Александр Кузовков | Текстовая версия подкаста “Трамплина” «Знай наших!»

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Александром Кузовковым, фотохудожником и кинорежиссёром.

---

– Это «Медиа Трамплин» с подкастом «Знай наших!». Сегодня у нас Александр Кузовков, фотохудожник и кинорежиссёр. Фотохудожник – актуально ещё?

– Да.

 

– Я не буду вас спрашивать, почему кино. Мне, наверное, понятно, я люблю кино, кино любят все. Я спрошу вот о чём...

– Почему космонавт?

 

– Да. Но я спрошу вот о чём: фотохудожник – это человек, который фиксирует мгновение...

– Не только фиксирует, если фотохудожник, то он его ещё и дорабатывает.

 

– Но в результате всё равно это статичное изображение.

– Я понял, о чём вы.

 

– А кино – это движущаяся картинка. Почему вы совершили этот переход от статики к движению?

– Я понял, что кино можно сказать больше, чем фотографией. Хотя это можно и опровергнуть, конечно. Мне кажется, что здесь инструментов больше. И я не закрываю эту тему, я по-прежнему что-то снимаю для себя, такие творческие проекты. Скажем так, что можно какие-то вещи или какие-то идеи передать с помощью фотографии, и этого будет достаточно, и даже эта тема может быть более развита в умах людей, глядящих на какой-то определённый кадр, чем ты очень точно скажешь это в фильме. Там ты точно дашь задачу, будет понятно, что вот эта идея – в этом. Иногда, может быть, тему лучше недорассказать, недораскрыть, чтобы она была плодом размышления.

 

– Дать пищу человеку, не ставить точку.

– Да. Тут как бы и да, и нет, так вот я скажу.

 

– В какой момент вы решили, что займётесь кино?

– Лет в 11–12.

 

– Ого. То есть путь был неблизким.

 

– Да. Иногда я даже забывал, что я хочу это делать. Почему в 11 или в 12 – в этом возрасте я уже действительно нашёл сценарий и хотел по нему что-то снимать. Ну, там на какой-то цифромыльнице, тем не менее даже подбирал актёров. Но это всё было как-то незаконченно, странно. Не начата даже эта тема съёмок, но как будто к этому я всё время шёл – и пришёл.

 

– Вы довольны сейчас?

– Да нет, кажется, что я только в начале пути.

 

– Я думаю, что это так, потому что на самом деле путь художника – если не будем говорить пафосно – он длинный. И в кино в том числе, конечно.

– Зависит от срока жизни.

 

– От срока жизни – конечно, но всё равно это те профессии, которые... Я иногда говорю, как мне кажется, могу ошибаться, что это как профессия врача, она требует длительной подготовки, длительного обучения, практики и нарабатывания профессии, профессиональных качеств, видения, взгляда своего.

– Или профессия психотерапевта.

 

– Или психотерапевта. Да, наверное, тоже. Но мне кажется, что человек, который идёт в кино, который создаёт кино, – это человек рефлексирующий должен быть. Одно из обязательных качеств, которое должно быть у человека – это способность к рефлексии. А как у вас?

– Да, я тоже думаю, что это так. И здесь, может, не столько стоит какое-то обучение в профильных вузах или ещё что-то, скорее...

 

– Нет, я не это имела в виду.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Я к тому, что это, скорее, приобретение жизненного опыта. Насмотренность, но не в плане каких-то визуальных картинок, фильмов или ещё чего-то, а просто какой-то жизненный опыт.

 

– Проживание каких-то ситуаций или наблюдение за тем, как проживают эти ситуации другие люди.

– Для режиссёра, я думаю, это не то чтобы необходимо, но в приоритете.

 

– Ваш первый фильм какой был? «Соль»?

– Первый – нет. Я считаю, «Томас Эдисон. Сила слова». Короткий фильм, по-моему, 3 или 4 минуты он длится. Видели его?

 

– Нет, вот его не видела.

– Как я сказал, что в 11–12 лет я хотел стать режиссёром и как-то забывал об этом иногда, отходил, учился на технической специальности – «автоматизация технологических процессов и производств». Потом я поступил в институт, это были связи с общественностью. Потом поработал на заводе, а перед этим тоже немножко на заводе поработал. А потом я попал в компанию «ИСС Арт Медиа», там работал как раз по связям с общественностью, какие-то тексты писали.

 

– Внутри индустрии уже.

