С верой в человека  

Аглая Епанчина – один из центральных персонажей романа Достоевского «Идиот» – упрекает князя Мышкина: «У вас нежности нет: одна правда, стало быть – несправедливо». Объективность этого утверждения по отношению ко Льву Николаевичу можно, конечно, оспаривать, но трудно не согласиться с тем, что справедлива лишь та правда, что согрета пристрастной любовью, восхищением, стремлением победить зло и восстановить добро. Именно такая правда вкупе с конкретностью пространства отличает рассказы Натальи Елизаровой, работающей с верой и надеждой на лучшее в человеке, не удаляющемся из жизни «в келью под елью», если жизнь эта дарует не одни только радости, тепло и счастье, но и потери и страдания. Писатель выходит к миру со словом, не навязывающим выводов, не предлагающим суждений, и… продолжает говорить с тобой, когда уже прочитана последняя страница.

Елизарова Наталья Владимировна – прозаик, драматург, театральный критик. Родилась в г. Омске. Окончила филологический факультет Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского. Кандидат исторических наук. Печаталась в российских периодических литературных изданиях. Автор десяти книг прозы. Лауреат литературной премии им. Ф.М. Достоевского (Омск, 2004). Германского международного литературного конкурса «Лучшая книга года» (Берлин-Франкфурт, 2015). Дипломант II Международного литературного Тургеневского конкурса «Бежин луг» (Тула, 2019). Обладатель премии за лучшее произведение, опубликованное в 2022 г., по решению редколлегии журнала «Аргамак» (Татарстан). Финалист «Волошинского конкурса – 2023» в прозаической номинации «До высочайшей точки напряженья...» (Калининград, 2023). Финалист Международного конкурса современной драматургии «Время драмы, 2023, осень» в номинации «Пьеса малого формата, монопьеса» (Челябинск, 2023). Лауреат литературной премии им. Т.М. Белозёрова в номинации «История родного края: события, личности» (Омск, 2023). Редактор Омского государственного академического театра драмы. Член Союза писателей России.   

КОШАЧЬЯ МАМКА

Рассказ

                                                        Мохаммеду Алла аль-Джалилю,

                                                        человеку с большим сердцем,

                                                        вдохновившему меня написать этот рассказ

«Что с него взять?.. Рехнулся на старости лет… Оно и понятно – один всю жизнь – у кого хочешь крыша съедет…»

…Сколько раз Мухаммеду приходилось слышать от жителей аула эту пренебрежительную фразу, он, пожалуй, и сам уже не помнил. В споры с обидчиками не вступал, отмалчивался – на каждый роток не накинешь платок, – лишь сердито крякнув, и в будни, и в праздники продолжал делать своё дело – весьма странное, по мнению окружающих: наварив большой котёл каши, шёл кормить бродячих котов. Они поджидали его в переулках квартала – чумазые, голодные, и, едва завидев, с истошными воплями неслись навстречу. Долговязую суховатую фигуру Мухаммеда, облачённую в драный тёмно-зелёный халат на вате и потёртый суконный жилет, знали все жители округи. Кто-то говорил – «святой человек», но чаще просто крутили пальцем у виска. Он же, придерживая на плече тяжёлый глиняный кувшин и оттого несколько сутулясь, невозмутимо шествовал по улице, игнорируя в равной степени и насмешки, и сочувствие.

Больше всех ему доставалось от живущей по соседству тётки Амиры. Уж та не упускала случая посудачить о его причудах. Выйдет, бывало, на улицу и ну его честить: «В твои годы, Мухаммед, добрые люди детей наставляют, внуков нянчат, а ты – кошек опекать вздумал! Знаешь, как тебя добрые люди называют? Кошачья мамка! Не стыдно мужчине носить такое прозвище?» Её белёсые, выгоревшие под палящим солнцем брови сердито топорщились, глаза метали молнии…

…Когда-то в их селении не было девушки краше. Многие парни из хороших семей присылали сватов в дом её отца. Сам же Мухаммед в её сторону даже смотреть не смел – где ему, сыну простого погонщика мулов, грезить о такой чаровнице. Всё равно что гоняться по пустыне за ветром…

Амира, как и полагается первой красавице, вышла за самого богатого и пригожего. Свадьба была пышной, с размахом. Весь аул гулял… Мухаммед в тот день отправился за покупками в город, а вернулся через три дня, с пустыми руками – в харчевне кутил, тоску-печаль вином заливал…

