Дата публикации: 29.09.2025
«По золотой кайме календаря…» Олег Клишин в «Литературной странице»
«Благодаря Любви не исчезнет и Поэзия – божественная вибрация сердца, чего никогда не добьётся ни один, даже самый гениальный программист-роботехник…»
Эта фраза – из предисловия к Книге любви «Среди миров», автором идеи, редактором-составителем и издателем которой выступил омский поэт Юрий Перминов. В книге собраны произведения 172 авторов за три века омской литературы – самое раннее датировано 1825 годом, самое позднее – 2024-м. Отметим, что финансовую поддержку изданию оказали меценаты из Группы Омск. Более подробно о книге можно почитать здесь. Издательский дебют известного омского поэта и писателя стал событием не только в омской литературной жизни – недавно Юрий Перминов стал лауреатом Дальневосточной книжной выставки-ярмарки «Печатный Двор – 2025». В конкурсе «Литературный» в номинации «Поэзия» он был удостоен Серебряной медали.
Сегодня в рубрике «Литературная страница», которую ведёт Юрий Перминов в качестве приглашённого редактора - один из участников антологии «Среди миров», поэт Олег Клишин. Его стихи – на нашем сайте.
Олег Клишин обратился к этому «странному занятию», как сам он говорит, в весьма зрелом возрасте. Будучи, в какой-то мере, свидетелем сего события, убеждённо говорю – поэтом он стал не со своей первой строки, а гораздо раньше. Но для того, чтобы строка эта состоялась, Олегу потребовалось взять в руки поэтическую книгу. Точнее, произошедшее с ним, как бы он сам ни относился к тому, что случилось, называется Божьим промыслом. И сегодня – да и давно уже – Олега Клишина можно назвать одним из безоговорочно лучших поэтов нашего города.
Родился Олег Николаевич 12 января 1960 г. в Омске: «…типовая “хрущёвка” на городской окраине и школа, после которой в 1982 году окончил СиБАДИ, – говорит о себе поэт. – Во время учёбы в институте в качестве бойца стройотряда побывал на БАМе. Собственноручно вбил несколько сотен “костылей” в шпалы на железнодорожном участке в районе Тынды. Пожалуй, те полтора месяца на стройке века можно считать временем, когда факт личной биографии был наиболее близок к истории большой страны». Потом была работа на производстве мастером, инженером. Почти 20 лет отдано службе в пенитенциарной системе в должности начальника пожарной части. В тот же период и проявился у Олега Клишина серьёзный интерес к стихам, к поэзии, что, по собственному признанию, его, «великовозрастного дебютанта», «…поначалу смущало». Первая публикация состоялась в журнале «Земля Сибирская, Дальневосточная» в июне 1995 г. Обрести уверенность в понимании «неслучайности» обращения к поэтическому слову помогли Владимир Макаров, Татьяна Четверикова, Владимир Балачан. В зачине века нынешнего все трое дали Олегу Клишину рекомендации для вступления в Союз писателей России, и к ним с немалой для себя честью присоединился и автор этих строк.
Олег Николаевич Клишин – автор пяти книг стихов: «Выход» (2000), «Круговая порука» (2007), «Вычитаемый век» (2015), «Набросок» (2020), «Променад» (2024). Лауреат премии Губернатора Омской области имени Леонида Мартынова (2008), премии журнала «Звезда» (2011), международной литературной премии имени Иннокентия Анненского (2014). С 2011 г. подполковник в отставке. Занимается общественной работой.
Его поэзия, без декламации и риторики, не поучая, учит ещё и вчувствованию в чудо жизни…
ТОПОЛЬ
Сквозь летящий снег пробираясь вплавь,
опираясь о скаты крыш,
погружаясь в сон, прорастая в явь,
сколько помню себя, стоишь.
Шелестишь листвой или, как сейчас,
в серебристом плену ветвей
тишины хранишь золотой запас
до скончанья морозных дней.
Старожил, пришедшийся ко двору,
в окруженье бетонных стен,
задубевший на ледяном ветру,
от усталости давший крен,
сколько вёсен, лет, с места не сходя,
набирал исполинский рост,
пил горячий свет, слушал шум дождя,
ораторию птичьих гнёзд?
Неисповедимы вокруг пути,
утрамбованная земля.
Не успел при встрече сказать: прости
за безумные вензеля,
что когда-то на молодой коре
перочинный оставил нож.
Тёмный шрам, как память о той поре.
Остальное не разберёшь.
Боль давно утихла, в душе покой.
Зимний сад или тихий ад
с душно-ватно-марлевой пеленой
родовых июньских палат?
Долгожданная грозовая тень
упадёт проливной стеной.
Властелин колец, коренастый пень
обрамлён молодой листвой.
* * *
Светотенью дышит воздушный склон,
чуть касаясь лучом земли.
Нарастающий воробьиный звон,
в шелковистой клубясь пыли,
достигает слуха быстрей, чем все
песнопения при свечах.
Горностай небесный во всей красе
ниспадает с Его плеча.
В мельтешении летних бликов есть
завораживающий покой,
глубина лазури, благая весть,
приглашающий жест рукой:
растворись в сиянье, себя забудь.