– Да. Как-то вот поближе к этому. Хотя я всегда думал: «я же хочу снимать кино», и тут как раз есть возможность такая. Ребята больше делали телевизионный формат – новостные выпуски, документальные какие-то вещи. А потом в какой-то момент режиссёр ушёл оттуда, и мы начали искать нового режиссёра. Пока искали, сняли «Томаса Эдисона». А потом сняли ещё тоже ролик «Нерождённое поколение», это на тему Великой Отечественной войны, если коротко – о тех жертвах, в которых мы привыкли учитывать физических людей, но не задумываемся о тех поколениях, которые не родились.

– Не родились по вине. Если я правильно поняла, именно после этого фильма вы ушли?

– Нет-нет, то был ещё 2016 год. Я и в 17-м, 18-м, 19-м работал, в 20-м. Это всё время находился там. Но тоже фильм, проект был связан с Великой Отечественной, наверное, вы про этот?

 

– Да. Про этот. Противоречия случились?

– Да, скажем, такие творческие разногласия.

 

– Непреодолимые.

– Непреодолимые совершенно, да.

 

– А в чём был конфликт?

– Это долгая история. Если коротко, то это разные взгляды на результат.

 

– Можно ли говорить о том, что это послужило, скажем так, стимулом уйти в свободное плавание?

– Давно уже было желание. Так что я даже благодарен тем людям, которые поспособствовали.

 

– Ёж птица гордая, пока не пнёшь, не полетит. Примерно так?

– Можно и так. Или не будем так говорить.

 

– Поговорим о ваших фильмах. Тот фильм, который вы представляете в омском показе, – «Новая мама».

– Да.

 

– Фильм снят по рассказу?

– Да, Валеры Роньшина.

 

– Почему вы выбрали именно этот рассказ?

– Вы знаете, когда я его прочитал, он меня настолько впечатлил, что я – как тогда в 12 лет – понял, что надо его снимать.

 

– Сейчас, чтобы люди понимали, о чём мы говорим, чтобы не было такой тайны двух – в одном предложении: про что ваше кино «Новая мама»?

– Это мой нелюбимый вопрос.

 

– Я знаю, очень сложный на самом деле вопрос, поэтому нелюбимый. Но попробуем.

– Это кажется мне... знаете, о чём мы начали с вами разговаривать, про фотографию. «Про что эта фотография?». Я могу ответить на этот вопрос.

 

– Да, давайте мы так поэтапно.

– Давайте я чуть сложнее отвечу. Приведу пример знакомого мне продюсера, девушка в Москве, она говорит: «Была на показе и твой фильм показался мне таким насыщенным, ярким, таким каким-то даже весёлым местами, смешным, абсурдным, а потом я пришла домой и поняла, насколько это страшная ситуация».

 

– Ситуация правда страшная. Тогда скажем так – чтобы всё равно было людям понятнее – давайте о сюжете, не о скрытых смыслах, тех, которые люди сами должны понять в результате, а сюжет. О чём сюжет?

– Главная героиня, девочка Маруся, которой примерно в 8–9–10 лет, сталкивается с миром взрослых. Папа и мама не всегда могут быть вместе. Так бывает, что они разводятся, расходятся, между ними не всё гладко. И здесь в таком вот формате. По сути, я думал: если до этого мы занимались социальным кино с «ИСС Арт Медиа», то здесь, наверное, так и осталась тема социального кино, просто – как говорила девушка-продюсер – обложка просто яркая, а от социального кино, может быть, далеко не ушли. Хотя, с другой стороны, всё – социальное кино.

– Я понимаю. А иначе – зачем? Всё кино о людях, о взаимоотношениях, понятно. Я думаю, что да, эстетика изображения, картинки этого кино – она помогает человеку прожить вот эту страшную для ребёнка историю. Каждый из нас был ребёнком и каждый из нас проживал какие-то очень тяжёлые ситуации. Почему такое отношение, скажем, к российскому артхаусу у большинства зрителей...

– Я в подтверждение ваших слов тоже скажу, что мы, когда создавали этот фильм, как раз думали про то, что это взгляд девочки. Всё, что она видит, это только её представление. Может быть, на самом деле всё было по-другому.

 

– Всё было по-другому, конечно.

– Может быть, как в фильме «Соль», который вы смотрели, там всё вот так вот.