С тех пор много воды утекло. Амира вырастила сыновей, похоронила мужа. Мухаммед прожил бобылём. Пришло время – оба состарились. Что тут поделать – так устраивает Аллах: сначала дерево цветёт, потом – сохнет… Раньше, помнится, потешаясь над Мухаммедом, Амира смеялась заливистым смехом, струившимся звонким серебряным колокольчиком. Теперь же она смеётся редко, всё больше ворчит, и голос её, глухой и скрипучий, напоминает рассохшееся колесо телеги. Под этот скрип начинался день Мухаммеда, под него и заканчивался… Обидные, горькие слова выговаривала ему Амира. Но ещё горше для него было бы однажды не услышать их…

…А потом в их тихий аул пришла беда – внезапная, как все испытания, тяжёлая и страшная.

…Когда самолёт, как хищный коршун, с устрашающим рёвом налетел на селение, шедший с рынка Мухаммед, выронив поклажу, инстинктивно бросился ниц, глотая пыль, прижался к земле… Через мгновение земля содрогнулась от грохота взрывов. Ввысь взметнулись громадные слепящие факелы. Всё заволокло плотным непроницаемым дымом. Ноздри защекотала липкая удушающая гарь. Перед тем как потерять создание, он услышал душераздирающие крики раненых…

Очнулся уже в госпитале. Голова перевязана, одежда – в пятнах засохшей крови. Поднявшись, с трудом удержался на ногах… Пострадавшие были повсюду – в переполненных палатах, в коридоре на носилках, ничком лежали на домотканых одеялах, а то и просто на полу. Стоны перемежались с негромким напряжённым шёпотом людей, ошалевших от ужаса: «Здесь нельзя оставаться… Они будут продолжать бомбить!.. Нужно немедленно уходить в горы!..»

…Путь домой занял у Мухаммеда лишние полтора часа. Тяжело было пробираться через рытвины и ухабы, образовавшиеся на месте дороги, горы строительного мусора, в который превратились разрушенные после бомбёжки дома. Приходилось делать огромные петли, чтобы обогнуть их, то и дело останавливаться в попытке перевести дух – голова по-прежнему кружилась, а в дрожащих ногах не осталось былой силы… Односельчане, нагруженные тюками и баулами со спешно собранным скарбом, таща на верёвке перепуганных упирающихся коз, уже спешили прочь: кто-то стремился укрыться в горных ущельях, кто-то бежал к родственникам в другие кишлаки… Обрывки торопливых молитв, исторгнутых из беззубых старушечьих ртов, смешивались с пронзительным плачем младенцев, причитаниями женщин и приглушённой бранью мужчин…

Мухаммеду бежать было некуда: своей семьи не нажил, дядья да тётки поумирали, племянники – далеко. Кто ему даст приют? Никому он не нужен. Да и как бросить кошек? Ведь погибнут одни в пустом ауле. Их кормить надо, лечить… Раньше ему приходилось заботиться только о бездомных животных, теперь же ряды беспризорников пополнили бывшие домашние любимцы… Когда начался обстрел, попрятались они от страха кто куда. Вылезли теперь вот из укрытий, а хозяев и след простыл – где уж людям думать о животине, когда самим впору ноги уносить.

…Весь следующий день бомбили соседние селения. Удары были такой силы, что в уцелевшем доме Мухаммеда качалась мебель, дребезжала и подпрыгивала на столе посуда… Люди в панике покидали жилища, а Мухаммед невозмутимо расчищал заваленный камнями палисадник.

– Что ж ты делаешь, несчастный? – ужасалась Амира. – Бежать надо, спасаться, а ты уборкой решил заняться, нашёл тоже время!

– У меня скоро розы цвести начнут, их подвязать надо, а то вон как к земле пригнулись… тяжело им без подпорки…

– Да разве сейчас об этом впору думать, безумный ты человек?! – простонала женщина, простирая руки к небу. – Кругом война, разруха!

– Нельзя им без подпорок… головки тяжёлые, того и гляди поникнут…

И действительно, изогнутые стелющиеся ветви неумолимо клонились к земле, беззащитные полураспустившиеся бутоны прятались в пыльных листьях. Оставь растения так, без опоры, болеть начнут, загнивать. Да и от сильных ветров страдают – треплет их почём зря.

– Вот сделаю изгородь из засохших стволов оливы, оплетут её розы – красиво будет, и котам понравится – любят они возле цветочков поваляться! – заскорузлые пальцы любовно гладили алые лепестки.

