Николай Михалевский и Татьяна Филоненко | Текстовая версия подкаста «Трамплина» «Знай наших!». Медиа «Трамплин» Омск

Дата публикации: 4.01.2025

Для тех, кто любит читать, текстовая версия подкаста «Знай наших!» с Николаем Михалевским и Татьяной Филоненко.

– Это медиа «Трамплин», подкаст «Знай наших!». Сегодня в нашей студии очаровательная семейная пара и коллеги по совместительству, заслуженные деятели культуры Омской области, заслуженные артисты Российской Федерации, многократные лауреаты губернаторской премии, актёры Омского академического театра драмы, создатели Театра живописи Татьяна Филоненко и Николай Михалевский.

Татьяна Ивановна, Николай Иванович, здравствуйте, я вас приветствую. Начать наш разговор я бы хотела с поздравления Татьяны Ивановны. Совсем недавно вы были удостоены ордена за заслуги в искусстве и культуры, которым вас наградил Владимир Путин.

– Спасибо огромное!

– С высоты всех заслуг и званий и с высоты такого огромного опыта и мастерства вы сейчас можете сказать, что вообще-то это всё 73 год. Если бы не он, то, конечно, всё было бы совсем по-другому.

Татьяна Филоненко:

– Конечно, это судьба! Потому что я ведь сначала поехала поступать в Москву, экстерном сдала экзамены. Я же коренная омичка, 68 школа в Порт-Артуре моя любимейшая. Все учителя пошли мне навстречу. А я прилетела в Москву, мне сказали: «Девочка, ты что, с апреля месяца всё набрано, все прослушивания закончились». И я успокоилась, потому что меня уже брали в филармонию ведущей. А я уже думала, как мне платьице красивое пошить. И вдруг – дополнительный набор! Кто приехал из Москвы и из Питера, в Новосибирском театральном перенесли на август месяц.

– То есть вот прям вот так судьба вам расстелила дорожку…

– Да. Я рванула и всё. Тогда в 73 году мы сели за одну парту и с тех пор уже 51 год как вместе. Не только за одной партой, но и за одним столом дома.

Николай Михалевский:

– Я после 8 класса поступал в театральное училище и не поступил. И на следующий год уже после 9 класса поступал. И вот мы, да, сели! Потом вечернюю школу параллельно заканчивал.

– То есть вот с этого момента, в принципе, вот это и была точка отсчёта. С этого момента вы пошли вместе уже рука об руку, сели за одну парту, попали в одну группу.

Татьяна Филоненко:

– Наш курс был разбит на две группы. Но мы вдвоём попали в одну. Все танцевальные пары на репетиции – а я до этого шесть лет занималась народными и год бальными танцами – меня буквально разрывали в партнёрши. Но Николай Иванович всех отбил. Я у него была постоянной партнёршей. И, кстати, блистательный балетмейстер Георгий Ерасек, который тогда был солистом Новосибирского Государственного Академического Театра Оперы и Балета, он у нас преподавал танец. Потом мы уже работали с ним здесь, на сцене нашей драмы. Вот так вот всё закольцевалось!

После третьего курса – тогда же было строгое распределение – мы очень боялись, что можем потерять друг друга. Потому что знали, что в любой сфере, а в нашей тем более, всё это очень обострено, когда на сцене разыгрываются какие-то романы или чего-то ещё. И когда люди увлечение материалом или партнёром принимают за что-то другое. К этому моменту Николай Иванович отдал долг Родине в Новосибирском Государственном ансамбле песни и пляски. Но уже в декабре 1977 года я переступила порог омской драмы. С тех пор прошло уже 47 лет.

– Вообще, вы говорили, что декабрь в вашей семье, он какой-то символичный. Что все важные события происходят именно в декабре.

Татьяна Филоненко:

– Да, в декабре! Потому что 24 декабря родился наш старший сын Тарас. Прямо под католическое рождество, когда уже практически весь мир был в рождественских огнях.

– Николай Иванович, в своих интервью вы всё время говорите, что пошли поступать в театральное, но сами при этом ни разу не бывали в театре. Что это шло как-то изнутри. А как так получилось?

Николай Михалевский:

– Ну так, если я после 9 класса уже поступил в театральное училище, понимаете, сколько мне в тот момент ещё было? А потом я и жил в Искитиме – это такой маленький городок под Новосибирском, полтора часа до Новосибирска надо электричкой ехать. Там, конечно же, ничего подобного не было. Был только Дом культуры, где я в кукольном кружке занимался, потом немного в духовом оркестре играл, закончил музыкальную школу по баяну. В Искитиме есть такая достопримечательность, как цементный завод. А наш барак был прямо рядом с этим заводом…

Татьяна Филоненко:

– Поэтому одна из его лучших, я бы даже сказала, гениальных работ – это спектакль «Зелёная зона», где он играл пахана в бараке.

– Ой, ну это потому что прожито всё... а в роду никого не было, кто мог бы поделиться актёрским талантом?

Татьяна Филоненко:

– Его отец первый гармонист на деревне. Красавец тоже, кудрявый!

– Получается, такой самородок появился?

Николай Михалевский:

– Наверное, да. Я просто с детства чувствовал, что в театре я могу сказать такое, что в жизни не могу сказать. И эта возможность формировала во мне какой-то внутренний стержень и придавала сил.