 

– Продолжая тему. Почему люди, зрители неохотно смотрят именно российский артхаус. Потому что очень тяжёлый – темы, которые поднимаются. Как говорит одна знакомая сценаристка, которая сейчас живёт и работает в Голливуде: «Что такое русский артхаус сюжетно? Это когда было плохо, а стало ещё хуже». То есть такая беспросветная совершенно сюжетная история.

– Отчасти согласен. С другой стороны – артхаус это нарушение такого привычного, логичного развития сюжета, может быть, даже неимение какого-то сюжета, особо не читаемого. Поэтому зритель, который готов к тому, что здесь как-то всё должно происходить... Если было хорошо, стало плохо...

 

– Я сейчас немножко с вами поспорю. Мне кажется, вы говорите сейчас об авторском кино больше, чем об артхаусе.

– Авторское кино – да.

 

– Потому что как раз авторское кино – идёт вразрез с мейнстримом, с привычным развитием сюжета. Да, об этом вы сейчас говорите?

– Да, и артхаус как жанр – он тоже подразумевает это.

– Артхаус ещё подразумевает – чаще всего именно русский артхаус – тяжелое, социальное. Вот Васи Сигарёва фильмы «Страна Оз», «Волчок», например. Такая очень тяжёлая, травмирующая зрителей ситуация. И когда человек знает, о чём это кино, он не хочет в это погружаться, потому что у него, собственно, вокруг него эта жизнь, он её видит и снова не хочет туда. Поэтому у него такой инстинкт самосохранения: «я это смотреть не буду». И если ещё при этом – возвращаясь к эстетике – выбрана эстетика, цветовое решение...

– Депрессивное.

 

– Да, депрессивное. И это просто невыносимо.

– Согласен.

 

– У вас в «Новой маме» яркий красный цвет – пальто девочки на фоне серого забора – и зелёный (вместо синего был выбран).

– Да, есть элементы там такие.

 

– И это как раз позволяет найти вот этот баланс и погрузиться без душераздирающего ужаса и беспросветной тоски, посмотреть это кино. Это было сознательно выбрано? Какая была режиссёрская мысль?

– Знаете, режиссёрская мысль – иногда очень нерационально приходит. Это, наверное, одна из тех вещей, что вот так и пришли. Изначально был такой подход, очень иррациональный. Как-то так я себе это и представлял.

 

– Вы видите историю сразу в картинках?

– Наверное, какой-то фотографический опыт у меня присутствует здесь. Скорее, это набор фотографий, в которых происходит какое-то действие. Если вы заметили по монтажу, там нет особо движения камеры – такое ручное всё.

 

– Внутрикадровое наполнение, да, это видно – и это, кстати, очень красивая визуально история. Когда смотрела этот фильм, почему-то референсом у меня возникла...

– Дайте угадаю.

 

– Угадайте.

– Какой-нибудь фильм типа Уэса Андерсона.

 

– Нет, не угадали. Ещё две попытки.

– Ну, это иностранный фильм?

 

– Нет, российский.

– Тогда не знаю.

 

– Это «Нелюбовь» Звягинцева.

– «Нелюбовь» Звягинцева? А, вы имеете в виду – сюжетно?

 

– Я не имею в виду визуал, да, я имею в виду социальную наполняющую. Как раз социальную проблематику.

– Да, конечно, такие вещи пересекаются.

 

– Вам эта тема близка, понятна? Почему вы берётесь за неё? Она вас волнует?

– Я недавно для себя открыл, что практически во всех фильмах у меня присутствуют дети и главную роль там исполняют. Как-то неожиданно то понял. Наверное, как-то волнует.

 

– Я сейчас ещё задам вопрос – посмотрела три ваших фильма и заметила ещё одну тенденцию, тоже про неё скажу. Дети – это связано с вашими какими-то личными вещами?

– Я думаю, иногда какие-то вещи, которые делаешь, сразу не осознаёшь. Наверное, это что-то из такого.

 

– Если говорить о вашем детстве, помните ли вы какие-то яркие события – негативные или позитивные, – которые вы до сих пор помните очень ярко и прямо в картинках, в цвете?

– Хороший вопрос. Наверное, да, но так, чтобы я их сейчас описал сейчас...Типа я сказал бы: вот это вот событие, потом вот это вот в том году и вот это вот – этого нету, но когда я занимался написанием сценария полного метра – это тоже история про мальчика одиннадцати лет – там как будто бы откуда-то всплывали какие-то вещи. Я сам задавал себе вопрос – это вообще я про кого пишу, про себя что ли? Наверное, что-то бывает так, когда концентрируешься – на уровне работы, как я уже говорил, с психотерапевтом, как-то всплывает.