Только шепчущая листва,
только птичий щебет – молитвы суть,
остальное – слова, слова…
ШИПОВНИК
Зачем такие грозные шипы?
Ведь мы одни, тебя никто не тронет.
Прохладный сумрак вьющейся тропы,
скрывающий присутствие ладони
которую легко пробить насквозь
оружием, разящим, словно шпага.
Куда нести слабеющую горсть
с дымящейся пульсирующей влагой,
когда не знаешь, ранен иль убит,
погаснет или разгорится пламя?
Над головой чуть слышно шелестит
осенних дней шагреневое знамя.
* * *
Нам шанс судьба даёт,
а мы, не понимая,
всё водим хоровод
из лишних слов. Родная
нам не прощает речь
фраз, брошенных на ветер –
в игру, что стоит свеч,
хоть и написан Вертер…
Ведь Слово нас ведёт
и музыка нас манит
в подземный переход,
залитый небесами,
где как бы сквозь стекло,
мы разглядим когда-то
чудесное число
за кромкой циферблата,
где звон и шутовство
прощаются гитаре
за дальнее родство
со скрипкой Страдивари.
* * *
Тем, кто помнили и знали,
что теперь сказать могу?
Зря меня вы обогнали,
что-то крикнув на бегу.
Не расслышал, не ответил.
Глядь, уже простыл ваш след.
Неужели на том свете
позабудем этот свет?
Как смеялись и любили,
в дружбе-верности клялись,
словно в сказке – жили-были,
знать, не зная, что та жизнь
станет воплощеньем рая.
Был бы рад любому дню.
Сколько там ещё до края?
Дайте время – догоню.
* * *
Пропела жалобно и ржаво
калитка. А теперь куда?
Налево повернём, направо...
Гори, гори, моя звезда! –
Слова любимого романса
доносит Штоколова бас.
Душе созвучное пространство
когда-нибудь обнимет нас.
Не отменяя циферблата,
фосфоресцирующий круг
созвездий обозначит дату.
Среди вселенских бурь и вьюг,
любимая, дорогой млечной
и мы когда-нибудь с тобой
пойдём, неслышно нашу вечность
вращая против часовой.
* * *
Морозный пар родного декабря.
Его клубы, разорванные в клочья,
парят в продрогшем свете фонаря
холодной самой, самой долгой ночью.
Шар голубой, остывший добела,
летит на свет мерцающих созвездий,
чуть накренясь, как полая юла,
твоей рукой запущенная в детстве.
Прозрачным пеньем полон небосвод,
панельный дом, картонная квартира.
за окнами которой снег идёт,
как в первый раз от сотворенья мира.
Бессонница… Привычка к ней давно
нас приучает в поисках былого,
не разжимая губ, смотреть в окно,
несказанное вспоминая слово,
черёмуху и майскую сирень, –
огромный куст вскипающей сирени –
и верить в то, что завтра новый день
прибавит пару световых мгновений.
Среди необитаемых планет
только одна цветущая, живая,
тому назад не важно сколько лет
подаренная выходцам из рая.
Двадцатый или двадцать первый век…
Грядущий год с нетронутой страницы
начать – проснуться, белый свет и снег
увидеть вдруг… и заново родиться.
* * *
Быть поэтом – счастье... на час, на два.
Если дольше, пиши – пропал.
Лихорадочные слова, слова
большей частью уйдут в отвал.
Терриконы шлака, пустых пород
по-стахановски на-гора
не от мира сего выдаёт народ.
Только стоит ли свеч игра?
Ни куста кривого на склоне том,
ни травы сухой. От вершин
до подножий хоть покати шаром.
Первородных смотритель глин
да простит невольные нам грехи
за нелепый сизифов труд,
за привычку воспринимать стихи
не иначе, как самосуд.
Что в итоге кроме кротовых нор
в результате возни слепой?
Лишь надежда на световой зазор
в лабиринтах, залитых тьмой.
Там, где плавный делает поворот
обмелевшая Потудань,
чёрным зеркалом антрацит блеснёт,
много реже – алмаза грань.
Из глубокой штольни виднее свет
путеводной ночной звезды,
чей на влажной глине простынет след
до прихода большой воды.
* * *
Мы глубину придумываем сами –
в осенних лужах, в небе, в зеркалах,
в расширенных бессонными часами
внезапно близких пристальных зрачках.
Так смотрит ангел в самые потёмки
души. Мерцают звёзды, ночь тиха…
Из глубины пульсирующий тонкий
луч узнаванья колыбель стиха
качнёт. Лишь свет и музыка по сути
нам остаются от былых щедрот,
в неумолимо тающей минуте,
вблизи летейских пограничных вод.
* * *
Поднимешь взгляд в осеннее сплетенье
безмолвно остывающих ветвей.
Витающее в воздухе сравненье
опавших листьев и прошедших дней
покорно принимает этот вечер,
чтобы исчезнуть в череде других,
как исчезают встречи и невстречи,
поскольку вспомнить некому о них.
Оставшись вне игры теней и света,
не чувствуя грядущей глубины
беспамятства, прозрачный абрис лета
невольно вносишь в будущие сны,
пока идешь сквозь шорох листопада
по золотой кайме календаря,
не отрывая пристального взгляда
от белого свеченья фонаря…