Татьяна Филоненко:

– А у меня наоборот, у меня мамочка всю жизнь пела. Был такой знаменитый коллектив Лялиной при ДК «Лобкова». Тогда это была лучшая концертная площадка города. Туда приезжали Утёсов, Шульженко, Ладынина, все тогдашние звёзды кино и эстрады. И эта Лялина тогда преподавала вокал и в Драме, и в ТЮЗе у актёров. А мама была солисткой этой группы, хотя сама закончила фельдшерско-акушерскую школу. Она прошла всю войну старшей хирургической сестрой в госпиталях. Отец тоже до 43 года воевал, до ранения. На фронт ушёл добровольцем, ещё мальчишкой. И мои родители встретились в одной компании и запели. Пели красиво: у отца потрясающий баритон. Вот мама в него и влюбилась, говорит «Тарзан». Тогда только вышел этот фильм на экраны, и он с экрана сошёл. Влюбилась. Так родилась я. Правда долго они не прожили, но эти песни нас спасали. Мама во время войны руководила самодеятельностью, и у меня даже книжечка сохранилась. Тогда же на каждый фильм по сто раз ходили. И прямо с экрана выписывали все песни. И когда грустно было, когда денег не было даже на хлеб, мы с ней пели. А она говорила: «Доча, будет и на нашей улице праздник. Вот у кого детство сложное, потом, во второй половине жизни, всё сложится».

– Это вам говорила мама уже тогда, в детстве?

Татьяна Филоненко:

– Да. Вот так мы с ней плакали и пели, плакали и пели. Вот почему у нас с Николаем в итоге возникла целая программа с песнями 30-х и 40-х годов «Ностальгия по ретро», по ней снят даже целый фильм. Это наша самостоятельная работа, в которой мы продолжили вот эту тему любви к нашим старым, нехорошо забытым старым песням.

– Как вы поняли, что тоже пойдёте тоже по творческой стезе и будете поступать в театральный?

Татьяна Филоненко:

– Я влюбилась в актрису ТЮЗа, Валентину Устимович. Такая была звезда.

– Которая потом вам помогала и поступать в Москву?

Татьяна Филоненко:

– Они по 5 рублей мне откладывали с зарплаты, чтобы я поехала в Москву поступать, зная наше с мамой тяжёлое материальное положение. А потом, когда мы в 1982 году приехали на гастроли, работали в малом театре «Нашествие», они с мужем пришли и сели на четвертый ряд. Смотрели меня уже на сцене как актрису Омской драмы.

Николай Михалевский:

– А у меня ещё толчком для поступления в училище было то, что где-то, наверное, в седьмом классе я написал письмо в студию «Новосибирские кинохроники» о том, что я хочу сниматься в кино. Представляете? Написал им туда письмо, и оно дошло. И мне пришёл ответ. И вот то, что мне пришёл ответ, это стало для меня настоящим событием! Я до сих пор помню почтовый ящик и вот такое красивое письмо, в котором мне ответили, что, чтобы сниматься в кино, нужно закончить театральное и стать профессиональным артистом. Это всё и стало толчком. Я начал сам готовиться, сам подбирать материал. А ещё, когда я поступал в театральный, меня попросили сплясать, а потом спросили, где я этому так научился. Я говорю, на гулянках, где все из народа, все праздники во дворе. Но в первый раз я всё равно не поступил, не хватило знаний. Хотя читал я много литературы, но просто не ту, которая нужна. И, если бы мне задали какой-то вопрос, я бы всё равно не ответил. А когда я поступал второй раз, мне опять помог случай. Когда я зашел в кабинет, там оказалась ректор – Борисова Любовь Борисовна, которая здесь, в Омске, была ведущей актрисой, Анну Каренину всегда играла. Представляете, она меня увидела, говорит: «А, Коля! Всё, свободен. Иди». Запомнила меня с прошлого года и всё. И у меня не стали ничего спрашивать, она меня просто отправила.

Татьяна Филоненко:

– Самое удивительное, что, когда мы заканчивали, к нам на защиту диплома приехал правнук Бенкендорфа, шефа тайной полиции, который гнобил Пушкина, профессор ГИТИСа Сергей Александрович Бенкендорф. Такой огромный, красивый. У нас в дипломах подпись его стоит. Помню, сидим мы, значит, в оркестровке подслушиваем обсуждения, а они меня обсуждают. И как бы так говорят: «Ну, Филоненко, это понятно, она уже готовая артистка была, с первого курса одни пятёрки». А потом говорит какое-то замечание, хотя у меня же одни пятёрки. А потом вдруг по Николаю Ивановичу, по Коле Михалевскому он разразился такими дифирамбами… говорит: «Это самый перспективный на курсе, я сейчас бы на него ставил “Разбойников” Шиллера, я там то-то, то-то, начинает ставить всё». И я думаю: «Да! Ничего себе!»

– Слушайте, это вот прям как благословение.

Николай Михалевский:

– Представляете, вот мы закончили и уехали по распределению. А туда приехали одни ТЮЗы.

Татьяна Филоненко:

– А директриса Борисова нам тогда говорит: «Вы что, какой ТЮЗ? Я вас не отдам». Хотя мы с первого курса уже играли в спектаклях ТЮЗа. А она говорит: «Вы сразу будете там мам да бабушек играть. Вы что, вы герои». И единственная драма тогда приехала из Димитровграда, которые стали побратимом из Болгарии. Они нас и заманили. Мы приехали туда и в ужасе были.

Николай Михалевский:

– Причём приехали ночью, нас никто не встречает. Там ничего не понятно. У них есть старый Мелекесс и новый Мелекесс. Попробуй угадай. Мы поехали в старый, а там частный сектор. Думаю, какой здесь вообще театр. Сами в итоге всё нашли, пришли к ним. Ну, я понял, что задерживаться здесь мы не будем.

Татьяна Филоненко:

– А потом, когда нас администратор заселяла в гостиницу, говорит: «Татьяна Ивановна, завтра в 10 утра у вас репетиция. У нас актриса в психушку попала, завтра вечером вы играете вместо неё в спектакле». А это, на минуточку, уже где-то в 12 часов ночи было, мы только приехали на поезде. Я в шоке и уже даже не думаю про текст, говорю: «А в чём я буду выступать?». А она мне: «Ну вот так и будете». А у меня брючки, которые сама шила, жилеточка, которую сама вязала, и Колина батистовая рубашечка в горошек, которая села и ему мала стала. Я думаю: «Так, приехали! Так, может, чемоданы и не распаковывать».