 

– Драматургия это всегда психотерапия, если сами пишете. Второе наблюдение – мужчины в ваших фильмах. Мужчины в ваших фильмах бессловесны, пассивны. Если говорить о «Новой маме», например, то папа девочки был примерно как фикус, который стоит на подоконнике. Почему? А в фильме «Спасибо» мужчин нет вообще ни одного.

– Да. Но там есть один мужчина.

 

– В фильме «Соль» тоже так себе мужчины.

– Притом что там главный герой – мужчина.

 

– Да. Но он наркоман.

– Значит, что-то в этом есть.

 

– Что-то есть, да. Вы не замечали? Не обращали на это внимания?

– Нет, не обращал. Надо поговорить об этом с психотерапевтом.

Хотел сказать по поводу главного героя в «Новой маме» – там сюжетно так было заложено.

 

– Это понятно, но вы выбрали именно этот сюжет.

– Наверное, это было не ключевым моментом в принятии решения.

 

– Бессознательно. А если это уровень бессознательного?

– Может быть. Я же говорю, что не всегда ты понимаешь, откуда это.

 

– Если говорить ещё о фильме «Спасибо» – тоже история такая, сюжетная линия – девочка живёт в религиозной семье, где мама такой тоталитарный человек, абьюзер. Но тем не менее, смотрите, мы сейчас с вами входим в такую очень чувствительную для многих сферу религии, но я всё же задам вопрос.

– На грани сейчас.

 

– Да, на грани мы сейчас, мы не будем ничего плохого говорить про религию. Смотрите, у вас как бы противовес, такая морализаторская немножко история у вас, в лоб немножко.

– Есть немножко.

 

– Там противопоставляются две семьи. Но при этом в одной мама хорошая, какой должна быть любящая мама, тёплая, а в другой – вот такая нелюбящая. Опять же, нелюбовь, вот такая тема. Но обе эти семьи – религиозные. И там, и там – стоит икона. Почему именно так? Ведь на самом деле у нас не все семьи верующие. Как было принято решение? Вы не хотели противопоставлять атеистическую семью религиозной? Или просто вы сами верующий человек?

– Тут, вы знаете, такой момент. Есть инструменты у человека, как он ими воспользуется?

 

– А, вот эта мысль была.

– Да.

 

– Понятно.

– То есть любить можно человека – и это пойдёт ему на пользу, а можно так любить человека, что это пойдёт ему во вред.

 

– Вы об этом давно думаете? Об инструменте, о любви как инструменте, или о религии, или ещё о чём-то. Тема эта волнует вас?

– Наверное, с какого-то сознательного возраста.

 

– В вашей жизни вы наблюдали такую историю, например, такой нелюбви? Или любви, которая не умеет проявиться через теплоту принятия.

– Я думаю, что люди, которые будут нас смотреть или слушать, – как и я, как и окружающие нас люди иногда, – мы сталкиваемся с тем, что близкие люди любят нас, но как будто тщательно это скрывают.

 

– Не умеют выражать.

– Да, не умеют выражать.

 

– На самом деле я хочу сказать, что тоже про это много думала. У меня в семье так было, я наблюдала это именно по женской линии. Это такая история, неспособность проявить свою любовь. Не умеют. Это поколенческая история, и она, кажется, идёт с давних-давних времён и передаётся из поколения в поколение, хотя, конечно, с каждым новым поколением, учатся. Книги есть, психология появилась.

– Да, психология.

 

– Мы уже стали над этим шутить, что вполне, мне кажется, хороший знак.

– Мы вот про поколение говорим, что как будто бы не говорили, что «мы тебя любим».

 

– Вообще не говорили. Я помню по своей маме: всякая попытка посторонних людей похвалить тебя – сразу ограничивалась родителями. Такая фраза: «не сахари». Это такая боязнь испортить человека. Если говорить о психологии, наверное, это из страха, поскольку люди предыдущих поколений жили в агрессивной среде, полной разных неприятностей. Наверное, они боялись – и любовь проявлялась таким образом, они делали нас устойчивыми, не расслабляли...

– К этой суровой реальности.

 

– Да. Потому что – не дай бог! – человека, ребёнка расслабить, и он привыкнет к тому. А на самом деле пусть будет вот так.