Он, улыбаясь, посмотрел на тётку Амиру и на мгновение вспомнил её молодой – весёлой, с озорными огоньками в глазах, гибкой и стройной, как лань.

– Ну и характер у этого упрямца! Да ведь убьют тебя, Мухаммед! – всплеснула руками женщина. – Неужели не боишься?

– Боишься пока живой, а коли убьют – чего бояться? – пожав плечами, отозвался он. Ветер дул ему в лицо надсадно и обжигающе. Облизнув пересохшие губы, он смахнул с лица пот.

Долгим, внимательным взглядом окинула его Амира. Длинное жёлтое лицо соседа с острыми скулами и глубоко запавшими глазами казалось ей чужим, словно она впервые его увидела. Глубокие строгие морщины меж её бровей дрогнули.

– Странный ты человек, Мухаммед… – задумчиво проговорила она. – Видно, так угодно Всевышнему…

…Вскоре зашла проститься. Через плечо её за спину была перекинута расшитая выцветшими нитками холщовая торба, до отказа набитая наспех собранными вещами.

– Хочу да заката добраться до перевала… Береги себя, Мухаммед…

– И ты береги себя, Амира… Пусть Аллах не оставит тебя своим вниманием…

Уходя, обернулась, встретилась взглядом с поникшими, усталыми глазами:

– А помнишь, мы детьми ходили в пещеру джиннов искать?.. Я в расщелину свалилась, чуть шею не свернула, а ты меня вытащил…

Он усмехнулся в седые усы:

– Глупые мы тогда совсем были…

– Знаешь, всё спросить хотела… А чего ты на свадьбу мою не пришёл?

– Зарок себе дал – уйти и никогда не возвращаться, да вот вернулся… Да чего вспоминать-то – дело прошлое…

– Прошлое… – вздохнула она. – Прощай, Мухаммед! Храни тебя Всевышний…

Его печальные глаза молча проводили женщину. Но хвостатая братия долго грустить не дала. Наступала пора обеда: с громким мяуканьем к нему со всех сторон бежали кошки. Размешав большим черпаком густую кашу, он начал раскладывать её по плошкам. Оголодавшие питомцы отвечали ему благодарным урчанием, лизали руки, запрыгивали на спину, тёрлись мордочками о колени. Он, поглаживая их, добродушно посмеивался.

…К вечеру Амира вернулась. Занеся баул в дом, не глядя на Мухаммеда, сердито буркнула:

– А, не пойду!.. Перевал камнями завалило, другой дорогой идти – крюк приличный выйдет. Где уж мне с моими больными ногами по горам скакать… И слышь, Мухаммед, приметила у харчевни несколько крепких ящиков… Навес какой-нибудь смастерить можно… для котов твоих, шайтан их забери!.. Жара такая нестерпимая стоит, а им даже спрятаться негде…

ПЛАЧУЩИЙ БУДДА

Рассказ

Он катастрофически не успевал жить. Не хватало времени.

Первый весенний месяц ещё не закончился, а Юрий насчитал уже более пятидесяти перелётов: три-четыре дня – и командировка. Всё на ходу, в спешке… Ручная кладь с расчётом и на жару, и на холод, минимум вещей – компактных, не мнущихся. Паспорт, кошелёк, визитки, телефон, зарядные устройства… И неизменный ноутбук, извлекаемый из чемодана при любой возможности: чтобы просмотреть документы, срочно добить архиважный текст, молниеносно ответить на письма; он был прикован к нему, как раб цепями к веслу галеры – вся жизнь в режиме жёсткого дедлайна. И чтобы корабль не сбавил свой ход, не отклонился от курса, раб изо-всех сил должен налегать на проклятое весло, грести, что есть мочи… Писать, отвечать на звонки, срываться с места по первому свисту и, бросив всё, лететь на другой конец света…

Он много путешествовал, но мало видел: так, разве что из окна такси по пути из аэропорта и обратно удавалось отрывочно, кусками посмотреть какой-нибудь город… Да это и путешествиями-то нельзя было назвать, скорее – перемещениями в пространстве, потому что путешествие – это свобода и созерцание, а он был загнан, затравлен бесконечной карьерной гонкой. На постоянный цейтнот не жаловался, даже мысленно – от многочисленных стран-континентов уже давно наступила передозировка, пресыщенность впечатлениями, которые, смазываясь, наслаивались друг на друга.  