Николай Михалевский:

– Через неделю я им говорю: «Так, мне надо с учёта с воинского сняться, я в Новосибирске не снимался, вот я снимусь и вернусь». Ну и всё, уехали. Я сразу в Ансамбль песни и пляски Сибирского военного округа пошёл показываться, а там место ведущего уже было занято двумя нашими выпускниками. А меня пока отправили прослушиваться, пока они освободят место, чтобы в хор попасть. В хор меня в итоге взяли. А потом, когда они ушли, я стал ведущим, но из хора меня не вывели. И представляете, какая школа у меня в итоге была: пою я в этом хоре, все уходят переодеваться, а я остаюсь ведущим. Потом у меня ещё и сольный номер был, я Евтушенко читал. Вот так и крутился. А ещё мне надо было быть ответственным, спрашивать у майора, какие номера, что за чем будет. Я держал ситуацию. И мне ансамбль песни помог, дал очень хорошую школу.

Татьяна Филоненко:

– Тогда он написал мне в письме: «Сегодня был в библиотеке, только что прочёл “Живи и помни”, найди, читай. Будем делать свою работу». Это уже тогда у него возникла идея создания своего семейного театра. Помню, я тогда бегала по всему городу, по всем киоскам, чтобы купить эту «Роман-газету». Когда он пришёл из армии, его, естественно, сразу наш легендарный Николай Ханжаров взял в свой театр. Но мы параллельно начали, не стали ждать будет, не будет. Я в тот момент уже тоже полтора года работала, была занята почти в каждом спектакле и уже звездила. Ну не в смысле звёздной болезни…

– Вы были востребованы. По-моему, из 20 спектаклей играли в 15.

Татьяна Филоненко:

– Да, да, да, я была очень востребована и мне это льстило. Я со всеми артистками переиграла в очередь. Это, конечно, школа была потрясающая, когда вот эти два состава были. Вот и мы сразу начали репетировать после спектакля. Вечером шли в наш малый репетиционный зал, где сейчас музыкальная студия. А тогда замечательный режиссёр Владимир Симоновский, друг Александра Калягина, выпускал на большой сцене пьесу Володи Гуркина, автора пьесы «Любовь и голуби», его первую пьесу «Андрюша, или Зажигаю днём свечу» по Вампилову. Пьесу эту долго не принимали, закрывали несколько раз. Тогда же и обком партии был, тогда всё это строго принималось. И в очередной раз, когда не приняли на сдачу эту пьесу, он, Симоновский, находился, конечно, в очень таком нервном, напряжённом состоянии, и тогда мы к нему обратились. И для него работа с нами стала действительно каким-то глотком воздуха. В 9 утра, до репетиции «Андрюши» он приходил к нам в малый репзал в 9 утра, и он нам дал вот этот вот ключ рассказа, показа, проигрыша. Что я здесь играю, и я тут же включаюсь. Тут у меня стул, тут у меня и печка, это у меня стеллаж, это у меня нары, это два стула. Как можно одну фуфайку отыгрывать. Вот он нам и дал этот ключик. А дальше мы уже сами пошли. Он с нами провёл буквально пять-шесть репетиций, не больше. А тут как раз не успели мы выпустить, как юбилей победы, 35-летие. Мы не думали, но сразу станем лауреатами областного фестиваля. И пошло, и поехало. Все остальные спектакли мы стали выпускать на сцене Дома актёра. Тогда это было ВТО, и финансировалось хоть как-то. Пусть копеечки, но всё равно это был большой стимул. Премии, пусть небольшие, но появились. Пошли у нас спектакли «Светлые души» по Шукшину, «Абрамов» и «Николай Рубцов». Вот с этими двумя программами мы стали лауреатами зонального, регионального, всероссийского и всесоюзного фестиваля, ездили в Москву, выступали в центральном Доме актёра имени Яблочкина на Тверской, который теперь сгорел. И у нас сидела в первом ряду не кто-нибудь, а Елена Камбурова (советская и российская певица и актриса, основательница и художественный руководитель Московского театра музыки и поэзии - ред.)

Николай Михалевский:

– С нами работал гитарист Александр Виницкий, который в определённый период входил в десятку лучших гитаристов мира. Но потом случилась автокатастрофа, он повредил руку, трагедия.

Татьяна Филоненко:

– И Камбурова после нашего спектакля забрала его к себе в театр. Его авторская музыка потом звучала в проекте «Ностальгия по ретро». Вот из этого всего и вылилось в итоге создание центра искусств. И сейчас мы идём потихонечку к созданию театра живописи. Вот эта вот наша дорога. Это всё было параллельно. Мы никогда не ждали работы в театре. Получим. Спасибо, счастливы? Нет, мы эти паузы страшные всегда знали, чем заполнять. А ведь это бездна для любого артиста. Как говорил Юра Яцков: «В столице сложнее выжить, в провинции легче пропасть». Поэтому вот эта работа нас и спасала.

У меня брат тогда был ректором Автодорожного института, и, видя наши работы на сцене Дома актёра, он решил под нас, конкретно под Николая, создать Центр искусств СИБаДИ. Пять лет шло строительство. Николай Иванович там оставил все нервы и силы.

– Это как студенческий театр?

Николай Михалевский:

– Студенческий театр был, я там вёл коллектив. Но я им сказал, что надо, чтобы студенты встречались с профессиональными артистами.

Татьяна Филоненко:

– Да, у них была площадка, мест на 40. Был зал, маленькая сцена, чудное пространство в огромном общежитии на улице Поселковой. Мы там выпустили две бардовские программы, которые тоже сейчас в фондах Оского радио и в фондах Центрального радио. Татьяна Визбор делала об этом большую передачу. И ещё была одна передача Антонины Арендаренко, это в фондах в Москве. Мы выпустили там вальс, программу на военную тему. Моноспектакль. Да, там было очень много мероприятий, дискотек. Туда съезжались студенты из других вузов: там же рядом и Сельхозинститут, и Медакадемия. Целый студенческий городок. А работали для них именно профессионалы. Лучшие звезды Музыкального театра, ТЮЗа, Омской драмы. Псарева, Надеждина, все выступали там. Татьяна Абрамова, джазовые коллективы, камерный симфонический там работал и все звезды из Музыкального театра и Омской филармонии. Потом случились всякие события, это долгая история, пришёл новый ректор и вместе с ним условия, которые нас не устраивали. Потому что мы некоммерческий проект.