– Да. И когда взрослые кричат на ребёнка, они в то же время хотят проявить свою любовь к нему, но делают – наоборот – ему вред.

 

– Делают больно, вредно. Эта тема у вас, в общем, проходит, получается так.

Следующий фильм, который вы сняли, – «Сказка о рыбке». Там про что? Я его не видела.

– Вы сказали про мужчин... Я думаю, это тоже тема такая. Ну, там мужчина – такой главный герой, его играет Константин Шелягин. Это комедийная история, в которой этот герой работает в, скажем так, СТО.

 

– Сервисный технический центр.

– И он мечтает тоже о любви. Тоже сказка о любви, в общем. И он находит, спасает девушку из реки – в образе такой незолотой рыбки. И она говорит: «Давай я чем могу, тем помогу. Я организацией кое-какой занимаюсь». Он: «Вот, есть у меня такая девушка, хочу с ней познакомиться». Скажем так, получается примерно как и у... нет, хотел сказать «как и у Пушкина», но не совсем так. Такая переосмысленная история. В общем, остаётся он один, и мораль не в том, чтобы найти свою любовь, а обрести себя он в первую очередь должен, а потом уже всё остальное прибавится. Понять вообще, кто он и зачем, чего хочет сам – в первую очередь.

 

– Этот фильм, как вы мне тут немножко рассказали, снимался и монтировался в очень сжатые сроки. Почему, расскажите.

– Да. Это был чемпионат ArtMasters, в Москве проходил. Команда набиралась по жеребьёвке, чего делать не рекомендую вообще в творческих проектах, потому что это такая командная работа – кино. А тут всё это очень странно, но тем не менее команда собралась, за небольшой срок нужно было написать сценарий, в течение месяца. И потом давалось всего три дня на съёмку и сразу же два с половиной дня на монтаж.

 

– То есть предпродакшен был очень хорошим.

– Ну, как хорошим. Учитывая, что я приехал...

 

– Продуманным максимально.

– На самом деле нет. Я приехал в Москву за четыре дня до начала съёмок, и с товарищем, художником Антоном, мы поехали по Москве выбирать локации. Я там не живу и думал, что те ребята, которые москвичи, их там было трое в команде, а всего было пять команд – думал: они-то точно, они там уже всё, всё у них там на мази, а оказалось – не всё. Ещё в заведении таком – ВГИК – был показ, и был Сергей Сельянов, это кинопродюсер «СТВ», правильно, вроде, называю, и он говорит: «Вот, ребята, вам первое место даём». Там же было соревнование. Да, было приятно. А потом ещё наградили нас в Большом театре, из рук Сергей Витальевича Безрукова приз.

 

– Здорово.

– Да. Но я не про это думал, когда мы снимали и готовились. Я думал, как бы это хотя бы просто сделать, потому что по времени – как это называется – прямо сериальный подход. Потому что в один день у нас выработка была, наверное, минут 8–9. Остальные – чуть поменьше, второй и третий – половина, но это всегда компромиссы. Ты думаешь: либо ты успеваешь, либо ты делаешь, как ты хочешь.

 

– Но вы результатом сами довольны?

– Да, мне кажется, что мы справились. Может быть, даже не на 100%, на 95.

 

– Вы, когда смотрите готовый вариант, можете его посмотреть отстранённо?

– Только спустя время.

 

– Сколько времени вам требуется, чтобы отстранённо посмотреть?

– Не знаю... Года, наверное, через... Ладно, через полгода.

– Через полгода.

– Если его вообще не смотреть до этого, может быть, да. Как фильм «Новая мама» я смотрел на фестивале – кажется, что это уже не мой фильм, просто я его смотрю как зритель.

 

– Понимаю.

– Я его уже отпустил, он живёт своей жизнью.

 

– Когда вы его смотрите – смотрите свою работу после того, как вы уже можете на неё посмотреть независимо, – хочется ли вам что-то исправить?

– Сейчас уже нет. Там, скажем, было очень много правок, мы это долго делали, была возможность такая, что, несомненно, плюс. Поэтому – как есть, я думаю, мы сделали, и там уже нет такого.

 

– «Новую маму» вы снимали в Омске?

– Да, в Омске.

 

– Всё в Омске? Вот этот серый забор и серое здание за ним – это что? Какие локации? Скажите, в каких местах снимали.

– С улицами у меня сложно.

