Фото: Анна Шестакова