– Как всегда это и бывает.

Николай Михалевский

– Да, да. В тот момент у нас уже там появился экран, и помимо спектаклей мы начали проводить ещё и тематические дискотеки. Одна, например, была посвящена любви, другая – Майклу Джексону. То есть это были не просто дискотеки. И параллельно шёл ещё радиоспектакль. Так на эти дискотеки было не попасть. Наш сын Тарас, который в тот момент был ещё ребёнком, Джексона танцевал, сам свет устанавливал, сам делал сценарий и сам вёл дискотеку. Вот оттуда, из той площадки у него зачатки и появились, он в итоге стал художником по свету. Потому что там с этим соприкоснулся, там уже всё делал.

– Вот, говорят, на детях гениев природа отдыхает, но по-моему, вы опровергаете это утверждение.

Николай Михалевский:

– Ещё у меня тоже гордость от этого проекта. Там у меня вначале был студент, он занимался в коллективе. Потом он закончил Педуниверситет и в Центре искусства работает директором. Это Руслан Ефремов. А потом он стал директором Новосибирского театра оперы и балета и вошёл в Книгу рекордов как самый молодой, в 38 лет. И вот ещё пример. У нас был спектакль по Достоевскому, и у нас декорации для сцены из «Мёртвого дома» делали два талантливых художника из Педуниверситета. Так они эти декорации раскрашивали кисточками. А год назад я узнал, что один из них завязал с картинами и сейчас оформляет спектакли в Америке, работает в драматическом театре с огромным зрительным залом на 2-3 тысячи мест. И вот какая связь идёт, как цепляется одно за другое.

Татьяна Филоненко:

– Когда мы уходили, это действительно было событие грандиозное – с телевидением, репортажами. Поэтому нас тут же перехватил музей изобразительных искусств имени Врубеля. Тогда там была завотделом пропаганды Надежда Петровна Торопова. Она сейчас в Москве живёт.

– То есть вы не искали, куда дальше пойти, чем заниматься?

Татьяна Филоненко:

– Нет. Нас ждали. А в музее Врубеля искали новые формы работы со зрителем. Я понимаю, экскурсоводы делают своё великое дело, их знания не сравнить с нашими знаниями. Но вот они искала что-то новое. Вот и все. И Николай Иванович пришёл. Как раз вот в декабре месяце. 12 декабря.

– Опять декабрь!

Татьяна Филоненко:

– Опять декабрь, да! 12 Волошинских вечеров! Вот.

Николай Михалевский:

– А там как раз выставка акварели с работами Максимилиана Волошина. Работы маленькие такие, их надо было как-то вот подать зрителям. Заинтересовать и презентовать.

Татьяна Филоненко:

– И вот тогда он впервые привлёк экскурсоводов, они сами делали сценарии, он только режиссировал всё это, корректировал. Собирал их впечатления, стихи, воспоминания Волошина. И обязательно сидел кто-то в зрительном зале из известных личностей города – Георгий Кичигин, Татьяна Четверикова, кто-то из поэтов, писателей наших знаменитых, которые потом, в финале, выходили и говорили свои впечатления о Волошине, о таком уникальнейшем человеке, художнике и поэте.

Николай Михалевский:

– Вот это стало уникальной возможностью включения театра в искусство. Потому что сам Волошин был уникальным человеком, он объединял в себе все личности. И мы вот сделали этот ход.

– А вы помните первые впечатления простых зрителей? Их реакцию.

Николай Михалевский:

– На один из вечеров пришёл коллектив школьников. Они тоже занимались, у них был сильный драматический коллектив какой-то. То есть, это не просто так, это выбрали класс такой, подготовленный. И, что самое интересное, мне это позже уже рассказали, пришла на этот Волошинский вечер, девочка. Оказалось, что она была в конфликте с мамой. И после этого вечера она пришла и написала маме стихи. Объяснилась в любви стихами. Вот она – волшебная сила искусства.

Татьяна Филоненко:

– У нас было так же после Пушкина. На очередной наш спектакль «Наш Пушкин славный парень» пришёл главный балетмейстер омского хора Зуфар Толбеев. Говорит, ходят вот школьники и говорят: «Вот если б нам так в школе рассказывали про Пушкина, мы бы все воспринимали иначе». А потому что все-таки через эмоции, через чувства. Это же самый короткий путь к сердцу, к уму, ко всему. Их же главное спровоцировать, а потом они уже сами. Потом и за книжку возьмутся, и музыку послушают.

Николай Михалевский:

– Энергия любви, она непередаваемая. Потому что, говорят про Пушкина, мы говорили о нашей омской художнице Римме Камкиной, которая любила, боготворила Пушкина. Просто у неё Пушкин - это вся её жизнь просто вот просто с самого школьного возраста. И она с экрана рассказывала. И акварели это все на любви. И Татьяна боготворит и любит Пушкина. И опять всё сошлось.

Татьяна Филоненко:

– А на последнем спектакле – это мне уже Николай рассказывал, когда мы после него шли домой, – на нём были в основном взрослые зрители, но на последнем ряду сидела молодая пара, ну, может быть, лет по 18, 20 лет им было. И вот, идут финальные аплодисменты, все аплодируют, аплодируют… а потом этот парень неожиданно берет и начинает крепко обнимать девушку. А одна тоже девушка (мы же сразу не уходим после спектакля), где-то минут через 20 я выхожу из Центра «Эрмитаж-Сибирь», иду по улице Ленина, а меня какая-то девушка хватает за руки и говорит: «Татьяна Ивановна, я думала, что “Пушкин” ваш лучший спектакль, а оказывается, “Караваджо”. Вот вы знаете, уже столько времени прошло, а я ни домой не хочу ехать, никому не хочу звонить. Я вот хожу туда сюда по улице Ленина и боюсь растерять вот то ощущение, которое я получила на вашем спектакле. Я боюсь его расплескать. Я хочу его сохранить как можно дольше. И надо же, и вас встречаю через столько времени».