 

– Ну, хотя бы не улицу...

– Завод Козицкого. Как-то я проходил по улице и обратил внимание на этот забор.

 

– Интересно. Вы, наверное, смотрите, когда ходите – а вот хорошая локация.

– Да, и тут опыт такой – опять же – фотографа. Изначально я там в лесу был, где-то там для себя отметил что-то.

 

– А лес, кстати, где бегает девочка в красном?

– А это как ехать по Десятилетию: вы выезжаете из города уже в сторону пятой ТЭЦ...

 

– Ну и градирня там этой пятой ТЭЦ.

Вопрос о бюджетах. Наверное, все уже знают, что кинопроизводство требует денег, и немало. Где вы берёте деньги на своё кино?

– Недавно отвечал на такой вопрос в интервью. Деньги можно потратить свои, можно что-то продать, можно снять фильм на это.

 

– Можете назвать бюджет «Новой мамы»? Во сколько вам обошлось?

– Здесь сложно назвать бюджет, объясню почему. Потому что большинство людей работало, скажем так, за идею хорошую. За интерес. Например, бюджет «Рыбки» у нас был полмиллиона за два с половиной дня, но это московская история, там, конечно, подороже. А здесь я отчасти был и как продюсер этого фильма, какая-то сумма. И часть продакшена брала на себя «Школа телевидения» телеканала «Продвижение». Это и съёмочное оборудование, и осветительные приборы, монтаж и постпродакшен, скажем так, включая звук и вот эти все моменты. Поэтому, если всё это разложить на деньги, наверное, можно что-то посчитать, но я не задавался таким вопросом. Примерно я описывал девушке-продюсеру нашу историю, она говорит: «Это примерно около четырёх миллионов минимум, потому что у вас ещё время не современное, а это всегда “икс два”». Она вот так вот посчитала.

 

– Конечно. Где, кстати, искали всё для обстановки в комнате, например?

– Наполнение?

 

– Да. Одежда, коврик...

– Барахолочки наши. «Авито», вот это всё наше.

 

– Наше всё, наше всё – «Авито», всё наше.

– Дачи. В том числе, например, велосипед, который там присутствует, это реально дачный велосипед, который у меня до сих пор там стоит, тот, который без колёс. Какие-то элементы – тоже своё, друзей. С Ильёй Пономарёвым, который помогал в этом всём, ездили по барахолкам и выбирали какие-то вещи, у меня до сих пор лежит, например, шуба за 300 рублей. Так что, если кому-то надо, могу перепродать.

 

– Или на «Авито», опять же. У кого вы учились режиссуре?

– Как будто бы ни у кого.

 

– То есть мастера не было у вас. А на чём вы учились?

– Были у нас курсы с оператором Игорем Игнаткиным, мы ездили в Питер и на «Ленфильме» трёхнедельные курсы у нас были – там было всё обо всём.

 

– Введение в профессию.

– Как бы закрепление. Потому что в приоритете практика должна быть, я считаю, и личный опыт.

 

– Конечно.

– Потом мы были у Митты в Москве.

 

– Я тоже была у Митты.

– Сейчас, с фамилиями у меня долгая разархивация... Соболев Николай, да?

 

– Не знаю, кстати.

– Который снял «Легенду № 17».

 

– Погуглим. Вопрос такой: в ваших фильмах есть дети, вот, и главная героиня. Те, кто работают в кино, знают, что с детьми работать очень сложно. И в общем не любят особо режиссёры с детьми. После Ролана Быкова, наверное, немного таких российских режиссёров, которые прямо умеют с детьми работать. Как у вас с ними?

– Дети разные бывают. С какими-то проще, с какими-то сложнее.

 

– Конечно.

– Вот, скажем, Соне нужно отдать должное: это прямо профессионал. Притом что она юная актриса, но суперпрофессионально держалась, лучше, чем некоторые известные какие-то уже мэтры, которые как бы считают себя профессионалами, но иногда они больше капризничают, чем ребёнок.

 

– Да, хорошая девочка.

– Она готова была поехать в лес в 11 вечера. Пристреляться, мы пробовали разные какие-то технические моменты. Встать в 5 утра или в 4 утра и мёрзнуть – в октябрьскую погоду мы снимали всё это. Ходить по первому снегу, падать на мосту там – вот эта сцена, где она идёт по мостику. Это самый первый съёмочный день, как раз выпал снег, и этот тонкий слой снега был довольно скользкий, ещё и в сапогах она в резиновых была и в момент подъёма частенько падала. «Стоп!». Отряхивались – и по новой поднимались, пока она себе дорожку не вытоптала и нормально не прошла.