Когда-то Юрия окружали друзья, но постепенно все до одного исчезли: разные временные зоны, ритмы, графики – и контакт безвозвратно утрачен. Да и некогда было встречаться: времени всегда в обрез, на сон-то не всегда выкроишь, не то, что на общение.

Он разучился отдыхать и расслабляться: чтобы заснуть – втыкал в уши наушники и топил мозг первой попавшейся под руку аудиокнигой, пока глаза не закрывались сами собой; чтобы проснуться – вставал на беговую дорожку. И огромный беличий барабан начинал крутиться с новой силой… И так изо дня в день, из года в год.  

…Командировка в Индию ничем не отличалась от предыдущих: нужно было прилететь, подписать документы, улететь. Всё как всегда – быстро, сжато, спрессовано. Штурм очередной вершины. Он делал это миллион раз. И, достигнув цели, переходил к следующей…

…Обдумывая предстоящие переговоры, Юрий равнодушно поглядывал в окно иллюминатора: в изумрудной дымке таяли звёзды, сливаясь с раскинувшейся до горизонта огромной сетью мерцающих и с каждой секундой бледнеющих огней. Он чувствовал привычное напряжение в мышцах, какое испытывает боец, готовый к матчу, – через полтора часа сделка!..

Когда первый солнечный луч ослепил глаза, он увидел под дрожащим кончиком крыла огромный, будто парящий над городом, буддийский храм. От неистового бесчинства красок и великолепия хитросплетённых колонн и сводов захватило дух! «Нежели это чудо сотворила рука человека?» – невольно мелькнуло в голове. Внезапно Юрий ощутил себя песчинкой на ладони Создателя, и это ощущение было таким оглушительным, сбивающим с ног, что мужчина растерялся. Но оно пропало тотчас же, как только взгляд его упал на золотой круг циферблата: невидимая белка уже вовсю перебирала маленькими шустрыми лапками…

…Блистательно проведя переговоры и заключив сделку, Юрий спешил в аэропорт… Удушающая жара сменилась ливнем. Он выбирался на такси из центра, оставляя позади красивые высотные здания с огромными, утопающими в подсветке, буквами на крыше. Теперь пейзаж за окном удручал нищетой и безнадёжным унынием: по обе стороны дороги расположились трущобы; картонные сооружения нависали друг над другом, жались, как сироты, лепились в тесноте. Под брезентовыми навесами кипела работа: крепкие смуглые руки шили одежду, пекли лепёшки, ваяли керамические горшки… Несмотря на дождь, местные жители не стремились в укрытие. Шла бойкая торговля фруктами. Женщины развешивали на верёвках выстиранное бельё. Низкорослые тщедушные индусы деловито сортировали мусор в баках. Кто-то, расположившись прямо на узком тротуаре и прикрывшись пальмовыми листьями, спал… На земле валялась мандариновая и банановая кожура, обрывки бумаги, конский навоз. Повсюду рыскали собаки. Лениво переставляли ноги тощие коровы, тыча грязные морды в груды отходов… Чтобы заглушить чудовищную вонь, которая проникала даже сквозь наглухо закрытые окна автомобиля, Юрий начал курить… Его не покидала тревога – невесть откуда взявшаяся и ноющая, как больной зуб. Был в ней какой-то странный привкус негармоничности окружающего пространства, неполноты жизни, будто ты сам себе не принадлежишь, будто всё настоящее, живое необратимо и безвозвратно проходит мимо тебя, а ты для этого мира – чужой, посторонний… Юрию не терпелось поскорее сесть в самолёт и покинуть страну, которая вызывала в нём так много острых и противоречивых эмоций…         

…Идя на регистрацию, он услышал за спиной знакомую русскую речь – торопливую и восторженную:

– Никогда не чувствовала себя настолько умиротворённой! Такое просветление! Будто заново родилась!

– Здесь ты обращён лицом к Богу!

– Я буквально очистилась внутренне!