– Ну, это какой-то катарсис, да, происходит?

Николай Михалевский:

– Это как раз вот чувство моё из детства, про которое я сказал, что в театре можно сказать то, что в жизни не скажешь. Вот это вот ощущение. И вот эта девушка испытала такое, чего в жизни нет. А потому что там соединение творчества, там музыка Вивальди, там караван. Всё это соединяется. Талантливое исполнение артистов, драматическая энергетика… это всё непередаваемо.

Татьяна Филоненко:

– Начинал Николай Иванович работать один в музее. Начинал с проекта «Картина в прожекторе», где у него работали экскурсоводы. И даже Фарида Буреева, которая сейчас уже стала директором музея, когда-то тоже у него, у картины работала. А на вторую часть, на «Павла первого» Николай уже привлёк Олега Теплоухова. Вот тогда он ввёл актёра. А потом так получилось, что кто-то поступил в академию, кто-то диссертацию защищает, у всех свой график, и сложно, сложно собрать. А потом, каждый раз, когда ты подходишь к этой картине, ты должен работать с ней так, как ты работаешь первый раз. В этом и проявляется актёрский профессионализм. И разницу может почувствовать только вот, или Николай Иванович, или я сама. А зритель нет.

– Ну, это, собственно, как на любом спектакле: всегда выходишь, как в первый раз…

Татьяна Филоненко:

– Да, конечно. Меня он уже привлёк на программу к 200-летию Пушкина «Поэт любви, певец моей печали», где были собраны художники, которые писали о Пушкине. Я делала сама сценарий. С музыкой Шнитке. 50 спектаклей прошло, и заключительный мы делали в день смерти Пушкина в большом актовом зале. Это было закрытие выставки с большим концертом с привлечением артистов филармонии, ведущих артистов драмтеатра. Алексеев читал стихи, Бородина пела… было много интересного, журналисты все в парадном зале.

– То есть интерес к театру уже вышел далеко за рамки.

Татьяна Филоненко:

– Да, да. Пушкин всех объединил. Тогда мы стали думать, что дальше, поскольку я уже как бы вышла на полставочки в качестве экскурсовода в музей. И мы начали думать, какие картины. Потому что, вы представляете, юбилейный год. И нам нужно показать 50 спектаклей за этот год. И Николай Иванович стал ходить, думать, что дальше-то вот в проекте показывать. Потому что кругом висят такие шедевры… как выбрать?

– А есть картины ваши любимые? Такие полотна, которые вы возьмёте при любых ситуациях?

Татьяна Филоненко:

– Ну как здесь ответить, если только в одном зале, где я работаю, висит Поленов, Нестеров, Репин, Васнецов… И это только вот в одном зале такие шедевры. И он сразу тогда сказал: «Конечно, экскурсоводы делают великое дело, но каждая картина должна иметь своё соло, свой отдельный спектакль». И вот он тогда ходил мимо картины «Вид Иерусалима» и не мог понять, что она его притягивает. Говорит, вот тянет и все. И вдруг узнает, что внизу музея в этот момент идёт реставрация картины Васнецова «Снятие со креста». И у него так, щёлк! Сразу же сложилось! Всё, делаем библейский сюжет, два спектакля. Один с картиной «Вид Иерусалима» про историю еврейского народа, рождение Христа, его изгнание. И вторая часть спектакля – а они абсолютно самостоятельные – арест, суд, казнь.. уже по картине Васнецова. Вот так всё и возникает.

– То есть можно любое полотно брать. И целая история обеспечена.

Николай Михалевский:

– Конечно. Вот, к примеру, картина Репина «Леонид Андреев». Всё получилось очень просто. Я так посмотрел, вот он так сидит в красной рубахе, как бы вот хочет пообщаться. Вот он готов, он расположен к этому. Всё, у меня возникает озвученный портрет «Вот я и вернулся». Всё, я подхожу, и я как бы посредник, сразу помогаю Андрееву через меня пообщаться. Я соединяюсь с ним, рассказываю, про портрет, историю. И вот какие-то фрагменты из Леонида Андреева через меня проходят. Я про него рассказываю. Да и Репин тоже, извините, гений.

Когда к юбилею Пушкина Татьяна делала сценарий. Искусствоведы и сотрудники музея отбирают картины, наших омских, талантливых художников, посвящённые Пушкину. А у каждого их них, естественно, свой Пушкин. У каждого своя история. Вот отобрали они самое самое лучшее. И висят эти работы, а это же энергетика художника! А Татьяна в этот момент рассказывает истории про Пушкина. И это всё соединяется: энергетика актрисы и энергетика художника. Плюс идёт ещё музыкальное сопровождение. А что самое интересное, к нам кто-то из Южной Кореи, по-моему, приезжал, там какой-то сотрудник, она просто выставку смотрела, без спектакля. Но там драматургия заложена уже в самой выставке, потому что, когда мы формировали экспозицию с искусствоведами и сотрудниками музея, мы уже в рабочем диалоге, используя свой опыт, всё это передали. И когда эта посетительница из Кореи посмотрела эту выставку, она сказала, что ни разу нигде такой выставки не видела. Говорит, мурашки по коже. Ну, вы представляете, Пушкин глазами разных омских художников.