 

– В кино «Новая мама» выбран приём закадрового текста детским голосом. Вообще закадровый текст, флешбэки в последнее время принято считать за беспомощность в общем. Вот здесь девочка – я просто гипотезу вам выдвину, а вы мне скажете, права я или нет – это было таким приёмом, чтобы зритель не забывал, что это всё происходит глазами девочки, всё, что происходит на экране?

– Вы вспоминали сегодня Сигарева, кстати. Я вспомнил, там же тоже такая же история. Причём там Троянова рассказывает от лица девочки. То есть как будто бы взрослая девочка рассказывает воспоминания.

 

– «Волчок»?

– Да, «Волчок». Ну да, изначально было так задумано. Ребята подходят, иногда мне говорят, что есть элементы режиссуры в хорошем смысле, что мы не только рассказываем и показываем...

 

– Как в кино говорят: «рассказ показан». Рассказывая, показывай. Но когда выбирается приём закадрового текста, значит он должен нести какой-то дополнительный смысл.

– То, что нельзя показать.

 

– Да, то, что нельзя показать.

– Может быть, сам формат просто такой – лёгкого абсурдного рассказа, всё на поверхности. Детская страшилка какая-то.

 

– Сейчас у вас какие планы? Что вы хотите снять? Полный метр – вы говорили, что у вас есть сценарий полного метра. Что это, про что это кино, жанр какой?

– Это тоже абсурдная комедия. Это примерно как «Новая мама», только в четыре раза длиннее.

 

– Но здесь уже ваша история? Или это тоже адаптация?

– Там есть элементы рассказов Роньшина, то есть не элементы, а некоторые рассказы.

 

– Это новеллы? Новеллами у вас будет полный метр или это одна история?

– Это одна история, в которой будут отдельные рассказы. Не сказал бы, что это новелла получится, что это серия фильмов. Это как бы рассказы внутри фильма.

 

– Они объединены общими персонажами?

– Да-да-да. Идея была в том, чтобы всё это логично смотрелось, чтобы это не было, что «мы просто взяли рассказ и давайте что-нибудь придумаем». Работа ещё в процессе, не сказать, что уже финальном. Работаем над сценарием сейчас.

 

– Вы сами пишете сценарий?

– Да.

 

– Вы пишете в русской записи или в «американке»?

– В «американке».

 

– В «американке» всё же, так удобнее.

– Скажем, на данном этапе я переписываю сейчас в «американку», но сначала я писал просто как литературный рассказ.

 

– Сейчас мы просто скажем людям, что «американка» – это просто такой формат, который считает: одна страница – примерно одна минута. Там диалоги записаны. Есть специальные программы. А русская запись – это больше похоже на литературное повествование.

– Да. Сначала я написал литературно, как шло откуда-то, когда ты пишешь.

– Фиксировали.

– Да. А потом уже перерабатываешь в сценарный формат, в киносценарный.

 

– Сейчас задам такой вопрос – хайповый, наверное. В том смысле, что когда мы говорим о российском кинематографе, все сразу кривятся и говорят: «Фу, почему всё так плохо!». А есть ли у вас ответ на вопрос, почему всё так плохо с российским кинематографом?

– Да, наверное. Я думаю, чтобы не было всё так плохо, надо делать свой российский кинематограф и не делать пародию на голливудское кино.

 

– Проблема в том, что делается не пародия, а это попытка повторить. Но с меньшими средствами и с меньшим смыслом.

– С меньшими бюджетами, с меньшим смыслом, с меньшими талантами и с меньшими какими-то важными элементами.

 

– Как говорят, попытка выиграть уже выигранную войну, уже закончившуюся войну.

– Есть и хорошие фильмы.

 

– Есть. Кстати, о хороших – какие вам нравятся? Какие для вас хорошие фильмы?

– Хотел сказать, что недавно открыл афишу фильмов, которые сейчас идут – и даже по постерам и трейлерам кажется, что как будто бы и нечего смотреть. Насчёт хороших фильмов – периодически смотрю.

 

– А примеры можете привести? Примеры российского кино, которое вам нравится.

– Прямо названия?

 

– Да, названия, конечно.