…«Видимо, прямиком из буддийского храма», – саркастически усмехнувшись, подумал Юрий…  Да, туристов здесь полно: снуют туда-сюда, фотографируют, тратят деньги, умиляются… А потом, вернувшись домой, рассказывают про свою преображённую душу, из которой навеки изгнаны зло и страхи, и где отныне царят лишь свет, любовь и жажда истины… Так знакомо. И так банально…

Туристы раздражали его, и вместе с тем он завидовал этим людям. Завидовал, что они вот так запросто, нацепив на шею дешёвые индийские побрякушки и расписав забавы ради руки хной, могут стоять и, праздно переминаясь с ноги на ногу, рассуждать о тайнах мироздания, в то время как он, обливаясь потом в строгом брендовом костюме, наглухо застёгнутый на все пуговицы, торопился в свой московский офис – положить на стол руководству подписанный контракт… Скрипя зубами, он забарабанил пальцами по гладкой сверкающей коже портфеля…   

…У входа в зал, тяжело дыша, лежала собака. В рыжей лохматой шерсти бурела запекшаяся кровь. Её и не выгоняли, и не пытались помочь. На неё просто никто не обращал внимания: лежит себе и лежит. По стране бродили десятки тысяч голодных, больных, умирающих животных: местные не обижали их, но и не заботились. Несчастная псина – лишь одна из многих. Если ей повезёт, издохнет в течение пары часов, нет – будет мучиться до утра…

– Такая мощная энергетика! – экзальтированно восклицала за спиной Юрия «паломница». – Чувствуешь себя на вершине мира!

– И ведь веришь же, что Будда плачет из сострадания ко всему живому, а не потому, что дождь идёт! И что слёзы его – нектар любви! – вторили её спутники с такой же воодушевлённой страстью.

– И какое единение с природой! – торопливым жестом подобрав юбку и обогнув собаку, восклицала девушка. – Это просто дыхание Космоса!

…Скривившись, Юрий посмотрел на часы. «Будь всё проклято!» – прорычал он себе под нос и вышел из очереди. На его место, как на боевой пост, тотчас же заступили туристы, таща за собой тяжеленные, доверху набитые сувенирами, сумки.   

…Подойдя к собаке, он присел на корточки, погладил подрагивающую холку. Словно ожидая удара, влажный коричневый глаз на секунду зажмурился; вздыбившуюся шёрстку смочили горькие собачьи слёзы…

Осторожно взяв на руки пса, Юрий зашагал к автостоянке. «Эй, где здесь поблизости найти ветеринара?»…

И снова такси, снова грязные нищие кварталы… Его самолёт давно улетел, а телефон разрывался от звонков. Он отвечал односложными, скупыми фразами, мол, попал в пробку и опоздал, вылетит следующим рейсом… Под рукой он чувствовал биение маленького испуганного сердца. Изредка шептал: «Держись, дружище… потерпи ещё немного…».   

…Отыскать ветлечебницу в огромном городе было непросто, и то в ней работали приезжие из других стран волонтёры. Индусов не особенно заботило здоровье меньших братьев, и потому бродячие животные стаями ходили по улицам. Особенно много скиталось коров – с выпирающими рёбрами, мычащих от голода. Покуда от коровы была польза, и она давала хозяевам молоко, её держали дома, едва скотина старилась – выгоняли за ограду. Убить рука не поднималась: как-никак – священное животное.

– Ваша? – коротко спросил Юрия ветеринарный врач; судя по выговору – француз.  

– Нет, подобрал в зале ожидания в аэропорту.

– Тогда бесплатно. Бездомных стерилизуем и лечим бесплатно.

– Что с ним, доктор?

– Похоже, подрали другие собаки… Я сделаю ему укол и обработаю раны… Выживет, не беспокойтесь, они не глубокие!.. Оставите его или подождёте?

– Подожду, – машинально ответил Юрий, впившись глазами в экран маленького, подвешенного к потолку, телевизора.  

…Красно-белые пунктиры ленты, за которой зияла огромная чёрная воронка… Груды дымящегося железа… Опалённый остов самолёта… Того, на котором он должен был улететь!.. «Все, находящиеся на борту пассажиры, а также члены экипажа, погибли…», – вещала, прижимая к губам микрофон, длинноногая журналистка, отважно пробираясь сквозь оцепление.   

– Что там, теракт? – без особого интереса спросил Юрия врач и, не слушая ответа, кивнул на собаку. – Не хотите забрать с собой?.. Если что, могу оформить документы на перевозку…

«Все, находящиеся на борту…»… Все до единого! Кроме него…

– Да… конечно… – растерянно пробормотал Юрий.

Пёс лежал на операционном столе спокойно и расслаблено, словно был не под воздействием наркоза, а знал, что теперь у него есть дом и хозяин, и это придавало ему уверенность. Тонкие жёсткие волоски вокруг закрытых глаз оставались сухими. Он больше не плакал.