Татьяна Филоненко:

– Но самое удивительное, когда эта идея только родилась, Николай пошёл в мастерскую к Георгию Кичигину. И и он говорит: «Нет! Ну столько памятников уже из него сделали». А Николай отвечает: «Ну, у нас тоже будет спектакль живой, у нас воспоминания женщин. Мы будем рассказывать про Пушкина через письма, через воспоминания женщин. У нас совсем другой взгляд на него, на всё». Через несколько дней Николай зашёл к Кичигину в мастерскую, а у него вся мастерская в Пушкине! Так там ещё половина не вошло. Тоже самое было с Достоевским. Когда возникла идея со сценой из «Мёртвого дома». Ну, это же родная тема, тут четыре года каторги, все прям рядом, сейчас раскопки уже идут. Он также приходит в мастерскую к Кичигину, говорит: «У нас всего три дня». Так у него уже через эти три дня было всё в зарисовках Достоевского, а у нас на тот момент ещё и сценарий не был готов. И это, конечно, тоже уникальная работа была.

Мы выиграли грант на постановку спектакля о Врубеле и у нас появились какие-то небольшие, крошечные средства. Мы на эти средства сделали костюмы. Нам тогда музей отдал лекционный зал в подвале. И вот тогда нам, конечно, уже сильно помог наш старший сын Тарас, потому что грантовых денег нам на это уже не хватило. Он закупил скромную аппаратуру, там самым дорогим был видеопроектор за 60 тысяч рублей, который он сам вёз в руках самолётом. Художник Федорычев, замечательный наш театральный художник, организовал нам наше скромненькое пространство.

– Расскажите ту историю, когда вы с заключёнными работали.

Николай Михалевский:

– Идею предложила Татьяна. Сразу появились мысли обратиться к Федорычеву, потому что он в теме Достоевского, у него уже портрет Достоевского был, он графические работы, рисунки с ним делал. И я через какое-то время ему говорю: «Слушай, а вот можно ещё?». Он говорит: «Не, не, не. Я уже всё выдал». Я говорю: «Так ты молодец, но мне ещё надо, а у меня ещё сценария нет». А потом говорю: «Мне надо в колонии попасть, потому что это ход такой – соединить современное, вот через экран». А тот такой: «Ну как я могу в колонию попасть?». А мы тогда с Конниковым, тогдашним директором музея, приехали на приём к начальнику УФСИН. Я рассказал идею, он дал добро, распоряжение. Всё! После этого за нами приезжали, мы с оператором приезжали в колонии, там все чётко по времени, всё расписано, сколько я читаю, сколько по времени обсуждали спектакль с желающими. Где-то на полчаса мы ещё оставались.

– И ваши спектакли нашли там отклик?

Николай Михалевский:

– Да, да! Но не спектакли, я только сценарий читал. Но как они слушали. Вот оператор снимал их лица, как они воспринимали Достоевского и глаза, и все. И потом, желающие после этого говорили про Достоевского. О том, как они не историю не изучали, а потом стали изучать. Как он по-новому им открывался здесь, в местах лишения свободы. Как он воспринимается здесь более остро. А потом заключенные в одной из колоний, там были специалисты по металлу, они сделали и буквы из металла «мёртвый дом», и кандалы, и кольца на ограду.

– То есть настолько они прониклись творчеством Достоевского?

Татьяна Филоненко:

– Да, конечно! А что касается вот опять влияния спектаклей на зрителя - на одном из спектаклей по Достоевскому наша замечательная администратор Ольга Соломатина говорит: «Татьяна Ивановна, Николай Иванович, можно, я… просятся восемь человек из центра реабилитации (это кто отсидел), можно я их как-нибудь сзади рассажу. Они очень просятся на спектакль и именно вот на этот хотят, на сцену из “Мёртвого дома”». И они пришли. А один из них, Володечка, такой чудный. Он после этого вообще заболел нашим Театром живописи, он приходит несколько раз в году на наши спектакли, которые он смотрел уже несколько раз. А мы разрешаем ему, оставляем. Вот сейчас он был на Достоевском уже восьмой раз. И так он ходит на все наши спектакли. Приходит не один. Отбирает три-четыре человека, которые тоже отсидели. Сначала они идут в храм. А уже после храма он ведёт их к нам в музей, на спектакль. И обязательно, вот хоть тоненькую гвоздичечку или розочку он обязательно приносит. Ну, на какие деньги они там, в реабилитационном центре, живут, я не знаю, но явно, на ограниченные. Мало того, он так говорит о Театре живописи, что Светлана Веретенникова, когда снимала какой-то фильм, она этого Володю записала на полфильма. Она зашла в зрительный зал, как раз я работала у картины Левитана, и увидела его глаза. Она говорит, я не могла от него оторваться: я только чуть-чуть вас, Татьяна Ивановна, подсниму, а потом опять его снимаю. И потом она к нему подошла, они разговорились и всё, он дал согласие. И вот он полфильма говорит и о жизни, и о театре, обо всём.

– Вот так вот, да, человека пробрало. Вот уж действительно волшебная сила искусства.

Николай Михалевский:

– Вот ещё интересный момент с Достоевским связан: когда мы уже сняли заключённых, а у меня где-то часа на три, наверное, было уже снято материала. И когда Кичигин ещё сделал графические работы, тоже заключённых. Передал ощущение вот этих героев, про которых он прочитал. И когда у меня пошло соединение реальных людей, которые камера сняла, и его работы, и вот несколько работ, несколько людей, которых он писал, вдруг соединились.

– Вот прям уже магия какая-то.