– Фильм «Нелюбовь» вы вспоминали. Я сразу скажу, что я не приоритеты сейчас ставлю, а просто из тех, что в голову приходят. Считаю, что это хороший фильм, что он очень хорошо сделан и очень высокая актёрская работа. Настолько, что я, когда смотрел их награждение – не помню на каком фестивале – Канны это были или что-то – у меня была мысль: «Что вы там празднуете, у вас с ребёнком беда произошла!».

 

– Настолько поверили в эту историю.

– Я был очень сильно впечатлён этой историей, именно качеством этой работы. Ты веришь от начала и до конца. Бывает, что иногда смотришь и сложно смотреть фильм, когда ты сам в этой профессии находишься. Иногда замечаешь какие-то вещи, как это снято, какой реквизит – что-то не оттуда. Вот недавно, например, смотрел первую серию второго сезона... Как же называется-то? Про вампиров в детском лагере.

– А, «Пищеблок».

– Да, «Пищеблок». Первую серию посмотрел – всё, достаточно.

– Аналогично.

– Больше, наверное, не буду смотреть.

 

– Я не очень в это поверила, в эту историю.

– Это тоже как бы копия или что-то... Как я говорил – пародия на «Очень странные дела».

 

– Ну да, скорее, пародия, хотя на самом деле хотели не пародию.

– Ладно, скажут сейчас: «Вот, любитель Звягинцева ещё один пришёл!».

 

– Кроме Звягинцева давайте. Ну, Сигарев?

– Сигарев, да. Вот...

 

– Сейчас ещё и Быкова назовём.

– Ещё Быкова скажите – и всё типа понятно, можно на этом заканчивать. Из сериалов, например, не так давно я смотрел «Эпидемию». Мне понравился. Тут видно, что это как бы голливудского масштаба, но в то же время – это своё, свой стиль какой-то. Сериал тоже хороший, рекомендую посмотреть, как это сделано, – «Перевал Дятлова». Смотрели?

 

– Нет, «Перевал Дятлова» не смотрела. «Топи»?

– Ну, «Топи» в меньшей степени. «Перевал Дятлова» – там у кого-то, может, будут вопросы именно к сценарию, но производство – это на уровне сделано.

 

– А советское кино вы смотрели?

– Да. Я очень много в последнее время смотрел советского кино. Потому что кажется, что я в какой-то момент упустил всё это. Не знаю, почему. Какой-то у меня свой путь.

 

– А из советского кино есть что-то, что очень понравилось?

– Обычно все говорят: «цитирует классику», которую я знаю только по цитатам, а потом пересматриваю.

 

– Которые мемами стали, вы имеете в виду?

– Да. «А это вот отсюда». Фильмы поколения, которое лет на 15–20 старше меня. Они так легко оперируют этим. Я же, например, процитирую что-то... «Не мы такие, жизнь такая». И меня уже бабушка не поймёт – откуда это?

 

– Культурные коды уже.

– В общем, мне понравился фильм «Чучело», недавно я его смотрел. И ещё больше мне понравился фильм «Курьер».

 

– Тема детей прослеживается.

– Да.

 

– Хорошие фильмы. И «Курьер» хороший, и «Чучело». Если говорить о планах, то всё-таки что в плане? Снять полный метр или будет ещё что-то? Потому что полный метр – это очень длинная работа, это работа вдолгую.

– Да, это забег большой.

 

– Там даже на уровне сценария долгий забег.

– Незнакомая мне тема пока – полный метр. Кажется, что это что-то такое...

 

– Сложное.

– Да. Хотя это, вроде бы, просто пять короткометражек.

 

– Всё-таки будут короткометражки новые?

– Наверное. Не знаю, посмотрим. Нам надо пережить сегодняшний день, завтрашний какой-то.

 

– Понимаю. Никто не знает, что будет завтра. Хочу задать ещё вопрос, я очень часто его задаю нашим гостям. Почему вы до сих пор в Омске?

– Не только вы, кстати, его задаёте, этот вопрос. Почему в Омске? Так как-то сложилось. Не знаю.

 

– Кинематограф, скажем, не самая сильная отрасли в городе Омске. И зачем же вы тут?

– Кто-то же должен развивать кинематограф в Сибирском регионе. Кто, если не мы. Так что здесь мы пионеры этой отрасли.

 

– Только хотела сказать – пионеры сибирского кинематографа. Александр Кузовков был с ними. Спасибо большое.

– Спасибо.