Татьяна Филоненко:

– А ещё, значит, был момент, когда мы, благодаря замечательной журналистке Наталье Орловой, которая тоже стала поклонницей Театра живописи, она с нами ездила даже в Австрию, на гастроли. Мы туда возили два спектакля, тогда министром культуры был наш теперешний директор Виктор Прокопьевич Лапухин. Вот он нас благословил, нашёл средства, чтобы мы поехали. Благодарность ему за это. Он записал большое видео, говорил о городе, о культуре города и конкретно о Театре, живописи. И мы работали при посольстве в этом Центре культуры. А перед нами, значит, там были звёзды из Вахтанговского театра, знаменитые музыканты, скрипачи какие-то. И мы единственные из провинции. Но организаторы сами так захотели, привезти талантливых людей из провинции. И вот мы как раз и попали по их желанию. Туда, естественно, мы ничего не могли вести, никакие декорации. Мы работали на стульях, были только костюмы, музыка и экран. А там жены дипломатов, послов, ну и сами дипломаты, конечно… Они все подступили к сцене и все говорили про одно, что Достоевский тяжёлый и это произведение вообще мимо нас прошло. Но сейчас желание одно – прийти, взять с полки книгу и прочитать. А на следующий день у нас Левитан! Мы сделали несколько копий его работ, потому что подлинники вывозить нельзя, но их зато хорошо увеличили, у него же все работы небольшие. Мы работали тогда в лицее, где учатся дети, как раз послов, дипломатов и всех на свете. А территория этого лицея, где ЕС, ОБСЕ и подобное, с проволокой метров на пять-шесть на заборе. А чтобы попасть туда, мы проходили три или четыре пункта контроля, чтобы получить пропуск со всеми подписями. Работали мы там для старшеклассников. И приходим мы, значит, туда, а там женщина сидит в гардеробе. Здоровается с нами и говорит: «А я вчера была у нас на Достоевском». Мы в шоке, сами сюда еле попали. Оказалось, что у неё дочка работает в ООН, она через неё сделала себе пропуск. Представляете? Она говорит, что не могла не попасть на наш спектакль!

Николай Михалевский:

– Я захожу, декорации никакой, там только стулья стоят на сцене, у них стульчик на стульчике. Я говорю, что этого достаточно. И вот у нас начинается спектакль, включается экран, и перед нашим спектаклем Виктор Прокопьевич рассказывает про Омск, который в тот год как раз отмечал 300-летие, про культуру, про нас, про музей Достоевского, про памятник. Такая видеоэкскурсия по городу. И тут выхожу я. И Достоевский из города переходит вместе со мной на сцену. Получилась целая презентация городу. А нам никакой декорации и не надо. Главное, чтобы экран работал, с него такая энергетика идёт.

Татьяна Филоненко:

– Ну это опять же синтез живописи, хроники, документов. Коля делал экран год, собирал по секундам. У нас каждый спектакль очень долго создаются.

Николай Михалевский:

– У меня принцип всё время держать внимание. Информацией, энергетикой. Чтобы ни секунды не было скучно. И всё время это проверяется. Мы держим, держим внимание.

Татьяна Филоненко:

– И вот нам приятно, что, когда в очередной раз начинают говорить, что театра при музее не может быть, и как раз нас Виктор Прокопьевич нас взял к себе, этот проект стал совместным театра и музея. Мы просто как выездная площадка театра. И, конечно, нам всегда везло с нашими руководителями. И вот что особенно приятно, у нас же сейчас постоянно проходят обменные гастроли, и театр включает, помимо нашего основного репертуара, ещё и репертуар Театра живописи. И очень приятно, что во время гастролей и в Москве, и в Петербурге собираются полные залы.

– Ну вот в чём секрет такой популярности?

Николай Михалевский:

– Если тебе есть что сказать, ты это можешь сказать. Вот когда у нас началась в музее история картины в прожекторе. Ну во факту что это? Соединение элементов изобразительного искусства, театрального фонаря и музыка. Происходит уже соединение двух миров. И когда выходит актриса, и, если у неё за душой есть, что сказать, тогда эта картина актрису подпустит. Чтобы она имела право час пятнадцать стоять возле шедевра. И вести диалог вместе с картиной. Там никакой бутафории не проскочит, потому что за твоей спиной шедевр. Если тебе нечего сказать, ты не сможешь час пятнадцать стоять возле одной картины. А картина это мир. Когда проходят экскурсии – это одно. А здесь мир одного художника. Здесь концентрация, понимаете? А, если ещё Татьяна стоит возле картины и рассказывает про Иерусалим… полспектакля она говорит именно про Иерусалим. Так это надо знать, что рассказать про место, где она не была ни разу. А люди приходят и говорят, такое ощущение, что мы на экскурсии побывали.

– Расскажите, как вы пишете сценарии?

Татьяна Филоненко:

– Сейчас нам уже помогают дети, об этом подробнее мы ещё расскажем. А так обычно Николай Иванович пишет сценарий в одной комнате, я в другой, потом всё приносим в зал. Всё раскладываем на полу, читаем, разрезаем, что пойдёт, что не пойдёт. Склеиваем. Если что-то опять не пошло, ещё раз разрезаем, переклеиваем. Потому что мы до сих пор сценарии пишем от руки.

– Такая огромная исследовательская работа

Татьяна Филоненко:

– Да, конечно. У меня каждая фраза, она мной прожита. Поэтому каждый раз, когда я работаю этот спектакль, когда я говорю, допустим: «Есть люди с сердцами из камня, есть камни с сердцами людей», это тоже о стене плача. Всё, я уже не могу. Мне Николай говорит, главное не ты, главное – это картина. Пока ты не выревешь все слёзы, я тебя не подпущу ни этой картине, ни к «Снятию со креста». А я ничего не могу, потому что это уже ощущение, что я сама прошла этот крестный путь вместе с Христом.

Николай Михалевский:

– И в результате, когда после спектакля зритель встаёт и стоя хлопает, он не Филоненко хлопает, он картине хлопает.

Татьяна Филоненко:

– Мало того, никто не уходит. Все всегда остаются у картины, что мне нравится, начинают фотографировать. А на экранах… с этой техникой действительно сейчас происходит чудо, когда вдруг это вот эти маленькие шедевры Левитана, или Иерусалим, они приобретают объём. Как будто ты сам идёшь по этим улочкам Иерусалима.

– Расскажите о ваших семейных традициях. Как вы отмечаете Новый год? Я знаю, что у вас талантливые сыновья. А внукам передались какие-то актёрские таланты?

Татьяна Филоненко:

– Ну, скажем так, когда росли наши детки, у нас были только книги от пола до потолка во всех комнатах и пластинки, которые никогда не выключались. Шульженко, Высоцкий, Утёсов, Бернес, вся музыка 30-х годов. Позже звучали наши барды: Окуджава, Бачурин, Долина, все, все, все звучали. И они в этом росли. Мы репетировали, а они у нас тут в ногах прыгают. На гастролях мы репетируем, с магнитофоном ходим, они тут же. Тараса мы сначала отдали на гитару, потом немножечко аккордеоном позанимался. Была у него одна педагог, которая научила его музыку сочинять, схему дала. А он потом по этой схеме реально сочинял музыку. А Лёшка когда родился, спасением стала мама, которая работала на пенсии, но уволилась, когда я родила. Поэтому у меня руки были развязаны. Через полтора месяца я уже вышла на работу. Николай Иванович собирал мой большой живот, бинтовал и на четыре километра вёз детей к маме. Это была неоценимая поддержка. Потому что, когда родился Лёша, у нас уже строился Центр искусств, нас почти не было дома, поэтому мама ему в основном читала. В итоге Тарас у нас пошёл по музыкальной линии. Закончил Шебалинку по классу гитары, потом поступил в Москву, в Университет искусств древнерусской певческой культуры. У него было отделение экспериментальное, они делали дешифровки древних песнопений. У них практика вся в храме Христа проходила, в музее Рублёва. А сейчас он в храме Христа уже, по моему, девятый год он делает рождественские ёлки. А Лёша закончил Литературный институт Горького, потому что бабушка ему сутками читала книги. И вот они сейчас нам помогают.

Николай Михалевский:

– Самое интересное, здесь Лёша мечтал стать педагогом. Но у нас в Омске он не поступил. А ему в этот момент уже из Литературного института пришёл вызов. Поступать на отделение поэзии и на отделение прозы. А здесь его завалили.

– Вот это тоже знак. Это точно так же, как вы когда-то не поступили в Москву.

Николай Михалевский:

– Конечно. Даже педагог, который набирал детей, он сразу сказал, так, этого мальчика я беру.

Татьяна Филоненко:

– Ну а с Тарасом получилось как? Он же у отца начал работать, когда в Шебалинке учился. И в этом Центре искусств и дискотеки вёл, и полы мыл, и ночами сторожил, и все. Прошёл такую школу с самых низов. Поэтому не боялся никакой работы. И когда поступил на древнерусскую певческую культуру, сначала в электричках они играли, зарабатывали денежки. Потом он устроился в театр на Басманной святителем. Там поработал год, а потом случайно попал в театральную школу драматического искусства, которую в тот момент ещё возглавлял гениальный Анатолий Васильев. Там нужен был осветитель, и Тарас пошёл туда осветителем. Всю историю рассказывать не буду, там долгий путь взаимоотношений с Васильевым, который начался почти со скандалов. Потому что этот гений репетировал до часу ночи, а в 8 утра осветители должны уже были быть на месте. Но закончилось это тем, что он объездил с Васильевым полмира: от Японии до Португалии и Греции, побывал на всех фестивалях Авиньонских, посмотрел всё на свете. И это, будучи студентом. Поэтому, когда отец говорил: «Слушай, ну за четыре тысячи там работаешь, зачем?» Он говорил: «Папа, я профессию получаю. Я работаю с таким гением, оставь меня в покое». Зато, когда Васильев уже уходил из театра, он возвёл его в статус художника по свету.

– Сыновья приезжают на Новый год в Омск, домой, к родителям?

Татьяна Филоненко:

– К сожалению, у Тараса нет такой возможности. Обычно он приезжает на 3-4 дня, когда делает здесь спектакли, у него расписано всё. Если получится, то он в мае сюда приедет. А с младшим видимся летом. Он на весь отпуск всегда сюда приезжает, у нас на даче отдыхает. Или когда фестивали, гастроли, он тоже выбирается. Были вот гастроли в Питере, младший сын специально взял отгулы и приехал за свой счёт, снял гостиницу в Питере и все это время жил с нами, ходил на все спектакли. Сейчас в октябре тоже были на гастролях. Младший тоже взял отгулы, чтобы все наши спектакли пересмотреть и побольше с нами пообщаться. А внучки заняты. Младшая, ей 11 лет, занимается танцами. Старшая, ей сейчас 17 лет, Суриковский лицей заканчивает. Когда были маленькие, конечно, были у нас на даче. Но у нас не дача, у нас огород, поэтому им там скучно.

– Зато вас он спасает.

Татьяна Филоненко:

– Конечно. Это раньше были гастроли по два месяца. А сейчас только фестивали, куда мы выезжаем на 2-3 дня. Но мы наездились, слава Богу: от Сахалина до Калининграда везде были. И Прибалтика, весь огромный Советский Союз объездили, не только Россию. Вот поэтому для нас сейчас, как Пушкин писал, «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Там и репетиции, и глоток воздуха, и повозиться с землёй. Он в одном месте, я в другом тексты повторяем: «Бу-бу-бу». Соседи говорят: «Молятся, что ли».

– Давайте подарим что-нибудь на Новый год нашим подписчикам?

Татьяна Филоненко:

– Сейчас, когда я увидела ёлочку на столе, сразу вспомнила Левитанского.

«А давно ли покупали календарь?

А вот уже совсем перелистали,

И вот уже на прежнем пьедестале

Себе воздвигли новый календарь.

И он стоит, как новый государь,

Чей норов нам пока ещё неведом.

И подданным пока не угадать,

Дарует ли он мир и благодать,

Или, может быть, проявится не в этом.

О, государь мой, новый календарь.

Чтоб ни было, пребуду благодарен

За каждый лист, что будет мне подарен,

За каждый день такой какой-то и такой.

Из тех, что мне бестрепетной рукой

Отчитаны и грозно, и бесстрастно,

И снова первый лист перевернуть,

Как с берега высокого нырнуть

В холодное бегущее пространство.

– Замечательно. А я хочу добавить, пусть наш новый календарь принесёт нам много радости мира, особенно благодати. Это самое главное, наверное, чего мы все ждём.

Спасибо, что вы пришли и встретились с нами.

– Спасибо большое, что пригласили.